открою правду, но пока никому ничего не сообщу - ни ребятам, ни Ксении...  А
там посмотрим, как жизнь повернется...
   Примерно полгода назад Володя пришел ко мне в комнату и положил  на  стол
какую-то бумагу.
   - Что это? - удивилась я, увидев, что листок украшают печати.
   - Завещание.
   - Зачем? Что за блажь тебе пришла в голову!
   - Знаешь, Лампа, - вздохнул майор, - человек  я  одинокий,  родственников
никого, вдруг чего случится, квартира государству  отойдет.  А  при  наличии
этой  бумаженции  вам  достанется.  Все-таки  двое  подрастают,   пригодится
жилплощадь!
   - Ничего не случится, - разозлилась я, - и потом, тебе и сорока нет,  еще
женишься, ну кто заводит разговоры о кончине в таком юном возрасте!
   - Если найду жену, - хмыкнул приятель,  -  мигом  перепишу  завещание,  а
насчет смерти... Всякое при моей работе случается!
   Теперь мы  поселим  в  его  квартире  Ксюшу  и  новорожденного...  Думаю,
Володька остался бы доволен таким решением... И,  конечно,  ни  я,  ни  Катя
никогда не бросим эту несчастную, так и не успевшую стать законной  супругой
Костина.
   - Лампа, - заорал Кирюшка, - немедленно открой дверь, слышишь, сейчас  же
отвори, иначе взломаю!
   Я высунулась в коридор.
   - Чего тебе?
   - Почему заперлась?
   - Ну не мыться же мне с распахнутой дверью!
   - Именно так и мойся.
   - Но я хочу душ принять.
   - Ну и что? Подумаешь, что я, голую женщину  не  видел?  -  -  отмахнулся
Кирюшка.
   - Да? - удивилась я. - И где же? Мальчик со вздохом посмотрел на меня.
   - Лампа, в любом киоске продается "Плейбой", там бабы во всех видах.
   -  Ну  я-то  не  настолько  молода  и  хороша,  как  фотомодели,   потому
предпочитаю совершать омовение без свидетелей!
   - Чего ты ревешь?
   - Кошелек потеряла со всеми деньгами!
   - Тьфу, - в сердцах сплюнул Кирюшка, - ну, ты даешь! Так убиваться  из-за
идиотских бумажек.
   - Без этих, как ты выражаешься, бумажек нам никто ничего  не  даст,  даже
батончик хлеба, - парировала я, вытирая лицо.
   - Погоди, - сказал Кирка и умчался. Через две минуты он принесся, держа в
руках копилку.
   - - На, тут три тысячи.
   - Откуда так много?
   - На хорошие ролики собираю, они триста долларов стоят. Забери  и  трать,
только не плачь больше. И у Лизы деньги есть, правда, меньше, всего тысяча.
   - Кстати, где Лизавета?
   - В школе.
   - А ты почему дома?
   - Интересное дело, - воскликнул Кирка, - побоялся оставить тебя  в  таком
состоянии.
   Я взяла копилку, поставила ее на кухне, включила чайник и  позвала  собак
на прогулку.

ГЛАВА 8

   В  почтовом  ящике  белели  номера  "Московского  комсомольца".  Дети  не
вынимали без меня прессу. Я не слишком люблю это издание, но Лизе и  Кирюшке
газета нравится. Пока собаки, радуясь солнечному утру, носились по двору,  я
раскрыла газету, вышедшую в день смерти майора, глянула на третью  полосу  и
чуть не потеряла сознание. Через всю страницу шла "шапка" - "Мент позорный".
