- Я тебя не возьму.
   - Ну не съем же я его!
   - А кто тебя знает?
   - Честное слово!
   Когда я заехал за Софи в девять утра, она все еще  зевала.  Она  проспала
всего пять часов и вообще уже привыкла вставать в  двенадцать.  На  ней  был
свитер и джинсы, а в руке - кусок хлеба с медом.
   - Заходи. - Она поцеловала меня чуть  липкими  сладкими  губами.  -  Кофе
хочешь?
   Мы прошли в маленькую кухню. Софи налила две  чашки  кофе.  В  окно  ярко
светило солнце, создавая обманчивое впечатление,  что  на  улице  тепло.  На
самом деле снаружи дул ледяной, пронизывающий северо-восточный ветер.
   - Надень теплые сапоги, - сказал  я.  -  И  вообще  оденься  потеплее.  И
замотай нос шарфом - или намажься кремом от обморожения.
   - А может, мне лучше остаться дома, у  телевизора?  Она  закуталась  так,
словно собиралась в Сибирь, и  пожаловалась,  что  в  этой  одежде  выглядит
толстой.
   - А ты когда-нибудь видела тощего эскимоса? Она убрала волосы под меховой
капюшон.
   - Да, везде свои проблемы!
   Мы приехали на аукцион в Аскот. Софи была предупреждена заранее, и все же
ее первая реакция была примерно такой же, как у Керри.
   - И это Аскот?!
   - Скажи спасибо, что сегодня хоть дождя нет.
   Она поплотнее закуталась в меховую куртку.
   - Слава богу, что ты настоял на этом эскимосском костюме!
   Я повел ее к конюшням. Там было несколько лошадей,  на  которых  я  хотел
взглянуть. Земля под ногами была твердой - бывшая грязь замерзла  в  камень.
Софи добросовестно заглядывала в каждый денник и разглядывала их обитателей,
хотя видно было, что она действительно разбирается в  лошадях  хуже,  чем  в
квантовой механике.
   - Послушай, а они действительно видят разными глазами разное, раз  у  них
глаза по бокам головы?
   - Ничего, они как-то разбираются.
   - Наверно, это очень неудобно.
   - У многих животных глаза расположены по бокам головы, - возразил я. -  И
у птиц. И у рыб.
   - И у змей всяких, - добавила Софи. При некоторых  лошадях  были  конюхи.
При некоторых не было. Некоторые конюхи были, но  ушли  перекусить.  Повсюду
царил обычный утренний хаос: ведра, мешки  с  навозом,  скребницы,  повязки,
сетки с сеном, недоуздки, и все это свалено в  кучки  у  входов  в  денники.
Большая часть лошадей, которых  должны  были  выставить  на  торги  с  утра,
находилась здесь со вчерашнего дня.
   Я попросил конюхов вывести нескольких лошадей, чтобы посмотреть, как  они
двигаются. Лошади послушно трусили  по  площадке  перед  конюшней  вслед  за
конюхами, которые водили их под уздцы шагом и рысью.
   Я смотрел на них спереди и сзади.
   - А что ты высматриваешь? - спросила Софи.
   - В частности, выясняю, не болят ли они.
   - А что это значит?
   - Ну, не выносят ли они ноги вбок.
   - А это хорошо или плохо?
   - Самые резвые обычно этого не  делают.  Потом  мы  вернулись  к  круглой
арене, над которой радостно свистел ветер. Жалкая  кучка  участников  торгов
переминалась с ноги на ногу и прятала руки под мышками. Ронни Норт тоже  был
там. Он выдыхал клубы пара и вытирал покрасневший нос. И Вик там  был  -  он
щеголял в блестящей белой куртке с поясом,  под  которой  виднелась  голубая
рубашка.
   Вик был занят беседой с клиентом. Я указал на него Софи.
   - Надо же, такой приятный малый! - удивилась она.
