не имел, чем закончится его десятидневный отпуск.  Благополучным
возвращением в подразделение экстренного реагирования ГУ ФСБ РСФСР?
   Прохождением  специального  курса   лечения?   Переводом   в   разряд
кабинетных работников? Отставкой?
   Или чем-нибудь похуже?
   Последнее было очень  даже  вероятно.  Так  уж  заведено,  что  люди,
допущенные к важным государственным тайнам, помирают значительно раньше,
чем эти тайны переходят в разряд подлежащих разглашению.
   Естественной смертью, разумеется. Хоть бы один из отставников  утонул
по пьянке или в автокатастрофе погиб. Нет, у всех  сплошные  инсульты  с
инфарктами. А когда знаешь, сколько  коварных  препаратов  находится  на
вооружении спецслужб, невольно задумываешься, почему так много  здоровых
тренированных   мужиков   умирают   в   расцвете   сил   от    нарушений
кровообращения.
   Что касается Громова, то он в свои сорок с небольшим лет находился  в
счастливом неведении по поводу собственной анатомии. За печень  хватался
лишь в тех  случаях,  когда  ей  доставалось  от  чьего-нибудь  крепкого
кулака, простудой маялся значительно реже, чем пулевыми ранениями, а что
касается сердца, то ощущал его исключительно  после  хорошей  физической
нагрузки. Впрочем,  медиков  из  комиссии,  перед  которой  он  предстал
несколько дней назад, меньше всего интересовало его физическое здоровье.
   Психика Громова - вот на чем зациклились все эти ученые мужи.
   Его мытарства начались после ликвидации непосредственного начальника,
полковника  Власова,  командующего  подразделением  ЭР.  Сам   президент
озаботился состоянием героя недавних событий. Лично.
   Дело, конечно, громким оказалось - до сих пор отголоски  катились  по
всем  средствам  массовой  информации.  Мог   получиться   международный
скандал, а вышла мировая сенсация.
   Месяц назад Громов вышел на преступную организацию, во главе  которой
стояли высокопоставленные военные, правительственные и кагэбэшные  чины.
Все они принадлежали к так называемому Тайному Обществу "Ичкерия",  ТОЙ.
Чеченский госаппарат давно превратился лишь в один из филиалов Общества,
но этого вчерашним полевым командирам было  уже  мало.  Ограничиваясь  у
себя на родине малозначительными вылазками и  боями  местного  значения,
они перенесли направление главного удара на Москву.
   В кратчайшие сроки на этом невидимом  фронте  было  одержано  столько
решающих  побед,  что  поражения  на  настоящей  войне  перестали  иметь
какое-либо значение. ТОЙ  не  просто  скупило  на  корню  десяток-другой
видных российских  политиков,  влиятельных  чиновников,  телемагнатов  и
банкиров. Теперь для того, чтобы остановить созданную Обществом  махину,
пришлось бы сначала хорошенько пошуровать во всех институтах федеральной
власти и прочистить звенья силовых структур. Мог  бы,  кстати,  заняться
этим по долгу службы и  Власов,  начальник  Громова.  Но  полковник  сам
оказался замешанным в темные махинации Общества.
   Короче говоря, колоссальный механизм ТОЙ был запущен на всю  катушку.
Он  был  отлажен,  смазан  финансовыми   вливаниями   и   функционировал
безотказно. Противодействовать ему можно было  лишь  одним  безрассудным
способом - сунуться в него собственной персоной и слушать,  как  хрустят
твои косточки, перемалываемые беспощадными шестернями.
   Громов так и поступил, но оказался слишком  твердым  орешком.  Вместо
того чтобы сгинуть без следа, он уцелел и наделал такого шороха, что  на
самых верхах запахло жареным. Беда его  состояла  в  том,  что  никакого
официального приказа  на  проведение  операции  у  него  не  было  -  он
действовал на свой страх и риск. И когда начался подсчет трупов, наверху
за  головы  схватились.  С  одной  стороны,  ликвидация   верхушки   ТОЙ
подтверждала  крутость   политического   курса,   взятого   президентом.
Терроризм и коррупция не пройдут!
   Но при этом пришлось бы  признать,  что  правительство  абсолютно  не
контролирует действие собственных силовых структур.  Изучив  выжимки  из
материалов дела, президент,  морщась,  произнес:  "Специалисты  в  нашем
ведомстве, конечно, опытные  подобрались,  но...  Не  слишком  ли  много
трупов наворочено? Этот ваш.., э-э, Громов, он нормален?"
