лями и произнесла:
   - Ну, если тебя это успокоит,  то  знай,  мальчика  взяла  на  воспитание
хорошая семья, и его судьба сложилась счастливо.
   - Дай, дай мне их адрес, - взмолилась Лида, - ничего плохого  не  сделаю,
только одним глазком погляжу на сына,  ну  скажи,  будь  человеком!  Видишь,
извелась я совсем...
   Зинаида покачала головой:
   - Извини, я не знаю их координат, ни фамилии, ни адреса,  ни  телефона...
Органы опеки тщательно сохраняют тайну усыновления, делается это в интересах
ребенка...
   Лида опустила голову и тихо сказала:
   - Уйди, пожалуйста, уйди, уйди...
   Педиатр, испугавшись, что сейчас начнется истерика, вернулась в квартиру.
Впрочем, настроение у нее испортилось  окончательно,  и  Зинаида  Самуиловна
собралась домой. Прощаясь с хозяйкой, она услышала веселый смех и,  невольно
глянув в сторону  звука,  увидела  трех  девочек  Лидии  Салтыковой  и  двух
мальчиков,  пришедших  с  кем-то  из  других  гостей.  Дети  весело  прыгали
посередине комнаты. Зина невольно поискала глазами Лиду. Та стояла  у  окна,
старательно улыбаясь, но в ее взоре читалась тоска.
   ... - Вот и напишите в своем  журнале,  -  посоветовала  мне  педиатр,  -
ошибка, совершенная в молодости, может потом тяжелым бременем лежать на душе
всю жизнь. Отказываясь от ребенка,  нельзя  выбросить  его  из  своей  жизни
навсегда. Когда-нибудь, в самый неподходящий момент, придут  воспоминания  о
крохотном человечке, оставленном на произвол судьбы!
   - - А в какой приют отправлялись дети? - осторожно спросила я.
   - Дом малютки номер 148, - последовал ответ.
   На улице я села на лавочку и начала ковырять асфальт носком туфли. Однако
ситуация кардинально меняется. Отчего это я решила, что  Соню  Репнину  убил
кто-то из любовников? Конечно, девушка отличалась редкой  распущенностью  да
еще жаловалась Ане Веревкиной на побои, которые якобы наносил ей Михаил. Но,
с другой стороны, Вера, старшая сестра Сони, упоминала  о  том,  что  новый,
никому не известный  кавалер  дико  ревновал  Софью.  Наверное,  она  просто
доводила своим поведением бедных мужиков до того, что те  не  выдерживали  и
распускали  руки.  Еще  неизвестно,  кто  больше  виновен  в  таком  случае:
нападающий или "невинная" жертва. Но теперь появляется новый  подозреваемый,
родной брат Сони... Но зачем ему уничтожать сестру?
   Внезапно я почувствовала, что трясусь от холода. С неба давным-давно  лил
ледяной дождь,  струи  воды  стекали  по  мне,  кофточка  и  брюки  промокли
насквозь. В таком виде невозможно ехать в дом малютки, да и денег на  дорогу
нет, в кошельке осталась только одна десятка.  Отряхиваясь,  как  собака,  я
понеслась к метро и, вскочив в вагон, подумала: "Мотив  понятен".  Брошенный
мальчик вырос, начал искать  своих  родственников,  обнаружил  первой  Соню,
пришел к ней, но та небось по своей привычке стала говорить гадости.  Бедный
парень обозлился и схватил нож! Ну и дела!  Осталась  совсем  ерунда,  найти
мужика, в этом году, вернее, через несколько дней ему исполнится сорок  лет.
Внезапно ледяная рука сжала сердце. Бедный, бедный Вовка, он так и не  дожил
до своего сорокалетия, мы бы справляли ему эту дату первого октября.
   Домой я влетела, клацая зубами.
   - Эй, Лампа! - закричал Кирюшка. - Ксюха звонила из роддома.
   - И что? - спросила я, стаскивая противно-мокрую футболку.