   - Ну еще бы! Многие его просто обожают. Софи усмехнулась.
   - Ирония судьбы!
   Я купил двух кобылок-трехлеток для клиента из Италии. Вик  угрюмо  следил
за мной с противоположного конца арены.
   - Вот когда он так на тебя смотрит, -  заметила  Софи,  -  он  совсем  не
кажется приятным.
   Я повел ее в бар погреться и выпить кофе.  Мне  только  сейчас  пришло  в
голову, что, может, зря я притащил Софи в Аскот.  Мне  показалось,  что  Вик
обратил на Софи не меньше внимания, чем на то, что я покупал. Может, он  уже
обдумывает, как добраться до меня через нее?
   - В чем дело? - спросила Софи. - Что это ты вдруг притих?
   - Пончик хочешь?
   - Да, пожалуйста.
   Мы жевали пончики, пили кофе, я просматривал каталог и делал  заметки  на
полях по поводу тех лошадей, которых мы видели.
   - И что, вот так весь день? - спросила Софи.
   - Соскучилась?
   - Нет... И что, ты каждый день так проводишь?
   - В дни аукционов - да. В другие дни заключаю частные сделки, или езжу на
скачки, или вожусь с транспортом и  страховками.  С  прошлой  недели  мне  и
кашлянуть некогда.
   Я рассказал ей про Уилтона Янга и мой внезапно разросшийся бизнес.
   - А что, неужели в Англии продается  так  много  лошадей?  -  недоверчиво
спросила Софи. - Никогда бы не подумала, что  так  много  людей  может  этим
кормиться...
   -  Ну...  В  одной  только  Британии  сейчас   около   семнадцати   тысяч
чистокровных  племенных  кобыл.  Теоретически  кобыла  может  приносить   по
жеребенку в год, но иногда они остаются холостыми, иногда  жеребята  гибнут.
Так  что  каждый  год  на  рынок  поступает   около   девяти   тысяч   новых
жеребят-годовичков.  Кроме  того,  имеется  около  двадцати  тысяч  лошадей,
которых тренируют для гладких скачек, и бог весть сколько еще стиплеров - во
всяком случае, еще больше,  чем  для  гладких.  Лошади,  которые  всю  жизнь
остаются в руках одного владельца, скорее исключение,  чем  правило.  Обычно
лошадь переходит из рук в руки как минимум дважды.
   - И каждый раз барышник получает комиссионные? - неодобрительно  спросила
Софи. Я улыбнулся.
   - Биржевые  маклеры  тоже  получают  комиссионные.  Это  более  почтенное
занятие?
   - Да.
   - Почему?
   - Не знаю. Ты меня сбиваешь!
   - Во  Франции,  Италии  и  особенно  в  Америке  торговля  лошадьми  тоже
процветает, - продолжал я. - На Британских  островах  около  тысячи  трехсот
конеферм и конезаводов, а за границей их тоже тысячи.
   - Такое мощное производство.., и все это только  ради  того,  чтобы  люди
могли играть на скачках!
   Лицо ее сохраняло неодобрительное выражение. Я улыбнулся.
   - Не хлебом единым жив человек! Она хотела  было  что-то  сказать,  потом
передумала и покачала головой:
   - Никак не могу понять, то ли ты очень умный, то ли круглый дурак!
   - И то и другое.
   - Так не бывает.
   - Легко! Большинство людей такие.
   Мы вернулись к арене и стали свидетелями того, как  Вик  с  Ронни  Нортом
вздули цену на худосочного четырехлетка вдвое выше, чем он  стоил  на  самом
деле, судя по внешнему виду. Вик наверняка получит от продавца солидный  куш
- это не считая комиссионных от клиента.  А  Ронни  Норт  был  явно  доволен
жизнью вообще и своей новой ролью первого помощника в частности.
   Да, видимо, Вик нашел замену Файндейлу.
