записал  я  в  дневнике-календаре  и
пообещал встретиться с ним на скачках.
   - Кстати, - добавил я, -  помните,  я  говорил  вам,  что  люди,  которые
ворвались в дом Шермана, искали бумаги. Миссис Шерман сейчас вспомнила,  что
у Боба было поручение отвезти в Норвегию конверт, в котором, как он  считал,
находилась  порнография.  Кто-нибудь  упоминал  во  время   предварительного
расследования в разговоре с вами или в полиции, или Арне о том,  что  Шерман
привез конверт или должен был кому-то его отдать?
   Бальтзерсен неожиданно надолго замолчал и наконец с сомнением проговорил:
   - Порнография? Понимаю. - Он  опять  помолчал.  -  Пожалуйста,  объясните
немного.
   - Если пакет достиг получателя, - начал я, - тогда в доме Шермана  искали
что-то другое. И я перестал бы гадать, что это за картинки, и начал бы поиск
в другом направлении.
   - Ja, понимаю. - Он прокашлялся. - Я не слыхал  о  таком  пакете,  но  не
исключено, что Арне или полиция знают. Я спрошу.  Но,  разумеется,  вы  сами
понимаете, очень не похоже, чтобы кому-то пришло в голову  тайно  ввозить  в
эту страну порнографию.
   - Может, какую-то особенную, - заметил я, закончив на этом разговор.
 
*** 
 
   Весь вторник и утро среды я провел в суде, давая показания против  одного
мошенника из страховой компании, который, в частности, с мрачной жестокостью
убивал лошадей. Вторую половину дня в среду я просидел в  офисе,  занимаясь,
подобно многорукому Шиве, сразу шестью делами. Расследование  убийства  Боба
Шермана на неделю отрывало меня от основной работы, а  времени  и  без  того
всегда в обрез, и, запирая в семь вечера  кабинет,  я  ругал  себя,  что  не
отложил поездку в Норвегию хотя бы до понедельника.
   Я шел домой, мечтая о ванне и об ужине, и,  вспомнив  о  большой  бутылке
виски у себя в баре, направился в ближайшее кафе за бифштексом. Потом  очень
осторожно закрыл дверь парадного, чтобы она не  хлопнула,  тихо  переставляя
ноги, поднялся по покрытой ковром лестнице, беззвучно  отпер  свою  дверь  и
включил свет. И в этот момент распорядок дня вышел из расписания.
   Я услышал, вернее, почувствовал, наверно, включился инстинкт, за спиной в
воздухе - опасность. Ничего  определенного,  никаких  звуков,  движения.  Но
несомненная угроза.
   Все эти полезные первобытные ощущения пронеслись  раньше,  чем  заработал
разум и скомандовал, что делать. И я  уже  повернулся  лицом  к  лестнице  и
закрывал свою дверь, когда на меня бросился мужчина с ножом  и  очень  умело
чуть не отправил на кладбище.
   У него  не  было  ни  рыжих  волос,  ни  желтых  злых  орлиных  глаз,  ни
норвежского свитера. У него были  резиновые  перчатки,  крепкое  мускулистое
тело, неколебимая решимость и очень острое лезвие.
   Удар, который должен был  отправить  меня  к  праотцам,  прорезал  весьма
приличный ирландский твид, голубую рубашку под ним и несколько дюймов кожи у
меня на груди.
   Он удивился, увидев свою неудачу, и  решил  повторить  попытку.  Оттеснив
меня в глубь прихожей, он вошел в квартиру и занес нож для второго удара.  А
я пятился через маленький холл в гостиную,  не  в  силах  оторвать  глаз  от
сверкающего лезвия, чтобы найти какой-нибудь хозяйственный предмет и  кинуть
в него.
   Мне вовремя удалось  отскочить  в  сторону,  поэтому  нож  довольно  вяло
проскользил чуть выше диафрагмы и прорезал пиджак еще в одном месте, зато  я
близко увидел сузившиеся глаза убийцы.
   Следующий удар он попытался нанести в  прыжке,  так,  чтобы  острие  ножа
поддело жертву снизу вверх. Я бросился ему навстречу, зацепился за  ковер  и
упал на спину, и тут моя рука  нащупала  основание  массивного  светильника,
стоявшего на полу. Дикий рывок, и я швырнул в  него  лампу  как  раз  в  тот
момент, когда ему казалось, что наконец-то он достал меня. Лампа со страшным
грохотом стукнулась об него и полетела на пол, и, пока он приходил в себя, я
обеими руками обхватил запястье руки, в которой был нож. И обнаружил, что  у
него мускулы похожи на камни и, к  несчастью,  он  обеими  руками  действует
более-менее с одинаковой силой.