   - Удивилась, что ты передала продукты и не дождалась записки от нее.  Тут
целый гардероб.
   - Для кого? - удивилась  я,  пытаясь  вылезти  из  облепивших  меня,  как
пластырь, джинсов.
   - Для маленького, естественно, - ответила Ли-завета, входя в  спальню,  -
вот смотри!
   И она сунула мне листок. "Две распашонки, памперсы, две пеленки, тонкая и
фланелевая,  одеяло  байковое,  плед  шерстяной,  две  шапочки,   уголок   с
кружевами, голубые капроновые ленты и платье с поясом".
   - Платье ребенку зачем? - изумилась я. - Глупо как-то  младенца  обряжать
таким образом. Хотя можно купить, раз надо, но ведь у  нас  мальчик!  Совсем
Ксюха того!
   Лизавета тяжело вздохнула.
   - Платье для Ксюты, она сказала,  ей  охота  потуже  подпоясаться,  чтобы
талию почувствовать.
   - А ленты тоже ей?
   - Лентами одеяло перевязывают, - заорал Кирюшка, влетая в комнату,  -  ну
ты, Лампа, даешь, неужто не знаешь?!
   - Нет, - растерянно ответила я, - откуда? Своих младенцев у меня  никогда
не было, и, конечно, кое-что непонятно... Какой-то угол с кружевами...
   - Это пеленка с красивым, ажурным краем, - пояснила Лиза, - между прочим,
у меня тоже детей нет... пока!
   Тут до моего носа донесся дивный запах чего-то жареного.
   - М-м, что так вкусно пахнет?
   - Жареная картошка с ветчиной и луком, - сообщил Кирка.
   - Кто ее приготовил?
   - Я, - ответила Лиза, - Ксюша-то в больнице, а  от  тебя  хрен  дождешься
жратвы!
   - Лизавета, - сердито сказала я, - что за  выражение?  Приличные  девочки
никогда не позволяют себе так разговаривать с людьми старшего возраста...
   - Ты бы слышала, что у нас в классе говорят!
   - Ну и что? Они выражаются, а ты не должна!
   - Люди старшего возраста, - фыркнула Лиза, - я имею в  виду  -  приличные
женщины тридцати с лишним лет, во-первых,  готовят  своим  бедным,  голодным
деткам еду, я уже и не вспоминаю про стирку, глажку  и  проверку  уроков,  а
во-вторых, люди старшего возраста  не  появляются  дома  в  насквозь  мокрых
джинсах. Ты что, в речке плавала?
   - Нет, под дождь попала, -  пропыхтела  я,  пытаясь  отодрать  джинсы  от
коленей, - задумалась и просидела на скамейке под ливнем...
   - Так ты их ни за что на снимешь, - сообщил Кирюшка, -  а  ну  ложись  на
кровать и задери ноги вверх.
   - Зачем?
   - Давай, давай, - велел мальчик.
   Я покорно улеглась на спину и подняла конечности.  Лизавета  ухватила  за
самый низ правую брючину, Кирюшка - левую.
   - Эх, раз, два! - скомандовала девочка.
   Последовал резкий рывок, я не удержалась на покрывале и  мигом  оказалась
на полу, пребольно стукнувшись спиной о паркет.
   - Ну и отлично, - потряс джинсами Кирюшка, - иди мойся и топай  в  кухню.
Мы твою долю картошки оставили на столе.
   Дети пошли к двери. На пороге Лизавета обернулась и ядовито сказала:
   - Кстати, взрослые люди не сидят на полу в одних трусах, причем рваных!
   - Глупости, - разозлилась я, - у меня все  белье  целое,  только  недавно
купила.
   - В зеркало глянь, - хихикнул Кирюшка.
   И ребята умчались.
