здравого  смысла,
он бы приехал на эти скачки и украл бы  их  денежный  фонд,  то  есть  самый
большой из всех.
   - Да, это правда. - Холт разрешил себе чуть усмехнуться.
   Мы продолжали обход конюшни, восхищаясь каждым ее  обитателем.  Там  было
лошадей двадцать, три четверти из них участвовали в гладких скачках, а не  в
стипль-чезе. И хотя все они прекрасно выглядели, ни одна не  победила  бы  в
Англии на более-менее приличных соревнованиях. Но по их  виду  и  порядку  в
конюшне я сделал вывод, что Холт знает свое дело.
   В дальнем конце здания, отделенном от конюшни, жили  конюхи.  Холт  решил
показать мне и это помещение. Спальню, умывальную, кухню.
   - Боб много раз останавливался здесь, - сказал Холт.
   Я окинул взглядом большую комнату: полдюжины двухъярусных  коек,  дощатый
пол без ковра, грубо сколоченный деревянный стол и такие же стулья.  Большая
коричневая кафельная плита и окна с двойными рамами, завешанные похожими  на
одеяла  занавесками,  обещали  защитить  от   будущих   морозов.   Несколько
календарей с фотографиями девушек и детей украшали стены. Ничего похожего на
номер в ?Гранд-отеле?.
   - Боб останавливался здесь?
   - Он считал, что здесь вполне прилично, - пожал  плечами  Холт.  -  И  он
экономил, не тратя на отель. Ведь правильно? И в этом нет никаких нарушений.
   - Все правильно, - подтвердил я. Холт помолчал.
   - Иногда он останавливался у владельца.
   - У какого владельца?
   - Ну-у.., у того, кому принадлежит Уайтфайер. У Пера Бьорна Сэндвика.
   - И много раз?
   - Какое это имеет значение, сколько раз? - рассердился Холт. - Ну, может,
два раза. Да, точно, два раза. Но не в последний приезд, а раньше.
   - А вообще часто Боб приезжал?
   - Раз шесть. Или семь... Или восемь.
   - Этим летом?
   - В прошлом году он не приезжал, если вы это имеете в виду.
   - Ему нравилось работать здесь?
   -  Конечно,  нравилось.  Всем  британским  жокеям,  которых   приглашают,
нравится. Понимаете, здесь хорошо платят.
   - Что значит хорошо?
   - Ну, им оплачивают проезд, жилье  и  другие  расходы.  Призовые  деньги.
Кроме того, гонорар за участие в скачках.
   - Комитет платит за участие в скачках?
   - Не совсем так. Ну-у.., комитет платит жокею, но собирает эти  деньги  у
владельцев, с чьими лошадьми жокей работает.
   - Получается, что владелец  оплачивает  все:  проезд,  жилье,  участие  в
скачках, процент от выигрыша и так далее. Правильно я понял?
   - Правильно.
   - А что делают, если, получая все это, жокей мухлюет в своем заезде?
   - Владелец больше никогда не пригласит его  работать,  -  с  убийственной
серьезностью ответил Холт.
   Мы вышли из конюшни и снова пошлепали по грязи. Сегодня дождя не было, но
казалось, он вот-вот начнется, и в воздухе висел туман.
   - Зайдемте в дом, - предложил Холт. - Выпейте кофе перед тем, как пойдете
на станцию.
   - Великолепно, - согласился я.
   Дом, маленькое деревянное бунгало, украшали тюлевые занавески и горшки  с
геранью на каждом подоконнике. Плита уже  топилась,  сбоку  стоял  оранжевый
эмалированный кофейник. Гуннар взял  на  полке,  висевшей  над  столом,  две
глиняные кружки и пакетики с сахаром.
   - А Боба Шермана владельцы стали бы снова приглашать работать? -  спросил
я.
   Он наливал кофе, помешивая его белой пластмассовой ложкой.
   - Пер Бьорн Сэндвик пригласил бы. И Свен  Ван-ген.  Это  владелец  гнедой
кобылы, что в дальнем конце конюшни. - Он помолчал. - Есть еще  Рольф  Торп.
Боб проиграл скачки в тот день, когда приехал.  А  Рольф  Торп  считал,  что
лошадь могла бы победить.
   - А он бы пригласил?
   - Лошади не машины. - Пожал плечами Холт.  -  Понимаете,  я  не  тренирую
лошадей Рольфа Торпа. Поэтому откуда мне знать, пригласил бы он или нет.
   - А кто их тренирует?
   - Пол Сандби.
   - Рольф Торп будет завтра на скачках?
   - Естественно,  -  ответил  Холт.  -  Он  выставил  фаворита  на  Большие
национальные.