Статья была о  Володе  Костине."Простые  люди,  столкнувшись  с  криминалом,
боятся обратиться в милицию. Впрочем, я  их  понимаю,  ведь  в  кабинете  на
стуле, облаченный в форму, может сидеть "мент позорный",  такой,  как  майор
Владимир Костин", - так бодро начинался материал. Строчки дышали  ненавистью
и источали яд. Достаточно подробно была описана ситуация с Софьей  Репниной,
но это еще полбеды. Некий корреспондент Константин Ребров сообщал откровенно
лживые, гнусные факты, от которых у простых  читателей  волосы  должны  были
встать дыбом по всему телу. Майор Костин брал огромные взятки, прикрывал  за
деньги дела, сажал за решетку невинных, бедных  людей  и  вызволял  из  СИЗО
бандитов. "Откуда у простого сотрудника  МВД  деньги  на  новую  квартиру  в
элитном районе? - вопрошал Ребров. - Четыре комнаты дорого  стоят,  даже  на
окраине. К тому же квартира шикарно обставлена, а в подземном  гараже  стоит
джип. Знаете, сколько стоит такая машинка? Нет? Тогда сообщу  -  ровнехонько
зарплату сотрудника милиции за десять лет. Может, конечно,  господин  Костин
не ел, не пил, не одевался, а копил деньги на джип,  но  что-то  мешает  мне
поверить в это. Уж не знаю, где майор взял бешеную сумму, но твердо уверен в
другом: именно из-за таких, как Владимир Костин, сотрудников  милиции  зовут
"ментами позорными", а районные отделения - "легавками".
   Я принялась с ожесточением рвать газету. Подбежавшие собаки  решили,  что
хозяйка  затеяла  новую  веселую  игру,  и  стали  хватать  клочки.  Еле-еле
успокоившись, я поднялась наверх. Нужно немедленно звонить в редакцию.
   На обороте вчерашнего номера "Комсомольца" был напечатан номер телефона.
   - Секретариат, - прозвучал ответ.
   - Позовите Константина Реброва.
   - Кого?
   - Корреспондента Константина Реброва.
   - У нас нет таких сотрудников.
   - Но в газете материал за его подписью!
   - Погодите минуту.
   Из трубки донеслось шуршание, потом тот же голос произнес:
   - Заметка шла через отдел информации, туда и звоните.
   Минут пятнадцать меня  футболили  по  разным  номерам,  пока  наконец  не
раздался раздраженный мужской баритон:
   - Ну и что вам не понравилось?
   - Все! Вы Ребров?
   - Нет, Шлыков.
   - Позовите Реброва.
   - Это мой внештатный автор, я готов выслушать претензии.
   - Как вы посмели оклеветать честного человека?!
   - Что-то не пойму, - хмыкнул Шлыков, - вы майор Костин?
   - Издеваетесь, да? Слышите же женский голос.
   - Никто и не думал смеяться, -  монотонно  по-яснил  корреспондент,  -  у
мужика тоже дискант бывает, в особенности если ему яйца дверью  прищемят.  А
майор Костин, если обиделся на справедливую критику,  может  лично  выразить
негодование и даже подать иск о защите  достоинства.  Милости  просим,  наша
газета регулярно выигрывает процессы.
   - Володя Костин - честнейший и  благороднейший  человек,  а  вы  нарушили
закон, назвали гражданина преступником до решения суда по его делу.
   - Пусть сам обращается, а не баб подсылает!
   - Майор Костин не может вам позвонить и защитить свою честь, он умер.
   - Когда?
   - Вчера, - сказала было я, но потом вспомнила, что проспала двое суток, и
поправилась, - в пятницу.
   - Чудесненько, - неожиданно обрадовался собеседник.
   Я оторопела.
   - Что же хорошего?
   - Значит, он скончался и не читал статью.
   - Не читал.
   - Ну и отлично, а теперь прощайте, у меня летучка начинается.
   - Но...
   - Напишите нам письмо - и получите официальный ответ.
   Трубка запищала. Подавившись клокочущей злобой,  я  позвонила  Володе  на
работу.
   - Козлов, - гаркнул Мишка.
   - Романова, - в  тон  ему  ответила  я,  -  ты  знаешь,  какое  несчастье
стряслось?
   - В курсе, - буркнул Володин сослуживец.
