ся сюда со своими благородными сединами  и  очками  в
черной оправе и теперь стоит за плечом у Вика и что-то яростно шепчет ему на
ухо.
   Человек Уилтона Янга набавлял цену так стремительно, словно  у  него  был
собственный монетный двор. Константин  выглядел  уязвленным  и  решительным.
Годовички, которые стоят больше  шестидесяти  тысяч  фунтов,  -  не  слишком
выгодное вложение капитала,  даже  если  это  потомство  Транспортера,  и  я
догадывался, что, не будь его противником  Уилтон  Янг,  Константин  бы  уже
давно отказался от торга.
   Когда цена дошла до семидесяти тысяч, он начал хмуриться.  На  семидесяти
пяти он яростно замотал головой и ушел прочь. Рыжий Файндейл подмигнул  Вику
Винсенту.
   - Недешевая, однако, лошадка! - заметил Паули Текса.
   - Пожалуй, даже слишком дорогая, - согласился я.
   - Что ж, гордость обходится недешево. ?Да, пожалуй?, - подумал  я.  Любая
гордость так или иначе обходится недешево.
   Паули предложил выпить. Главные события дня завершились, и толпа  хлынула
к бару. Мы влились в общий поток.
   - Нет, Джонас, серьезно! - говорил Паули, держа в руке стакан. Его  черты
снова были исполнены благодушия. - Отныне в игре нет места  одиночкам.  Тебе
следует либо присоединиться к крупной фирме, либо же договориться с  другими
мелкими торговцами вроде тебя и  действовать  заодно.  Это  система,  ее  не
переспоришь.., тем более если ты рассчитываешь на прибыль.
   - Ладно, Паули, хватит, - сказал я.
   - Слушай, приятель, мне просто не хочется, чтобы ты  вляпался  в  крупные
неприятности!
   - Да ничего со мной не случится! - сказал я. Но Паули  потряс  головой  и
возразил, что всерьез за меня боится. Я слишком честен, и мне это на  пользу
не пойдет.
 
Глава 8 
 
   Константин, Керри и Николь были на  ипподроме:  в  этот  день  в  скачках
должен был  участвовать  жеребчик  Константина,  бывший  фаворитом  главного
заезда. Константин был в таком дурном настроении, что им, пожалуй,  было  бы
веселее в приемной у зубного врача.  Поэтому  вскоре  после  того,  как  они
прибыли,  Николь  сбежал  из  атмосферы  всеобщего  уныния  и   с   гримасой
присоединился ко мне.
   - Этот чертов Уилтон Янг...
   Мы  спустились  к  паддоку,  чтобы  посмотреть,  как  выводят  двухлеток,
участвующих в скачке для новичков.
   - Скажи своему папе, пусть утешится тем,  что  Уилтон  Янг  скорее  всего
выбросил деньги на ветер.
   - Ты думаешь?
   - Многие ли лошади берут призы стоимостью в семьдесят пять тысяч?
   - Папа убежден, что этот жеребчик выиграет Триумфальную Арку.
   - Скорее утешительную скачку в Редкаре. Николь расхохотался.
   - Да, это его подбодрит!
   Я спросил, как поживает Речной Бог. Николь ответил, что конь ест хорошо и
выглядеть стал уже лучше. Он  спросил,  не  узнал  ли  я,  зачем  Кучерявому
понадобились его лошади, и я сказал, что еще нет. И мы еще  некоторое  время
провели вместе, скрепляя неожиданно возникшую дружбу.
   Вик Винсент это заметил, и ему это  не  понравилось:  он  воспринял  нашу
дружбу как еще одно покушение на его монополию  на  Бреветтов.  Даже  Николь
ощутил направленную на меня вспышку злобы.
   - Что ты такого сделал, что Вик на тебя злится? - спросил он.
   - Ничего.
   - Но что-то же ты сделал? Я покачал головой.
