с декоративными кустами, образующими причудливый орнамент. Путь из весовой в
паддок пролегал по относительно узким тропинкам, огибающим  кустарник.  Этот
зеленый уголок после вида скучных бетонных  трибун  радовал  глаз,  но  зато
отнимал лишнее время на дорогу.
   В весовой Арне вдруг забыл о подслушивающей  аппаратуре  и,  ни  разу  не
оглянувшись, быстро представил меня официальным лицам вроде секретаря скачек
и двух клерков. Я пожал всем руки и немного поболтал, но не  заметил,  чтобы
кто-нибудь испытывал беспокойство в моем присутствии, хотя  все  они  знали,
что я разыскиваю Боба Шермана.
   - Теперь сюда, Дэйвид. - И Арне повел меня по коридору, в конце  которого
виднелась открытая дверь, ведущая на скаковую дорожку. Не доходя двух  шагов
до этой двери, Арне резко повернул  направо,  и  мы  оказались  в  служебной
комнате,  из  которой  были  украдены   деньги.   Обыкновенная   канцелярия:
деревянные  стены,  дощатый  пол,   деревянные   столы,   используемые   как
письменные, деревянные стулья. (У них столько  лесов,  из  чего  же  еще  им
делать мебель?) Комнату украшали симпатичные красные клетчатые  занавески  и
первоклассные радиаторы центрального отопления. В углу стоял вполне солидный
сейф.
   Кроме нас, в комнате никого не было.
   - Все произошло здесь, - принялся объяснять Арне. - Мешки стояли на полу.
- Он показал где. - Отчеты о собранных деньгах мы положили, как  всегда,  на
этот стол. Эти отчеты у нас хранятся и теперь.
   Уже в который раз меня поразило, что Арне не чувствует ответственности за
пропажу денег, и, насколько я мог заметить, никто и не упрекает  его.  Между
тем в данном случае он проявил элементарную  халатность,  не  позволительную
сотруднику, отвечающему за безопасность.
   - У вас все та же система хранения мешков с деньгами? - спросил я.
   Во взгляде Арне отразилось что-то среднее между удивлением и обидой.
   - Нет. После того дня мы немедленно кладем мешки в сейф.
   У кого ключи?
   - Один  у  меня,  один  у  секретаря  скачек,  один  у  клерка,  ведущего
бухгалтерию.
   - И каждый из вас троих  думает,  что  кто-то  другой  безопасно  спрятал
деньги?
   - Правильно.
   Мы вышли на ипподромное поле. Несколько  жокеев,  накинув  пальто,  ждали
следующего заезда, вместе с ними мы с Арне поднялись по наружной лестнице на
маленькую площадку, примыкающую к зданию весовой.  Она  находилась  в  одной
восьмой мили или чуть больше от финишной черты, и отсюда мы наблюдали второй
заезд.
   Арне снова начал озабоченно оглядываться, хотя теперь на пустой  площадке
никого не было. Я поймал  себя  на  том,  что  тоже  постоянно  оглядываюсь.
Неужели такая мания  заразна?  Но  болезнь  прошла,  когда  я  увидел  Ринти
Рэнджера, английского жокея, который знал меня. После финиша все направились
к двери, ведущей в весовую, и я пошел навстречу  Ринти.  Арне  спустился  по
лестнице раньше меня и  ушел  вперед,  а  я  тронул  Рэнджера  за  руку,  он
обернулся и удивленно воскликнул:
   - Привет! Фантастика увидеть вас здесь.
   - Приехал по делу Боба Шермана, - объяснил я. Я давно понял,  если  прямо
говорю о том, что хочу узнать, то добиваюсь лучших результатов.  Человек  не
тратит времени, размышляя, не подозреваю ли я его. А  если  он  не  занимает
оборонительную позицию, то больше рассказывает.
   - Понятно. Ну и как, нашли несчастного подонка?
   - Нет еще.
   - А почему бы вам не позволить ему исчезнуть? Ринти Рэнджер так же хорошо
знал Боба Шермана, как и любой жокей, кто работал рядом с ним последние пять
лет. Но они не были близкими друзьями. Его замечание я понял как абстрактное
выражение симпатии к коллеге и спросил, не считает ли он кражу  денег  самой
величайшей глупостью, какую можно сделать.
   - Правильно, - согласился он. - Держу пари, что уже через пять  минут  он
пожалел, что влез в такую грязную историю.  Но  в  этом  весь  Боб,  сначала
попробовать, а потом подумать.
   - Что и делает его  хорошим  жокеем,  -  заметил  я,  вспомнив,  как  он,
сливаясь с лошадью, с недрогнувшим сердцем бросается на барьеры.
