рах? - предположил Эрик, который не  чурался  большой
политики.
   Губерман поморщился, как будто учуял,  чем  пахнет  подобное  решение
проблемы.
   - Это в крайнем, в самом крайнем случае. У каждого есть родственники,
наследники. Вони потом не оберешься. Нет, тут надо по-умному.  Например,
выплачивать за участок три штуки наличными,  не  отходя  от  кассы.  Две
трети жителей сами на такие  деньги  поведутся.  И  только  к  остальным
потребуется особый подход. Вот зачем сторожа в поселке нужны, Эрик.
   Не со свистками, а, знаешь, с колотушками раньше такими ходили.
   - Не знаю, но принцип ясен. Меньше народу, больше кислороду, так?
   Услышав утвердительный ответ, Эрик взвился с места и принялся  мерить
кабинет широкими  шагами,  не  обратив  внимания  на  то,  что  Губерман
мгновенно занял освободившееся кресло. Такой подход  к  делу  вызывал  у
Эрика если не энтузиазм, то  полное  понимание.  Чем  дольше  он  слушал
рассуждения башковитого коммерсанта, тем больше проникался  уважением  к
простоте и размаху предприятия. Речь шла о тех  самих  деньгах,  которые
умеют делать на ровном месте очень немногие. Оказывается, это так легко!
Проще, чем два  пальца  обмочить  или  носы  лаковых  туфель  обрызгать.
Главное, чтобы аборигенам самим захотелось поскорее избавиться от  своих
паршивых соток, чтобы жизнь перестала казаться им медом.
   Для этого что требуется? Например, отрезать поселок от  электричества
и водопровода. Запустить патрули с собаками  и  битами,  дабы  отбить  у
дачников охоту шляться по вечерам. Перекрыть колючкой свободный доступ к
ставку. Убрать остановку рейсовых  автобусов  и  перенести  ее  на  пару
километров дальше.
   А въездные ворота держать на замке, как границу.
   Пусть приезжие оставляют свои колымаги на солнцепеке,  а  сами  пилят
дальше пешочком, с тюками и торбами на  горбу.  В  обход,  вдоль  ограды
вокруг поселка.
   - Ахтунг, новый порядок! - развеселился Эрик, выслушав собеседника. -
Из бараков не выходить!
   Здесь вам теперь Освенцим с Бухенвальдом, так что хенде хох и  полный
капут!
   - А недовольные могут жаловаться по инстанциям, - подхватил Губерман.
- Их годовой зарплаты как раз  на  судебные  издержки  хватит.  Так  что
выгоднее контингенту будет дачи свои распродать и выращивать свою чахлую
малину в каком-нибудь другом месте.
   Эрик тут же подсказал название этого  места,  начинающееся  на  букву
"ж", и деловито поинтересовался.
   - С жильем как?
   Это означало, что он согласен временно сменить профиль своей основной
работы.
   - Пока не ахти, -  признался  Губерман,  незаметно  переводя  дух.  -
Обычная сторожка у ворот. Вот ключи - я предупредил, что с  сегодняшнего
дня там дежурят наши люди. - Он  заговорил  быстрее,  торопясь  выложить
хорошие новости. - На днях распоряжусь  забросить  кое-какую  мебелишку,
продукты, напитки, холодильник. Первый же освободившийся дом - ваш,  так
что напряги своих пацанов, Эрик.
   Желающих продать дачи  пока  направляйте  в  офис,  а  со  следующего
понедельника  выделю  вам  пару  человечков  с  бланками   заявлений   и
наличностью.
   - Человечки с сиськами будут?
   - Даже с письками, - неуклюже сострил  Губерман,  вспомнил  почему-то
законную супругу и чертыхнулся про себя.
   - Видак? - не унимался Эрик.
   - Без вопросов. А в придачу - вот, держи...
   Сделав значительное лицо, Губерман присовокупил к выложенным на  стол
ключам еще одну связку.
   Эрик так и впился горящим взглядом в гордую "мерседесовскую"  эмблему
на брелке. Но вслух ничего не  сказал,  только  покосился  на  Губермана
вопросительно.
   - Папа сказал - ты в доле,  -  пояснил  тот,  выдержав  торжественную
паузу. - Теперь это твой "мере".
   Сегодня вечером его подгонят к сторожке с документами на твое имя.
   - Что за  "мере"?  -  спросил  Эрик,  совершенно  бездарно  изображая
безразличие.
   - Только что не  "шестисотый",  -  прозрачно  намекнул  Губерман,  не
удержавшись от улыбки. - Завтра сам увидишь.