   - И что теперь будет?
   - Дело закроют.
   - Почему?
   - В связи со смертью основного подозреваемого.
   - А если это не он? Тогда что?
   - Ничего, говорю же - дело закроют.
   - И не станут искать настоящего преступника?
   - Нет, все улики против Владимира.
   - Значит, он останется убийцей и негодяем?
   - Отцепись от меня, Лампа, - железным тоном ответил Козлов.
   - Сейчас оставлю в покое, только я думала, что с ним у вас были дружеские
отношения и тебе не безразлично его доброе имя.
   - Слушай, - свистящим шепотом прошептал Мишка, - дело закроют - и  точка,
больше разбираться не будут. Костин покойник, ему все равно!
   Я нажала на зеленую кнопку. Нет уж, конечно, Володю не  вернуть,  но  мне
совершенно не безразлично, какая память  останется  о  нем.  А  ребенок?  Он
вырастет, захочет пойти работать юристом,  а  ему  скажут:  "Твой  папенька,
детка, убийца, взяточник и негодяй".
   Даже у того, кто ушел в небытие, должна оставаться  возможность  отстоять
свою честь. И потом, я-то знаю Володю лучше всех, он никогда не делал ничего
противозаконного. В статье сплошная ложь.
   Квартира его состоит из одной, весьма скудно обставленной комнаты, гаража
нет и в помине, у подъезда маячит раздолбанная машина, да  и  с  деньгами  у
Вовки всегда беда... И вот теперь, когда он в могиле... Могила!
   Я снова начала тыкать в кнопки.
   - Козлов! - рявкнул Мишка.
   - Когда мне отдадут тело?
   - Чье?
   - Володи.
   - Евлампия, - просвистел приятель, - ты  ему  кто?  Мать?  Жена?  Сестра?
Тетка? В каком родстве состоишь с покойным? И почему  тебе  должны  отдавать
его тело? А?
   - Но ты же знаешь...
   - Ничего знать не желаю, он кремирован.
   - Как? Когда? Почему мне не сказали?
   - А почему должны были тебе, постороннему  человеку,  сообщать?  Впрочем,
если хочешь знать о всех похоронах, могу дать твой телефон сотрудникам морга
Склифа, начнут каждый день тебя извещать. А мне больше не звони, по  крайней
мере, на работу! Володька сам дурак, нарубил дров! Убил бабу, а потом помер.
Отвяжись от меня!
   - Я, гражданин Козлов, больше никогда, слышите, никогда не  позвоню  вам,
ни разу в жизни, и желаю вам  сегодня  споткнуться,  выходя  из  трамвая,  и
сломать ногу!!!
   Выпалив эту фразу, я швырнула трубку на  стол,  но  промахнулась,  и  она
свалилась у окна. Затем, схватив страничку из  записной  книжечки  на  букву
"К", я изорвала ее на мелкие части и тут же пожалела о содеянном.  Козлов  -
мерзавец, но теперь пропали номера всех друзей, чьи  фамилии  начинаются  на
эту букву.
   Слегка остыв, я закурила и уставилась в окно. Старая истина,  придуманная
не нами: друзья познаются в беде. Мы-то считали  Козлова  приятелем!  И  вот
каким он оказался, когда  в  дверь  постучалось  несчастье!  Бедный,  бедный
Вовка, кремированный впопыхах равнодушными людьми, ушедший без  отпевания  и
поминок, оклеветанный, унесший на тот свет замаранное  имя!  Ну  уж  нет!  Я
встала, вышвырнула окурок в окно и решительно потянулась  к  валявшемуся  на
полу телефону. Нет уж, не бывать такому!  Я  не  дам  вывалять  честное  имя
Володи в грязи, может, ему и впрямь уже все равно,  но  я  просто  не  смогу
смотреть в глаза Ксюше. Я обязана защитить фамилию "Костин". Да, но как  это
сделать? Очень просто - найти настоящего  убийцу  Софьи  Репниной,  а  потом
заставить мерзкую газету "Московский комсомолец" напечатать  другую  статью,
ту, которую я напишу сама.