   Ринти усмехнулся, его худое острое лицо посинело от холода,  несмотря  на
теплую дубленку.
   - Охо-хох, лучше бы он не брал этого препятствия.
   - Он всегда поступал так импульсивно?
   - Не знаю... Вечно строил планы, как быстро разбогатеть.  То,  мол,  надо
купить землю на Багамах, то поддерживать какого-то  чокнутого  изобретателя,
то решил рекламировать египетские пирамиды. Мы всегда говорили ему, не  будь
таким идиотом. Понимаете, нам не так легко даются бабки,  чтобы  бросать  их
коню под хвост.
   - Вы удивились, когда узнали, что он украл деньги? - спросил я.
   - Господи боже мой, еще как удивился.  Но  больше  всего  меня  поразило,
зачем он убежал?  Почему  бы  ему  не  прихватить  добычу  и  не  продолжать
по-прежнему работать?
   - Для этого нужен кураж. - Но кураж как раз у Боба Шермана был.  -  Кроме
того, деньги лежали в тяжелых брезентовых мешках,  и  понадобилась  бы  уйма
времени, чтобы переложить их. Он бы не успел на свой самолет.
   Ринти немного подумал, но ничего полезного в голову ему не пришло.
   - Идиот, - воскликнул  он,  -  симпатичная  жена,  скоро  будет  ребенок,
хорошая работа - неужели вы думаете,  что  у  него  нет  ни  капли  здравого
смысла?
   Да, именно об этом я и думал.
   - Но в любом случае мне он оказал любезность, -  усмехнулся  Ринти,  -  я
получил его лошадь на  Больших  национальных  здесь.  -  Он  чуть  распахнул
дубленку, чтобы показать мне цвета  владельца  на  его  жокейской  форме.  -
Владелец, парень по имени Торп,  вообще  не  очень  доволен  Бобом.  По  его
расчетам, лошадь должна была выиграть в тот последний день,  когда  Боб  был
здесь. Он говорит, что Боб засиделся на старте, потом  слишком  рано  рванул
вперед, не нашел места на внешней стороне  скаковой  дорожки,  не  правильно
взял препятствие с водой, ну, сами понимаете, в общем, во всем виноват Боб.
   - Но все же он опять нанял английского жокея.
   - О, конечно.  Знаете,  сколько  наших  жокеев-стиплеров  здесь?  Человек
пятнадцать. И конюхи в основном англичане или  ирландцы.  Не  так  уж  много
парней, которые, как мы, свободны и  могут  сами  предлагать  себя.  Но  для
постоянной работы здесь мало скачек. Некоторые по субботам ездят  в  Швецию.
Там скачки в субботу,  а  здесь  по  четвергам  и  воскресеньям.  Тогда  все
нормально.
   - Вы часто приезжали сюда вместе с Бобом?
   - По-моему, в этом году три или четыре раза, но я приезжал  и  в  прошлом
году, а он нет.
   - На сколько дней?
   - Обычно только на один день. - Мой вопрос удивил его. - В Англии  у  нас
скачки в субботу в полдень. В шесть тридцать вечера самолет. И в воскресенье
мы здесь. Вечером последним рейсом домой или в крайнем случае в  понедельник
в восемь пятнадцать утра. Иногда мы прилетаем сюда в воскресенье  утром.  Но
тогда приезжаешь весь взвинченный, потому что боишься любой задержки.
   - Вы хорошо узнали людей за это время?
   - А почему вы спрашиваете?
   - Как вы считаете, мог ли Боб тут с кем-то подружиться?
   - Господи боже мой,  нет.  Насколько  я  знаю,  нет.  Если  он  с  кем  и
подружился,  то  мне  это  неизвестно.  Конечно,  он  знаком  с   тренерами,
владельцами. Вы имеете в виду девушек?
   - В частности, тоже. А были у него девушки?
   - Не думаю. Он любит свою миссис.
   - Вы не будете возражать, если я попрошу вас вспомнить,  с  кем  Боб  был
особенно близок?
   - Если хотите, пожалуйста. - Его опять удивил мой вопрос.
   Ринти задумался и по-настоящему сосредоточился. Я ждал, не торопя его,  а
сам рассматривал зрителей. По британским стандартам,  в  основном  молодежь,
лет до тридцати, половина из них блондины, все  в  ярких  куртках,  голубых,
красных, оранжевых,  желтых  -  своего  рода  бессистемная  униформа,  будто
дизайнер придумал ее для хора на сцене.
   Ринти поднял голову, и его  взгляд  словно  бы  вернулся  из  прошлого  в
нынешний день.