   - А вы? Вы пригласили бы Боба опять работать для вас?
   -  Конечно,  -  без  колебаний  ответил  он.  -  Боб  хороший  жокей.  Он
прислушивается к тому, что говорят ему о лошади. Он работает головой. Его бы
столько раз не приглашали, если бы он был плохим жокеем.
   Дверь  без  стука  приоткрылась,  и  один  из  конюхов   всунул   голову.
Светловолосый парень лет двадцати пяти в вязаной шапке с помпоном.
   - Гунни, - сказал он, - не посмотрите кобылу, которая кровила, вроде  она
собирается рожать.
   Тренер пообещал, что через минуту придет, и голова с помпоном скрылась.
   - Он ирландец? - удивился я.
   - Конечно. У меня три ирландца и один из Йоркшира.  А  трое  местных.  На
норвежских скачках работает много британских конюхов.
   - Почему?
   - Здесь у них есть возможность стать жокеями, понимаете?  Больше  шансов,
чем дома.
   Мы допили кофе, хорошо сваренный и крепкий.
   - А на чем Боб ездил? Он брал напрокат машину?
   - Нет, не думаю. Когда он  останавливался  здесь,  мы  вместе  ездили  на
скачки.
   - Он когда-нибудь брал у вас машину? Или у кого-нибудь другого?
   - У меня никогда не брал. По-моему, он ни у кого не брал, когда  приезжал
сюда.
   - Вы куда-нибудь возили его в тот день, когда он исчез?
   - Нет.
   Из протоколов показаний свидетелей, которые ждали меня в день прибытия  в
отеле, я знал, что сразу после соревнований Боб Шерман  собирался  на  такси
ехать в аэропорт, чтобы успеть на последний самолет, вылетающий в Лондон. Но
он к такси не пришел. Нанятый заранее  водитель,  не  дождавшись  пассажира,
взял возвращавшихся в город после скачек зрителей.
   Шерман мог уехать на общественном транспорте, на другом  такси,  водитель
которого не знал его в лицо, или в машине своих знакомых. Я, кроме того, еще
добавлял и его собственные две ноги. И вообще, очень легко уехать со  скачек
не замеченным теми, кто  знал  его,  в  особенности  когда  последний  заезд
кончился в темноте, как сообщалось в протоколах показаний свидетелей.
   Я поставил пустую чашку на стол, и вдруг Гуннар Холт спросил:
   - Вы можете что-нибудь сделать для жены Боба?
   - Для жены? Я встречусь с ней, когда  вернусь  в  Англию.  Конечно,  если
найду что-нибудь полезное для нее.
   - Нет. - Он покачал головой. - Она здесь.
   - Здесь?
   - Да, в Осло. И она не хочет ехать домой.
   - Арне мне ничего не сказал.
   - Она преследует его, как собака, - засмеялся Холт. - Она вроде вас,  все
время задает вопросы. Кто видел, как Боб уходил,  кто  ушел  вместе  с  ним,
почему никто не ищет Боба. Она приходит на каждые соревнования и спрашивает,
спрашивает, спрашивает. Все уже устали от нее.
   - Вы знаете, где она остановилась?
   Он энергично кивнул и взял с полки листок бумаги.
   - ?Норсленд-отель?. Второсортная гостиница.  Далеко  от  центра.  Вот  ее
номер телефона. Она дала его мне на случай, если я  придумаю,  чем  могу  ей
помочь в поисках Боба. - Он пожал плечами. - Все очень жалеют ее.  Но  лучше
бы она уехала.
   - Вы не позвоните ей? Скажите, что я хотел бы задать несколько вопросов о
Бобе. Допустим, сегодня во второй половине дня.
   - Я забыл, как вас зовут, - заявил Холт,  даже  не  подумав  добавить  ?к
сожалению? или ?простите?.
   Я улыбнулся и протянул  ему  свое  служебное  удостоверение..  Он  прочел
написанное там, потом недоверчиво  посмотрел  на  меня,  но  все  же  набрал
номер ?Норсленд-отеля?. Миссис Эмма Шерман взяла трубку.
   - Мистер Дэйвид Кливленд приехал из Англии и старается найти вашего мужа,
- сказал Холт в трубку и  стал  читать  написанное  в  удостоверении,  -  он
руководитель   отдела   расследований    Британского    жокейского    клуба,
Портмен-сквер, Лондон.  Он  хочет  встретиться  с  вами  сегодня  во  второй
половине дня. - Холт выслушал ответ, потом взглянул на меня и спросил:
   - Где?
   - В ее отеле. В три часа.
   Он повторил мои слова.
   - Она будет ждать вас, - сообщил он, кладя трубку.
   - Хорошо.
   - Скажите ей, чтобы ехала домой.