   Я заметил, что сам Файндейл тоже явился на аукцион  -  как  раз  вовремя,
чтобы увидеть,  что  происходит.  Он  выглядел  все  так  же:  ошеломленный,
исходящий бессильной ненавистью.
   - Он выглядит словно паровой котел, который вот-вот взорвется, - заметила
Софи.
   - Если повезет, взрыв будет направлен в сторону Вика.
   - Бессердечный ты! Он выглядит совершенно больным.
   - Ну поди пожалей его, бедненького.
   - Нет уж, спасибо!
   Мы посмотрели нескольких лошадей, и я  купил  еще  одну.  Потом  еще  раз
сходили выпить кофе. Ветер делался все холоднее. Однако Софи,  похоже,  была
довольна.
   - Мне надо напудрить нос, - сказала она в какой-то момент. - Где мне тебя
потом искать? Я заглянул в каталог.
   - Мне стоит пойти посмотреть номер восемьдесят семь и девяносто два.  Они
еще в денниках. - - Ладно. Я тебя там разыщу.
   Я посмотрел номер восемьдесят семь и решил его не брать.  Слишком  тонкая
кость, и чересчур косит глазом. При нем никого не было. Я вышел из  денника,
запер на засов обе половинки двери и  прошел  к  девяносто  второму.  Открыл
верхнюю  половинку  двери,  заглянул  внутрь.  Конюха  там  тоже  не   было.
Терпеливый номер девяносто два без особого любопытства глянул в мою сторону.
Я отворил  нижнюю  дверцу  и  вошел  в  денник.  Дверцы  у  меня  за  спиной
захлопнулись. Лот 92 был надежно привязан за недоуздок к кольцу в стене,  но
на улице было слишком холодно, чтобы оставлять двери нараспашку.
   Это  был  пятилетний  конь,  участвовавший  в  скачках  с  препятствиями.
Продавался  он  потому,  что  владельцам  срочно  понадобились  деньги,   но
перспективы у него были неплохие. Я погладил его  по  гнедому  боку,  провел
рукой по ногам, посмотрел зубы.
   Дверь открылась и закрылась, но я не обратил  на  это  особого  внимания.
Мало ли, может, конюх вернулся, а может, другой покупатель  решил  взглянуть
на лошадь поближе...
   Но это был не конюх и не покупатель.
   Я отпустил губу коня, похлопал его по морде и отступил назад,  чтобы  еще
раз окинуть его  взглядом.  И  никакое  шестое  чувство  не  заставило  меня
оглянуться.
   Я успел лишь заметить, как что-то  блеснуло  в  воздухе.  Ощутил  удар  в
грудь. И, падая, увидел белое лицо  Файндейла,  который  подскочил  ко  мне,
чтобы довершить начатое.
 
Глава 13 
 
   Он метнул в меня, как копье, самое опасное оружие на конюшне: вилы.
   Сила удара сбила меня с ног. Я лежал на  боку  на  соломе,  острые  концы
вонзились мне в грудь, и из-под меня торчала деревянная рукоятка.
   Файндейл видел, что, несмотря на смертельную  точность  удара  и  на  всю
вложенную в него ненависть, я еще жив.  И  выражение  его  искаженного  лица
убедило меня, что он намерен исправить этот недочет.
   Я знал, что вилы вонзились в тело, но не знал, насколько глубоко. Боли  я
почти не чувствовал. Я  выдернул  вилы  из  себя  и  перекатился  на  живот,
придавив вилы своим телом. Файндейл упал на меня, ухватился  за  рукоятку  и
принялся тянуть, пытаясь выдернуть вилы из-под меня, а  я  просто  лежал  на
них, как бревно, не зная, что еще делать.
   Дверь снова отворилась, снаружи хлынул свет. Раздался крик. Женский крик.
   - Помогите! Помогите, кто-нибудь! Я смутно понял,  что  это  Софи.  Через
некоторое время на выручку явились мобилизованные ею войска.