   - Не могу вам точно сказать...  Он  останавливался  раза  два  у  мистера
Сэндвика и говорил, что ему легче с сыном хозяина, чем с самим хозяином... Я
видел однажды сына... Они с Бобом стояли рядом и болтали. В  перерыве  между
заездами. Но я бы не сказал, что они были большими друзьями или что-нибудь в
таком роде.
   - Сколько сыну примерно лет?
   - Сыну? Шестнадцать-семнадцать. Может, восемнадцать.
   - Кто-то еще?
   - Ну... Один из конюхов Гуннара Холта. Ирландец.  Падди  О'Флагерти.  Боб
хорошо его знал, потому что Падди работал у старого Тэскера Мейсона, где Боб
учился. Когда-то они даже вместе были  конюхами,  понимаете?  По-моему,  Боб
любил останавливаться у Гуннара Холта из-за Падди.
   - А вы не знаете, у Падди есть машина?
   - Понятия не имею. А почему бы вам не спросить у него?  Он  где-то  здесь
сегодня.
   - Вы были тут в тот день, когда Боб исчез?
   - Нет.
   - Ну... М-м-м... Не можете  ли  вы  вспомнить  чего-то  такого,  что  вас
поразило?
   - Какой чертовски  хитрый  вопрос!  Дайте  подумать...  Вроде  бы  ничего
такого.., разве что.., он оставил здесь свое седло.
   - Боб?
   - Да. В раздевалке. И шлем. Он, должно быть, знал, несчастный идиот,  что
больше нигде в мире ему не разрешат  участвовать  в  скачках.  Иначе  бы  он
никогда не оставил седло и шлем.
   Спускаясь по лестнице, я размышлял о том, что Ринти не много мне добавил,
но, если бы было достаточно фактов, полиция этой или другой страны уже давно
нашла бы Боба Шермана. Рэнджер проводил меня вниз, и я пожелал ему  удачи  в
Больших национальных скачках.
   - Спасибо, - поблагодарил он. - Но не могу пожелать вам того же. Оставьте
несчастного подонка в покое.
   Внизу Арне беседовал с Пером Бьорном Сэндвиком, они с улыбкой повернулись
ко мне, приглашая включиться в их разговор. Мне  предстояло  задать  обидный
вопрос, и я постарался сформулировать его как можно тактичнее:
   - Мистер Сэндвик, ваш сын Миккель.., как вы думаете, он мог отвезти  Боба
Шермана после скачек? Разумеется, не зная, что у того с собой деньги?
   Реакция Пера Бьорна была не такой возмущенной, как могла бы быть у многих
отцов, когда их сыновей впутывают в некрасивую историю: связь с вором,  хотя
бы и невольную. Но Сэндвик остался таким же невозмутимым, только легкая тень
пробежала по лицу.
   - Миккель еще не может водить машину, - спокойно ответил он. - Семнадцать
ему исполнилось шесть недель назад. Он еще школьник.
   - Хорошо, - извиняющимся тоном проговорил я и подумал, что это и  вправду
хорошо.
   Пер Бьорн извинился и без  заметного  раздражения  отошел.  Арне  яростно
поморгал и потом спросил, куда я хочу  пойти  теперь.  Я  сказал,  что  хочу
встретиться с Падди О'Флагерти. Мы  нашли  Падди  возле  конюшен,  когда  он
выводил готового к участию в Больших национальных  скачках  скакуна  Гуннара
Холта. Падди, парень в вязаной шапке с помпоном, прежде  всего  сообщил  нам
свое нелицеприятное мнение о кобылах вообще  и  потом  представил  себя  как
главного конюха Гунни.
   - Что я делаю после скачек? - повторил он мой  вопрос.  -  Что  я  обычно
делаю? Отвожу скакунов домой, привожу их в порядок, смотрю, чтобы они хорошо
поели.
   - И потом?
   - Потом, как всегда, иду в деревню в местный  паб.  Понимаете,  там  есть
хорошенькая маленькая птичка.
   - А машина у вас есть? - спросил я.
   - Вообще-то есть, конечно. Но шины у нее  стерлись,  как  зубы  у  старой
лошади. На ней нельзя ездить. Да и зима скоро. Так  что  сейчас  моя  машина
стоит на кирпичах, понимаете?
   - Давно?
   - Из-за этих шин меня даже полиция  останавливала...  Они  совсем  лысые,
если ближе приглядеться... Ну, значит, шесть недель назад я и поставил ее на
кирпичи.