   - Ты сказал: сегодня вечером.
   - Тебя сегодня вечером в поселке не будет, Эрик.
   Это тоже не моя прихоть, как ты  сам  понимаешь.  Тебе  ведено  лично
новую бригаду  по  всем  своим  пробитым  точкам  повозить,  представить
пацанов нужным людям, ввести их в курс дела. На все про все - сутки.
   А на посту пока двоих хватит,  я  думаю.  С  графиком  дежурств  сами
разберетесь. Это уже не мое дело.
   - Не твое, Боря, - подтвердил Эрик, впервые обратившись  к  Губерману
по имени. Его движения сделались вкрадчивыми,  как  у  большого  черного
кота,   увивающегося   вокруг   домашнего   голубя,   которого    хозяин
строго-настрого запретил трогать. - Твое дело, Боря, позаботиться, чтобы
"мессер" никуда не задевался по дороге. Это тачка моей мечты, заруби  на
своем носу. Я сильно огорчусь, если не увижу ее завтра.
   Губерман внезапно понял,  что  после  этого  безобидного  в  общем-то
разговора на ночь придется ставить клизму с настоем ромашки.  Однако  не
изменил ни расслабленной позы, ни  приветливого  выражения  лица,  когда
произнес в спину уходящему бандиту:
   -  Я  никогда  ничего  не  забываю,  Эрик.  Склеротики   у   нас   не
задерживаются, сам знаешь. Но и ты не забудь. Сегодня  же  выделяешь  на
пост двух человек.
   Завтра подаете заявления.
   Сверкнув  гелевой  смазкой  на  черных  волосах,  Эрик   стремительно
обернулся и, смерив Губермана долгим десятисекундным взглядом, процедил:
   - Заметано. На боевое дежурство братьев Садыкбековых отправлю,  пусть
начинают на огородников ядом дышать, они умеют. Заодно и за тачкой  моей
присмотрят.
   Он вышел, не потрудившись прикрыть за собой дверь.  Губерман  остался
сидеть за столом, нервно перебирая  суставы  пальцев  и  обдумывая  свои
дальнейшие действия. Любой, кто увидел бы  выражение  его  лица  в  этот
момент, сразу заподозрил бы, что новейшая история  поселка  Западный  не
сулит его обитателям ничего хорошего.

Глава 5

ВНЕ ИГРЫ

   Поселок, разморенный духотой и жарой, раскинулся на берегу  ставка  в
тоскливом предчувствии настоящего полуденного зноя.  Никто  не  пылил  к
нему по ухабистой  дороге,  наезженной  и  протоптанной  от  асфальтовой
ленты, протянувшейся  мимо.  По  одну  сторону  шоссе  лежала  небольшая
деревушка  с  модернизированным   продмагом,   почтовым   отделением   и
единственным  двухэтажным  зданием,  где  когда-то  размещалась  контора
сгинувшего колхоза.  По  другую  -  теснились  дачи  членов  кооператива
"Рассвет".
   Дачники изредка наведывались в село  за  хлебом  и  водкой.  Сельские
мужики совершали ответные визиты,  когда  отправлялись  на  рыбалку  или
вынюхивали в поселке какую-нибудь строительную шабашку. Без нужды  между
деревней и поселком никто не курсировал. Те, кому приходилось добираться
до загородных имений автобусами,  и  без  того  ухайдакивались,  пока  с
языками через плечо отсчитывали ногами  три  тысячи  метров,  отделявшие
дачный поселок от шоссе.
   На  заре  существования  он  представлял  собой  наспех  перепаханный
пустырь,  который  предстояло  по-честному  поделить  на   прямоугольные
клаптики. Члены садово-дачного  кооператива,  получившие  здесь  наделы,
яростно дробили груды земли, лишая их травяных скальпов, а потом елозили
по вскопанному граблями. Из отсеянных камней образовывались тропы  вдоль
разграничительных колышков с бечевками.
   Эти пустынные территории обживались радостно и стремительно.  Каждому
хотелось поскорее сделаться помещиком.
   Как  грибы  после  дождя,  вырастали  крытые   рубероидом   халабуды,
списанные вагончики, а то и просто откровенные шалаши. Следом  из  земли
полезли  вонючие  скворечники  сортиров  и   бетонные   фундаменты.   Из
солидарности члены кооператива  не  воровали  друг  у  друга  завезенные
стройматериалы, но со стороны тащили на  свои  участки  все,  что  плохо
лежало: могильные оградки, скверные скамейки, ржавые  вагонетки  и  даже
автомобильные цистерны  из-под  кваса  или  молока.  Любые  емкости  под
завязку заполнялись водой из ставка или пробуренных скважин  -  поливать
приходилось все, что попадало  в  поле  зрения  на  прополотых  грядках.
