победить, поэтому  он
пошел сделать на нее небольшую ставку в тотализатор.
   Мудрый шаг. Кобыла выиграла. Арне сиял и все время повторял, я  же,  мол,
говорил, когда гнедая выходит на старт капризничая, то всегда побеждает.  ?А
вообще, эта кобыла послушная??  -  спросил  я,  и  Арне  уверил,  что  очень
послушная, но, когда у нее ?женские дела?, сладу с ней нет.  Мы  посмотрели,
как ее расседлывали на площадке для победителей и как  Гуннар  Холт  и  Свен
Ванген, будто в танце, отскакивали от нее.
   Я сказал Арне, что хотел бы встретиться со Свеном  Вангеном,  потому  что
Боб в последний день победил на его лошади. Арне  неодобрительно  отнесся  к
моим словам, и я спросил почему.
   - Не люблю его. - Арне презрительно скривил губы. - Вот почему.
   - А чем он тебе не нравится?
   - Слишком много денег, - осуждающе проговорил Арне. - Он ведет себя  так,
будто каждый должен стоять на коленях, разговаривая с ним. Сам он ничего  не
сделал. Деньги у него от отца. Отец был богатым человеком. Слишком богатым.
   - Что значит слишком богатым?
   Арне вскинул брови, показывая,  что  для  него  очевидна  бессмысленность
такого вопроса, потому что быть очень богатым аморально.
   - Он был миллионером.
   - В Норвегии нет миллионеров?
   - Очень мало. Они непопулярны.
   Но все же я убедил Арне представить меня непопулярному Свену Вангену, чей
отец заработал миллион, владея кораблями, и тотчас же понял,  почему  Ванген
не нравился Арне.
   Хотя, по-видимому, он был всего  дюйма  на  два  выше  меня,  но  смотрел
свысока, будто забравшись на крышу. И в этом выражалась не просто  случайная
манера, а выпячивание собственной значимости.  Думаю,  что  ему  не  было  и
тридцати, но, уже полный и рыхлый, он использовал  чрезмерный  вес  как  еще
один  показатель  своей  важности.  Мне  тоже  не  понравились  его  манеры,
маленький рот и недружелюбное выражение янтарных глаз, но особенно его жена,
которая выглядела  так,  точно  могла  обогнать  корпуса  на  два  кобылу  с
непредсказуемым характером.
   Арне представил меня, и Свен Ванген не  увидел  смысла  в  том,  чтобы  я
приехал к нему и задавал вопросы. Его густые ржаво-русые волосы свисали  над
ушами, а маленькая плоская кепка делала большую голову еще больше.
   Я возразил, что, насколько мне  известно,  он  член  Скакового  комитета,
пригласившего меня приехать и провести расследование.
   - Ларе Бальтзерсен попросил вас, - резко бросил он. - Я был против. И  во
вторник сказал, что я против.
   - Чем скорее я получу ответы на вопросы, - объяснил я, - тем скорее уеду.
Но не раньше.
   - Чего вы хотите? - Он смотрел на меня с неприязнью.
   - Полчаса в вашем доме. В любое подходящее для вас  время,  кроме  второй
половины дня завтра.
   Он раздраженно назначил встречу на воскресное утро. Его элегантная  худая
жена демонстративно зевнула, они оба повернулись и ушли, совсем не  заботясь
о вежливости.
   - Поняли, что я имел в виду? - спросил Арне.
   - Да, вот уж действительно. Очень необычно, вы не находите?
   - Необычно?
   - Богатые обычно не ведут себя так.
   - Ты знаешь так много  богатых  людей?  -  В  вопросе  Арне  явно  звучал
сарказм.
   - Я  встречаюсь  с  ними  каждый  день.  Они  владеют  лошадьми,  которые
участвуют в скачках.
   Арне признал, что не все богатые обязательно чудовища, и  ушел  по  своим
служебным делам. Я отправился искать Падди О'Флагерти и нашел его  во  время
пятиминутного перерыва между двумя заездами.
   - Коричневый конверт с порнографией? - повторил  он.  -  Боб  никогда  не
говорил мне об этом. - Он усмехнулся, и вдруг неясное воспоминание вынырнуло
на поверхность. - Постойте, я соврал. Тогда летом он  говорил,  что  ухватил
лакомый кусочек, понимаете? Боб всегда  придумывал,  как  заработать  легкие
деньги. Такой он был. И вот в тот день он мне вот так  подмигнул  и  показал
уголок конверта в своем саквояже. Он  сказал,  что  там  такое,  что  волосы
встанут дыбом. Ну, я говорю: покажи, а он говорит конверт так  заклеен,  что
не открыть, а то останутся следы. Вот интересно,  а  ведь  я  только  сейчас
вспомнил.