   Потом мы  немного  походили,  чтобы  я  получил  общее  представление  об
ипподроме, затем направились к башне. Высотой в  два  этажа  с  застекленной
площадкой  на  крыше,  она  чуть-чуть  напоминала  контрольный   пункт   для
диспетчеров на аэродроме. Здесь сидели двое служащих и, не отрывая  глаз  от
больших полевых биноклей, следили за  происходившим  на  скаковых  дорожках.
Своеобразный контроль, от которого не ускользало ни одно движение жокея.
   Арне представил меня. Чувствуйте себя как дома и приходите когда  хотите,
улыбаясь предложили они. Я поблагодарил и решил посмотреть  следующий  заезд
отсюда. Прямо внизу открывался овал  ипподрома,  сейчас  двухлетки  начинали
скачки на тысячу шестьсот метров. Они  стартовали  почти  на  уровне  башни,
устремившись вперед по длинной скаковой дорожке, которая  в  противоположном
от нас конце резко поворачивала  и  дальше  опять  шла  по  пути  к  финишу.
Регистрирующий победителя пост находился как раз внизу  под  нами.  Там  был
фотофиниш. Всевидящие Глаза только теперь оторвались от биноклей,  счастливо
кивнули и сообщили, что они вернутся на свои места к следующему заезду.
   Спускаясь вслед за ними по лестнице, я попросил  Арне  объяснить  маршрут
Больших национальных скачек, потому что мне  показалось,  будто  препятствия
стоят не так, как в Англии.
   - В каждом круге восемь барьеров. -  Он  неопределенно  помахал  рукой  в
воздухе. - Надо пройти три круга. Вы увидите, когда дадут старт.
   Арне метался по ипподрому и, казалось, хотел побывать всюду одновременно,
но, когда мы заспешили к паддоку, выяснилось, что он  просто  хотел  есть  и
рассчитывал  что-нибудь  перехватить  до  главного  заезда.  Его   зачаровал
огромный сандвич около фута длиной: французская булка, разрезанная вдоль и с
одного конца наполненная креветками, потом селедкой, дальше сыром, яйцами  и
с другого конца холодным мясом. И все это посыпано  маринованными  огурцами,
чем-то хрустящим, но чем, я не понял, и залито майонезом. Арне решил  съесть
сандвич во время заезда, но я проглотил его сразу.
   Мы выпили полбутылки вина, и Арне сказал, что придем потом, чтобы  допить
ее. Это была та большая теплая комната, которую он отверг вначале из  страха
быть подслушанным. Но теперь почему-то он перестал бояться.
   - Дэйвид, если ты собираешься завтра домой,  то  приходи  к  нам  сегодня
вечером ужинать, - предложил он.
   - А Эмма Шерман? - неуверенно произнес я.
   - Эта девушка! - воскликнул он и встревоженно огляделся, хотя  в  комнате
было всего человек шесть. - Где она? Обычно, она ходит за мной по пятам.
   - Вчера я разговаривал с ней, убедил ее не приезжать сегодня на скачки  и
завтра вернуться в Англию.
   - Великолепно, великолепно, друг мой. - Он довольно потирал руки. - С ней
ничего не случится. Мы поедем ужинать к нам. Сейчас я позвоню Кари.
   Я вспомнил волосы и фигуру Кари. Все в ней было так, как  мне  нравилось.
Потом я представил ее в постели. Конечно, мне не  следовало  позволять  себе
такие мысли, но нельзя запретить рыбе плавать. Жаль, что она жена Арне. Но я
уеду, и будет легче забыть ее.
   - Поедем, - настаивал Арне.
   - С удовольствием, - сказал я и подумал о себе:
   "слабак?.
   Он тут же вскочил, побежал звонить и вскоре вернулся, сияя.
   - Она очень рада. Кари говорит, что мы угостим тебя морошкой. Она как раз
вчера купила.
   Мы вышли в сырой туманный полдень и вместе посмотрели  заезд  с  беговыми
лошадьми, здесь скачки и бега чередовались, как и говорил Ринти. Потом  Арне
заспешил по своим служебным делам, и я  слонялся  по  ипподрому  один.  Хотя
организация дела и содержание  поля  были  явно  первоклассными,  обстановка
совсем не напоминала крупные соревнования в Британии. Обширные пространства,
но мало зданий. Все хорошо видно. Никто не толкается, не пробивается вперед,
ничего не ломает. Пространство - это высшая роскошь, подумал я, прогуливаясь
возле маленького продолговатого декоративного пруда, рядом с которым военный
духовой оркестр в полной форме дул во всю силу легких. Дети сидели  на  краю
маленького подиума у ног музыкантов и по очереди с интересом  заглядывали  в
отверстия труб и тромбонов.