   Действовать следовало незамедлительно. Для начала я позвонила  на  работу
и, зажав пальцами нос, загундосила в трубку:
   -  Алло,  это  кто?  Роман,  вы?  Простите,  бога   ради,   я   заболела,
простудилась, насморк подцепила.
   - Мы уж вам звонили, - перебил Ломов, - но Кирюшка ответил, что вы спите.
   - Да, продрыхла двое суток.
   - Евлампия Андреевна, дорогая, не думайте ни о чем, болейте на  здоровье,
- пропел Ломов, - за неделю поправитесь?
   - Надеюсь!
   - Ну и отлично.
   Я кинулась к шкафу. Все-таки мой начальник - идиот, ну как  можно  болеть
на здоровье?
   Адрес Репниной  -  Аргуновская  улица,  дом  6,  квартира  15,  сказанный
вскользь Славкой Рожковым, - врезался мне в память, наверное, на всю  жизнь.
Домишко, где проживала убитая, оказался так себе, пятиэтажка, но  кирпичная.
Правда, от блочных собратьев здание  практически  не  отличалось.  Я  влезла
наверх и, отметив, что на простой деревянной двери нет  бумажки  с  печатью,
позвонила. Внутри квартиры послышались быстрые шаги, и перед  моими  глазами
предстала худенькая женщина в потертых джинсах и желтой, заляпанной  краской
футболке. До носа долетел запах краски и  чего-то  специфического  -  то  ли
обойного клея, то ли шпаклевки.
   - Вам кого?
   - Я по объявлению, - ответила я, - уж извините, без звонка,  рядом  живу,
вот и решила прийти.
   - По какому объявлению? -  удивилась  хозяйка,  вытирая  руки  о  грязные
брюки.
   - О продаже квартиры.
   - И где вы его прочитали?
   - В газете "Из рук в руки", сегодня увидела.  -  Я  принялась  достоверно
врать, наблюдая, как у тетки медленно расширяются зрачки. -  Меня  уж  очень
данный вариант интересует, поэтому и поторопилась, чтобы  первой  прибежать.
Сама тут проживаю, в соседнем здании, а теперь сына отселить решила. И  цену
вы приемлемую объявили - двадцать тысяч. У  меня  как  раз  столько.  Вы  же
небось  торопитесь?  Там  написано  "продаю  срочно".  Можно   на   квартиру
взглянуть?
   - Ах, гнида! - обмерла хозяйка.
   Я оскорбилась:
   - Вы мне? Ну, ничего себе выраженьице! За такое и схлопотать можно!
   - Ой, простите, - затарахтела хозяйка, - конечно же, я  не  вас  имела  в
виду, а Тоньку или Гальку, уж не  знаю,  которая  из  них  объявление  дала.
Только прав у них никаких на жилплощадь нет, мне все принадлежит.
   - Что-то я не пойму, о чем речь!
   - Да входите, - велела тетка и втянула меня  внутрь.  Прихожей  не  было.
Буквально  пятьдесят  сантиметров  отделяло  входную  дверь  от  комнаты.  -
Проходите, - хозяйка подтолкнула меня к стулу,  -  уж  извините,  беспорядок
тут. Вещи разбираю, а заодно окно крашу,  совсем  сгнило,  скоро  вывалится.
Сонька-покойница ленивая была, прости господи. В ванной кафель  попадал,  на
кухне линолеум зацвел, и в сортире потолок сыплется. Горе,  а  не  квартира,
сюда бог знает сколько средств вложить надо, чтобы до ума довести.
   - Ничего, ничего, - быстренько сказала я, - были бы  стены,  у  меня  сын
рукастый и невестка прилежная, вмиг гнездышко обустроят.
   - Да не продается ничего! - в сердцах закричала баба.
   - А объявление?
