матривал.
   - Каким местом смотрел? - поинтересовалась тетка и благодушно предложила:
   - Пошли вместе!
   Они спустились во двор, и у Сережи отвисла челюсть. На углу  дома  висела
табличка "Леоновская, 9".
   - Как же? - забормотал  он.  -  Я  сам  читал  на  днях:  "Терентьевская,
четыре".
   Хозяйка квартиры пожала плечами  и  удалилась,  пришлось  Волгину  искать
Терентьевскую. К его ужасу: она оказалась на краю света, в Куракине, а номер
четыре принадлежал жуткому двухэтажному бараку без  лифта,  мусоропровода  и
горячей воды. Нина просто повесила на нужный дом фальшивую табличку и  сняла
ее после ухода супруга-лопуха. Стоит ли упоминать, что все суды он проиграл.
   - Ну как, история? - поинтересовалась Оля.
   - Да уж, - вздохнула я и не стала говорить ей, что вся афера подробнейшим
образом описана в "Загоне с гиенами". - А Владимир Кошельков и Степан Разин,
кто они?
   - Без понятия, - протянула Оля. - Ничего в  голову  не  приходит,  а  вам
очень надо?
   - Да, - подтвердила я.
   - Тогда сходите к Элеоноре. Вот, уж она про всех знает!
   - А это кто?
   -  О,  историческая  личность,  -  ухмыльнулась  Оля.  -  Вдова  писателя
Киселева, дама высшего света, жуткая сплетница.
   - Как мне к ней попасть? Оля взглянула на часы.
   - Половина второго, надеюсь, она уже позавтракала. Вот что, подождите.
   Журналистка взяла телефон и замурлыкала:
   - Норочка? Доброе утро, это Лелечка из "Мира литературы",  как  здоровье?
Как наша Софочка?
   Разговор плавно потек  вокруг  разных  тем.  Примерно  полчаса  Оля  пела
соловьем и, только обговорив все, приступила к моей проблеме.
   - Норочка, помогите. У меня  есть  знакомая,  молодая,  вашего  возраста,
развелась с мужем и теперь приходится  работать,  вот  и  пристроила  ее  из
жалости в свою редакцию. Но моя протеже человек робкий, в писательском  мире
личность необстрелянная, ей надо кое-что узнать, а кто, как не вы,  поможет?
Звать ее Евлампия. Да-да, чудесное имя! Так как, ей можно приехать?
   Положив трубку, она велела:
   - Пишите адрес. Нора ждет. Имейте в  виду,  в  разговоре  с  ней  следует
употреблять фразы: "Нора, вам ведь еще нет и сорока" или "Как завидую  таким
молодым женщинам, как вы", либо "Деточка, позови маму".
   Я рассмеялась:
   - Пожалуй, последнее чересчур.
   - В самый раз, - отмахнулась Оля. - Кашу маслом не испортишь.
   Не знаю, не знаю, если вбухать  килограмм  "Анкора"  в  блюдечко  гречки,
может и стошнить.
   - Нора  -  кладезь  информации,  -  продолжала  она,  -  и,  если  вы  ей
понравитесь, расскажет все. А подлизаться  к  ней  можно,  лишь  без  устали
нахваливая ее внешность. Только упаси вас бог  сказать:  "Ах,  дорогая,  для
своего возраста вы великолепно выглядите, больше сорока и не дать".  Помните
- Hope тридцать пять, а уж сколько по паспорту - это никому  не  ведомо.  Ее
муж, талантливый поэт, скончался десять лет тому назад. Так вот году этак  в
1980-м он произнес гениальную фразу: "Норочка,  детка,  перестань  бегать  в
милицию и менять паспорт, а то  скоро  твой  возраст  совпадет  с  партийным
стажем". Между прочим, он был недалек от истины.. Год рождения в  документах
Элеонора изменяла с легкостью. Начальник паспортного стола только ухмылялся,
получая раритетные по тем временам подарки - виски, американские сигареты  и
растворимый кофе, а вот партийные бумаги коммунисты стерегли, как Аргусы,  и
нечего было даже думать о том, чтобы исправить пару цифр в анкете. Наверное,
поэтому Нора и вышла из рядов КПСС в числе первых.