   - Дело не в том, что я сделал, а в том, чего я делать не собираюсь. И  не
спрашивай, что именно, потому что я тебе не отвечу.
   Николь фыркнул.
   - Что, профессиональная тайна?
   - Ну да, вроде того.
   Он искоса взглянул на меня и усмехнулся.
   - Как тогда, когда я нечестно выиграл скачку, а ты не стал жаловаться  на
меня распорядителям?
   - Н-ну...
   - Ага, - сказал он. - Ты, может,  и  забыл,  но  я-то  помню.  Ты  пришел
четвертым. Ты слышал, как я наплел владельцу  с  три  короба,  и  ничего  не
сказал.
   - Но ты же выиграл.
   - Ага... А если бы ты рассказал об этом, меня бы опротестовали.
   - Так это когда было...
   - Целых три года назад! - Он ухмыльнулся. - А клыки у леопарда прежние.
   - Пятна.
   - Клыки! - Усмешка мелькнула и исчезла. - Состязаться с тобой было  сущим
наказанием.
   - Ну что ты!
   - Ей-богу. Ты был милейшим парнем, пока не сядешь в седло, но уж тогда  -
берегись все!
   Он помолчал.
   - Я должен тебе сказать одну вещь... Я у тебя многому научился.  Научился
не ныть и не жаловаться, когда судьба  к  тебе  несправедлива.  Научился  не
обращать внимания на мелкие неприятности и стремиться  вперед,  вместо  того
чтобы пережевывать старые обиды. И не скулить, когда все идет  не  так,  как
хотелось бы. Так что, пожалуй, я тебе многим обязан.
   - Ну, ты только что со мной расплатился, - ответил я.
 
*** 
 
   Чуть позже я стоял, облокотившись на перила балкона на крыше  трибун  для
избранных, и смотрел вниз. Внизу Вик Винсент переходил от группки к группке,
болтал, хохотал, что-то  записывал,  хлопал  людей  по  плечу.  Он  выглядел
доброжелательным, осведомленным  и  компетентным.  Он  выглядел  ребячливым,
безобидным и в то же время надежным. На нем был плотный  твидовый  костюм  и
несколько щегольская темно-красная рубашка с белым воротничком и  галстуком.
Шляпы он не надел.
   Хотелось бы мне знать, почему он вдруг в последнее время  сделался  таким
агрессивно-алчным! Он всегда преуспевал и давно уже занял первое место среди
барышников-одиночек. Он ежегодно проворачивал сделки  на  сумму  около  двух
миллионов фунтов. При пяти  процентах  комиссионных  это  означало,  что  он
каждый год зарабатывает по сотне тысяч. Даже если учитывать крупные  расходы
и большие налоги, у него все равно оставалось немало.
   Работал он как поденщик. ВО время зимних аукционов он целыми днями торчал
на холодном ветру, подсчитывал, оценивал,  давал  советы,  покупал,  делился
своим опытом - не бесплатно, разумеется.  А  теперь,  когда  он  мотался  по
захолустным уголкам, запугивая коневодов на провинциальных фермах, работы  у
него прибавилось, пожалуй, вдвое.  Видимо,  случилось  нечто,  отчего  жажда
денег довела его до грани преступления. Интересно, что именно?
 
*** 
 
   Паули Текса исходил восторгами по поводу Ньюмаркета, утверждая, что  этот
ипподром  лучше  любого  из  виденных  им   в   Америке   от   Саратоги   до
Гольфстрим-парка. Когда я выразил ему свое недоверие, Паули  признался,  что
ньюмаркетский ипподром нравится ему  тем,  что  он  такой  маленький,  такой
старомодный, такой  удивительно  английский...  Трибуны  в  Ньюмаркете  были
сравнительно новые и комфортабельные; но я, усмехнувшись про себя,  подумал,
что, видимо,  ?маленький,  старомодный  и  английский?  ипподром  непременно
предполагает неудобные скамьи, толкучку в баре и отсутствие нормальной крыши
над головой.