   Мне кто-то рассказывал, что этот ипподром совсем новый и  единственный  в
Норвегии,  где  проводятся  гладкие  скачки,  стипль-чез  и  бега.   Правда,
большинство соревнований,  как  и  в  Германии,  -  это  рысистые  бега,  на
двуколках.
   Для того чтобы посмотреть главный заезд Больших  национальных  скачек,  я
снова вернулся к  башне,  которая,  как  я  теперь  понял,  располагалась  в
верхней, меньшей части  цифры  восемь,  а  скаковая  дорожка  извивалась  по
контурам восьмерки. Двадцать участников три с  половиной  раза  огибали  ее.
Поэтому служащие с биноклями вихрем крутились на своих местах.  Сразу  после
старта лошади прошли мимо башни, потом появились  с  другой  стороны,  затем
преодолели барьер с водой, препятствия, расположенные на дистанции, и,  взяв
последнее, вернулись к линии старта. В  этой  части  маршрута,  недалеко  от
башни, темнел большой пруд, и в нем неустанно плавали два лебедя и возле них
влюбленные: белая утка и черный селезень. Ни та ни другая пара  не  обращала
ни малейшего внимания на топот лошадей, проносившихся в нескольких футах  от
их дома.
   Ринти Рэнджер победил в  главном  заезде,  захватив  лидерство  с  самого
начала и продержавшись на первом месте до последнего  круга,  все  остальные
претенденты остались позади. Я видел, как  триумфально  сверкали  его  зубы,
когда он промчался мимо финишной черты.
   Уже начинало темнеть, и света не хватало  для  безопасных  прыжков  через
препятствия, но прошло еще два заезда  -  правда,  не  в  стипль-чезе,  а  в
гладких  скачках,  первый  в  серых  сумерках,  второй  в  полной   темноте.
Прожекторы с башни освещали только финишную  черту,  чтобы  мог  действовать
фотофиниш. Одиннадцать лошадей мчались по темной дорожке. Ясно видимые всего
несколько секунд, они будто  вспыхивали,  когда  проносились  по  освещенной
полосе, но публика все равно шумно подбадривала жокеев, и  толпа  совсем  не
поредела.
   Значит, они проводили скачки буквально в темноте. Я направился к комнате,
где в сейфе хранили деньги, чтобы встретиться там  с  Арне.  Да,  когда  Боб
Шерман закончил свой последний заезд, тоже было совсем темно.
   В  служебной  комнате  меня  встретили  суета  и  довольные  усмешки,   и
заверения, что нынешний день прошел абсолютно безопасно. Арне напомнил,  что
председатель пригласил всех к себе, если  они  хотят  послушать,  что  нашел
следователь из Англии. Арне говорил по-английски, чтобы и  я  понял,  и  они
отвечали на английском, что обязательно придут. Только двое остались,  чтобы
дождаться ночного сторожа, который сейчас как  раз  проверяет,  как  заперты
двери конюшен.
   В  кабинете  председателя,  на  мой  взгляд,  собралось   слишком   много
слушателей.  Кроме  меня,  человек  пятнадцать.  Были  заняты  все   стулья,
разносили кофе и вино, лица  выражали  ожидание.  Ларе  Бальтзерсен  вскинул
брови, увидев меня, и, чуть помахав рукой, сразу же  прекратил  приглушенный
гул голосов.
   - Думаю, вы все сегодня в разное время встречали мистера Кливленда. -  Он
повернулся ко мне и улыбнулся, будто заранее прощая меня. - Понимаю, что  мы
просим невозможного. Шерман не оставил ни следов, ни улик. Но что, по-вашему
мнению, мы еще не сделали, но должны были сделать?
   Он так удобно поставил вопрос.
   - Поискать его труп.
 
Глава 6 
 
   Видимо, этого они не ожидали.
   - Мы знаем, что  он  вор.  Когда  же  он  успел  умереть?  -  раздраженно
воскликнул Пер Бьорн Сэндвик на своем изысканном английском.
   - А по-моему, он загорает на юге Франции, - пробормотал кто-то.
   - Мне не понятен ваш ход мыслей, - зажигая  сигару,  заявил  Рольф  Торп,
владелец лошади, победившей в Больших национальных скачках.
   Арне качал головой и моргал так, что, казалось, он не может остановиться.
   Ларе Бальтзерсен долго глядел на меня и  потом  попросил  объяснить,  что
имеется в виду.
   - Хорошо, - начал я. - Давайте сначала  рассмотрим  механизм  кражи.  Все
согласны, что служебная комната опустела всего  на  несколько  минут  и  что
никто не мог предвидеть, когда  она