   - Спасибо, Оленька, вы очень  помогли  мне,  -  произнесла  я,  возясь  с
сапогами.
   - Я помогаю не вам, а Лене, - ответила девушка. - Насколько я поняла,  вы
ищете убийцу Кондрата. А я должок Елене Михайловне возвращаю.
   - Какой? - изумилась я.
   - Меня на работу в "Мир литературы" сначала взяли  стажером,  -  пояснила
девушка, - с испытательным сроком. А когда он закончился,  главный  редактор
сообщил: "Уговоришь Кондрата Разумова дать нам повесть, чтобы  из  номера  в
номер печатать, возьму в штат, а  если  нет,  то  и  расстанемся  друзьями".
Представляете?
   Кондрат, естественно, послал Олю куда подальше. Но девушка все звонила  в
надежде на то, что он сменит гнев на милость.  Потом,  набравшись  наглости,
заявилась к литератору домой и нарвалась на Лену. То ли от усталости, то  ли
от обиды начинающая журналистка разревелась и выложила все супруге.
   - Езжай домой, - велела та. - Успокойся. Она покорно вернулась к себе.  А
наутро Кондрат лично приехал в "Мир литературы" и, сунув Ольге тощую  папку,
буркнул:
   - На, плакса, получи  повестушку,  да  скажи  Елене  Михайловне  спасибо.
Терпеть не могу газетных публикаций с продолжением.
   - Так что теперь мой черед добрые дела  совершать,  -  закончила  Оля.  -
Ясно?
   Конечно, как аукнется, так и откликнется.

ГЛАВА 16

   Не успела дверь в квартиру распахнуться, как я, памятуя урок, моментально
заявила:
   - Здравствуйте, девушка. Я  корреспондент  "Мира  литературы",  позовите,
пожалуйста, маму.
   Сухощавая шатенка лет шестидесяти жеманно хихикнула:
   - Нора - это я.
   - Не может быть! Ой, простите, - залепетал мой язык. - Я думала,  госпоже
Киселевой за сорок, а вам и двадцати не дашь!
   - Душенька, - запела вдовица, - здесь просто темно, вот сейчас  войдем  в
гостиную, и сразу все станет на место.
   Меня втолкнули в огромную комнату, забитую антикварной  мебелью  красного
дерева.  Изо  всех  углов  выглядывали   этажерочки,   накрытые   кружевными
салфеточками, на стенах висели зеркала в пудовых бронзовых  рамах,  но  было
чисто, пахло полиролью и французскими духами.
   Усадив гостью  на  широкий,  обитый  темно-синим  шелком  диван,  хозяйка
пристроилась на огромном елизаветинском стуле и поинтересовалась:
   - Ну, о чем поболтаем? Зачем я вам понадобилась?
   Следовало признать,  что  шестидесятилетняя  дама  выглядела  безупречно.
Волосы подстрижены на самый модный манер  и  выкрашены  в  светло-каштановый
цвет, кожа гладкая, только у висков пролегли тоненькие "паучьи  лапки",  рот
пухлый и ярко-красный. Лишь глаза выдают истинные  годы,  молодой,  задорный
взгляд не купить ни за какие деньги, да  и  косметические  операции  тут  не
помогут. Интересно, сколько раз Нора обращалась к хирургам? По моей  оценке,
не меньше трех. Круговая пластика лица,  коррекция  нижних  и  верхних  век,
силиконовая инъекция в губы... Очевидно, еще и бюст подтягивала,  грудь  под
свитерком топорщится, словно у девушки. Правда, фигуру она  сохранила  сама.