   - Послушайте... - плаксиво протянул  интеллигентный  голос.  Файндейл  не
обратил на него внимания.
   - Это что такое?!
   Этот, другой голос был покрепче, а владелец его еще крепче. Сильные  руки
принялись оттаскивать от меня Файндейла, потом к ним присоединились  другие,
и когда я наконец сумел оторвать нос от соломы, то увидел, что  трое  мужчин
пытаются удержать Файндейла, а Файндейл расшвыривает их, точно тюки с сеном.
   Он выскочил за дверь,  мои  спасители  ринулись  в  погоню,  и,  когда  я
поднялся с колен на ноги, со мной осталась одна только Софи.
   - Спасибо! - от души сказал я.
   - Ты в порядке?
   - Да.., похоже.
   Я наклонился и поднял вилы.
   - А это что такое?
   - Это он в меня бросил.
   Софи взглянула на острые, как стилеты, концы вил и содрогнулась.
   - Слава богу, что он промахнулся!
   - Хм... - Я разглядывал  две  небольшие  дырки  на  боку  анорака.  Потом
медленно расстегнул его и сунул руку за пазуху.
   - Он ведь промахнулся, да? - Софи внезапно обеспокоилась.
   - Нет, попал. Интересно, почему я еще жив? Я сказал это  самым  беспечным
тоном, и Софи мне не поверила, но это была правда. Я ощущал боль от  пореза,
по боку ползла липкая струйка крови, но вилы не проникли ни в сердце,  ни  в
легкие. А между тем они были брошены с достаточной  силой,  чтобы  проткнуть
меня насквозь...
   Лицо мое само собой расползлось в дурацкой ухмылке.
   - В чем дело? - спросила Софи.
   - Слава богу, что у меня этот привычный вывих... Вилы попали в бандаж!
 
*** 
 
   К несчастью для  Файндейла,  на  аукционе  зачем-то  присутствовали  двое
полицейских в патрульной машине. Когда полицейские увидели, как  трое  людей
ловят четвертого, они помогли отловить беглеца - чисто  по  привычке.  Когда
подошли  мы  с  Софи,  Файндейл  сидел  в  патрульной  машине  с  одним   из
полицейских, а другой слушал трех свидетелей, утверждавших, что если  Джонас
Дерхем сейчас не при смерти, то только благодаря им.
   Я не стал с ними спорить.
   Софи, не теряя своего обычного  самообладания,  рассказала  им  о  вилах,
полицейский заглянул мне под анорак и велел зайти к врачу, а потом явиться в
участок для дачи показаний. Я подумал, что повторится  тогдашняя  история  с
Керри. Вряд ли полицейские так легко поверят, что  один  и  тот  же  человек
дважды в течение полутора месяцев подвергся  нападению  в  одном  и  том  же
месте.
   В ближайшем травмпункте выяснилось, что повреждения ограничились  длинным
порезом на ребрах. Доктор, девушка, которой не было еще тридцати,  прозаично
промыла рану и сказала, что десять дней тому назад ее вызывали к работнику с
фермы, который пропорол себе вилами ногу насквозь.  ?Вместе  с  сапогом?,  -
добавила она.
   Я расхохотался. Девушка сказала, что не видит  в  этом  ничего  смешного.
Ноги у нее были  великолепные,  но  чувства  юмора  никакого.  Впрочем,  мое
веселье тоже поутихло, когда она показала мне пряжку моего бандажа,  который
она сняла, чтобы добраться до пореза. Пряжка была сильно погнута, и  на  ней
четко виднелся след зубца вил.
   - Один зубец попал в пряжку. Другой попал в  вас,  но  соскользнул  вдоль
ребра. Я бы сказала, что вам удивительно повезло.
   - Да, пожалуй, - скромно согласился я.
   Она залепила порез пластырем, сделала пару уколов от заражения,  а  денег
не взяла.
