глядя на белое плечо Бориной супруги, с которого все чаще  соскальзывала
узенькая бретелька платья.
   - Как раз наоборот, -  заверил  Губерман,  одарив  собравшихся  ясным
взором, слегка смазанным затуманенными стеклышками  очков  -  Намечается
фантастическая сделка. Решил вот обсудить с вами.
   Супруга сделала вид, что  поправляет  бретельку,  и  уронила  вторую.
Покосившись на мужа, решила оставить все как есть, и  стала  отхлебывать
из бокала шампанское.
   Трое гостей следили за ней так внимательно,  что  Губерману  пришлось
громко кашлянуть, чтобы напомнить о своем присутствии. С видом фокусника
он  помахал  прозрачной  целлулоидной  папочкой,  в  которой  угадывался
официальный бланк с государственной атрибутикой, размашистыми  подписями
и резолюциями. Папка была пущена  по  кругу,  и  целую  минуту  Губерман
наслаждался уважительным молчанием, с которым она передавалась из рук  в
руки.  Голые  плечи   его   супруги   как-то   вдруг   забылись,   стали
неинтересными.
   - Госзаказ - это да, -  вздохнул  один  из  гостей.  -  Живые  бабки,
никакой бартерной тягомотины. За сколько пробил?
   - Так тебе Боря и признался, - сказал его сосед  с  плохо  скрываемой
завистью. - Он в последнее время из "белого дома" не  вылезает,  -  всех
там, наверное, прикормить успел.
   Третий гость неопределенно хмыкнул и предположил:
   - Не все в жизни так гладко, как на бумаге. Иначе можно  было  сделку
втихаря провернуть, без нашего участия. Верно говорю, Боря?
   -  Верно,  -   неожиданно   согласился   Губерман.   -   Естественный
человеческий эгоизм. Но иногда выгоднее поделиться,  чем  изображать  из
себя собаку на сене.
   - Вот и  в  "СПИД-инфо"  пишут,  что  у  чукчей  принято  жен  гостям
одалживать. - Мадам Губерман со светским видом повертела в руках  бокал,
оставляя на нем жирные отпечатки пальцев. - Сама читала.
   -  Акх-ха!  -  Самый  впечатлительный  гость  поперхнулся  водкой   и
закашлялся, багровея на глазах.
   Неожиданная реплика приятно взбудоражила весь мужской  контингент  за
исключением  Губермана,  который  перекосил  рот  в  сторону  супруги  и
негромко сказал:
   - Лапушка моя информированная, я могу тебя хоть завтра  отправить  на
Север,  к  чукчам.  Вместе  с  твоей  заразной  газетенкой,  которую  ты
штудируешь вторую неделю.
   Она обиженно сомкнула накрашенные губы, погребя  в  себе  накопленные
сведения о способах  повышения  мужской  потенции,  волшебных  свойствах
яичников обезьян и  об  омолаживающем  эффекте  косметических  масок  из
замороженной спермы.
   Гости были слегка разочарованы таким оборотом событий, но вскоре речь
Губермана увлекла  их  куда  сильнее,  чем  эротические  откровения  его
супруги.
   По его словам, выходило, что городские власти заказали фирме "Самсон"
крупную партию ГСМ для обеспечения своевременной уборки урожая. Оплата в
течение трех банковских дней, по факту начала поставки. Закупочные  цены
на тридцать процентов выше отпускных. Таким образом, на десять вложенных
миллионов выходило два миллиона нечистой прибыли.
   - Три, -  хором  поправили  хозяина  гости.  -  Ты  сказал:  тридцать
процентов.
   - Десять из них нужно отдать за заказ, - вздохнул Губерман.  -  Такие
услуги бесплатными не бывают.
   Остается два  миллиона.  Если  договоримся,  -  он  азартно  сверкнул
очками, - поделим их на четверых.
   - А с  какой  стати  ты  решил  делиться?  -  хмыкнул  друг  детства,
сделавшийся брюзгой и циником после того, как в юности заработал  зрелую
плешь, а в зрелости - старческую вставную  челюсть,  понадобившуюся  ему
после неудачной сделки с цветным ломом.
   - У меня сейчас в наличии только четверть  нужной  суммы,  -  грустно
признался Губерман. - А ГСМ  мне  отгрузят  только  после  стопроцентной
предоплаты. Так что мне  нужны  партнеры.  -  Он  развел  руки,  как  бы
собираясь обнять гостей. - Необходимо финансовое  вливание.  Организацию
беру на себя от начала до конца.
   - Звучит заманчиво, - признал его  бывший  соученик,  большой  знаток
Уголовного кодекса и взаимозачетных махинаций.