   Со скоростью молнии он перекинул нож из правой руки в левую, и я  избежал
завершающего удара только каким-то заячьим прыжком за кресло, используя  его
правую руку как рычаг. Нож врезался в подушку, и перья полетели вверх, будто
снежинки.
   Я бросил в него портсигар и промахнулся, швырнул вазу, она  ударила  его,
но это не произвело никакого впечатления. Пока я использовал кресло как щит,
он не мог дотянуться до меня. Но и не было шанса, минуя  его,  выскочить  во
все еще открытую дверь на лестницу.
   У меня за спиной на  широкой  полке  стоял  портативный  телевизор.  Если
попаду, то, может быть, успею проскочить на лестницу. А может... Не  спуская
глаз с ножа, я нащупал рукой кнопку и включил громкость на максимум.
   Начавшийся страшный шум просто ошеломил его, и  это  дало  мне  маленький
шанс. Я резко двинул вперед  кресло  и  ударил  его  по  ногам.  Он  потерял
равновесие и весь изогнулся, пытаясь устоять на ногах, но  все  же  упал  на
одно колено. Он быстро выпрямился и уже вставал, когда я  снова  ударил  его
креслом. Но мой успех был очень недолог. Он перекатился на  спину  и,  будто
кошка, снова вспрыгнул на ноги, прежде чем я успел двинуть тяжелое кресло  и
еще раз сбить его.
   До сих пор он не сказал ни слова, а теперь если что и говорил,  то  я  не
слышал. Телевизор буквально вибрировал от силы  звука,  с  какой  поп-звезда
развлекала нас. Если этот грохот не приведет сюда всю кавалерию Соединенного
Королевства, тогда уж и не знаю, как ее вызвать.
   Он пришел. Очень сердитый. Готовый выплеснуться, словно гейзер. И  стоял,
оцепенев, в открытых дверях.
   - Вызывайте полицию! - закричал я, но он не услышал. Тогда  я  ударил  по
кнопке. - Вызывайте полицию!  -  снова  закричал  я,  и  мой  голос  странно
отразился от стен в наступившей тишине.
   Человек с ножом оглянулся, чтобы посмотреть,  с  кем  я  разговариваю,  и
отдал себе новый приказ. Он направился к моему соседу  с  первого  этажа.  Я
сделал что-то вроде подката, как в футболе,  бросившись  ему  под  ноги.  Он
споткнулся об мои ботинки и лодыжки и упал  на  бок.  Я  выгнул  ногу  и  по
счастливой удаче пнул его в запястье. Нож выпал из руки,  отлетел  футов  на
десять и упал ближе ко мне, чем к нему. И только в этот момент он решил, что
пора бежать.
   Он вскочил на ноги, первый  раз  нерешительно  посмотрел  на  меня,  чуть
подумал, потом решимость вернулась к нему. Оттолкнув  от  двери  соседа,  он
двумя гигантскими прыжками одолел лестницу, парадная дверь хлопнула  за  ним
так, что закачалось здание, и когда я выглянул в окно, то  в  свете  уличных
фонарей увидел его бегущим, точно олимпиец.
   Тяжело дыша, я смотрел на разгром в гостиной  и  на  своего  спасителя  с
первого этажа.
   - Спасибо, - сказал я.
   Он нерешительно переступил порог гостиной.
   - У вас кровь, - заметил он.
   - Но все-таки я жив.
   Я поднял с пола массивный светильник.
   - Это был грабитель? - спросил он.
   - Убийца, - ответил я. - Налетчик и убийца. Мы разглядывали друг друга, и
оба, несомненно, с профессиональным любопытством, потому что он сказал:
   - Садитесь, у вас шок.
   Я вспомнил, сколько раз сам давал такой совет пострадавшим, и  улыбнулся.
Но сосед был прав, колени у меня дрожали, так что я подчинился и сел.
   Он оглядел комнату, увидел  нож,  все  еще  лежавший  там,  где  упал,  и
спокойно поднял его.
   -  Следует  ли  мне  выполнить  ваши  инструкции  или  они  принципиально
изменились?
   - Гм-м?
   - Вызвать полицию.
   - А-а... Это может немного подождать.
   Сосед кивнул, немного подумал, затем спросил:
   - Если вы простите мой вопрос, почему он пытался убить вас?
   - Он не сказал.
