на гостей прыгала в бассейн прямо в одежде, создавая не очень
благоприятную рекламу; тогда Бобби, неугомонный шутник, толкнул Джорджа на
край бассейна и подхватил, не дав упасть в воду. "Я должен своей жизнью
оправдать свое доброе имя", - сказал он мягким голосом, всегда словно бы
таящим множество скрытых смыслов.

Уильямс исполнял роль посредника во время осложнений с губернатором штата
Миссисипи Россом Барнеттом, отказавшимся допустить негра в университет, и
действовал так успешно, что, когда все уже было позади, Бобби приехал к
нему с поздравлениями, - за такие поступки сотрудники и обожали Роберта.

Бобби мертв, убит, но Бобби, как ни любил его Джордж, не мог заменить
Джека. И никто бы не смог.

Вблизи на дерево села какая-то большая птица. Джордж мельком увидел ее
горящие глаза; потом послышалось хлопанье крыльев, и осталась только
темнота. Где-то заквакала лягушка-бык, поднялся легкий ветерок, и Джордж
Уильямс, сидя в одиночестве, наконец осознал ужасную правду о себе: он
доживал свое время в этом глупом веке. Ничто по-настоящему не имело для
него значения с того памятного дня в 1963 году.

Но было и другое время. При Джеке Кеннеди тысячи молодых людей вступали в
корпус мира и еще тысячи съезжались со всей страны разделить трудности
управления этой страной с президентом, который говорил на их языке и
разделял их надежды. То было время, когда Вашингтон бурлил энтузиазмом
умных и целеустремленных молодых людей, когда был улажен карибский кризис,
когда негры были близки к получению самого необходимого права в Америке -
права голосовать, - и, черт возьми, кто знает, чего могли мы добиться? Кто
знает?

И спустя десять лет Уильямс вновь ощутил себя юным, полным радужных надежд,
воскресив в памяти те волнующие дни, когда он твердо верил, что будущее
принадлежит молодым, когда президент говорил им с заснеженной
инаугурационной трибуны: "Да будет отныне известно и врагам, и друзьям, что
этот факел передан новому поколению американцев... Я не уклоняюсь от этой
ответственности, я приемлю ее".

Ветер треплет волосы Роберта Фроста, на трибуне пылает огонь, Эйзенхауэр
смотрит прямо перед собой, недоумевая, что происходит в стране,
председатель Верховного суда Уоррен, держа в закоченелых пальцах Библию,
принимает присягу у высокого молодого человека - и снежинки вьются перед
глазами молодого Уильямса, он стоит на лужайке Капитолия, страстно надеясь,
что хоть чем-то сможет быть полезен.

И после всего, что было, после надежды, потрясения, отчаяния - это зловещее
письмо. Отвратительное, мерзкое письмо, где сказано, что "по причинам,
которые вы полностью поймете", его каким-то образом связывают со смертью
боготворимого им Джона Ф. Кеннеди, и поэтому он должен умереть. Кому могла
прийти в голову такая мрачная шутка?

Нет, это не шутка. За тринадцать лет в министерстве юстиции он научился кое
в чем разбираться.

В ту ночь Уильямс так и не уснул. На другой день он навел кое-какие справки
у себя в министерстве, позвонил одному знакомому в ФБР, другому в налоговое
управление и вскоре знал адреса остальных намеченных жертв.

Получили они ту же самую угрозу, или ему придется стать вестником страха?
Если так, вскоре у него появится первая нить.

7

В Нью-Йорке Аллен Лоуэлл отправился в объединенную контору по прокату
фильмов, расположенную в большом административном здании на Девятой-авеню,
630. Он открыл дверь, зазвонил колокольчик, и вышла женщина в синем халате.

- Мне нужен фильм "Годы молний - дни барабанов".

Симпатичная круглолицая женщина в очках без оправы сказала:

- А знаете, его можно получить бесплатно. Свяжитесь с ЮСИА[1]...

- У меня нет времени.

- Вы от какой организации?

- Американский легион.

Женщина положила на стойку бланк и скрылась среди стеллажей. Через
несколько минут она вернулась с большой круглой коробкой.

- Не могу даже сказать вам, сколько требований мы получаем на этот фильм, -
сказала она. - Вам придется вернуть его завтра. Он уже заказан на субботу и
воскресенье.

- Верну.

Аллен уплатил прокатную стоимость, оставил залог, вышел через заднюю дверь
в вестибюль и стал ждать лифт.