   - Вот сволочи! Вот гады! Ну, я им покажу, - вскипела хозяйка, -  за  моей
спиной орудуют! Между прочим,  еще  в  права  наследства  не  вошли,  а  уже
распоряжаются. Моя квартира, моя, Веры Салтыковой, а не  ихняя,  потому  как
они Соньке не родные. Да и потом, вы не захотите здесь жить.
   - Почему?
   - Тут человека убили.
   - Где? - отшатнулась я, изображая ужас.
   - Вот прямехонько на этом месте, где сейчас сидите, она и лежала.
   - Ужас, ужас, - забормотала я, - а кого убили? За что? Из-за денег?  Вера
прищурилась.
   - Не-а, любовь  такая  вышла  у  Соньки,  смертельная,  я  ей  еще  когда
говорила: твой ментяра - зверь. А  она:  "Много  ты  понимаешь,  я  из  него
веревки вью". Довилась, вон чем кончилось:  Сонька  на  кладбище,  а  я  тут
шмотки ее грязные разбираю, не попивши, не поевши, да еще  гниды  объявления
дают.
   - Знаете, - лучезарно улыбнулась я, - вещи выбрасывать  так  тяжело,  вы,
наверное, устали, проголодались. Сейчас я сгоняю домой,  притащу  жрачку,  и
бутылочка есть.
   - Водки не пью, - отрезала Вера, но глаза у нее заблестели.
   - И я горькую не употребляю, дамское в холодильнике  стоит,  красненькое,
сладкое... Ну так как, а? Помянем несчастную, поболтаем.
   - Гони, - велела Вера, - и то правда,  отдохнуть  пора,  с  раннего  утра
возилась, без роздыха, прямо спину свело. Дуй  к  себе,  пока  я  картошечку
сварю.
   Я выскочила на улицу и понеслась в ближайший магазин. Очень  хорошо,  что
Вера Салтыкова любит выпить, и очень плохо другое: я-то алкоголь  совершенно
не переношу, просто на дух не перевариваю. А придется пить вместе с  теткой,
чтобы у той развязался язык. У прилавка маячили две личности неопределенного
возраста с опухшими лицами.
   - Слышь, дочка, - прохрипела одна непонятного пола, - дай денег на хлеб.
   - Нету, - отрезала я.
   - Нету на  батончик,  отсыпь  на  водочку,  -  жалобно  просипело  второе
существо.
   Меня всегда привлекают люди, говорящие правду,  потому  второму  бомжу  я
протянула рубль. Купив две бутылки крепленого вина, я аккуратно открыла одну
и стала выливать содержимое на клумбу возле супермаркета.
   - Эй, погодь, - закричал один из алкоголиков и  кинулся  ко  мне,  -  что
делаешь-то?
   - Вино выплескиваю, бутылка пустая нужна.
   - Дай выпью.
   - Только не из горлышка, неси стакан.
   - Не вопрос, - обрадовался парень и протянул грязную  литровую  банку,  -
сюда лей.
   Я наполнила сосуд и потом, купив  в  бакалейном  отделе  пакет  вишневого
сока, перелила его в освобожденную емкость. Вышло здорово, даже вблизи  было
невозможно заметить разницу. Прихватив еще колбасы, банку зеленого  горошка,
грамм триста сыра и пачку масла, я вернулась к Вере.
   - Вот, что было.
   - А и здорово, - обрадовалась Салтыкова, - картошечка  поспела,  колбаска
какая? "Докторская"? Отлично, жирную я не люблю.
   - - Я тоже.
   Обрадовавшись схожести вкусов, мы сели за стол. Я всплеснула руками:
   - А хлеб?
   - Ща порежу, - пообещала Вера и отвернулась к кухонному шкафчику.
   Я быстренько налила ей портвейна, а себе вишневого сока и предложила:
   - Давай, не чокаясь, за упокой.
   Вера мирно опрокинула стакан. Я тоже не подкачала и разделалась с  соком.
Честно сказать, я больше люблю томатный,  но  вишневый  все  же  лучше,  чем
портвейн.