   - Нам платит министерство здравоохранения, - сказала  она  столь  сурово,
словно предлагать деньги аморально. И протянула мне бандаж. - А почему вы не
сделаете себе операцию?
   - Времени нет... А потом, у меня аллергия на больницы.
   Она окинула взглядом мою голую грудь и руки.
   - Но вам ведь  уже  приходилось  бывать  в  больницах.  У  вас  несколько
переломов...
   - Было дело, - согласился я.
   Она вдруг позволила себе чуть заметно улыбнуться.
   - А, теперь я вас узнала! Я вас видела по телевизору. Я  однажды  ставила
на вашу лошадь в Большом национальном, когда была еще  студенткой.  Выиграла
шесть фунтов и купила на них книгу о заболеваниях крови.
   - Рад был помочь, - сказал я.
   - Я бы на вашем месте пару недель походила без бандажа, - сказала она.  -
А то он будет бередить рану.
   - Хорошо.
   Я поблагодарил девушку-доктора, оделся, забрал из  приемной  Софи,  и  мы
поехали в полицейский  участок.  Софи  снова  попросили  подождать.  Она  со
вздохом уселась на предложенный ей стул и спросила, надолго ли я.
   - Возьми мою машину, - виновато сказал я. - Пройдись  по  магазинам.  Или
погуляй в Виндзорском парке.
   Софи обдумала эту мысль и повеселела.
   - Я вернусь через час.
   Полицейские собрались меня допрашивать, но я попросил  разрешения  сперва
поговорить с Файндейлом.
   - Поговорить?! Ну.., ни один закон этого не запрещает. Обвинение ему  еще
не предъявлено...
   Однако полицейские с сомнением покачали головами.
   - Он, знаете ли, очень агрессивен... Вы уверены, что вам это нужно?
   - Конечно!
   Они пожали плечами.
   - Тогда вам сюда.
   Файндейл был в маленькой, голой допросной. Стол, два деревянных стула,  и
все. Но Файндейл не сидел  на  стуле,  а  стоял  посреди  комнаты,  стараясь
держаться подальше от стен. Он все еще дрожал,  точно  натянутая  струна,  и
левое нижнее веко у него судорожно подергивалось.
   Комната, стены которой до плеча  были  выкрашены  коричневой,  а  выше  -
кремовой краской, была без окон и  освещалась  электрической  лампочкой.  На
стуле у самой двери сидел бесстрастный молодой полисмен. Я  попросил  его  и
других оставить нас с Файндейлом наедине.
   - Мне, блин, с тобой говорить не о чем! - громко провозгласил Файндейл.
   Полицейские сказали, что это неблагоразумно с моей стороны,  но  в  конце
концов пожали плечами и удалились.
   - Садись, - сказал я, взяв один из стульев, стоявших у стола, и указав на
другой.
   - Не хочу!
   - Не хочешь - как хочешь.
   Я достал сигареты и закурил. Рак легких, конечно,  штука  неприятная,  но
все же курить иногда полезно. Это успокаивает. Я глубоко затянулся.
   Файндейл принялся расхаживать взад-вперед резкими короткими шажками.
   - Я же говорил, что убью тебя!
   - Но не получилось. Тебе повезло. Он замер, как вкопанный.
   - Что ты сказал?
   - Если бы ты меня убил - сел бы лет на десять.
   - Оно того стоило! - Он снова принялся расхаживать взад-вперед.
   - Я вижу, Вик нашел себе другого помощника, - заметил я.
   Файндейл схватил стул и швырнул его в стену.
   Дверь немедленно открылась, и в комнату вбежал молодой полисмен.
   - Подождите, пожалуйста, - сказал я. - Мы только-только начали.
   Полисмен нерешительно посмотрел на Файндейла, на валяющийся стул, на меня
- я спокойно продолжал курить - и наконец решил, что, пожалуй,  можно  снова
оставить нас наедине. Дверь за ним бесшумно закрылась.