   Третий  гость,  Максим  Мамотин,  выделявшийся  в   компании   редкой
пшеничной челкой и бирюзовым пиджаком, припорошенным перхотью,  согласно
промычал, не отрываясь от  перепелиной  тушки,  в  которую  впился,  как
только разделил в уме 2000000 на 4.
   Дробя зубами хрупкие  птичьи  косточки,  он  мысленно  уже  занимался
распределением своей будущей прибыли.
   Губерман неодобрительно покосился  на  увлекшегося  едока.  Он  успел
включить  в  кармане  сверхчувствительный  диктофон  и   опасался,   что
бесконечные хруст и чавканье отрицательно скажутся на качестве записи.
   - Максик, - ласково сказал он. - Я так и не понял: ты в доле?
   - А фуй ли фут фумать! - прозвучало в ответ  непрожеванное,  но  зато
прямолинейное мнение Мамотина.
   Потом четверка молодых бизнесменов приступила к обсуждению совместных
действий, да  так  увлеченно  и  многословно,  что  украшение  стола  со
съехавшими бретельками тягуче зевнуло и поплелось в спальню с зеркальным
потолком. Там  дожидалось  ее  недочитанное  эссе  о  прелестях  женской
мастурбации. Она еще не вполне поняла смысл  этого  термина,  но  смутно
догадывалась, что отыщет в статье ключ к решению многих проблем.
   Воодушевленный уходом супруги, которая вполне могла уснуть, так и  не
дождавшись его, Губерман выпил водочки еще  и  посмотрел  увлажнившимися
глазами на товарищей. Он всегда полагал, что на них можно положиться,  и
не ошибся. Они тоже доверяли ему и готовы были рискнуть по-крупному. Все
трое согласились выложить требуемые суммы - частично из  своих  заначек,
частично из кредитных закромов.
   Двоим требовалось  на  это  не  менее  десяти  дней.  Мамотин  обещал
управиться раньше. И все вместе сходились в едином  мнении,  что  деньги
должны работать, а не лежать мертвым грузом.
   - Не  залежатся  ваши  миллионы,  -  возбужденно  пообещал  Губерман,
поправляя очки на переносице чаще, чем это было необходимо. - Это я  вам
гарантирую.
   И он говорил чистейшую правду. В  том,  что  партнеры  расстанутся  с
накопленными средствами, Губерман не сомневался.  По  его  замыслу,  все
трое должны были стать новыми заказчиками особняков в поселке  Западный.
Когда их заставят расстаться с деньгами, они бросятся не  справедливости
искать, не отмщения, а разбегутся кто куда, спасая шкуры от  одураченных
кредиторов. Предложенная сделка с ГСМ была, кстати, абсолютно  реальной,
вот только провернуть ее Губерман намеревался самостоятельно, без всяких
прихлебателей.., чужого бензина.
   Поиграли ребятки в преуспевающих  бизнесменов,  и  хватит.  Кончилось
время дружных игр, ушло навсегда, как детский азарт, с которым  когда-то
проделывали умопомрачительные махинации на картонном  поле  "Монополии".
Вслед за игрушечными фантиками в руки поплыли настоящие деньги,  которые
давались так легко, что взрослый  бизнес  казался  продолжением  детской
забавы. Рано повзрослевшие мальчики забыли только  об  одном:  в  каждой
игре, сколько бы людей в ней ни участвовало, настоящий победитель всегда
один, а остальные обречены на поражение.

Глава 14

НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

   Тем вечером  дачный  поселок,  раскинувшийся  на  берегу  зеркального
ставка, выглядел мирным, уютным оазисом недавнего  прошлого,  в  котором
отсутствовали такие современные понятия, как кидалово, мочилово,  гонево
и  палево.  И  двое  мужчин,  возившихся  с  досками  у  открытой  двери
сарайчика, как нельзя лучше вписывались в общую идиллическую картину.
   Маленький, если бы не круги под глазами  и  густая  щетина  на  лице,
вполне сошел бы за мальчишку.
   С него постоянно сползали то старенькие спортивные штаны,  то  рукава
чересчур большого свитера, когда он помогал большому  мужчине  строгать,
пилить и сбивать гвоздями сосновые доски. Мужчину можно было принять  за
отца небритого паренька.
   Сколачиваемое ими сооружение походило на длинный узкий ящик.
   Высокий мужчина время от времени  поднимал  голову  и  поглядывал  на
остывающий багрянец вечернего неба, прикидывая, успеют ли они  закончить
работу засветло. Маленький, отрываясь от громоздкого  ящика,  смотрел  в
противоположную сторону - на темные окна дома. За ними скапливался мрак,
готовившийся вытеснить дневной свет с поверхности земли.