Через несколько минут он был наверху, в монтажном отделе фирмы "Аудио
продакшнз". Президент "Аудио", улыбчивый ирландец Пит Муни, когда-то уволил
Аллена, но поминать старое было не в его правилах.

- Занимай любую аппаратную, Джефф, - сказал он. - И сиди, сколько будет
нужно.

Аллен заправил пленку, выключил свет и нажал педаль. Он знал каждый кадр
этого фильма. Но все равно нужно было убедиться. Приближается похоронная
процессия, черный конь натягивает узду, норовя перейти в галоп, накрытый
флагом лафет, Жаклин Кеннеди в черной вуали, а затем... вот он, снятый
дальним планом мемориал Линкольна. Убрав ногу с педали, Аллен остановил
кадр. Потом все увеличивал изображение, пока не разглядел то, что ему было
нужно.

Через полчаса он вернул женщине фильм и пошел к кофейне "Эйвон" съесть
булочку с бифштексом и выпить кока-колы. За стойку рядом с ним села
красивая девушка, но Аллен не обратил на нее внимания. Он обдумывал свой
план.

Уильямс, должно быть, уже предупредил остальных. А Карсон получил двойное
предупреждение, если только ночевал у себя в номере. Зная Карсона, в этом
можно было сомневаться.
ДЖЕЙМС КАРСОН
Из досье ФБР:

"В-17743, проверенный осведомитель, сообщает, что в октябре 1964 года,
читая лекции в Калифорнийском университете, Джеймс Карсон заявил студентам,
что в американских фильмах коммунизм представляется "окарикатуренным" и что
нужен "талантливый" фильм, отображающий положительные стороны коммунизма".

9

Черт побери, "Ле Клаб" превратился в сумасшедший дом! Давно уже Нью-Йорк не
видывал такой вечеринки, как эта. Началась она, как обычное юбилейное
празднество фирмы манекенщиц "Стюарт модел эйдженси", но сотня молодых
красивых девушек оказалась приманкой, и любители подобных зрелищ повалили
валом. Сапоги до бедер, микроюбки, брючки в обтяжку, прозрачные блузки и
плоть, плоть, плоть. Джим Карсон смеялся и думал, что Нью-Йорк невыносим.
Просто невыносим. Три часа назад сложная юридическая дискуссия в роскошных
апартаментах на верхнем этаже уоллстритского "Чейз Манхаттен бэнк", - а
теперь хаос, рок, марихуана и рыженькая, ростом пять футов девять дюймов,
отплясывающая прямо перед ним в микроюбке и без трусиков, вся открытая
взгляду.

Когда музыка кончилась, рыженькая подошла к его столику, царственно
игнорируя своего кавалера, облысевшего ветерана конкурентных войн за сбыт
одежды.

- Мистер Карсон, помните меня?

- Помню. Ты снималась в "Необузданном" на студии "Юниверсл".

- Угу. А потом ни одной роли.

- Наведалась бы ко мне.

Взгляд сидящего Карсона упирался чуть ниже талии рыженькой, а когда он
поднял взгляд, оказалось еще хуже. Ну и ну! Неожиданно для себя он
рассмеялся.

- Попробуй пробейся к вам. Молодых актрис не пускают в кабинеты режиссеров,
если они не шлюхи.

- В таком наряде пробилась бы.

Рыженькая рассмеялась вместе с ним.

- А где вы остановились, мистер Карсон?

Тут неотвязный кавалер положил руку ей на бедро.

- Ты что, Джейд, забыла обо мне?

- Остынь, Эйб, - сказала она, легким движением стряхнув его руку.

"Да ну и черт с ним", - подумал Карсон. Он встал, пожал руку Эйбу Уэберу, а
потом представил своего соседа по столику - президента одной крупной
телекомпании.

- Подумать только, - сказала рыженькая. - Может, мне следует надеть
трусики?

- Ради меня - нет, - галантно ответил тот.

- Я остановился в "Уолдорфе", - сказал Карсон. - Номер восемнадцать -
десять.

- Но послушай... - начал было Уэбер.

- Тихо, Эйб, - оборвала его рыженькая, и они удалились. Потом ушел и
президент телекомпании, и Джим оказался в обществе голливудского актера,
похожего на Уоррена Битти, звали его Бак Хеминг. Бак заговорил с таким
нарочитым техасским акцентом, что Джим чуть не полез на стену от хохота, и
предложил: "Давай возьмем пару девочек и закатимся ко мне". Было уже
довольно поздно, половина третьего, Карсон накурился марихуаны, и мысль
насчет девочек пришлась весьма кстати.