   - Когда Боб приезжал в последний раз,  он  ничего  не  говорил,  дескать,
опять привез конверт?
   - Нет, ни слова. - Падди покачал головой.
   - Из аэропорта он приехал прямо сюда? - спросил я, немного подумав.  -  К
примеру, он приехал вовремя?
   - Вот что я вам сейчас скажу. Нет. - Падди сдвинул брови,  сосредоточенно
вспоминая. - Он опоздал. Я даже подумал, что он пропустил самолет и  приедет
утром. Но потом подкатило такси, и он тут как тут. Сияющий.  Он  в  самолете
купил бутылку бренди, и, уверяю вас, в  ней  немного  оставалось,  когда  мы
пошли спать.
   - О чем вы говорили?
   - Боже ж мой, разве я помню. Столько времени прошло.
   - Вы, должно быть, часто вспоминаете ту ночь?
   - Ладно, подумаю. - Он вздохнул, наверное, проклиная  мою  настойчивость,
но попытался вспомнить. - О лошадях,  конечно.  Мы  болтали  о  лошадях.  Не
помню, чтобы он объяснил свое опоздание или чего-то такое... Точно, я  тогда
подумал, что опоздал самолет. Вот и все.
   - Я проверю, - заметил я.
   - Постойте, есть еще одна вещь, которую он сказал... Позже, когда мы  уже
набрались до бровей, тут-то он и брякнул: ?Падди,  кажется,  я  засветился?.
Да, так он и сказал. ?Падди, кажется, я засветился?. Ну, я  спросил,  о  чем
это он, а Боб не ответил.
   - Вы настойчиво спрашивали?
   - Настойчиво? Боже ж ты мой, конечно, нет. Ох-хо-хох... Боб прижал  палец
к губам и покачал головой. Понимаете, он был какой-то будто связанный. Ну, я
тоже прижал палец к губам и покачал головой. В тот вечер  он  вроде  как  бы
чувствовал какую-то опасность, понимаете?
   Я понимал. Чудо, что Падди вообще вспомнил тот вечер.
 
*** 
 
   День иноходью приближался к вечеру. Лошадь, что тренировал  Гуннар  Холт,
выиграла стипль-чез: жеребец Пера Бьорна Сэндвика, Уайтфаер, пришел  первым,
что разозлило Рольфа Торпа, скакун которого занял второе место. Пера  Бьорна
не было на соревнованиях, он вообще редко приезжал по четвергам, потому  что
его отлучки подавали бы плохой пример сотрудникам.
   Об этом мне тоном, выражающим полное понимание и одобрение, сообщил  Ларе
Бальтзерсен. Самому Бальтзерсену приходится уезжать с работы, потому что  он
председатель, и служащие понимают, что это его долг. Он вынужден  всю  жизнь
играть роль прогульщика,  потому  что  обязан  видеть,  как  стартер  махнет
флагом. Я считал такие благородные правила немного обременительными,  но  он
восхищался ими.
   Ларе и я пересекли скаковую дорожку, поднялись на  башню  и  смотрели  на
пруд внизу. От легкого бриза по поверхности шла рябь, и он теперь не казался
таким мирным, как в первый раз, когда я увидел его. Сейчас он был  такой  же
мутный и грязный, как в тот день, когда нашли мертвое тело.  Лебеди  и  утки
исчезли.
   - Скоро наступят морозы, - заметил Ларе Бальтзерсен,  -  и  снег  покроет
ипподром на три-четыре месяца.
   - Сегодня похороны Боба Шермана, - сказал я. - В Англии.
   - Мы послали соболезнующее письмо миссис Шерман, - кивнул он.
   - И чек, - добавил я, потому что его имя тоже было в Эммином  списке.  Он
чуть махнул рукой, мол, не  стоит  об  этом  упоминать,  но,  по-моему,  был
искренне доволен, когда я рассказал, как высоко Эмма оценила их доброту.
   - Боюсь, что мы не очень по-доброму относились  к  ней,  когда  она  была
здесь. Миссис Шерман так настойчиво  требовала  найти  мужа.  Но,  вероятно,
отчасти благодаря ее  настойчивости  мы  попросили  вас  приехать.  В  любом
случае, я рад, что у нее  не  осталось  горечи  от  того,  как  мы  пытались
избежать ее бесконечных вопросов. У нее есть право упрекать нас.
   - Она не такой человек.
   - Вы хорошо ее знаете? - Он остановился и посмотрел на меня.
   - С тех пор, как началась эта история.