   Фамилия  соседа  была  Стирлинг.  Чарльз  Стирлинг  -  как  написано   на
аккуратной белой карточке рядом с кнопкой его звонка. Он тщательно зачесывал
назад  седеющие  волосы,  и  подвижные  ноздри  придавали  лицу   негодующее
выражение,  когда  он   чувствовал   плохой   запах.   Его   руки   удивляли
исключительной чистотой и прекрасно обработанными ногтями, и  даже  в  таких
странных  обстоятельствах  весь  его  вид  выражал  подчеркнутое   терпение.
Человек, привыкший быть самой яркой личностью в своем кругу, подумал я, и  в
нем есть сила, чтобы заставить других понять это.
   - Вы хотели бы, чтобы он сказал?
   - Это могло бы помочь.
   Он сделал еще шаг в гостиную.
   - Если хотите, я осмотрю рану. Я посмотрел на голубую  рубашку,  она  уже
стала красной, напитавшись кровью.
   - Я хирург,  -  объяснил  он.  -  Ухо,  горло,  нос,  другие  области  по
необходимости.
   - Тогда зашейте, - засмеялся я.
   Он кивнул, спустился к себе и вернулся с небольшим  плоским  кейсом,  где
лежали его инструменты. Сосед использовал не иглы, а скобки. Нож оставил  на
моей коже рану неглубокую, но сильно кровоточащую, как при порезе  во  время
бритья. Когда операция закончилась, осталась тонкая красная полоска, которую
он заклеил пластырем.
   - Вам повезло, - заметил он.
   - Да.
   - И часто вам приходится так? Я имею в виду, бороться за свою жизнь.
   - Очень редко.
   - Мой гонорар за профессиональные услуги  включает  и  несколько  большую
разговорчивость. Я сухо улыбнулся.
   - Хорошо. Почему этот тип напал на меня, не  знаю,  хотя,  наверно,  есть
кто-то, не желающий, чтобы расследовали его проделки.
   - Святые небеса! - Он с любопытством смотрел на меня. - Частный детектив?
Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро?
   - Ничего особенно  романтичного.  Я  работаю  для  Жокейского  клуба,  на
скачках. Большей частью расследую мелкие мошенничества.
   - Это, - он показал рукой на мою грудь, на нож и  на  перья  из  подушки,
летавшие по комнате, - не похоже на мелкое мошенничество.
   Не похоже. И  даже  не  похоже  на  строгое  предупреждение.  Скорее  это
бескомпромиссный и окончательный приговор.
   Я переоделся, и мы пошли в  кафе  поужинать.  Он  попросил  называть  его
Чарльз, и домой мы вернулись друзьями. Когда я поднялся  к  себе  и  немного
привел в порядок квартиру, то вспомнил, что так и не позвонил в полицию.
 
Глава 10 
 
   На следующее утро в одиннадцать двадцать пять я вылетел в Норвегию. Среди
бритвенных приборов в черном кожаном несессере лежал завернутый в полиэтилен
нож. Обычный охотничий нож с двусторонним лезвием, которым снимают  шкуру  и
разделывают тушу. Обе стороны лезвия были заточены,  как  бритва,  и  острие
можно было бы использовать вместо иглы. Профессиональная работа: любитель не
сумел бы так наточить нож с помощью обычного бруска.
   Роговая рукоятка тоже не того сорта, какие продают в  сувенирных  ларьках
для туристов, ее делали, как говорится, по руке владельца. Между рукояткой и
лезвием выступала короткая серебряная полоса, еще один рычаг для пальцев. Но
нигде не было ни крови, ни отпечатков пальцев. На лезвии  ближе  к  рукоятке
виднелись слова:
   "Norsk Stab.
   Его владелец, разумеется, собирался оставить в квартире не нож, а мертвое
тело за закрытой дверью, которое никто бы не  обнаружил  минимум  в  течение
двадцати четырех часов.
   Он не выслеживал меня на улице, он ждал в доме, поднялся по  лестнице  на
этаж выше и терпеливо сидел, пока я не пришел.
   Во время завтрака я обошел трех остальных  жильцов  дома,  спрашивая,  не
видели ли они моего визитера на лестнице и не впускали  ли  его  в  парадную
дверь? Я ждал, что они с неприязнью  встретят  мой  вопрос,  но  они  охотно
пустились в предположения. Один из них сказал, что визитер мог войти,  когда
кто-то из жильцов уходил, и что вряд ли его стали бы останавливать. Никто из
них его не помнил, но жилец с первого этажа объяснил, что в среду  приезжает
машина из прачечной, и визитер мог  войти  вместе  с  посыльным,  когда  тот
привез белье и, оставив его в вестибюле, забрал там же узлы с грязным.