Дождевые тучи с завидным упорством обходили поселок Западный стороной.
   Постепенно,    обуреваемые    частнособственническими    инстинктами,
новоиспеченные землевладельцы  отгораживались  друг  от  друга  стальной
сеткой-рабицей, все больше напоминая прожорливых кроликов,  обживающихся
в своих вольерах. Вооружась сельскохозяйственным  инвентарем,  обитатели
вольеров ползали вокруг своих грядок на четвереньках,  передвигались  на
корточках или вообще стояли на коленях, склоняясь в  бесконечных  земных
поклонах над первой клубничкой и последним помидорчиком.
   Так незаметно пролетали годы. Временные убежища сменялись  настоящими
каменными домами. Причем все строения были непременно двухэтажными.
   Тот, кто не имел возможности потрясти соседское.  воображение  желтым
огнеупорным кирпичом, ограничивался красным или белым,  а  то  и  просто
мрачным шлакоблоком популярного цвета "мокрый асфальт". Дальше начинался
неудержимый полет фантазии. К фасаду  лепились  хлипкие  балкончики,  из
шиферных крыш произрастали чудовищных размеров трубы,  стены  усеивались
круглыми иллюминаторами, а кое-где встречались и потешные  средневековые
башенки. Эти трогательные подобия неприступных замков, словно сошедшие с
детских картинок, крепостными валами и рвами не окружались только по той
простой причине, что каждая  пядь  земли  ценилась  владельцами  на  вес
выращенного на ней урожая.
   Он не баловал изобилием.  В  бесполезных  погребах  было  хоть  шаром
покати, но зато светлыми летними вечерами гордые помещики ходили друг  к
другу в гости, хвастаясь, кто первой червивой  вишенкой,  кто  диковатым
яблочком, а кто  внушительной  фаллосоподобной  морковью,  которую  дамы
норовили незаметно огладить огрубевшими пальцами.
   Увлечение ботаникой принимало форму легкого умопомешательства.  Самые
заядлые садоводы все свободное время проводили в  диспутах  об  отличиях
кольраби от брюссельской  капусты,  о  преимуществах  груши  буасье  над
лесной и снежной, вместе взятыми, о необыкновенной питательности лимской
фасоли   и   о   специальных   способах   консервации    сливы-китаянки.
Непосвященные, слушая их  тарабарщину,  чувствовали  себя  новичками  на
воровском толковище. Что за кукумис такой? Чем земляная груша отличается
от обычной падалицы? Зубовидная кукуруза - это как?
   Короче, растурнепс их однолетнюю пелюшку с перуанским капсикумом!
   А местные дачные авторитеты,  променявшие  детективы  на  специальную
литературу, почему-то упрямо игнорировали тот  факт,  что  ничего  более
экзотического, чем лук, картошка и крыжовник, на их земле в  достаточном
количестве не произрастало.
   Упорные фанатики не  желали  также  признавать,  что  их  выходные  и
отпуска  давно  превратились  в   каторжный   труд..,   на   собственных
плантациях. Обряженные на манер огородных пугал, обгоревшие  на  солнце,
чумазые, они как заведенные поливали корявые саженцы, мяли руками  навоз
и куриное дерьмо, подвязывали чахлые кусты помидоров и  злорадно  топили
колорадское жучье в бутылках с керосином.
   В сравнении с их маниакальным  энтузиазмом  двенадцать  комсомольских
подвигов Павки Корчагина выглядели примерами похвального, но  умеренного
трудолюбия.
   С  окончательной  победой  капитализма  в  стране  это  беспрестанное
ковыряние  в  земле  превратилось  в  один   из   способов   борьбы   за
существование.  Отложив  собранный  урожай  на  черные  зимние   дни   с
отключенным по всему  городу  электричеством,  можно  было  жевать  свою
картошку при свечах и мечтать  в  полумраке  о  светлом  будущем,  когда
весной опять из земли попрет зелень, а там - кабачки, а там  -  редис  и
огурчики. Значит, как-нибудь перебьемся, доживем до лучших времен...