   Вот и все. Ни рекомендаций, ни пожеланий. Но в президентской  команде
есть кому ловить на лету мимолетные реплики  первого  лица  государства.
Ловить, трактовать по-своему и придавать им вид распоряжений.
   И был звонок, и был приказ пройти обследование в спецклинике  ФСБ,  и
несколько дней кряду Громова  тестировали,  изучали,  выворачивали  душу
наизнанку, тянули ему жилы,  чуть  ли  не  ланцетами  ковырялись  в  его
подсознании. Результатов анализов набралось столько,  что  до  вынесения
окончательного приговора спровадили Громова на  родину.  Таким  образом,
вместо  заслуженного  повышения  в  звании   или   ордена   получил   он
десятидневный отпуск с перспективой на инфаркт миокарда.
   В настроении, весьма далеком от радужного, сел  он  в  машину,  а  на
следующий день переступил через порог своей квартиры, где  не  появлялся
вот уже почти год. Как оказалось, здесь его не ждали. Жена, дочь Ленка и
крохотуля Анечка сидели на чемоданах - собрались на открытие  бархатного
сезона на Черноморском побережье. Еще бы ладно, если просто сидели. А то
ведь воротили лица, давая понять, что знать больше  не  желают  блудного
отца и мужа. Перед отъездом в  аэропорт  супруга  высказалась  от  имени
оскорбленной общественности примерно так:
   "Вы теперь в столицах обретаетесь, Олег Николаевич? Вот и продолжайте
в том же духе. За денежные переводы,  конечно,  благодарствуем,  хотя  с
вашей стороны было бы просто свинством оставить семью свою без средств к
существованию. В общем, мы теперь сами по себе, а вы  -  сбоку  припека.
Живите как знаете, а уж мы без вас не пропадем, не сомневайтесь".
   На прощание были еще шипящие намеки насчет молодых и  длинноногих,  с
которыми якобы путался в  Москве  Громов,  но  тут  супруга  оперировала
домыслами,  а   не   фактами.   Если   честно,   то   предположения   ее
безосновательными назвать  было  нельзя,  но  что  тут  поделаешь,  если
молодых и длинноногих в мире пока не отменили. Существуют они, и  никуда
от них не деться. Как и от  того,  что  жены  теряют  с  годами  прежнюю
привлекательность, при этом не приобретая ничего.
   Свое  мнение  Громов,  правда,  благоразумно  попридержал  при  себе.
Послонявшись немного по комнатам, он понял, что после  затворничества  в
четырех стенах точно превратится в психа-одиночку.
   На следующий день, загрузив "семерку"  цвета  белой  ночи  провизией,
сигаретами, пивом и книгами, он отбыл за  город.  Когда  над  головой  -
небо, а вокруг  -  безраздельный  простор,  одиночество  не  тяготит,  а
исцеляет. В городе ты чувствуешь себя неприкаянным среди людских толп, а
на природе остаешься один на один с рассветами и закатами.
   Давно уже он не бывал на даче. Жена и дочь предпочитали ставку  море,
труд на свежем воздухе  за  отдых  не  считали.  Так  что  дом  простоял
запертым года два, если не больше. Все буйно заросло бурьяном и  травой,
кругом царило полное запустение. Но это было как раз то, что требовалось
Громову. Ему и самому захотелось вдруг побыть  таким  же  заброшенным  и
неухоженным. Никому ничем  не  обязанным.  Строгать,  когда  вздумается,
доски - просто так, потому что аромат сосновых стружек создает  ощущение
маленького праздника; прихлебывать горькое пенистое пиво; печь  картошку
в камине; читать длинные романы. Если вдруг наскучит  перебирать  движок
безотказной "семерки", то  можно,  насвистывая,  чистить  "смит-вессон",
нигде не зарегистрированный и потому особенно родной и близкий.
   Когда в голову лезут особенно мрачные мысли о будущем, ты откидываешь
барабан револьвера и убеждаешься, что все его каморы заняты патронами.
   Рано или поздно курок будет  взведен,  оружие  поставлено  на  боевой
взвод. Никому не дано знать, что произойдет в следующее  мгновение.  Так
что, наслаждаясь покоем, будь готов  устремиться  в  неизвестность,  как
выпущенная из ствола пуля.
   Чем занять себя до этих пор? А  просто  жить.  Пока  это  занятие  не
надоест до смерти.