   Во  внешности  визитера  с  ножом  не  было  ничего  подозрительного  или
примечательного. Лицо как лицо, волосы темно-русые, глаза карие.  Возраст  -
лет тридцать. Темно-серые брюки, хорошо  сшитый  синий  пиджак,  похожий  на
морской китель, из-под него выглядывает чистый воротничок  и  даже  галстук.
Вполне внушающий доверие соседям вид. Немного даже слишком официальный.
   Самолет приземлился вовремя, и я взял такси, чтобы ехать на ипподром.  За
две с половиной недели после моего отъезда ничего не изменилось: ни  погода,
ни участники скачек, ни зрители. И в первые же полчаса я увидел все знакомые
лица: Гуннара Холта, Падди О'Флагерти. Пера Бьорна Сэндвика, Рольфа Торпа  и
Ларса Бальтзерсена. Арне весь  просиял,  увидев  меня,  и  пригласил  почаще
приезжать к ним. Я провел с ним почти всю вторую половину  дня,  отчасти  по
собственному выбору, отчасти потому, что Бальтзерсен  как  председатель  был
занят. Арне рассказал, что, хотя он сам лично очень рад видеть меня,  многие
члены комитета возражали против предложения  Бальтзерсена  снова  пригласить
следователя из Англии.
   - Ларе сообщил нам  на  заседании  комитета  во  вторник,  что  ты  точно
пообещал приехать сегодня, и это вызвало шумные споры. Если бы ты их слышал!
Ларе сказал, что комитет оплатит вам дорогу и все  расходы,  как  в  прошлый
раз, и половина стюардов заявили, что непростительно тратить  такие  большие
деньги.
   Он внезапно замолчал, будто решив не повторять то, что в действительности
было сказано.
   - Меня легко было убедить остаться дома, - вздохнул я и подумал:  убедить
словом, а не ножом.
   - Несколько  членов  комитета  рассердились,  что  Ларе  принимает  такие
решения без голосования, мол, он не имеет права.
   - И Ларе?
   Арне пожал плечами.
   - Он хочет, чтобы смерть  Боба  Шермана  получила  объяснение,  остальные
хотят просто забыть.
   - А ты?
   Арне немного поморгал.
   - Понимаешь, для меня бы тоже лучше забыть. И совершенно ясно, почему.  -
Он усмехнулся. - Ларе - председатель комитета, ты главный следователь,  а  я
всего лишь чиновник, отвечающий за  безопасность,  у  которого  из-под  носа
украли деньги.
   Никто тебя не упрекает, - улыбнулся я.
   - Вероятно, упрекают.
   При своей нетерпимости к  ротозейству  я  подумал,  что  они  определенно
должны упрекать, но покачал головой и переменил тему разговора.
   - Ларе говорил тебе о нападении на Эмму Шерман и о том, что она  потеряла
ребенка?
   - Да. Бедная женщина. - В его тоне было больше формальной вежливости, чем
искреннего сочувствия. Наверно, те, кто не видел ее в таком  состоянии,  как
я, не смогут понять, как она страдала. И я сознавал, что  в  основном  из-за
Эммы приехал в Норвегию второй  раз.  Нельзя  позволить,  чтобы  преступник,
нанесший такой вред другому человеческому существу,  остался  безнаказанным.
Как это ни странно, но тот факт, что какие-то люди  убили  Боба  и  пытались
избавиться от меня, был как бы на втором  месте.  Возможно,  удастся  спасти
будущие жертвы. Если не вырвать сорняки вокруг цветочной клумбы, они полонят
весь сад.
   Рольф Торп в плохом настроении ходил взад-вперед. Оказывается, его лошадь
сегодня утром подвернула ногу, а тренер  не  предупредил  его,  что  она  не
сможет участвовать в скачках. Он уехал после обеда из своего офиса, хотя его
присутствие было обязательно, а без него сотрудники  ничего  конструктивного
не достигли.
   Выплеснув возмущение в адрес тренера, он переключился на меня.
   - Я был против вашего приезда и хочу сказать вам об этом сам.  Я  убеждал
комитет, что это напрасная трата денег.
   Когда Эмма получила чек, она показывала мне список норвежских  владельцев
лошадей, которые внесли деньги в пользу вдовы убитого жокея. В  этом  списке
был  и  Рольф  Торп.  Если  он  считает  бесполезным  тратить   деньги,   на
восстановление справедливости, ну что  ж,  вероятно,  это  приемлемая  точка
зрения. Но ведь Торп не оплачивает мои расходы из своего личного кармана.
   Рольф Торп был упрямым, будто буйвол, ниже среднего роста и выше  средней
агрессивности. Носил усы, скорее утверждающие независимость, чем  украшающие
лицо. Ему трудно понравиться, и его трудно любить,  подумал  я,  но  у  него
такой же острый глаз и мозги, как и язык.