   Дом скрипел и пощелкивал всеми своими  суставами,  -  словно  смерть,
поселившаяся в нем, заставляла его беспокойно вздрагивать.
   Саня выдержал в доме час, а потом удрал на улицу.
   Поначалу, когда он сидел рядом с Ксюхой и смотрел на нее, укрытую  до
подбородка белой  простыней,  ее  лицо  оставалось  прежним,  разве  что
слишком бледным. Ей не пришлось класть  на  веки  медяки,  так  как  она
умерла с закрытыми глазами. Белки глаз,  диковато  поблескивающие  двумя
полосками сквозь ресницы, не слишком смущали Саню,  потому  что  во  сне
Ксюха нередко выглядела именно так. В общем,  она  просто  спала,  а  он
сидел  рядом,  оберегая  ее  сон,  и  обдумывал   стихи   о   принцессе,
пробудившейся  от  одного-единственного  поцелуя.  Тема  была  отличная,
особенно если ее правильно обыграть. Например, принц мог явиться слишком
поздно, и ему следовало поспешить,  потому  что...  Мчатся  годы...  Все
старее та, что всех была милее... Принцесса все ждет и ждет, а принц все
не идет и не идет...
   Слезы навернулись Сане на  глаза.  Он  собирался  уже  наклониться  и
коснуться губами Ксюхиной щеки, когда - крррак! - сухо треснула половица
за его спиной. Похолодев,  он  стремительно  обернулся,  а  когда  вновь
перевел взгляд на Ксюху, та уже бесповоротно изменилась.  Хватило  одной
секунды, чтобы она успела недобро оскалить  зубы  между  приоткрывшимися
губами, которые  до  этого  момента  были  плотно  сжаты.  И  ноздри  на
заострившемся носу внезапно сузились, словно  пытались  втянуть  в  себя
воздух!
   От жутких  изменений,  затронувших  неживое  лицо,  у  Сани  по  коже
поползли мурашки, шевеля волосы на его голове. Плаксиво скривившись,  он
попросил шепотом:
   - Не надо. Не надо меня пугать. Не надо.., меняться.
   Ксюхин  оскал  не  дрогнул,  но   неожиданно   приобрел   насмешливое
выражение, а в  Саниных  ушах  раздался  ответный  шепот.  Что-то  вроде
шороха, сложившегося в полуотчетливое:
   Не бойся... Я с тобой...
   Это и было самое страшное! Настоящая Ксюха  исчезла,  оставив  вместо
себя жуткий муляж, умеющий делать  то,  что  не  дано  живым:  меняться,
сохраняя ледяную неподвижность, разговаривать, не произнося при этом  ни
звука. Было совершенно очевидно,  что  подмена  произошла  в  тот  самый
момент, когда Саня опрометчиво отвел от Ксюхи взгляд. Нельзя было  этого
делать, никак нельзя!
   Тоскливо понимая необратимость случившегося, он, не  отводя  глаз  от
мертвого воскового лица, медленно встал и настороженно  замер,  готовясь
броситься наутек при малейшем звуке, при малейшем  движении  в  комнате.
Маленький принц передумал целовать свою спящую  красавицу.  Если  бы  он
склонился над ней, а она вдруг посмотрела ему в глаза и подставила  губы
для поцелуя, он просто умер бы на месте.
   Или сошел с ума. Стал бы совершенно безумным, как окружающий  мир,  в
котором живут люди, убивающие друг друга.
   Иди сюда... Обними меня...
   "Вот, - тоскливо подумал Саня, - я и спятил.
   Может быть, подчиниться зову, послушаться тихого шепота?" Если ты  не
способен уберечь любимую, если не можешь воскресить ее,  то  ляг  рядом,
умри и окажись там, где сейчас находится она, -  в  непроглядном  мраке,
среди голодных  призраков,  или  там,  где  бесконечные  сны  похожи  на
сбывшиеся мечты.
   Главное, ты будешь рядом с ней, сказал себе Саня.
   Мысленно сказал так, но даже на полшага не приблизился к  любимой.  И
тогда в ответ на его  предательство  из  уголка  закрытого  глаза  Ксюхи
скользнула серебристой змейкой слезинка, оставляя влажную дорожку на  ее
щеке. Стало тихо, так тихо, что нарастающий звон в ушах  показался  Сане
пронзительным, как тревожная сирена,  возникшая  ниоткуда  и  зовущая  в
никуда.