- Каких?

- Какие приглянутся, - сказал Бак. - Сам знаешь, отказа мы здесь не
встретим.

Это была правда. Как-никак Джим Карсон прекрасно снял два нашумевших фильма
и продолжал расти как режиссер, а к Баку, по его выражению, девицы липли,
"как мухи на дерьмо". Джим выкурил еще сигарету с марихуаной, посмеялся, и
они ушли с тремя девицами, двумя манекенщицами и стюардессой по имени Линни
Липпикотт, не пожелавшей упускать Джима, но отправились они не к Баку, а в
ресторан Р. Дж. Кларка, прокуренный и шумный, съели по бифштексу, и
подвыпившая стюардесса сказала Джиму:

- Жаль, что мы не встретились два года назад.

- Почему?

- То был год петуха!

Восхитительная брюнетка со спадающей на глаза челкой и невинным личиком
была явно чужой в этой компании, но не уходила, желая наутро похвастаться
всему экипажу, что провела ночь с Джимом Карсоном.

И конечно же, конечно, ему уже было пора в постель, поразвлечься с этой
девицей, но сперва потребовалось заехать в бар ресторана "Гиппопотам"
навестить Оливье Кокелена. Стюардесса с невинным личиком висла на Джиме, а
обе манекенщицы на Баке, дымилась марихуана, на стенах, заглушая ее запах,
курились благовония, потом этот идиот Бак бежал, что-то крича, посередине
Парк-авеню, девицы гнались за ним, Джим ехал сзади в лимузине с шофером и
видел, как они все втроем повалились на островке безопасности, а когда
поднялись, две почему-то оказались совершенно голыми, потом все вскочили в
лимузин, и Карсон спросил Бака:

- Как же ты проведешь их в дом?

- Ерунда, - ответил Бак. - Скажу привратнику, что это монахини из обители
святой Марии, ставившие на команду Нью-йоркского университета. - И всем это
показалось смешно, дурманно-смешно, гашишно-смешно.

А позже, на квартире у Бака, стюардесса радостно залезла в постель к Джиму
Карсону, и, засыпая, он смутно видел перед собой брюнетку с ангельским
личиком, голова ее была откинута набок, губы приоткрыты.

Но, черт возьми, такое он видел множество раз.

На другой день Карсон прямо от Бака поехал на Уоллстрит, и банковский
служащий спросил:

- В фильме снимаются Кендайс Берген и Доналд Сазерленд?

- С ними заключен контракт. Служащий снял очки без оправы.

- Мистера Сазерленда я что-то не помню.

- "Передвижной хирургический госпиталь".

- Телеспектакль?

- Лучший фильм семидесятого года. Сазерленд снимался в главной роли.

Этот человек оказался не так несведущ, как полагал Карсон.

- Снимался Элиот Гулд, - сказал он.

Карсон рассмеялся.

- Прямо в точку. Гулд летал на Луну и обратно. Но в главной роли был
Сазерленд - он очень талантлив. Я снимал его в фильме "Военно-полевой суд".

Служащий вымученно улыбнулся.

- Извините, что я задаю эти вопросы, мистер Карсон. Говоря по правде, мне
хочется убедить дочерей, что я знаю эту кухню изнутри. Разумеется, в этих
вопросах мы полагаемся на ваше суждение.

- Прекрасно.

- Распоряжаться деньгами будет студия "Двадцатый век Фоке"?

- Да.

И Карсон подумал, как просто было все пять лет назад. В те дни у тебя в
руках были деньги, у тебя в руках был фильм. МГМ, "Юниверсл", "Коламбия"
просто поручали тебе съемку и надеялись, что ты не выйдешь из сметы. Теперь
же банки непременно суются во все.

- Можете неофициально передать мистеру Зифкинду, что мы одобряем этот
фильм, - сказал служащий.

Но когда Карсон собрался уходить, этот человек сказал:

- Простите, мистер Карсон, я хотел спросить вас кое о чем.

- О чем же?

- Мы не встречались раньше где-нибудь? Только не в Голливуде, я там не
бывал.

- Десять лет назад я работал в Вашингтоне.

- А-а, - сказал служащий.

- В ЮСИА.

- Угу.

- Вы бывали в то время в Вашингтоне? Служащий опять вымученно улыбнулся.

- Покойный президент не был моим идеалом, - сказал он. - Но я присутствовал
на инаугурации как представитель банка. Мело тогда ужасно.