Глава 6

ХОЗЯИН-БАРИН И ЕГО ЧЕЛЯДЬ

   Отправив охранников прибирать в доме после  вчерашней  попойки,  Макс
Мамотин еще разок прошвырнулся по своему наделу, дабы направить трудовой
процесс в нужное русло. Неодобрительно понаблюдав, как один  из  работяг
возится с кучей раствора, он покачал головой:
   - Ты!... Как тебя там?... Ванька?... Кончай сачковать, Ванька. Лопата
у тебя маленькая. А замес нужно производить нормальной, совковой...
   - Так я это... - тоскливо возразил работяга. - Иначе привыкший.
   - Звездеть ты не по делу привыкший, Ванька.
   Отойди-ка. Вот, смотри и учись, пока дядя Макс живой  -  Он  с  лихим
шорохом проехался лопатой по ржавому  железному  листу,  поддел  влажную
серую  кучу  в  разводах  желтого  песка,  поднапрягся..,  еще   сильнее
поднапрягся.., и сердито бросил неподатливый инструмент. - Понял?
   - Оно да, конечно, - неуверенно согласился работяга, дожидаясь, когда
бледный парняга с полными карманами денег и дряблыми мышцами оставит его
в покое.
   Ждать пришлось недолго. Брезгливо зажевав  внутрь  свои  яркие  губы,
Мамотин отправился дальше - показывать и поучать. Он  желал,  чтобы  его
участок был как можно скорее  обнесен  неприступной  кирпичной  оградой.
Высотой в два с половиной метра. По всему периметру. Потом  дом,  гараж,
бассейн. Все как у людей.
   Если бы Макс знал,  какие  планы  вынашиваются  наверху  в  отношении
облюбованного им поселка, он бы не думал, что делает такое  уж  выгодное
капиталовложение. Но он находился в  счастливом  неведении.  И  из  всех
живущих на земле собою Макс Мамотин был доволен в первую очередь. Оттого
в каждом  его  поглаживании  выпуклого  брюшка  сквозила  непередаваемая
любовь и нежность.
   - Это кто же тебе фингал нарисовал? - полюбопытствовал  он,  вальяжно
приблизившись к телохранителям.
   -  Где?  -   притворился   удивленным   Суля,   безошибочно   нащупав
желто-зеленое пятно на левой скуле.
   - И ободранный какой-то весь, пошкорябанный, -  недовольно  продолжал
Макс. - Не ты ли френда разукрасил, Комиссар-бой?
   Второй мамотинский охранник, урожденный  Комиссарченко,  отрицательно
помотал щетинистой головой и выдвинул собственное предположение:
   - Он отливать, наверное, ночью ходил. Или  проблеваться.  Или  жидкая
срачка на него напала. Вот и хрястнулся мордой в темноте.
   На большее фантазии у Комиссара не хватило.
   Лично он часть вчерашней ночи посвятил именно  этим  проблемам.  Всем
сразу. Одновременно. Совсем измучился, стоя на четвереньках и  спеша  то
наклониться вперед, то вовремя осесть в исходную позицию.
   Суля версию напарника оспаривать не стал, а просто  задрал  голову  и
принялся внимательно разглядывать редкие белые мазки облачков  на  небе.
Не мог же он пожаловаться  шефу,  что  его  с  утра  пораньше  отметелил
мимоходом какой-то хмырь в задрипанных джинсах!
   - Ну-ну, - хмыкнул  Макс,  понаблюдав  за  телохранителем.  -  Ладно,
понедельник - день тяжелый, согласен. Но сегодня  -  чтобы  ни  в  одном
глазу! -  Он  сжал  руку  в  кулак  и  поднял  ее  повыше,  чтобы  обоим
телохранителям было хорошо видно. - Я сейчас хэв май брэкфест и  гоу  ту
зе офис. Рабочая неделя  начинается.  Вы  -  на  хозяйстве.  Пролетариев
погоняйте, и вообще! И  чтобы  джип  к  моему  возвращению  блестел  как
новенький! Я ради такого счастья в город своим ходом доберусь.
   Красноречивые взгляды Сули и Комиссара говорили о том, что  они  тоже
хотят в город, очень. Да только Макс не собирался пускать  строительство
на самотек.
   - Держите мани-мани, -  задушевно  сказал  он,  извлекая  из  кармана
шортов  пригоршню  смятых  купюр,  которые   должны   были   подсластить
охранникам пилюлю. - Это зарплата за прошлую неделю.., а вот этого вам с
Рокки хватит на продукты, с кирпичом и щебенкой... Считайте.
   У Комиссара от напряжения весь лоб подернулся рябью. Камни грызть ему
еще не доводилось.