   - Нет, - выдохнул он, понимая, что окоченевшие губы все  равно  не  в
состоянии произнести ничего более отчетливого. - Нет, нет!
   Звон тут же утих,  оставив  на  поверхности  восприятия  лишь  нудное
зудение  мухи,  безнадежно  запутавшейся  в   лохмотьях   паутины.   Она
негодовала и жаловалась на свое несчастье, она звала на помощь, и хозяин
паутины спешил на ее зов.
   Сане показалось, что, стоит ему пошевелить хотя бы пальцем,  он  тоже
будет обнаружен.., кем-то,  притаившимся  рядом.  Ксюха  угодила  в  эти
невидимые сети, а он не  хотел,  он  хотел  жить  и  потому  потихонечку
пятился назад. И как только первый  трусливый  шажок  был  сделан,  Саня
увидел, что Ксюхины бескровные губы снова  плотно  сжаты  -  сомкнуты  в
осуждающую, брезгливую линию. Другая, прежняя Ксюха никогда не позволила
бы себе такой надменной, откровенно враждебной гримасы.
   Вскрикнув, Саня попятился быстрей. Чудом  изловчился  развернуться  у
начала лестницы, чудом не покатился кубарем вниз, чудом не обмочился  от
страха. Стремительно пересчитав ногами  ступени,  он  выбежал  из  дома,
превратившегося в склеп. Оказавшись снаружи, он сумел взять себя в руки,
но возвращаться обратно в одиночку не хотел. Его любимая погибла,  и  ее
следовало запомнить такой, тогда она была.., когда еще была.  Теперь  ее
не стало, она  исчезла.  А  ту,  которая  заняла  ее  место,  предстояло
закопать в землю и забыть навсегда.
   Саня перешел с рыси на шаг, как только увидел  светлоглазого  мужчину
по фамилии Громов. После того, что произошло, его следовало  ненавидеть,
и Саня его ненавидел. Но этот человек  вызывал  также  и  уважение.  Это
смешанное  чувство   вынуждало   Саню   скрывать   страх,   отчаяние   и
растерянность. Стыдно было при нем проявить слабость, а уж  заплакать  -
совсем невозможно. Хотелось выглядеть таким  же  сильным,  способным  на
решительные поступки, способным заставить окружающих считаться с собой.
   Неужели Саня настолько мал, жалок и беспомощен, что  можно  мимоходом
исковеркать его жизнь, отнять самое дорогое, что у него было?
   - Посмотрим! - сказал он, скрипнув зубами. Поймав на  себе  изучающий
взгляд Громова, он зачем-то сорвал с  ветки  кривобокое  яблоко,  отгрыз
половину и пояснил:
   - Мысли вслух.
   - Бывает, -  согласился  Громов  невозмутимо.  Казалось,  он  всецело
поглощен созерцанием очередной доски, словно его прищуренный взгляд  мог
придать ей требуемую прямизну.
   Жалеет, понял Саня. Отводит глаза как от убогого какого-то.  Нахмурив
брови, он звонко сказал:
   - Не надо обращаться со мной как.., как с больным! Или  с  неразумным
дитям.., дитем!..
   - Да? - вежливо осведомился Громов. Оторвавшись наконец  от  изучения
наспех отесанной доски, он сунул ее Сане со словами:
   - Держи! Пилить нужно по красной метке. Не перепутай. Черная линия  с
позапрошлого года осталась, когда я полы настилал.
   Он вел себя так буднично, что  Саня  устыдился  своей  запальчивости,
прикусил язык и замкнулся, полностью сосредоточившись на  работе.  Вжик,
вжик, вжик. Горячий запах опилок щекотал ноздри. Очень скоро Саня забыл,
для чего предназначается этот проклятый ящик. Пилил доски. Подгонял  их.
Яростно  заколачивал  гвозди.  Механические  движения  породили  в   нем
отрешенность. Саня понятия не имел, как долго находился в  этом  трансе.
Просто внезапно обнаружил,  что  краешек  солнца  обреченно  выглядывает
из-за горизонта, готовясь укрыться  там  от  сгущающейся  темноты.  Саня
хрипло сказал:
   - Надо же, успели!
   - Должны были, вот и успели, - отозвался Громов, распрямляя  затекшую
спину. - Устал?
   - Нет. Волдыри только...
   - Ничего, - утешил его Громов и вдруг запнулся.
   Едва не вырвавшаяся поговорка "до свадьбы заживет" неловко зависла  в
сумерках, вынуждая обоих смотреть в разные стороны, чтобы  ненароком  не
прочитать то, что было написано на лицах. Громов  разглядывал  созданный
им гроб и помахивал топориком с таким видом, словно  собирался  разнести
его в щепки. Саня косился на массивный  револьвер,  покоящийся  на  краю
верстака. Его отполированная рукоять так и просилась  в  правую  ладонь.