   - Сожалею, что мы так относились к ней, - продолжал он. - Я часто об этом
думаю. Послать деньги - еще не значит искупить вину.
   Я согласился с ним и не стал утешать. Он  печально  смотрел  вдаль,  куда
уходили  скаковые  дорожки.  Может,  больная  совесть  и   подтолкнула   его
пригласить меня приехать второй раз.
   После следующего заезда мы вместе пошли в весовую.
   - Вы были в служебной комнате в тот момент, когда  Боб  Шерман  всунул  в
дверь голову и мог увидеть мешки с деньгами, лежавшие на полу, - сказал я.
   - Правильно, - согласился Ларе.
   - Хорошо... Какой был вопрос?
   - Какой вопрос? - Он озадаченно взглянул на меня.
   - Присутствовавшие в комнате утверждали в полиции одно  и  тоже.  Вы  все
заявили: ?Боб Шерман заглянул  в  дверь  и  задал  вопрос?.  Так  какой  был
вопрос?
   - Разве это имеет отношение к его исчезновению?  -  Бальтзерсен  выглядел
искренне удивленным.
   - Какой был вопрос?
   - Не помню. Уверяю вас, совершенно пустяковый, иначе, безусловно, мы бы в
полиции сказали о нем.
   К нам присоединился Арне,  и  Ларе  спросил  у  него,  не  помнит  ли  он
случайно, чего хотел Боб, когда всунул голову. Арне тоже страшно удивился  и
ответил, что не имеет ни малейшего представления, к тому же он был занят  и,
вероятно, даже и не слышал слов Боба. И тут директор ипподрома  сказал,  что
попытается вспомнить, ведь именно он и ответил на вопрос Боба.
   - Та-а-к, дайте подумать. - Директор сдвинул  брови.  -  Шерман  вошел..,
нет, только всунул голову и плечи,  посмотрел  вниз  на  мешки  с  деньгами,
которые лежали прямо перед ним. Я помню картину очень  хорошо  и  в  полиции
говорил об этом. Но вопрос.., нет, не помню, ерунду какую-то.
   - Скажите мне, если вспомните, - пожал я плечами.
   Он пообещал, но уверял, что вряд ли сможет вспомнить, однако  час  спустя
директор ипподрома нашел меня.
   - Боб Шерман спросил, уехал ли уже Миккель Сэндвик домой,  и  я  ответил,
что не знаю.
   - О-о-о!
   - Ну мы же говорили вам, что ничего важного, - засмеялся он.
   - И были правы, - огорченно вздохнул я. - Но вдруг...
   В конце дня Ларе привел меня в свой кабинет и вручил копии дела,  которое
полиция завела по случаю убийства Роберта Шермана. Ларе стоял возле большого
камина,  подтянутая  значительная  фигура  в  теплом  темно-синем  пальто  с
каракулевой шапкой в руках.
   - Сегодня холодно, - заметил он;
   У меня мелькнула мысль, что его я знаю лучше, чем любого, кого встречал в
Норвегии, но все равно спросил:
   - Могу ли я встретиться с вами в вашем офисе? Он  слышал  о  том,  что  я
назначаю встречи всем, кто знал Боба Шермана, и сухо улыбнулся, поняв, что и
он включен в этот список.
   - Если вам удобно, в субботу. Я буду в офисе до двенадцати.
 
*** 
 
   Отклонив настойчивое приглашение Арне пообедать с ним и Кари, я рано поел
в ?Гранд-отеле?  и  поднялся  к  себе  в  номер,  чтобы  изучить  полученные
документы. Полиция очень старалась, но, как и говорил  Ларе,  результат  был
нулевой.
   Длинное и чрезмерно подробное заключение о вскрытии,  полное  медицинских
терминов, которое я понял едва ли  наполовину,  заканчивалось  выводом,  что
причиной смерти послужили три частично  совпадающие  травмы  черепа.  Жертва
немедленно потеряла  сознание,  смерть  наступила  несколько  минут  спустя.
Точный интервал не может быть определен. Погружение в воду последовало после
смерти.
   Нейлоновая веревка, найденная на теле, также  была  исследована  дюйм  за
дюймом, и анализ показал, что она принадлежит к партии,  выпущенной  прошлой
весной и закупленной летом магазинчиками и корабельными  лавками  в  Большом
Осло.
   Как показал анализ, нейлоновая веревка, найденная на  цементном  блоке  в
пруду ипподрома, принадлежит к той же партии.