Никакая липосакция не поможет, если лопать на ночь  шоколадное  мороженое  и
сдобные булки с медом. А тело у Норы было безупречное, изящные ноги, которые
она не скрывала, нося более чем короткие юбки, не имели признаков  варикоза.
Значит, она делала еще и склеропластику, чтобы избавиться от  тромбофлебита.
Талия тонюсенькая, бедра узкие, руки точеные... Только это была  не  хрупкая
стройность восемнадцатилетней девушки, а сухощавость пожилой дамы.
   - Ну, милочка, - заулыбалась Нора, - теперь, конечно, вы видите, что  мне
тридцать пять!
   - Невозможно поверить! - с пафосом воскликнула я, отводя взор от ее глаз,
как у состарившейся  обезьянки.  -  Невероятно,  тридцать  пять!  Поделитесь
секретом вашей молодости, а то я старше вас всего на  три  года,  а  выгляжу
драной мочалкой.
   - Никакой особой тайны нет, - горделиво ответила кокетка, бросая взгляд в
одно из многочисленных зеркал. - Просто следует помнить  простое  правило  -
никогда и ни о ком не  думать  плохо,  наполнить  сердце  любовью  к  людям,
помогать друзьям в беде...
   "И раз в год ложиться на операционный стол", - про себя докончила я.
   Но Нора, довольная произведенным впечатлением, совершенно не  подозревала
о ехидных мыслях гостьи.
   - Ну, слушаю, дорогуша, помогу, если в силах...  Я  принялась  озвучивать
придуманную по дороге' историю. Меня взяли в "Мир литературы" стажером, и  я
должна доказать, что уверенно ориентируюсь не только  в  водовороте  книжных
новинок, но и в среде самих писателей. Главному  редактору  на  стол  попала
новая рукопись Кондрата Разумова. И вот теперь мое начальство хочет, чтобы я
открыла  читателям  тайну  зашифрованных   имен.   Вот,   например,   Нинель
Молотобойцева...
   - Нинка Кузнецова, - взвизгнула Нора. - Ну такая дрянь,  пробы  поставить
негде! Работает в Союзе писателей. Сейчас  вообще  черт-те  что  происходит!
Раньше творческое объединение литераторов было одно - Союз  писателей  СССР,
ясно и понятно, а сейчас их расплодилась  целая  куча.  По-моему,  семь  или
восемь. Ей-богу, нет столько  литераторов,  сколько  союзов.  Представляете,
даже я про всех не знаю! Но  Нинка  еще  из  старых  аппаратчиц.  Знаете,  в
прежние годы, ну, к примеру, в 1975-м, придешь в московское отделение, а там
сплошь женщины около тридцати работают. Зарплата крошечная,  чего  сидят?  А
ответ прост. Хотят за писателя замуж выйти. На  какие  только  ухищрения  не
пускались, прямо на  рабочем  месте...  Бывало,  везло  кое-кому,  вот  один
известный поэт всю жизнь прожил с буфетчицей из ЦДЛ в  гражданском  браке...
Кое-кто женился на нахалках по-настоящему, но Нинке приходилось охотиться  в
другом лесу. Наши прозаики и поэты не желали с ней связываться.
   - Почему?
   - Дорогуша, дурная слава далеко впереди  бежит,  -  сплетничала  Нора.  -
Знаете, какие она штуки с мужьями проделывала?
   Мне пришлось еще раз выслушать историю про обмен квартир.
   - А Владимир Кошельков -  это  кто?  -  быстро  вставила  я,  когда  Нора
перевела дух.
   -  Кошельков,  Кошельков,  -  забормотала  дама,  поправляя  прическу.  -
Кошельков! Ну конечно, Владлен Кошель, ударение на "о", Кошель, а не Кошель.
Такой мерзавец! Совершенно аморальный тип.
   - Да ну? - изобразила я удивление. - Неужели?
   - Слушайте, - азартно выкрикнула Нора. - Все расскажу!