   Дачный поселок стал для населявшего его мирного трудолюбивого народца
последним оплотом, островком прошлого, где время как бы приостановилось,
щадя вымирающее поколение. Но  вот  стрелки  часов  вздрогнули  и  пошли
вперед - все быстрее и быстрее, спеша наверстать упущенное.

***

   Обладатель  запоминающихся  светлых  глаз,  усмиряющих  злых  псов  и
волнующих незнакомых женщин, почти не вспоминал об утреннем инциденте.
   Расположившись  в  древнем  шезлонге  на  еще   не   слишком   жгучем
солнцепеке, он занимался миросозерцанием, то есть попросту бездельничал,
лениво поглядывая по сторонам.
   На  прилегающем  участке,  превращенном  в   строительную   площадку,
копошились четверо давно не стриженных работяг в выгоревших  добела  или
застиранных досера обносках. Когда они матерились, а  такое  происходило
всякий раз, как только кто-нибудь из них открывал рот, это звучало столь
же естественно, как жужжание пчел или щебетание птиц.
   Один мужик из длинноволосой четверки казался каким-то  заторможенным.
То ронял инструмент, то спотыкался на ровном месте. Вот и теперь, волоча
через двор мятые ведра с  раствором,  он  вдруг  запнулся  и  замер  как
вкопанный, повернув голову в направлении мужчины в шезлонге. Было  такое
впечатление, что он силился что-то вспомнить, но никак  не  мог,  и  это
мучило его.
   - Ванька! - гаркнули на него. - Шевелись, давай!  Че  ты  как  чумной
сегодня? Похмелиться, небось, мечтаешь? Я те похмелюсь, сучий потрох!
   Ведра испуганно вздрогнули и двинулись дальше.
   Машинально проследив за их перемещением по двору,  мужчина  наткнулся
взглядом на горе-боксера в зеленом спортивном  костюме.  Тот  отсвечивал
издалека ненавидящим взглядом. Надутый и мрачный, он бесцельно шлялся по
стройплощадке, изображая из себя то ли надсмотрщика, то ли часового.
   Ближе к полудню  на  сцену  выбрался  новый  персонаж.  Если  боксер,
нарвавшийся на пару утренних зуботычин,  выглядел  достаточно  бодрым  и
энергичным, то его сотоварищ смахивал на только что  очнувшегося  зомби.
Следы вчерашних возлияний отчетливо проступали  на  его  плохо  выбритой
голове. То, что проглядывало  сквозь  короткую  густую  щетину,  назвать
лицом  язык  не   поворачивался.   Участки,   не   поросшие   колючками,
воспринимались как необязательные придатки круглой башки, прилепленной к
крепко сбитому телу баскетболиста.
   Наверное, башке хотелось, чтобы ее  поскорее  отскребли  от  излишней
растительности.  Но  сначала  -  опохмелили.   Поэтому   увенчанное   ею
долговязое тело выбралось на свет божий с двумя пивными банками.
   Одной из них немедленно завладел боксер,  а  со  второй  баскетболист
предусмотрительно  отступил  подальше.  Синхронно  дернув  за   жестяные
колечки, оба парня запрокинули свои банки над пересохшими глотками и  на
полминуты застыли в позе подбоченившихся пионеров-горнистов.
   На беззвучный зов хмельной побудки из дома вывалился  хозяин  черного
ротвейлера и всех человеческих особей, собравшихся  во  дворе.  Лет  ему
было никак не больше двадцати семи, но  его  солидный  хозяйский  статус
подтвердился всеобщим оживлением.
   Рабочие  изобразили  трудовой  подъем,  излишне  громко  матерясь   и
суетливо двигаясь во всех направлениях.
   Парни незаметно избавились от  пустых  емкостей  и  принялись  хрипло
покрикивать на рабочих. Из неведомого укрытия выбрался черный ротвейлер,
украдкой зыркнул на мужчину в шезлонге, сделав вид,  что  знать  его  не
знает, и присоединил свой басистый голос к общему хору.
   Объект почтительного внимания  дворовой  челяди  немного  постоял  на
крыльце, с чувством  почесывая  все,  что  у  него  могло  зудеть  после
многочасового сна.
   Подданные помаленьку стягивались к нему поближе.
   Пожалуй,  пес,   помахивающий   обрубком   хвоста,   выглядел   самым
независимым существом в этой компании. Боксер и баскетболист, во  всяком
случае, выражали свое почтение  более  наглядно.  Оба  так  и  увивались
вокруг, готовые ловить на лету команды и подачки.