   Я поднялась и подошла к трюмо. И правда, на  левом  боку  зияла  огромная
дыра. Нет, какое безобразие! Только утром вытащила  из  хрустящего  пакетика
совершенно новые светло-бежевые  трусики,  и  вот  пожалуйста,  во  что  они
превратились через несколько часов носки. Кипя от негодования, я  сбегала  в
ванную, тщательно умылась и пошла в кухню. Рот наполнялся слюной, а  желудок
сжимался. Целый день я  ничего  не  ела,  зато  сейчас  оттянусь  по  полной
программе.  Жареная  картошка  с  ветчиной  и   репчатым   луком,   да   еще
приготовленная не своими руками, ну что может быть вкусней?

ГЛАВА 19

   Вбежав на кухню,  я  проглотила  слюну,  глянула  на  стол  и  замерла  с
раскрытым ртом.
   Несколько лет назад, когда старший сын Кати, Сережка, женился на  девочке
Юле, живущей  в  соседней  квартире,  Катерина  сделала  гигантский  ремонт,
объединив две квартиры в одну. Как  каждая  бывшая  советская  женщина,  она
мечтала  о  большой  кухне,  поэтому  стенку  между  пищеблоками  разбили  и
получилось огромное, двадцатиметровое  помещение.  Сережка,  Юля,  Катюша  и
Кирюшка решили, что  одного  санузла  хватит,  поэтому  из  второго  сделали
кладовку, а из второй ванной гардеробную. Правда, по утрам в нашей  квартире
разыгрываются нешуточные баталии между детьми, стремящимися  к  унитазу,  да
еще кошки любят, как правило, надолго оккупировать "уголок задумчивости", но
кухня у нас роскошная, я  ни  у  кого  не  видела  такой.  Посередине  стоит
огромный стол со стульями. Одновременно сесть могут десять человек,  а  если
вытащить еще и табуретки, то спокойно  помещаются  и  все  четырнадцать.  Но
сегодня табуретки пустовали, как и стулья, и никого из домашних на кухне  не
было. Вернее, ни Кирюши, ни Лизы, потому что кое-кто  нагло  восседал  прямо
посередине стола...
   - Муля, - прошипела я, - что ты здесь делаешь?!
   Мопсиха, с трудом  ворочая  глазами,  взглянула  на  меня.  Ее  короткая,
тупоносая мордочка блестела  от  масла,  а  на  одном  из  треугольных  ушек
покачивалось  колечко  лука  с  изумительно  вкусной  коричневой   корочкой.
Короткие лапки Мулечки были растопырены,  и  между  ними  виднелось  розовое
брюшко, вернее, туго набитое пузо. Перед мопсихой стояла  абсолютно  чистая,
вылизанная сковородка. Великолепная жареная картошечка с  ветчиной  исчезла,
от нее остался лишь дразнящий аромат.
   Наши мопсихи, Муля и Ада, сестры, рожденные одной матерью от одного отца,
но более  непохожих  Друг  на  друга  девиц  я  не  встречала.  Ада  шумная,
крикливая, целый день носится по комнатам,  приставая  ко  всем  с  желанием
поиграть. Стоит только крикнуть "Ада!", как она мигом прибегает  и  начинает
бешено вертеть толстым, скрученным хвостиком.  Больше  всего  на  свете  она
любит поесть и сметает из миски все, иногда мне кажется, что она  проглотила
бы и гвозди, окажись те у нее в тарелке. Но, несмотря на невероятный аппетит
и постоянную готовность  подкрепиться,  Ада  худенькая,  даже  тощенькая,  и
посторонние люди, приходящие в  гости,  глядя  на  толстую,  бочонкообразную
Мулю, восклицают:
   - Ну, сразу понятно, кого в этой семье больше любят! Вы что, ту,  мелкую,
совсем не кормите?