   - Зачем продукты с кирпичом и щебенкой, шеф?
   - Ну не жрать же их вперемешку, - жизнерадостно загоготал Макс. - Еда
отдельно, стройматериалы отдельно. Глядите не перепутайте. Кутузовы... -
Он опять засмеялся, отчего его подпрыгивающий живот целиком вывалился из
шортов.
   - Кирпич, значит. - Комиссар осторожно огладил череп,  явно  опасаясь
поранить ладонь колючками.
   - И щебенка, - добавил Суля. Выражение лица у него было такое, словно
этот самый щебень насыпали  в  мешок,  а  мешком  тем  зарядили  ему  по
затылку.
   Настроение у Макса внезапно начало портиться.
   - Щебенка и кирпичи, йес, - раздраженно подтвердил он. -  Организуете
по паре самосвалов, пока меня не будет.
   - Где мы самосвалы возьмем, шеф? -  В  глазах  охранников  поселилась
озабоченность непосильной задачей, поставленной перед ними.
   - Где-где!... - Макс кивнул на рабочих. - Народ  поспрашивайте...  На
шоссе поголосуйте... Короче, меня это не колышет. Вернусь в конце недели
- проверю. Так что бдите.
   Отбросив с глаз жидковатую челку, Макс поволок шаркающие  шлепанцы  в
направлении дома. У него всегда немного  поднималось  настроение,  когда
его удавалось подпортить окружающим.

***

   - Темнит, гнида, - обиженно буркнул Комиссар" провожая  шефа  угрюмым
взглядом. - И еще намекает: вы, мол, бздите тут... Сам бздит так, что не
продохнуть!
   - Хряк, он и есть хряк, - философски заметил Суля, быстрыми,  точными
движениями   пересчитывающий   деньги.   -   Оставил   на    пару    раз
выпить-закусить, жмот. А ему еще кирпич и щебень подавай!
   Комиссар беспечно махнул рукой:
   -  Значит,  оплатим  по  безналу...  Потом...  Когда-нибудь...  Может
быть... Гы-ы...
   Парни заржали, и молодой оптимизм попытался вернуться  даже  к  Суле,
раздосадованному результатами утреннего поединка. Но от  смеха  щелкнула
челюсть, заставив его поморщиться.
   - Ты чего? -  участливо  спросил  товарищ.  -  И  бланш  еще  этот...
Конкретный, прямо скажу, бланш.
   - Ковбой тут у нас под боком  объявился,  -  указал  Суля  кивком  на
соседний дом. - Борзый.
   - Здоровье у него лишнее? -  недобро  удивился  Комиссар  и  пообещал
уверенно:
   - Отдаст. Хочешь, пойдем проведаем твоего ковбоя?
   - Не к спеху... Вот Хряк свалит,  тогда  и  включим  мужика  этого  в
программу культурных развлечений.
   Комиссар поскреб темя и признался:
   - Телки мне больше всяких мужиков нравятся.
   - Смотаемся в город, - сказал Суля, продолжая глядеть на  ненавистный
ему дом, - снимем какую-нибудь соску на вечерок. - Он причмокнул губами.
   - С нашими финансами телок только возле вокзала  искать,  -  невесело
констатировал Комиссар. - По полтиннику за штуку.
   - Чем синеглазок немытых, так лучше пролетариат бесплатно  трахать...
Дрыном по хребтине. - Суля сплюнул. - Вот  же  паскуда  этот  Хряк!  Сам
оттягиваться  в  городе  будет,  а  мы  торчи  теперь  на  стройке,  как
проклятые...
   Парни никогда не испытывали к шефу того уважения, которое старательно
изображали в его присутствии. Да и телохранителями их можно было назвать
с большой натяжкой. В первую  очередь  оба  являлись  хранителями  своих
собственных молодых и здоровых тел. Хозяин мог бы ограничиться Рокки, но
пес не умел приносить тапочки, а эти двое умели. И не только тапочки, но
и  любые  другие  предметы.  Кроме  того,  смотрелись   они   достаточно
внушительно, чтобы Мамотину в общественных местах не перечили и уступали
дорогу. Живые двухметровые декорации  обходились  ему  недешево,  но  за
любые удовольствия приходится платить, будь  то  минет  проститутки  или
холуйская улыбочка охранника.
   Суля на улыбки был не очень щедр - фиксы, хоть и золотые, не  слишком
располагали к веселью. Были бы зубы в драке потеряны, а то...
   В позднем отрочестве он задумал стать бандитом.
   Кличку себе придумал - Сулейман, собрал кодлу.