   Паули говорил, что  ему  также  очень  понравилось  поле.  Ему  нравилось
смотреть, как лошади  скачут  по  траве.  Ему  нравилась  длинная  и  прямая
правосторонняя скаковая дорожка.
   - А ты в Ньюмаркете уже бывал?
   - Конечно! Четыре года тому назад. Но только проездом.
   Мы посмотрели, как заляпанный грязью маленький жокей выиграл скачку после
пяти фарлонгов состязания с  соперником  с  минимальным  отрывом,  а  потом,
спускаясь с трибун, столкнулись с Константином и Керри.
   Она представила мужчин друг другу. Один - крупный бизнесмен с  серебряной
сединой, другой - крепенький коротышка-американец. Оба друг другу  сразу  не
понравились. Обменялись вежливыми  светскими  фразами.  Константин  держался
мягче, Паули - более жестко, но не прошло и двух минут, как  оба  кивнули  и
поспешили расстаться.
   - Этот мужик слишком много о себе понимает, - заметил Паули.
   Уилтон Янг прибыл на вертолете за четверть  часа  до  большой  скачки.  У
Уилтона Янга был свой собственный ?Белл-Рейнджер? с личным пилотом, что было
на порядок круче личного ?Роллс-Ройса? Бреветта. Кроме того,  Янг  старался,
чтобы его появление всегда производило как  можно  больше  шуму.  Константин
Бреветт, конечно, ставил себя очень высоко,  но  Уилтона  Янга  ему  в  этом
отношении было не переплюнуть.
   Вертолет приземлился в дальнем конце загона, и  Уилтон  Янг  прошествовал
через ворота в паддок, где как раз выводили  перед  скачкой  одного  из  его
четырех лучших трехлеток.
   Пронзительный голос йоркширца рассек сырой  октябрьский  воздух,  подобно
бензопиле. Слов  издалека  было  не  разобрать,  но  общий  агрессивный  тон
слышался вполне отчетливо.
   Константин стоял в другом конце паддока, как бы заслоняя собой  маленькую
группку, состоявшую из  Керри,  тренера  и  жокея,  и  пытаясь  не  обращать
внимания на то, что все величие этой сцены только что было испорчено  наглым
паразитом, буквально свалившимся с неба.
   - Теперь не хватало только, чтобы лошадь Уилтона Янга обставила папину! -
сказал мне на ухо Николь.
   Увы, именно это и произошло. Лошадь Янга пришла впереди на два корпуса. И
даже без особых усилий.
   - Папашу удар хватит, - заметил Николь. Однако Константин умел  сохранять
лицо даже в поражении и мужественно утешал своего тренера, делая вид, что не
замечает бесстыдного ликования, царившего всего в трех шагах, у  места,  где
расседлывают победителя.
   - Так всегда бывает, - сказал Николь. - Если ты не хочешь, чтобы какая-то
лошадь выиграла, она непременно придет первой.
   Я улыбнулся.
   - Например, та, на которой ты отказался ехать...
   - Чувствуешь себя последним идиотом.
   - И так всегда.
   Вечером я уехал с ипподрома, лежащего в миле от шоссе на Лондон. Я заехал
в город и повернул направо,  к  аукционным  загонам.  Николь  был  со  мной:
Константин вернулся с Керри в гостиницу зализывать раны. Мы обошли конюшни и
осмотрели с десяток годовичков, которых  я  предполагал  приобрести.  Николь
сказал, что ему интересно, как выбрать себе лошадь, потому что он  не  хочет
всю жизнь полагаться на мнение своего барышника.
   - Если таких, как ты, станет больше, я останусь без работы, - заметил я.
   Там  была  кобылка  от  Он-Сафари,  которая  мне   понравилась:   крупная
широкогрудая  гнедая  лошадка  с  добрыми  глазами.  Ее   предки   славились
резвостью, ее мать родила уже двух лошадей, которые брали призы в двухлетнем
возрасте, и я подумал, что, если за нее не потребуют астрономической  суммы,
она вполне подойдет Эдди Инграму.