   При всей своей проказливости и непоседливости Ада великолепно воспитана и
никогда не ворует со стола. Ее  можно  спокойно  оставлять  возле  блюда  со
свежепожаренными котлетами, и мопсиха ни за что их не тронет.  Другое  дело,
что она начнет тихо повизгивать, потом завывать и издавать такие звуки,  что
вы сами засунете ей в пасть вожделенное яство, но чтобы  утащить  с  тарелки
хоть крошку? Нет! Ада слишком  интеллигентна  и  никогда  не  опускается  до
мародерства. Муля совсем другая. Любимое занятие  второй  мопсихи  -  тихий,
здоровый сон, желательно на  подушке,  под  одеялом.  Позавтракав,  Мулечка,
пошатываясь  от  усталости,   добредает   до   ближайшего   кресла,   лапами
приподнимает накидку и залезает в уютное, теплое местечко. Все, до вечера вы
ее не увидите. Когда наша свора, во главе с Адой, заслышав звонок, несется к
двери, Муля только вздыхает, недовольная тем, что противные люди прервали ее
отдых. Но, несмотря на апатичность,  Мулечка  очень  непослушна.  Вы  можете
сорвать голос, издавая на разные лады: "Муля, Муленочек, Мусик",  -  но  она
даже и ухом не поведет. Но стоит хозяевам зазеваться  и  оставить  на  столе
еду, как аморфная мопсиха проявляет чудеса  ловкости.  Ей  ничего  не  стоит
запрыгнуть на столешницу и мигом схарчить  все.  Причем  обертки  шоколадных
конфет она ловко разворачивает носом,  от  колбасы  отдирает  шкурку,  а  со
сковородки мигом стаскивает крышку...
   Вот и сегодня прожорливая Мулечка  ухитрилась  проглотить  всю  заботливо
оставленную для меня картошку, ветчину и лук...
   - Какая ты дрянь, Муля, - произнесла я, чувствуя,  как  голодный  желудок
медленно сжимается, - ничего не забыла! Ну скажи, разве собаки едят лук?
   Мопсиха осоловело икнула.
   - А ну пошла вон со стола, - рассердилась я, - еще и рыгает от обжорства,
а бедная хозяйка сейчас от голода скончается. Быстро убирайся, глаза бы  мои
тебя не видели!
   Муля попыталась встать, но тут набитый  животик  потянул  собачку  камнем
вниз. Толстенькие лапки подогнулись, Мулечка шлепнулась на объемистый зад  и
совершенно по-человечески  горестно  вздохнула.  Ее  карие  глазки  умоляюще
уставились  на  меня,  весь  вид  объевшегося  мопса  говорил:  "Пожалуйста,
отцепись, можно я лягу прямо тут, на клеенке? Ты же видишь, мне  и  шагу  не
ступить!"Наверное, надо было наподдавать воровке за  недостойное  поведение,
но я просто не способна  поднять  руку  на  существо  с  огромными  детскими
глазами, потому, ухватив обжору за то место, где у нормальных  псов  имеется
талия, я, ощущая под рукой туго  набитый  животик,  стащила  гадкую  Мулю  с
обеденного стола и сунула на кошачью лежанку. Мопсиха благодарно зевнула,  и
по кухне разнесся легкий храп. Да уж, отчего казак гладок - поел и на бок!
   Раскрыв холодильник, я в тоске уставилась на  полки.  Дети  правы,  давно
пора сходить за продуктами. Наверху, под  морозильником,  валялся  крохотный
кусочек масла, внизу, в ящике, предназначен ном для  хранения  овощей,  тихо
умирали  пучок  укропа  и  головка  чеснока,  да  на  двери,  в  специальном
углублении, обнаружилось одно  яйцо,  правда,  шоколадное,  киндер-сюрприз.Я
горестно вздохнула, есть хотелось неимоверно, можно, конечно, пойти к метро,
там имеется круглосуточный магазин... Но на  улице  хлещет  дождь...  Ладно,
сейчас поставлю чайник. Интересно, как у нас с хлебом?
   - Ну, понравилась картошечка? - спросил Кирюшка.
   Решив его не разочаровывать, я кивнула:
   - Замечательно вкусно, вмиг проглотила.