- Я был на балу, но вряд ли мы встречались в толпе.

- А, теперь ясно! - радостно сказал служащий. - Бал. Вы танцевали с моей
племянницей. Это... удивительно. Как же вы попали в Голливуд оттуда?

- Кое-кто застрелил кое-кого, - ответил Карсон. Ему вдруг стало противно
находиться в одной комнате с этим радостным маленьким служащим правых
взглядов, но он не мог позволить себе нарушить сделку.

- Что ж, рад встретиться с вами снова, но боюсь, я вряд ли припомню вашу
племянницу. В тот вечер я танцевал с пятьюдесятью девушками, большинство из
них были мне незнакомы.

- А Стефани Сполдинг? - спросил служащий. Черт возьми!

Карсон старался забыть о Стефани, с которой у него был недолгий роман. Она
оказалась просто-напросто типичной выскочкой из Бэк Бэй[2]. К тому же эта
история омрачала его воспоминания о тех временах в Вашингтоне, и он даже не
хотел разбираться, почему именно.

Но сегодня, видимо, выдался скверный день. Карсон вернулся в "Уолдорф", и
там на конторке его ждала телеграмма. Он вскрыл ее и прочел:

"Нужно поговорить, когда вам будет удобно. Буду звонить.

Джордж Уильямс,

помощник заместителя министра юстиции".

Министерство юстиции? Что это может значить?

Встревоженный, он поднялся к себе в номер. Прошлую ночь он здесь не спал, и
в вазе увядали цветы от журналиста, не дающего ему покоя. Сдаваться этот
тип не собирался.

Но Карсон не думал о журналисте. Из головы у него не выходило содержание
телеграммы. Он швырнул пальто на кушетку, сорвал галстук, бросил его поверх
пальто и вошел в спальню. И тут увидел нечто очень странное. На кровати
лежал его паспорт, взятый для предстоящей поездки за границу. Изрезанный на
кусочки! Кто-то располосовал его и разбросал по всей кровати. Черт возьми,
что происходит?

И внезапно увидел полудолларовую монету с профилем Кеннеди.
СТЕФАНИ СПОЛДИНГ
Из досье ФБР

"К-30087, проверенный осведомитель, сообщает, что Стефани Сполдинг Уинтроп
б октября 1967 года была на митинге организации "Женщины против вьетнамской
войны" в Паунд-Ридже, штат Нью-Йорк. Она пожертвовала этой организации 5000
долларов, чек ‘ 32, выписан на Первый Национальный Банк Паунд-Риджа
7.Х.1967 года.

На последующих митингах замечена не была".

10

Стефани Сполдинг Уинтроп высоко подбросила теннисный мяч и подала с такой
силой, что выбила у Брета О'Брайена ракетку.

- Ты что, зла на кого-то? - крикнул он ей.

"Знал бы он", - подумала Стефани, но промолчала, перешла на другую сторону
и сильной подачей выиграла еще одно очко. На этот раз Брет усмехнулся.

- Буду теперь играть только с мужчинами.

Так и продолжалась игра: Стефани била по мячу изо всех сил, пытаясь
разрядить напряжение, в котором находилась после телеграммы Джорджа
Уильямов.

Час спустя на переднем крыльце особняка Стефани в Паунд-Ридже стоял
седоволосый мужчина, глядя на приближающуюся брюнетку в белых теннисных
шортах. Увидев его, она улыбнулась и сильно ударила ракеткой по опавшим
листьям.

- Выигрыш с перевесом в одно очко, - сказала она.

- Я только что приехал и обнаружил, что тебя нет.

- А я разделывала нашего теннисиста-профессионала, - сказала Стефани. -
Извини, что заставила ждать, Стен. Но сегодня у меня есть и другие
проблемы.

Стефани поднялась наверх принять душ и переодеться, а Стенли тем временем
получил из рук симпатичной горничной-ямайки стакан виски. Рассмотрел
оригинал Миро и маленькую картину, подписанную Пикассо, - два голубых блика
в зеленой комнате, длинную софу периода "депрессии", снова входящего в моду
(Стефани всегда опережала моду на год), прозрачные кофейные столики из
стекла, удобные с виду кресла и весьма характерную для Стефани вещь -
радиоприемник выпуска 1930 года в глубине комнаты.