   Владлен  Кошель  снискал  в   писательской   среде   сомнительную   славу
"объедалы".  Целыми  днями  мужик  просиживал  в  холле  Центрального   дома
литераторов, поджидая знакомых, собирающихся трапезничать. Ловил  подходящий
момент и с распростертыми объятиями кидался к "коллеге".
   - Дорогой, давно не виделись...
   Потом без долгих колебаний садился за столик и спрашивал: "Не  прогоните,
посижу с вами..."
   Самое интересное, что хитрый мужик точно знал, к кому набиваться.  Всегда
выбирал мужчин, пришедших с молоденькими девушками. Кто же захочет выглядеть
в глазах дамы жмотом! Если подходящей кандидатуры в ресторане не находилось,
Владлен не унывал и шел в кафетерий. Словом, так и жил, не тратясь на еду  и
сигареты. Пару раз особо нервные знакомые вламывали  наглецу  в  туалете  по
зубам, но Кошель не обижался и продолжал в таком же духе.
   Правда, следует отметить, что за чужой  счет  питался  он  только  тогда,
когда был, так  сказать,  в  простое.  Потому  что,  как  правило,  Владлена
обеспечивали дамы. Он  находил  себе  любовниц  вне  писательской  среды,  в
основном  его  жертвами  становились  дочери  военных,  хорошо  обеспеченные
мадемуазели около сорока лет. Им Кошель мог беззастенчиво врать про создание
гениальной поэмы "Руки любимой" и  про  подлых  интриганов,  из-за  происков
которых нетленные стихи его не хотят печатать.
   Неискушенные тетки первое время  верили,  покупали  ему  костюмы,  белье,
кормили, поили  и  селили.  любовника  на  своих  роскошных,  оставшихся  от
папенек-генералов, дачах. Потом трезвели и выгоняли альфонса.
   Но в 1988 году Кошель женился на Свете Рогачевой, не обратив внимания  на
то, что невеста старше его на целых пятнадцать лет. Прожил  он  с  "молодой"
женой пять годков, и тут из города Парижа приехала ее  родная  дочь,  Анюта.
Несмотря на юный возраст, она уже была  вдовой,  причем  чьей!  Ее  покойный
супруг, месье Дюпон, Считался одним из богатейших людей Франции. Но  рак  не
щадит никого, и Анюта стала единоличной владелицей огромного состояния.
   Владлен  моментально  смекнул,  что  к  чему,  и  начал  танковую  атаку.
Поскольку в любовных баталиях он был опытным воином, то  вражеская  крепость
сдалась почти без боя. Света чуть не умерла от разрыва сердца, узнав истину,
и попыталась рассказать дочери правду о  ее  избраннике.  Но  та  не  хотела
ничего слушать. Между матерью и дочерью разгорелся  скандал.  Владлен  мигом
развелся, тут же женился на юной  вдове  и  отбыл  на  берега  Сены,  где  и
проживает до сегодняшнего дня в полном благополучии,  издает  за  свой  счет
стихи, тратит состояние, нажитое  Дюпоном,  и  чувствует  себя  великолепно.
Бывшую жену он вычеркнул из своей жизни, Анюта тоже не поддерживала  никаких
отношений с матерью. Света умерла  год  тому  назад  от  инсульта  в  полной
нищете. Говорят, ходила собирать у метро пустые бутылки.
   - Хороша история? - поинтересовалась Нора.
   - Да уж, - вздохнула я.
   Впрочем, это не было для меня откровением. Все  события  были  описаны  в
"Загоне", только там Владимир Кошельков убивает Сержа Дюпона,  чтобы  начать
охоту за вдовой. Но, в конце концов, писатель имеет право на полет фантазии.
   - А Степан Разин?
   Нора замолчала. Спустя пару минут она спросила:
   - Вы уверены, что есть реальный прототип?
   - Да. Разумов вроде в своих книгах изображал существующих людей...