   - Похоже, ты и сковородку вылизала, - пробормотал мальчик.
   Я  открыла  хлебницу  и  уставилась  на  крохотную  горбушечку,  покрытую
сине-зеленой плесенью. Так, бутерброд с маслицем отменяется. Тихо тренькнув,
электрочайник отключился. Я положила в чашку четыре куска  сахара,  надеюсь,
сладкая  жидкость  обманет  голод.  Потом,  поколебавшись,  вытащила  укроп,
подержала под холодной водой и принялась жевать. Яство было  отвратительным,
терпеть не могу анис, а этот пучок на  вкус  смахивал  на  капли  от  кашля.
"Капли датского короля" - так называлось это лекарство моего детства. Будучи
крайне болезненным ребенком, я  выпила  ведра  этой  коричневой  мерзости  и
сейчас не испытывала никакого удовольствия, грызя укроп, но есть-то хочется!
   - Ой, Лампуша, - воскликнула Лиза, входя на кухню, -  что  это  ты  такое
делаешь?
   Я сделала глоток отвратительно сладкого чая и,  почувствовав,  как  комок
укропа спускается по пищеводу, буркнула:
   - Травы захотелось, очень давно не ела укропчик!
   На следующее утро, ровно в десять, я подходила к дому малютки номер  148.
Заведение располагалось в трехэтажном здании красного кирпича,  и,  судя  по
состоянию фасада,  ремонт  тут  не  делали  лет  двадцать.  Впрочем,  внутри
оказалось не лучше. Протертый до дыр линолеум,  грязные  стены,  выкрашенные
самым отвратительным образом: внизу темно-синие, а вверху лазурно-голубые, и
двери, бывшие когда-то  белыми,  а  сейчас  похожие  на  леопарда-альбиноса,
местами серые, местами белые... И никакой охраны. Ни бравого парня в  черной
форме, ни усатого милиционера, ни бабульки... Хотя,  если  подумать,  красть
тут  нечего,  разве  только   бесхозного   младенца...Табличка   "3аведующая
Колпакова Т.С." висела в самом конце коридора, на огромной филенчатой двери.
Я осторожно постучала и, услыхав звонкое: "Да", вошла в  комнату.  Помещение
оказалось на диво уютным, светлым и чистым. Вдоль одной стены тянулись белые
шкафы, на верху которых  стояли  пластмассовые  игрушки.  Напротив  высились
стеллажи, забитые книгами, папками и какими-то бумагами. Спиной  к  большому
окну за огромным письменным столом, заваленным  всякой  всячиной,  восседала
хрупкая девушка. В первый момент мне показалось, что ей не больше  двадцати,
но потом я разглядела тоненькие морщинки, бегущие от  глаз  к  вискам,  пару
пигментных пятен на руках и слегка увядшую шею. Стало ясно, что  она  старше
меня, ненамного, лет на пять, а  обманчивое  впечатление  молодости  создает
субтильная фигурка. "Маленькая собачка до старости щенок", в  данном  случае
народная мудрость срабатывала на все сто.
   - Добрый день, - улыбнулась заведующая, - вы из санэпидемстанции,  вместо
Ольги Всеволодовны?
   -  Нет,  -  как  можно  более  ласково  ответила  я,  -  я  из  Института
гематологии, старший  научный  сотрудник  Романова  Евлампия  Андреевна,  а,
простите, как вас зовут?
   - Татьяна Сергеевна, - ответила она и тут же добавила:
   - Если  думаете  найти  здесь  добровольных  доноров,  то  зря.  В  нашем
заведении содержатся дети до трех лет, закон не разрешает брать у них кровь,
а у сотрудников такая маленькая зарплата, что  им  впору  самим  переливание
делать от богатых, хорошо питающихся людей.
   Я заискивающе засмеялась:
   - Ну, кровь сдавать обеспеченные люди не пойдут, к  нам  приходят  только
бедные, те, кого привлекает небольшая сумма, выдаваемая за отданную дозу, да
бесплатный обед! Но я беспокою вас совсем по другому поводу.