Стенли не смог удержаться. Он подошел к приемнику, включил его - и
подскочил от неожиданности. Раздался голос Франклина Рузвельта: "Я вижу,
что треть нации плохо питается, плохо одевается и живет в плохих условиях".
Стенли улыбнулся. Ну и ведьма! Он поднял глаза и увидел спустившуюся в
комнату Стефани в простом платье с голубым узором и в ременных кожаных
сандалиях. Она засмеялась.

- Пробуждаешь воспоминания?

- Должен признаться, я в таком возрасте, что помню эту речь.

Стефани села на угол софы, небрежно подобрав под себя ноги. Стенли
неожиданно для себя снова залюбовался ее красотой, зелеными глазами, умным
скуластым лицом, полными губами, густыми черными волосами, спадающими на
плечи и грудь.

- Речь Рузвельта напомнила мне, что кое-кому наплевать, если ты плохо
питаешься, плохо одеваешься и живешь в плохих условиях.

Стефани улыбнулась, и тут вошла горничная с холодным чаем.

- Семейка?

- Стряпчие твоего покойного мужа сообщили сегодня мне, что семья оспаривает
завещание покойного.

Стефани молча отхлебнула чая. Стенли продолжал:

- Ко дню смерти мистера Уинтропа вы были официально разведены.

- Но завещания он не изменил.

- Не изменил, - сказал адвокат, - но тут есть одна юридическая зацепка.

- О господи, Стенли, давай к делу.

Трудно было найти человека более уравновешенного, чем Стенли Харуэлл, но он
внезапно ощутил все нарастающее беспокойство. Эта его восхитительная
клиентка намеренно - Стефани все делала намеренно - села так, что он должен
был либо смотреть на ее крутые бедра, либо отвернуться. Это было чертовски
бестактно, тем более при ее воспитанности. Он разозлился на себя за такую
реакцию и потихоньку расстегнул пуговицу жилета.

- Ты не против? - спросил он. заметив, что Стефани глядит на него.

- По мне хоть брюки сними, - ответила она.

- Но я... - Он не договорил, потому что Стефани рассмеялась.

- Какой ты душка. Извини меня за эту реплику. Ну. рассказывай. что за ужасы
замышляет ?та семейка.

Она чинно подобрала под себя ноги и подумала: "Черт бы побрал эти
мини-юбки, когда я научусь в них сидеть? Старина Стенли не знает, куда
девать глаза".

Адвокат с решительным видом потягивал виски. Нельзя больше приходить к
Стефани домой. В конце концов он повернулся к ней и сказал:

- Они собираются утверждать, что ты довела мужа до самоубийства и что он
был невменяем, когда составлял завещание. Будут и другие обвинения.

- В том числе и с моей стороны!

- Прошу прощения?

- Неизвестно, кто кого доводил. Я первая пыталась покончить с собой!

Харуэлл был ошеломлен.

- В материалах, которые ты мне дала, этого нет.

- Не хотелось доставлять удовольствие его родственникам. Но доктор Нельсон
может это подтвердить. В мае прошлого года я приняла двенадцать снотворных
таблеток. Смертельная доза - десять.

Адвокат полез в дорогой кожаный портфель, вынул блокнот, шариковую ручку с
золотым ободком и начал писать.

- Не знаю, что это нам даст...

- Доктор Нельсон живет здесь, в Паунд-Ридже. Позвонить?

- Пока не надо. Я не вижу здесь юридической подоплеки.

- Подоплека очень проста. Боб Уинтроп был мерзавцем!

- Стефани...

- Это знают все, в том числе братья и сестры. Они тоже ненавидели его.

Стенли зажег сигарету, затянулся, потом стал смотреть, как дым поднимается
к потолку.

- Ну и что?

- Значит, не я доводила его до самоубийства, а он меня.

- Но он мертв, а ты жива. - Адвокат неожиданно подался вперед, положив
локти на колени. - Стефани, им известно о сенаторе.

Вошла горничная и взяла поднос со стаканами. Стефани подождала, пока она
выйдет, и сказала:

- Бедняга Бакко. Его тоже хотят втянуть в это дело? У нас было только одно
свидание, да и то случайно.

- Он женат. И снова выставляет свою кандидатуру. Семья считает, что он
окажет на тебя нажим.

- Из-за одного свидания? Когда ничего не было?

- Что ничего не было, доказать трудно, особенно когда человек женат и ведет
борьбу с людьми, готовыми на все ради дискредитации противника.

Стефани ненадолго задумалась.

- А может, послать этих родственничков к черту? Пусть подавятся своими
деньгами.

- Мистер Томас из банковского треста сказал мне, что у тебя окажется долгов
на тридцать тысяч долларов без средств