   - Ну не всегда, - поморщилась Киселева. - Хотя следует  признать,  что  в
основном да. Но, наверное, так поступают многие, пишут о знакомых... Правда,
Кондрат в  последних  книгах  совсем  распоясался.  Про  историю  с  Лариным
слышали?
   Я кивнула.
   - Знаете, в чем заключалась подлость?
   - Нет.
   -  Кондрат  взял  всего  лишь  пару  широко  известных  фактов  из  жизни
академика: то, что он женился на девчонке, годившейся  ему  во  внучки,  что
Иван жуткий бабник, и что  его  аспирантки,  прежде  чем  получить  заветные
корочки с золотыми буквами "Кандидат наук",  должны  были  сначала  ублажать
научного руководителя в койке... Все, больше там правды нет.
   Но,  как  говорил  министр  пропаганды  фашистской   Германии   Геббельс:
"Возьмите микроскопическую Крошку истины и перемешайте ее с килограммом лжи,
люди поверят всему безоговорочно". Разумов превратил семью Парина в  сборище
монстров. Дочь убивала новорожденного младенца, жена путалась в любовниках и
в конце концов отравила  одного  из  них,  как  таракана,  сам  глава  семьи
придушил  в  кровати,  правда,   по   чистой   случайности,   провинциальную
соискательницу...
   Но читатели съели все, а хорошо знавшие Парина люди засомневались в  нем.
Вера человека в печатное слово  велика,  и  кое-кто  предпочел  разорвать  с
Париными отношения. Словом, получилось как в анекдоте, "то ли у него  украли
кошелек, то ли он украл кошелек, но была там какая-то неприятная история".
   - А знаете, почему Кондрат ополчился на Ивана? -  поинтересовалась  Нора,
переведя дух.
   - Нет.
   -  Разумов  хотел  стать   членом-корреспондентом   Российской   академии
образования, ну честолюбие взыграло. Кстати, туда и впрямь иногда  принимают
людей искусства, того же кинорежиссера и актера Быкова, например.  В  общем,
он подал документы, а Парин  зарубил  его  кандидатуру,  вот  наш  киллер  и
отомстил.
   - Кто? - не поняла я.
   Нора внимательно посмотрела в зеркало,  потом  мизинцем  поправила  левую
бровь и объяснила:
   -  Иван  просто  взбесился,   кинулся   бегать   по   редакциям,   требуя
опровержения. Ему  отказывали,  объясняли  -  хуже  будет,  если  кто  и  не
догадался, что главный герой и Парин одно лицо, то после подобной публикации
в курсе будут все.
   Но Ивана заело, и в конце концов он уговорил редактора газеты  "Желтуха".
А тот, готовый ради тиража на все, дал материал под названием  "Литературный
киллер". Правда, эффект  от  статьи  был  противоположен  тому,  на  который
рассчитывал Иван. Злые языки замололи с удвоенным усердием,  а  те,  кто  не
успел прочитать скандальный роман, бросились в магазины. Издательство спешно
допечатало тираж, и в результате Кондрат отлично заработал!
   - Значит, вы не припоминаете никого, кто носил  бы  фамилию,  похожую  на
Разин? Нора только покачала головой:
   - Подумаю обязательно, но если Кошель и Кузнецова моментально  пришли  на
ум, то Разин?.. Нет, не понимаю пока.
   Едва я открыла дверь квартиры Разумовых, как  в  нос  ударил  не  слишком
приятный запах.
   - Девушки! - крикнула я. - Ваш кекс сгорел.
   - Нет, - отозвалась Лиза, - мы его еще не сделали.
   - Ну да? - удивилась я, входя на кухню. - За такое время?
   - Рецепт дурацкий, - пробормотала Маша Гаврюшина, чиркая спичками.
   Я окинула взглядом стол. Так, миска, в которой вздрагивает жидкое  тесто,
изюм, цукаты...
   - В чем дело? Духовку зажечь? И вообще, что это ты делаешь?