   Мы положили на тарелки картошку, и тут зазвонил  телефон.  Вера  пошла  в
комнату, я быстренько повторила операцию по розливу.  После  второй  дозы  у
хозяйки покраснели щеки. Потом она очень удачно захотела выйти в туалет и по
возвращении  получила  третий  стакан.  Одним  словом,  через  полчаса  дама
оперлась локтями о стол и слегка заплетающимся языком спросила:
   - Любовные романы любишь?
   - Обожаю, - покривила я душой, - целый день только их и читаю.
   - Так я тебе про нас и Соньку расскажу такой роман! Хочешь послушать?
   - Очень, - радостно воскликнула я, - вся внимание.

ГЛАВА 9

   Мать Сони Репниной была любвеобильной дамой и без конца  выходила  замуж.
Конечно, каждый портит свою жизнь как хочет.  Кто-то  пьет  горькую,  кто-то
балуется наркотой, ну а Лидия Ивановна обожала менять мужей. Сколько их было
на самом деле, старшая дочь, Верочка Салтыкова, и  сосчитать  не  могла.  Ее
родной папа Андрей ушел от маменьки году этак в 70-м, когда Вере исполнилось
пять лет, и она его хорошо помнила.  Вернее,  запомнился  не  столько  папа,
сколько тот факт, что, убегая из дому, он метнул в спокойно улыбающуюся маму
табуретку. Она просвистела над ухом Лидии Ивановны и попала в большой  шкаф,
мигом разбив зеркало.
   - Ну и... с ним, - сказала мамочка.
   Верочка была еще очень маленькой, но такие слова хорошо знала. Мама  пела
в ресторане, и подвыпившие посетители частенько ругались.
   - С кем, - спросила девочка, - с папой или шкафом?
   - С обоими, - ответила мать, потом подумала и добавила:
   - Все же от гардероба больше пользы, и по бабам не бегает.
   Потом появился дядя Сеня, у которого имелась своя  дочка  Галка,  на  год
старше Веры. Он прожил с Лидией Ивановной два "сезона"  и  скончался.  Лидия
удочерила Галю и стала тянуть двух девочек. Но одна она оставалась  недолго.
Буквально через  пару  месяцев  вдова  вышла  замуж.  Нового  супруга  звали
Николай, он был на десять лет младше молодой жены и имел  пятилетнюю  сестру
Антонину. Дядя Коля не понравился ни Вере, ни Гале. Он  играл  на  гитаре  в
каком-то, как  тогда  говорили,  вокально-инструментальном  ансамбле  и  пил
горькую. Вернее,  употреблял  все:  горькое,  сладкое,  кислое...  Напившись
пьяным, начинал драться, бил девочек и Лидию. Мамочка совсем было  собралась
разводиться с извергом, но тут господь взял дело  в  свои  руки,  и  Николай
попал под машину. Естественно, Тоня осталась с  Лидией  Ивановной.  Далее  в
жизни певицы случились по очереди Иван, Саша и Саша. Из-за того, что имена у
последних  мужей  оказались  одинаковыми,  девочки  звали  их,  как   царей:
Александр Первый и Александр Второй. Детей у них, слава богу, не было. Потом
последовали романы с Виктором и Семеном, а в 1978 году Лидия Ивановна  опять
сошлась с Андреем Салтыковым. Мужик к тому времени  полностью  отказался  от
искусства и занялся... пошивом сумок.  Словом,  стал  тем,  кого  в  далекие
советские  времена  звали  цеховиком.  На  небольшой  подмосковной  фабрике,
расположенной  в  богом  забытом  городке  Пенкин,  шились   отвратительные,
уродливые  изделия,  зато  кожа  на  них  шла  превосходная.  Андрей   мигом
организовал дело. За счет  экономного  раскроя  материала  стали  получаться
большие остатки, и из них  мастера  тачали  шикарные  сумки,  на  подкладках
которых