Облизав пересохшие губы, Саня спросил таким  беззаботным  тоном,  словно
имел в виду обычную прогулку:
   - Теперь можно идти, да?
   Прежде чем ответить, Громов запрокинул лицо к небу:
   - Минут через сорок, не раньше. Если...
   - Что "если"? - В Санином голосе зазвенели слезы. - Я не позволю  вам
пойти на попятный. Я.., я вас заставлю!
   - Ты? Меня? Заставишь? - Каждое слово  звучало  веско  и  мерно,  как
удары, которыми только что загонялись гвозди.
   - Да! Я! Вас!
   Саню колотило. Колотило так сильно, что зубы предательски клацнули  в
конце тирады. Он дрожал и смотрел на Громова  с  такой  ненавистью,  как
будто видел перед собой убийцу Ксюхи. Костяшки  на  его  сжатых  кулаках
побелели. Он казался себе слабым щенком, вставшим  на  пути  сильного  и
жестокого пса, но отступать не собирался.
   И тогда краешки губ светлоглазого мужчины поползли вверх,  сложившись
в грустную улыбку.
   - Ладно, - произнес он медленно. - Убедил. Выходим через сорок минут,
без всяких "если". А пока помогай убирать, гражданин начальник.
   Поражаясь своей мягкотелости, Саня не удержался от ответной улыбки.

***

   "На дорожку" присели прямо на  крышку  гроба.  Он  не  радовал  взоры
создателей изяществом линий, но гробы - они не для того,  чтобы  кого-то
радовать.
   Вышли через калитку к ставку, чтобы сполоснуть водой натруженные руки
и разгоряченные лица. Оставленные ими круги на водной глади  еще  только
неспешно расплывались, исчезая в  темноте,  а  они  уже  шагали  дальше:
Громов - впереди, Саня - следом.
   Оба - в стареньких свитерах забытой домашней вязки, оба -  молчаливые
и сосредоточенные.  Их  ноги  поднимались  и  опускались  на  тропу  так
синхронно, что казались принадлежащими одному единому организму.  Только
разные это  были  люди,  очень  разные.  Поэтому  Громов  нес  на  плече
трофейный карабин, укутанный в тряпку, а Саня шагал налегке.
   Высокая  трава  вкрадчиво  шипела,  покоряясь  рассекающей  ее  силе.
Провожая идущих, вдоль берега звучал неутомимый лягушачий  хор  -  самая
древняя на свете оратория, наполненная  тоской  и  безысходностью.  Ночь
дышала в лица спутникам едва уловимым холодком, подмигивая двумя первыми
звездочками. Они походили  на  ее  сверкающие  глаза,  выглядывавшие  из
мрака. Ночи нравилось то, что задумали эти двое. Она смотрела и ждала.
   Саня едва не наткнулся на Громова, когда тот неожиданно остановился и
присел за бетонными плитами. Тропинка огибала их  и  убегала  дальше,  к
воротам. Никто из  старожилов  поселка  не  помнил,  когда  и  кем  была
воздвигнута  эта  баррикада,  останавливающая  заезжих   автомобилистов,
ищущих путь к ставку. Чужим приходилось сдавать назад, разворачиваться и
неохотно катить дальше. Свои запросто  въезжали  в  поселок.  Но  сейчас
ворога, открытые прежде для всех, угрюмо замкнулись  в  себе,  скованные
обрывками цепи.
   Громов  хмыкнул.  Невесть  откуда  взявшиеся  привратники   оказались
настырными. Они не убрались восвояси, как им было ведено, а восстановили
свой железный  занавес  и  приговорили  к  смерти  того,  кто  не  желал
подчиняться их  новому  порядку.  Они  считали  себя  вправе  казнить  и
миловать. Но  настоящий  палач  уже  явился  из  мрака  и  выискивал  их
взглядом.
   И его руки неспешно распеленывали черный карабин.
   Площадка перед сторожевым постом просматривалась из укрытия не  очень
хорошо - мешали ограда  и  кусты,  превращенные  ночью  в  непроницаемые
заросли. Но вчерашний "Мерседес"  определенно  отсутствовал,  замененный
машиной поменьше и попроще.
   Дверь в сторожку была закрыта, свет внутри не горел.
   Зато на крылечке сидели две темные фигуры, выдававшие  себя  красными
сигаретными точками. До них было  метров  двадцать,  но  кое-что