   - По какому?
   - Я пишу диссертацию о гемофилии, слышали о таком заболевании?
   Татьяна Сергеевна кивнула:
   - У меня за плечами медицинское училище.
   - Значит, вы понимаете важность моего исследования?!
   Директриса настороженно глянула на меня:
   - При чем тут наш детский дом? Я  глубоко  вздохнула  и  начала  излагать
легенду, придуманную вчера поздним вечером:
   - Гемофилия  в  чистом  виде  встречается  редко,  она  плохо  изучена  и
практически  не  поддается  лечению.  Особый   интерес   для   исследователя
представляют случаи, когда в семье, где на протяжении  нескольких  поколений
наблюдалась данная болезнь, вдруг появляется абсолютно здоровый  мальчик.  Я
знаю несколько таких  случаев,  и,  собственно  говоря,  на  их  описании  и
строится работа. Но, честно признаться, материала маловато, понимаете?
   - В целом да, - осторожно ответила директриса, - только к  нам  вы  зачем
пришли?
   - В шестидесятом году в этот дом поступил мальчик, рожденный женщиной,  в
семье которой наблюдалась гемофилия. Мать отказалась от него, боясь получить
в подростковом возрасте инвалида. Ребенка усыновили...
   - В  шестидесятом  меня  еще  на  свете  не  было,  -  вздохнула  Татьяна
Сергеевна, - а как звали ребенка? Я развела руками.
   - Мать - Лидия Салтыкова, а какое имя дали мальчику... понятия  не  имею,
родился 29 сентября, небось через неделю к вам и попал.
   Татьяна Сергеевна пододвинула к себе беленькую  пластиковую  коробочку  и
ткнула в торчащую на крышке черную кнопку.
   - Да, - раздалось сквозь треск.
   - Анна Михайловна, зайдите ко мне... Через пару минут на пороге  возникла
старушка в аккуратном светло-зеленом халатике.
   - Это наш старейший работник, медсестра Анна Михайловна  Кислова,  весной
пятидесятилетие ее рабочего стажа отмечали, всю  жизнь  на  одном  месте,  с
1958-го по 1988-й была тут директором, затем на пенсию ушла, но мы ее  домой
не отпустили. Ну как без нее? Наша живая летопись.
   Анна Михайловна замахала руками:
   - Ну  скажешь  тоже,  Танюша,  на  память,  правда,  не  жалуюсь,  а  что
случилось?
   Я вновь соврала о диссертации. Анна Михайловна вздохнула:
   - Ох, грехи мои тяжкие, а что, очень надо мальчонку разыскать?
   - Конечно, - с жаром воскликнула я, - всенепременно, для его  же  пользы.
Представляете,  что  выйдет,  если  приемные   родители   ему   ничего   про
биологическую мать не рассказали?!
   - Что? - хором спросили женщины.
   - Гемофилия-то в любой момент может открыться, а  простому  врачу  откуда
про нее знать? Так и погибнет мужчина...
   Наверное, окажись слушательницы выпускницами медицинского института,  они
бы живо поймали меня, честно говоря, я  несла  жуткую  чушь.  В  справочнике
"Патология", который стоял  на  полке  в  Катюшкиной  комнате,  о  гемофилии
нашлась только пара строк. Всю остальную информацию я выдумала. Но у Татьяны
Сергеевны и Анны Михайловны за плечами не было высшего образования.
   Женщины переглянулись, и старуха сказала:
   - Сорок лет прошло, может, уж и умер давно, Жанночка и  Игорь  еще  когда
съехали...
   - Кто? - насторожилась я.
   Анна Михайловна вытащила  из  кармана  халата  носовой  платок  и  трубно
высморкалась.
   - Жанна и Игорь, мои соседи по коммуналке,  мы  в  шестидесятом  в  одной
квартире жили. Как-то