   Ее должны были выставить на  продажу  примерно  через  час  после  начала
вечерних торгов. Чтобы скоротать время, я купил пару средненьких жеребчиков,
по тысяче каждый, для тренера в Чешире.
   По-прежнему в сопровождении Николя, я вышел на улицу,  чтобы  посмотреть,
как  выводят  кобылку  от  Он-Сафари.  Она  двигалась  так  же  хорошо,  как
выглядела. Я начал бояться, что предоставленного  Эдди  Инграмом  кредита  в
пятнадцать тысяч будет недостаточно.
   И тут возник Джимини Белл. Он незаметно и ловко втерся  между  Николем  и
мной, когда мы стояли у изгороди.
   - У меня к тебе записка, - сказал он. Сунул мне в руку  сложенный  листок
бумаги и исчез прежде, чем я успел предложить ему выпить. Это  было  так  же
невероятно, как если бы назойливый гость удалился, не дожидаясь обеда.
   Я развернул записку.
   - Что случилось? - спросил Николь.
   - Ничего.
   Я засунул листок во внутренний карман пиджака и постарался согнать с лица
нахлынувшую мрачность. Записка была написана крупными буквами и не оставляла
сомнений относительно того, что имел в виду ее автор.
   "НЕ ТОРГУЙСЯ ЗА 182?.
   - Джонас... Ты вдруг напрягся, как проволока под током.
   Я рассеянно взглянул на Николя.
   - Бога ради, что случилось?  -  повторил  он.  Я  заставил  себя  немного
расслабиться и легкомысленно ответил:
   - Взялся за гуж - не говори, что не дюж.
   - А за что ты взялся?
   - Видимо, скоро узнаю.
   - Не понимаю.
   - Не обращай внимания, - посоветовал я.  -  Пошли  посмотрим,  как  будут
продавать эту кобылку.
   Мы вошли в большое круглое здание  и  уселись  недалеко  от  двери.  Этот
сектор, как всегда,  был  забит  коневодами,  барышниками  и  прочим  людом,
имеющим отношение к скачкам. Прямо за нами уселся Ронни Норт. Он наклонился,
просунул голову между нами и сообщил:
   - Говорят, что кобылка от  Он-Сафари  скорее  всего  бесплодна.  Какая-то
инфекция... Так что вряд ли она годится на племя. Такая жалость!
   Николь встревожился и, похоже, разочаровался на мой счет. Он задал  Ронни
пару вопросов, но тот только печально покачал головой и сказал, что  деталей
он не знает, но слышал об этом от самых надежных людей.
   - Ну, в таком случае она будет стоить не так уж дорого, - сказал  Николь,
повернувшись ко мне.
   - Если это правда, то да.
   - А ты думаешь, что это не правда?
   - Не знаю.
   На продажу был выставлен лот 180. Времени оставалось очень мало.
   - У меня дело срочное, - сказал я Николю. - Увидимся позже.
   Я бросился к телефону.  Кобылка  от  Он-Сафари  прибыла  из  Ирландии,  с
какой-то фермы, о которой я раньше и не слышал. Прошло целых две драгоценных
минуты, пока справочная в Ирландии искала их номер.  Я  спросил,  нельзя  ли
дозвониться туда немедленно.
   - В течение получаса.
   - Если я не дозвонюсь туда сейчас, потом будет слишком поздно!
   - Подождите...
   В трубке послышались щелчки, голоса, и внезапно женский голос  с  типично
ирландским акцентом очень отчетливо произнес:
   - Алло!
   Я спросил, не болела ли  кобылка  от  Он-Сафари  какими-нибудь  заразными
заболеваниями и проходила ли она тест на фертильность.