   Сам   цементный   блок   представлял   собой   разновидность    балласта,
используемого для строительства дамб.  Эта  разновидность  настолько  широко
распространена, что никто из подрядчиков, занимающихся таким строительством,
не мог вспомнить, отмечалась ли кража одного из блоков.  Составитель  отчета
добавил и свое личное мнение, дескать, какой же подрядчик способен  заметить
кражу одного блока из сотен.
   Тщательное обследование показало, что никто не видел и не слышал никакого
движения вокруг пруда ни в ту ночь, когда покойный  исчез,  ни  в  ту  ночь,
когда его тело вытащили из воды. Ночной сторож подтвердил, что на территорию
ипподрома посторонние в эти две ночи, как и во все остальные, не  проникали.
В деле я нашел список предметов, обнаруженных в  карманах  и  саквояже  Боба
Шермана. Пижама, часы, ключи - все, что и  должно  быть.  Меня  интересовали
бумаги, но они после месячного пребывания в воде,  конечно,  превратились  в
окаменевший комок.
   Следствие идентифицировало паспорт  и  авиабилет.  Денежные  купюры  были
только английские, пятнадцать фунтов стерлингов. Никаких  норвежских  денег,
не говоря уже о пяти брезентовых мешках.
   В отчете не упоминалось  ни  о  каких  документах  или  комках  размокшей
бумаги, обнаруженных в саквояже. И ни о каких фотографиях,  хотя  фотобумага
лучше сохраняется под водой, чем любая другая.
   Я дважды перечитал все листы дела, заведенного полицией, и  понял  только
одно: Боба Шермана три раза ударили по голове, потом привязали к  цементному
блоку и утопили в пруду. Кто - неизвестно.
   Я вытащил из несессера нож и положил его возле настольной лампы, и  сразу
же заныл шов на груди. Почему, с  раздражением  подумал  я,  все  раны  ноют
только по ночам?
   Впрочем, это хорошо, потому  что  напомнило  мне,  что  нельзя  доверчиво
входить в любой номер отеля или брать первое же подъехавшее такси. Если  это
могло случиться в Лондоне, то чем безопаснее Осло?
   Я иронически улыбнулся своей мнительности: скоро буду, совсем  как  Арне,
оглядываться и испуганно моргать.
   Но у того, кому принадлежал этот нож, могло быть еще много ножей.
 
Глава 11 
 
   Утром я принес в полицию нож и рассказал, как он попал ко  мне.  Дело  об
убийстве Боба Шермана вел тот же офицер, который наблюдал  за  прочесыванием
дна пруда. Он смотрел на меня со странной смесью страха и удивления.
   - Мы постараемся выяснить, если вы просите. Но  такой  нож  не  редкость.
Здесь много подобных ножей. По-английски эти слова на лезвии - ?Norsk  Stal?
- означают просто ?Норвежская сталь?.
   Фамилия офицера была Лунд, а весь его вид говорил о  том,  что  он  очень
давно служит в полиции: осторожный, наблюдательный, дружелюбный, сдержанный.
Мне всегда казалось, что многие  полицейские  чувствуют  себя  непринужденно
только  с  преступниками.  И  отставные  полицейские,  которые  работали   в
следственном отделе Жокейского клуба, говорили о мелких мошенниках с большей
теплотой, чем об остальной публике.
   Обязанные  ловить  преступников,  полицейские  часто   восхищаются   ими,
используют их жаргон. Опыт убедил меня, что если незнакомые  друг  с  другом
полицейский и мошенник встретятся на каком-нибудь  сборище,  то  безошибочно
определят, кто из них чем занимается. И если им  доведется  минуту  или  две
поболтать вдвоем, то  стражу  порядка  и  нарушителю  порядка  вместе  будет
хорошо. Этот факт, который  вызвал  бы  скандал  в  прессе,  объясняется,  в
частности, и тем, что каждый из них радуется моменту отдыха, когда  не  надо
быть начеку.
   Лунд обращался  со  мной  со  скрупулезной  предупредительностью,  как  с
временным коллегой. Я тепло  поблагодарил  его  за  разрешение  использовать
отчеты полиции, и он заверил, что я могу в любую минуту рассчитывать на  его
помощь.
   Я сказал, что мне нужна машина с водителем, которому можно доверять, и не
порекомендует ли он кого.
   Лунд разглядывал нож, лежавший перед ним на столе.
   - Полицейскую машину я не могу вам предоставить. -  Немного  подумав,  он
снял трубку и что-то приказал по-норвежски, потом просто сидел и ждал.  -  Я
хочу попросить брата, чтобы он возил вас, - пояснил Лунд. - Он писатель,  но
его книги дают мало денег. Он рад будет немного заработать и к тому же любит
водить машину.