   - По-моему, Вик подложил тебе свинью, - сказал я. Файндейл остановился  у
меня за спиной. Мне стало сильно не по себе. Я еще раз затянулся и  заставил
себя не оборачиваться.
   - Втянул тебя в неприятности, а потом бросил.
   - Это ты меня втянул в неприятности! - глухо прорычал Файндейл.
   Я знал, что мое напряжение может передаться ему и завести его еще больше,
но  для  того,  чтобы  расслабиться,  когда  он  стоял  у  меня  за  спиной,
потребовалось немалое усилие воли. Я старался говорить медленно,  задумчиво,
убедительно, но во рту у меня было сухо, как в пустыне Невада.
   - Вик начал все это, - говорил я. - Вик и ты. Теперь Вик работает с Ронни
Нортом. Мы с тобой оба пострадали из-за Вика...
   Файндейл внезапно снова появился в  моем  поле  зрения.  В  электрическом
свете его огненно-рыжие волосы казались совершенно апельсиновыми. Его  глаза
то вспыхивали маниакальным огнем, когда  в  них  отражался  свет  лампы,  то
прятались в тени, когда Файндейл опускал голову. Мне снова вспомнилось,  как
Софи сравнила его с кипящим котлом. Похоже, сейчас он был  ближе  к  взрыву,
чем когда бы то ни было.
   - Сигарету хочешь? - предложил я.
   - Чтоб ты сдох!
   Нет, сейчас, когда я мог его видеть, мне было куда спокойнее.
   - Что ты сказал полицейским? - спросил я.
   - Ни черта я им не сказал!
   - Они тебя уже допрашивали?
   - Нет.
   - Хорошо, - сказал я. - Это сильно упрощает дело.
   - Что ты имеешь  в  виду,  черт  побери?  Каждое  его  движение  выдавало
владевшее им напряжение  и  агрессивность.  Мышцы  Файндейла  подергивались,
словно через него пропускали электрические разряды.
   - Что тебя злит больше всего? - спросил я.
   - Больше всего? - заорал Файндейл. - Больше всего меня злит, бля, что  ты
жив и здоров, как огурчик!
   Я хотел убить тебя! Убить!!!
   Он остановился, словно не в силах выразить то, что имел в виду. Но я  его
прекрасно понял. В своем стремлении отомстить мне  он  дошел  до  того,  что
утратил способность рассуждать разумно. Он видел только, что  я  сижу  перед
ним живой и здоровый, а значит, все было впустую. Видимо, ему было  отчаянно
необходимо убедиться, что его поступок не был абсолютно безуспешным. Я  снял
куртку и объяснил  насчет  бандажа  и  пряжки,  которая  спасла  мне  жизнь.
Расстегнул рубашку, показал пластырь, объяснил, что там под ним.
   - Болит, зараза!  -  честно  признался  я.  Файндейл  прекратил  метаться
взад-вперед и заглянул мне в глаза.
   - Болит?
   - Да.
   Он потрогал мой бок. Я поморщился.
   Он отступил назад, подобрал стул, который швырнул об стенку, поставил его
у другого конца стола и уселся напротив  меня.  Потянулся  за  сигаретами  и
зажигалкой, которые я оставил на столе, и  закурил.  Руки  у  него  все  еще
тряслись от напряжения.
   Я оставил рубашку расстегнутой  и  навыпуск.  Файндейл  курил,  судорожно
затягиваясь, то и дело поглядывая на полоску пластыря и снова отводя  глаза.
Похоже, это удовлетворило его. Вернуло ему уверенность в себе.
   Утешило. Файндейл выкурил всю сигарету  молча,  но  дергаться  постепенно
перестал, и, когда бросил окурок на пол и раздавил его  ногой,  он  выглядел
куда более нормальным.
   - Я хочу заключить с тобой сделку, - сказал я.