   - Ну-у, - ответила ирландка, нарочито растягивая слова,  -  этого  я  вам
сказать не могу. Я сама в лошадях не разбираюсь. Я тут у  них  за  детишками
приглядываю, пока мистер и миссис О'Кири не вернутся из Дублина.  Они  будут
где-то через часик. Вот тогда позвоните, они вам все скажут.
   Когда я вернулся, кобылку уже вывели на круг и торг за нее начался. Место
рядом с Николем было занято.  Я  встал  в  проходе,  через  который  лошадей
выводят на  арену,  и  слушал,  как  аукционист  заверяет  покупателей,  что
здоровье у лошади отличное.
   Человек, сидевший рядом со мной, недоверчиво покачал головой. Я посмотрел
на него. Это был старший партнер одной из крупных фирм. Я угрюмо смотрел  на
кобылку, не спеша вступать в торг.
   Двое людей в толпе подняли цену до шести тысяч пятисот, и на  этой  цифре
торг застрял. Тот,  кто  предложил  цену  последним,  выглядел  озабоченным.
Покупать кобылу ему явно  не  хотелось.  Видимо,  он  работал  на  какого-то
заводчика, и теперь ему придется расплачиваться за кобылу  самому,  если  ее
никто не перекупит...
   - Шесть тысяч пятьсот... Кто даст больше? Торг продолжается!
   Аукционист обвел взглядом ряды и  заметил,  что  все  сидят  с  каменными
лицами.
   - Ну, хорошо. Шесть пятьсот - раз! Шесть пятьсот - два!  Других  желающих
нет?
   Он снова поднял молоток - и я вскинул руку.
   - Шесть шестьсот!
   Предыдущий покупатель просветлел.  Несколько  человек  обернулись  в  мою
сторону, высматривая очередного участника, а мой сосед заерзал  на  месте  и
процедил углом рта:
   - Говорят, она бесплодна.
   - Спасибо, - ответил я.
   Больше никто не  шевельнулся.  Аукционист  еще  некоторое  время  вызывал
желающих, но безрезультатно, и наконец он покачал головой и опустил  молоток
в последний раз.
   - Продано Джонасу Дерхему! - объявил он, записывая лошадь на мое имя.
   Группка, толпившаяся около Вика Винсента, шевельнулась. Я не стал  ждать,
чтобы  узнать,  что  они  мне  скажут,  и  вместо  этого  принялся  поспешно
пробиваться к конюшне, чтобы договориться о перевозке.  Когда  я  через  час
возвращался обратно, успев выпить чашку крепкого кофе, я столкнулся лицом  к
лицу с Эдди Инграмом,  который  громко  и  без  тени  своей  обычной  улыбки
сообщил, что ищет меня.
   - Если вы купили эту кобылку от Он-Сафари для меня, -  решительно  заявил
он, - можете об этом забыть.
   Яркие  прожектора  с  арены  освещали  его  лицо.  Куда  делось  все  его
добродушие! Очаровательная Марджи источала презрение.
   - При ее родословной она должна быть очень резвой, - возразил я.
   - Мне сказали, что она больная и бесплодная! - Веселый Эдди был в  гневе.
- Я не позволю, чтобы вы выбрасывали мои деньги на ветер!
   - Эдди, - сказал я, - я еще ни разу не покупал вам плохих  лошадей.  Если
эта кобылка вам не нужна - что ж, я продам  ее  кому-нибудь  еще.  Но  шесть
шестьсот за такую лошадь - это не деньги. Я был бы рад оказать вам услугу.
   - Она бесплодная! И вы это  знали,  когда  покупали  ее!  Вы  действовали
вопреки моим интересам.
   - А-а! - вздохнул  я.  -  Действовал  вопреки  вашим  интересам?  Неплохо
сказано. И от кого же вы это услышали?
   Эдди сверкнул глазами.
   - Не понимаю...
   - Зато я понимаю, - сухо ответил я.