   Раздался телефонный звонок, и Лунд, очевидно, объяснил свое  предложение,
которое писатель принял, потому что Лунд спросил, когда бы я хотел начать.
   - Сейчас, - ответил я. - Хорошо бы он сразу приехал сюда.
   Лунд передал мои слова и положил трубку.
   - Брат приедет через полчаса. Он хорошо говорит по-английски, потому  что
работал в Англии, и будет полезен вам.
   Я провел полчаса, разглядывая  фотографии  преступников  из  полицейского
досье, но моего лондонского визитера среди них не было.
 
*** 
 
   Брат  Лунда  Эрик  оказался  просто  кладом.  Высоченный   богатырь   лет
пятидесяти пяти с лохматыми, светлыми волосами  в  старой  потерявшей  форму
куртке встретил меня чуть  заметной  рассеянной  улыбкой.  Он,  не  скрывая,
презирал любую организованность и, как я вскоре открыл,  водил  машину  так,
будто уличного движения не существовало.
   Мы обошли  здание  полиции,  и  за  углом  нас  ждал  маленький  кремовый
?Вольво?. Вмятины и царапины на его  кузове  свидетельствовали  о  долгой  и
отважной службе, и крышка багажника была прикручена проволокой.  Когда  Эрик
открыл дверь, я обнаружил, что большую часть машины занимает  очень  крупный
датский дог.
   - Один, ложись, - приказал Эрик, но огромный дог не понимал  по-английски
и продолжал стоять, слюнявя мордой мне шею.
   - Куда теперь? - спросил Эрик. Английский у него  оказался  великолепным,
как и говорил брат. Он устроился на месте водителя и с ожиданием смотрел  на
меня.
   - Что вам сказал брат? - спросил в свою очередь я.
   - Объехать здание вокруг и посмотреть, не висит ли кто на  хвосте.  -  Он
говорил таким тоном, будто Лунд просил его не опоздать на поезд.
   - Какая же профессия вам больше по душе? - Я с  любопытством  разглядывал
норвежского писателя.
   - Вождение, бокс и сочинение сказок, которые не читают в школе.
   Глубокие морщины окружали глаза, но  вокруг  рта  и  на  подбородке  кожа
осталась почти гладкой: следствие  характера.  Эрик,  видимо,  больше  любил
смеяться, чем злиться. В течение следующих нескольких  дней  я  понял,  что,
если бы не его высоко развитое  чувство  смешного,  он  стал  бы  фанатичным
коммунистом. Брат Лунда придерживался леворадикальных взглядов, но  приходил
в отчаяние от полного отсутствия юмора у своих единомышленников. В молодости
он вел колонки слухов в газетах, два года  провел  на  Флит-стрит  (в  нашей
лондонской газетной Мекке) и столько рассказал  о  людях,  к  которым  возил
меня, сколько бы я не накопал и за шесть недель.
   - Пер Бьорн Сэндвик? - повторил он, когда я назвал нашу  первую  цель.  -
Опорный столб нефтяных полей?
   - Наверно.
   Он перестроился, не обращая внимания на другие машины. Я открыл было рот,
но тут же закрыл его. Ведь брат доверил ему мою жизнь, и мне остается только
не вмешиваться и не дергаться. На двух колесах срезая  углы  на  волосок  от
фонарных столбов, со страшным  скрежетом,  но  невредимые,  мы  добрались  к
главному офису ?Норск ойл импорте?. Дог  облизывал  свою  огромную  морду  и
казался абсолютно неподвижным.
   - Тут,  -  Эрик  показал  на  впечатляющие  двойные  ворота,  ведущие  во
внутренний двор. - Как войдете, налево, большой подъезд с колоннами.
   - Вы знаете эту компанию?
   - Я знаю в Осло почти все, - кивнул он. - И почти всех. - Вот тут Эрик  и
сказал о том, что работал в газетах.
   - Тогда расскажите о Пере Бьорне.
   - Он добродетельный, скучающий, потому развлекает себя большим  бизнесом,
- улыбнулся Эрик. - Он привык командовать во время войны. Когда мы все  были
молодыми, Сэндвик считался главным борцом с нацистами, великим изобретателем
акций и саботажа. Но годы прошли, и  он  затвердел  в  унылую  глыбу,  будто
вулканическая лава вылилась и превратилась в сухую серую пемзу.
   - Но какой-то огонь остался, если он стал  главой  нефтяной  компании,  -
возразил я.
   Эрик раздул ноздри, сдерживая смех.
   -  Все  нефтяные  компании  в  Норвегии  связаны   по   рукам   и   ногам
правительственными установлениями.