   Поначалу они только карманы  алкашам  чистили  да  у  припозднившихся
женщин сумочки отбирали, а потом и настоящее дело подвернулось.  Завелся
в округе один коммерсант, грек по национальности. Кафешку  держал,  пару
чебуречных.  К  нему-то  и  вломились  юные  разбойнички  в  шапочках  с
прорезями для глаз. Он один дома был - бабы его с утра по  своим  бабьим
делам  разбежались.  Наставили  ребятишки  на  него  две  поджиги,  один
настоящий обрез и стали дознаваться, где деньги лежат. Грек сразу  отдал
штуку, а налетчикам показалось мало. Скрутили его  проволокой,  заткнули
рот и приступили к пыткам. Например, утюг в ход пустили - тогда про этот
способ даже анекдоты ходили. Потом ногти срывали  плоскогубцами.  А  под
конец стали убивать, потому что денег у грека  больше  не  оказалось,  а
значит, и жить ему было больше незачем. Резали его ножами, найденными  в
кухонном шкафу, все по очереди. Плакали, блевали, но резали. На прощание
дали друг другу разные страшные клятвы и разошлись по домам.
   А недели через три всех трех мушкетеров вычислили. Один крендель свою
долю  взялся  просаживать  в  том  самом  кафе,   которое   принадлежало
недорезанному коммерсанту. Живучим он оказался, падла. Или кухонные ножи
- тупыми. В общем, не  повезло  на"  летчикам.  Большие  сильные  мужики
выловили их поодиночке и привезли ночью в кафе. Двоих заживо  сварили  в
электрическом чане на кухне, а Сулю в кипяток только по колени окунули -
пожалели. Он был тогда светловолос, упитан, щеки носил румяные.
   Зачем такой  товар  портить,  сказал  грек,  остановив  жестом  своих
заступников, и принялся неловко  расстегивать  ширинку  перебинтованными
руками.
   Товар все-таки испортили - выбили Суде передние зубы, не поверили его
слезным обещаниям, что кусаться не будет. У проклятого  грека  оказалось
много друзей и родственников, поэтому  несколько  суток,  проведенных  в
подсобке кафе, запомнились Суде необычайно ярко, хотя, конечно,  мемуары
на эту тему он писать не собирался. Изуродованные ноги и  вставные  зубы
тоже не давали забыть о печальном опыте.
   Суля с ненавистью взглянул на раскаленное добела солнце и  спросил  у
Комиссара:
   - Пиво в холодильнике осталось?
   - Последние две банки выцепил.
   - Тогда водки притащи, что ли.
   Комиссар рассудительно ответил:
   - Пусть сначала Хряк свалит, потом и отметим его отъезд.
   - Ага! - злобно буркнул Суля. - Как же! После него всегда хоть  шаром
покати. Он лучше гаишникам за перегар сотенную отстегнет, чем  нам  хоть
каплю оставит.
   Комиссар поскреб ощетинившуюся голову, забравшись пальцами туда,  где
за надбровным дугами начинался лоб, и сокрушенно вздохнул.
   При  своей  явно  уголовной   наружности   он   рос   жизнерадостным,
компанейским, добрым юношей. Если и бил кого-то, то не по  злобе,  а  из
нужды.  Когда  сигарет  или  чипсов  страсть  как  хотелось,  уже  почти
двухметровый, но еще несовершеннолетний, подходил Комиссар  к  одинокому
прохожему на ночном пустыре и вежливо предлагал: дядя, гони монету, а то
у меня нет. Дяди не могли отказать трогательному  подростку,  что-нибудь
да подавали. Но однажды - хлоп!  Комиссар  приоткрыл  один  глаз,  а  по
голове опять - хлоп! И еще, еще.
   Толком он тогда так ничего и не понял, кроме  того,  что  было  очень
больно и обидно. Комиссар сильно изменился  после  злой  шутки,  которую
сыграли с ним в темноте. Растерял сразу половину природного  добродушия,
разочаровался в действительности, даже в бога верить перестал.
   В отличие от Сули он не с сопливыми дружками пошел ножичками  махать,
а прибился к людям вполне серьезным и конкретным.  От  той  поры,  когда
Комиссар злодействовал в далеком городе Ростове-на-Дону, осталась у него
на память драгоценная цацка, с которой он не расставался.
   Разбойничать ему в принципе нравилось, да  только  опасное  это  было
занятие - сегодня  ты  кого-то  шлепнешь,  а  завтра  -  тебя.  Поэтому,
поднабравшись опыта, Комиссар по