   - Во всяком случае... - он передернул  плечами,  отбрасывая  проснувшиеся
сомнения, - во всяком случае, я беру ту, которую вы купили для меня  сегодня
утром, и больше я с вами дела не имею.
   Кто-то успел свернуть ему мозги. Впрочем, Эдди был дурак, и  убедить  его
было совсем несложно. Интересно, а вдруг и все прочие мои клиенты разбегутся
с такой же скоростью?
   Тут Эдди пришла  в  голову  мысль,  которая  заставила  его  окончательно
ожесточиться.
   - Вы думали, я не узнаю, что она бесплодна!  Рассчитывали  получить  свои
пять процентов за сделку, хотя знали, что от кобылы не будет никакого толку!
   - Откуда вы знаете, что она бесплодна? - спросил я.
   - Мне Вик сказал.
   - И впредь лошадей для вас будет покупать Вик? Он кивнул.
   - Ну  что  ж,  Эдди,  -  сказал  я,  -  желаю  удачи!  Он  остановился  в
нерешительности.
   - Вы ничего не отрицали...
   - Я не стал бы покупать лошадь только затем,  чтобы  получить  свои  пять
процентов.
   Лицо у него сделалось несчастным.
   - Вик сказал, что вы будете все отрицать и чтобы я вам не верил...
   - Да, убеждать Вик умеет.
   - Но вы купили мне четырех хороших лошадей...
   - Разберитесь с этим сами, Эдди. Обдумайте все как следует  и  дайте  мне
знать, когда решите, - сказал я. И ушел.
 
*** 
 
   Через час я снова позвонил в Ирландию.
   - Че-го-о?!
   Я отодвинулся от трубки и поморщился.
   - С чего вы взяли, что она бесплодна? - Ирландец орал так,  словно  хотел
докричаться до меня из Ирландии без телефона. - Да  она  вообще  ни  дня  не
болела с тех пор, как была жеребенком! Кой черт вам это наплел?
   - Об этом говорили на аукционе.
   - Чего? - К негодованию добавилась тревога. - А сколько за нее дали?
   Я сказал сколько. Мне пришлось отодвинуть трубку от уха дюймов на десять.
Слышно все равно было очень хорошо. Похоже, все жертвы  Вика  Винсента  были
наделены отменными легкими.
   - Я же сказал соседу, чтобы он поднял цену  до  десяти  тысяч,  и  обещал
вернуть деньги, если ему придется ее купить самому!
   - Ну, у него сдали нервы на шести пятистах, - сказал я.
   - Убью мерзавца! - Судя по его тону, он не шутил. - Я сказал этому парню,
Вику Винсенту, что я в его помощи не  нуждаюсь,  я  и  сам  вполне  способен
позаботиться о том, чтобы моя лошадь  пошла  за  хорошие  деньги,  а  теперь
смотри, как оно вышло! Нет, это ж надо!
   Он заклокотал от ярости.
   - А что предлагал вам Вик? - спросил я.
   - Он обещал поднять цену до десяти тысяч и потребовал половину того,  что
получит сверх этой суммы. Половину!  Представляете?  Я  предложил  ему  одну
пятую. Это и так бешеные  деньги.  Он  сказал,  половину  или  ничего,  а  я
ответил, что тогда ничего, и пусть катится к черту.
   - А в следующий раз вы пойдете на его условия?
   - В следующий раз!
   Тут до него, видимо, дошло, что такое может повториться не единожды.
   - Ну-у... - Он заметно притих.  Наступило  продолжительное  молчание,  и,
когда он заговорил снова, стало ясно, что он успел прикинуть,  какую  выгоду
может принести содействие Вика, и осознать,  во  что  может  обойтись  новый
отказ. - Ну, может, я и соглашусь...
 
*** 
 
   Когда я снова увидел Эдди Инграма, он, как и его Марджи, широко  улыбался
Вику. Все трое стояли чуть ли не в обнимку.