   Его низкий голос гудел, точно выпь в камышах, и хотя он  прилично  владел
английским, как и большинство хорошо образованных норвежцев, но  говорил  на
нем с неприязнью, словно ему не нравился вкус чужих слов.
   - Как шахтовладелец, вы, конечно, понимаете, что расходы на  исследования
вполне законны, хотя и не приносят золота, - спокойно заметил я.
   - Как шахтовладелец, - он окинул меня тяжелым взглядом, - я понимаю,  что
не буду финансировать исследование мути, выпавшей в осадок.
   Бам. Удар в голову Дэйвида Кливленда. Я одобрительно усмехнулся, и у него
медленно, нехотя уголки губ тоже дернулись в улыбке. Я решил воспользоваться
подвернувшимся шансом.
   - Могу ли я приехать и  увидеть  вас  в  офисе?  -  спросил  я.  -  Всего
несколько вопросов. Я мог  бы  попытаться  получше  отработать  то,  что  вы
платите мне, раз уж я приехал сюда.
   -  Ничего  из  того,  что  я  скажу  вам,  не  поможет,  -  с  абсолютной
убежденностью отрезал он.
   - Но...
   - Хорошо. Завтра. Во второй половине дня. В четыре часа. - И он  зашел  в
своей любезности так далеко, что рассказал, как к нему проехать.
   Когда он ушел, Арне спросил:
   - Какие вопросы ты собираешься ему задать?
   - Еще не знаю. Я просто хочу увидеть его  в  рабочей  обстановке.  Нельзя
понять, что из себя представляет человек,  если  встречаешь  его  только  на
скачках.
   - Но... - Арне яростно заморгал, - почему именно Рольфа Торпа?
   - Не только Рольфа Торпа. Каждого, кто знал Боба Шермана.
   - Дэйвид, - он ошеломленно и недоверчиво смотрел на меня, - но на это  же
уйдут месяцы.
   - Всего несколько дней, - возразил я.  -  Ведь  Боб  знал  здесь  человек
пять-шесть.
   - Но его мог убить вообще совершенно неизвестный  тип.  Я  имею  в  виду,
когда Шерман увидел, как кто-то ворует деньги, а он не знал...
   - Это возможно, - перебил я и спросил,  не  слышал  ли  Арне,  чтобы  Боб
рассказывал, будто он привез из Англии в Норвегию какую-то посылку.
   Арне сморщил лоб и  несколько  раз  встревоженно  оглянулся.  Но  никого,
естественно, рядом не было.
   - Во вторник вечером на заседании  Ларе  упомянул  об  этой  таинственной
посылке. Но никто не знал, о чем идет речь.
   - Что буквально спросил Ларе?
   - Он только сказал, что ты хотел бы знать, не получал  ли  кто-нибудь  от
Шермана пакет.
   - И никто не получал?
   - Никто из тех, кто был на заседании.
   - Можешь составить для меня список, кто там был?
   - Да, - удивился он. - Если хочешь. Но я не понимаю, какое отношение  это
имеет к смерти Боба.
   - У меня страсть собирать бесполезную информацию, - улыбнулся я.
   Скачки проходили так же, как  и  в  прошлый  раз,  только  зрителей  было
гораздо меньше, чем в день Больших национальных. Желтые листья с  берез  уже
облетели, и деревья  теперь  казались  совсем  серебряными,  дни  стали  еще
холоднее и серее, и резкий ветер пронизывал до  костей.  Но  в  этот  раз  я
хорошо подготовился к норвежской  погоде:  лыжная  шапка  закрывала  уши,  и
только нос, впрочем, как и у всех, совсем посинел.
   Гуннар Холт седлал двух лошадей для стипль-чеза и деловито  перебегал  от
одной к другой, озабоченно и ловко отбиваясь от  вопросов  двух  владельцев.
Одна из лошадей, гнедая  в  яблоках  кобыла  с  непредсказуемым  характером,
принадлежала  Свену  Вангену,  который  тоже  был  в  Эммином  списке.  Арне
подтвердил, что крупный молодой человек, отскакивавший в сторону всякий раз,
как кобыла поднимала ногу, это и есть Свен Ванген, а брюнетка, ворчавшая  на
него с безопасного расстояния, его жена.
   Жокей осторожно поднялся в седло, а кобыла лягалась  и  брыкалась  каждый
дюйм пути до старта. Арне заметил, что, как все особы женского пола с плохим
характером, она может выкинуть все, что угодно, и даже