   Хозяин одарил собравшихся благосклонным взором,  сладко  потянулся  и
вместо  приветствия  издал  неприличный  звук   -   такое   своеобразное
"здр-р-рссс"... Ротвейлер неодобрительно покосился на него и  попятился.
Люди остались на местах, готовые внимать и речам, и просто звукам.
   Мужчина в джинсах, незаметно наблюдавший за этой сценой,  поморщился,
хотя ноздри его улавливали только запахи зелени и разогретой  земли.  Он
уже твердо знал, что  сосед,  городивший  из  двух  чужих  домов  что-то
грандиозное, ему активно не  нравится.  Маленький  властелин  нескольких
дешевых крепостных душ, возомнивший себя величественной фигурой.
   Эту фигуру с пузцом и покатыми плечами  увенчивала  голова  с  лицом,
выглядевшим как чей-то незавершенный портрет: пшеничная  челка  на  лбу,
дальше все смазано, и только ниже проступают сочные красные губы.  Плохо
пропеченный блин смотрелся  бы  рядом  не  хуже.  Возможно,  когда  лицо
выглядывало  из  дорогих  костюмов  с  подставными   наплечниками,   оно
становилось более значительным.
   Закурив, мужчина  в  джинсах  продолжал  следить,  как  непринужденно
пердящий герой нового времени важно плывет по своим  двенадцати  соткам,
сопровождаемый свитой из зеленого боксера, щетинистого  баскетболиста  и
примкнувшего к ним пса. Отбросив редковатую челку с глаз, он остановился
посреди участка и принялся водить  руками,  что-то  поясняя  охранникам,
дружно кивавшим, как китайские болванчики. Вернее, болваны  -  с  такими
здоровяками уменьшительные суффиксы как-то не вязались.
   Наверняка посреди  владений  планировался  обязательный  плавательный
бассейн. На теннисный корт общая площадь размахнуться не позволяла, да и
социальный статус соседа.  Вот  нагребет  бабок  побольше,  выкупит  еще
несколько участков, тогда другое дело.
   Словно  прочитав  чужие  мысли,   блондин   в   расписной   гавайской
рубахе-распашонке и бермудских шортах повернулся и  принялся  обозревать
смежную территорию, на которой одиноко возлежал в продавленном  шезлонге
мужчина в  линялых  джинсах.  Требовательно  ткнул  в  этом  направлении
пальцем. Мол, покупаю. Боксер занервничал. Вероятно,  ему  не  хотелось,
чтобы хозяйские денежки  достались  недавнему  обидчику.  Он  тоже  стал
жестикулировать, увлекая внимание шефа в противоположном направлении.
   Там, полуприкрытый зеленью, виднелся тот самый домик, в окне которого
на  рассвете  мелькнула  благодарная  зрительница  случайной  потасовки.
Мужчина невольно скользнул взглядом по обращенным к нему  окнам  второго
этажа, и ему показалось,  что  за  одним  из  них  произошло  неуловимое
движение. Не знакомых друг с другом мужчину  и  женщину  разделяли  лишь
десятки метров чужой территории. Мужчина отвел глаза от дальних  окон  и
невесело усмехнулся.
   Странное дело, но от этой улыбки его лицо стало еще более  угрюмым  и
замкнутым.
   Что  за  глупости  лезут  в  голову  на  одуряющем   солнцепеке!   От
симпатичной незнакомки его отделяло многое, слишком  многое,  чтобы  это
расстояние можно было выразить в метрах или годах. Ведь между ним и всем
остальным миром стояла невидимая, но непреодолимая стена.
   Мужчина надеялся, что  рабочие  скоро  возведут  настоящую  кирпичную
ограду, которая избавит его от вида соседского поместья. Но  еще  больше
ему хотелось остаться одному на целом свете.
   Так всегда случалось с ним, когда он вдруг оказывался  вне  привычной
игры. И в такие дни  вся  дальнейшая  жизнь  представлялась  ему  аутом,
полным аутом.

***

   Считалось, что майор ФСБ Громов прибыл в родной город  отдохнуть,  но
на самом деле это было что-то  вроде  ссылки.  Не  имея  права  покидать
пределы Курганска до особого распоряжения, он был вынужден ждать,  какое
решение будет принято относительно него наверху. "Наслаждайтесь покоем и
ни о чем не думайте, -  посоветовали  ему,  выпроваживая  из  Москвы.  -
Сейчас для вас главное - полностью восстановить физическое и психическое
здоровье". Звучало  напутствие  заботливо,  да  только  на  деле  Громов
понятия