   Маша швырнула спичку.
   - Вот зараза, гореть не хочет!
   - Кто?
   - Сода! - в один голос ответили девочки. - Который час бьемся, а  она  не
вспыхивает, просто измучились.
   На клеенке и впрямь высилась куча обгорелых спичек и  стояло  блюдечко  с
белым порошком.
   - Ничего не понимаю. Зачем соде гореть?
   - Говорю же,  -  вздохнула  Гаврюшина.  -  Рецепт  кретин  придумал,  вот
смотрите.
   Я быстро прочитала - молоко, яйца, соль, масло...
   - А при чем тут горелая сода?
   - Да вот, - ткнула Лиза пальцем в строчку. -  Погасить  соду!  А  как  ее
погасить? Сначала зажечь надо!
   Прикусив нижнюю губу и еле  сдерживая  вырывающийся  из  груди  хохот,  я
вытащила бутылку с уксусом  и  капнула  в  блюдечко.  Раздалось  шипение,  и
полезла обильная пена.
   - Вот, кондитеры вы мои, это и значит - погасить соду!
   - Ну и дура ты, Гавря!  -  с  чувством  произнесла  Лиза.  -  Из-за  тебя
мучились!
   - Уж прямо, - буркнула Маша, - а кто в соду зажигалкой тыкал?
   Оставив их выяснять отношения, я вернулась  к  себе  и  вновь  попыталась
соединиться с Грызловым, но на этот раз автоответчик бормотал  по-английски.
Пришлось позвать девочек.
   Маша Гаврюшина подержала трубку и сообщила:
   - Жалуется на память, небось сломался.
   - Дай, - велела Лиза и засмеялась:
   - Ну, Гавря, ты даешь,  при  чем  тут  память.  Он  говорит  -  извините,
переполнен.
   - Может, память закончилась? - предположила я.
   - Точно! - закричала Маша. - Извините, моя память заполнена.
   В воскресенье утром я попросила соседа:
   - Андрюша, свези нас к ветеринару.
   - Мастина опять обожрался? - испугался бандит.
   - Нет. Надо Пингву кастрировать.
   - Какой ужас! - с неподдельной дрожью в голосе произнес он. - Зачем  кота
так мучить.
   Минут пятнадцать я разъясняла ему необходимость этой  операции.  И  мы  в
конце концов влезли в джип.
   - Тогда уж и мастину возьмем, - велел Андрей Петрович. - Пусть доктор  на
него глянет, может, какие витамины прикупить надо.
   Я с сомнением покосилась на Рамика. Он и без всяких добавок растет словно
тесто и с такой же скоростью толстеет. Нет уж, витамины ему нельзя.
   Но щенка все равно прихватили с  собой.  И  он,  очевидно,  вспомнив  про
неприятные процедуры, забился на всякий случай в приемной под стул.
   Доктор забрал Пингву и ушел.  Мы  тихонько  сидели  на  желтых  сиденьях,
ожидая конца операции. Вдруг дверь кабинета распахнулась,  вышел  ветеринар.
На руках он нес кота. Тот не двигался и  почему-то  смотрел  на  мир  широко
открытыми, остекленевшими глазами.
   "Умер, - пронеслось у меня в голове. - Крохотное сердечко не  вынесло.  И
зачем только я согласилась на это, подумаешь, царапался!"
   Очевидно,  те  же  мысли  мелькнули  и  у  остальных,  потому  что   Лиза
зашмурыгала носом, а Андрей протянул:
   - Ну, блин, дела, в натуре, Пингва доской накрылся.
   - Отчего он скончался? - тихо спросила я.
   - Кто сказал эту глупость? - возмутился доктор. - Живехонек-здоровехонек,
с чего вы решили?
   - Но, - растерянно пробормотала Лиза, - он же лежит без  движения  и  так
странно смотрит...
   - Он в наркозе, - пояснил врач. - У кошек  во  время  искусственного  сна
глаза открыты.