 
Глава 4 
 
   Эмма Шерман ждала меня в маленьком вестибюле отеля, сидя на краешке стула
и озабоченно вглядываясь в лицо каждого  проходившего  мужчины.  Прежде  чем
войти, я немного  понаблюдал  за  ней  через  стеклянные  двери.  Маленькая,
бледная и очень, очень нервная.  Дважды  она  вскакивала  и,  когда  человек
проходил мимо, не обратив на нее внимания, медленно возвращалась на место.
   Толкнув двери, я вошел в вестибюль, где  едва  ли  было  теплее,  чем  на
улице, - явное  свидетельство  того,  что  власти  в  городе  с  центральным
отоплением плохо справляются со своими обязанностями.  Эмма  Шерман,  быстро
окинув меня взглядом, снова уставилась на  дверь.  Я  не  соответствовал  ее
представлению о человеке, которого  она  ждала.  Следом  вошел  мужчина  лет
шестидесяти, похожий на отставного военного, и она снова вскочила.
   Он прошел к портье, не взглянув на нее, и взял ключ от своего номера. Еще
больше нервничая, она снова медленно села.
   Я подошел к ней.
   - Миссис Шерман?
   - Ох! - Она медленно встала. - Вы с сообщением от мистера Кливленда?
   - Я Дэйвид Кливленд.
   - Но... - начала она и замолчала. На усталом,  измученном  лице  медленно
проступало удивление, но тревога и озабоченность  не  исчезли.  В  ближайшие
полчаса такое нервное возбуждение  может  перейти  в  состояние,  близкое  к
обмороку. Кожа казалась почти прозрачной от истощения, а  черные  круги  под
глазами будто подчеркивали, какой у нее потухший,  мутный  взгляд.  Ей  было
года двадцать два, и она могла бы быть хорошенькой, черты лица и волосы  еще
напоминали о былой привлекательности, но теперь это ее не интересовало. И  в
довершение всего, по-моему, она ждала ребенка.
   - Где мы можем поговорить? - спросил я.  Она  беспомощно  обвела  глазами
вестибюль, где стояли три стула и пластмассовое дерево. Совсем не уединенный
уголок.
   - В вашем номере, - предложил я.
   - Ох, нет! - поспешно воскликнула она и потом уже спокойнее объяснила:
   - Он очень маленький. Неуютный. Негде присесть.
   - Тогда пойдемте, - сказал я, - найдем где-нибудь кафе.
   Она вышла со мной на улицу, и мы направились в сторону ?Гранд-отеля?.
   - Вы найдете его? - спросила она. - Пожалуйста, найдите Боба.
   - Я сделаю все, что смогу.
   - Он никогда не крал этих денег, - продолжала она. - Никогда.
   Я взглянул на нее. Дрожь сотрясала ее с головы до ног, и  она  стала  еще
бледнее, чем раньше. Я  остановился  и  взял  ее  под  руку,  она  взглянула
остекленевшими глазами, хотела что-то  сказать  и  упала  прямо  на  меня  в
тяжелом обмороке.
   Хотя она весила не больше девяноста восьми фунтов ,  от  неожиданности  я
еле удержал ее. Двое прохожих с сочувствием посмотрели на  нас,  но  они  не
понимали по-английски. Третий понимал язык, но только что-то проворчал, мол,
какой позор напиться в три часа дня, и, не  задерживаясь,  заспешил  дальше.
Обе руки у меня были заняты, и  я  попросил  проходившую  женщину  подозвать
такси. Она тоже  неодобрительно  посмотрела  на  нас  и  быстро  скрылась  в
подъезде дома, но парень лет шестнадцати, проводив ее испепеляющим взглядом,
подошел к нам.
   - Она больна? - спросил он,  тщательно  выговаривая  слова,  как  учат  в
школе.
   - Больна. Вы можете найти такси?
   - Ja. Я буду возвращаться. Вы будете,  -  он  задумался,  потом  вспомнил
слово, - ждать.
   - Я буду ждать, - согласился я.
   Он с серьезным видом кивнул и побежал к ближайшему перекрестку.  Стройная
фигура в повсеместной униформе молодежи: голубые джинсы и теплая куртка. Как
и обещал, он очень быстро вернулся с  такси  и  помог  мне  уложить  в  него
девушку.
   - Большое спасибо, - сказал я.
   Он поклонился.
   - Я изучаю английский.
   - Вы говорите очень хорошо.
   Когда такси отъехало,  он  помахал  мне  рукой:  обе  стороны  расстались
довольные друг другом.
   Эмма Шерман еще в машине стала понемногу приходить в себя, что,  кажется,
успокоило водителя. Он не говорил  по-английски,  но  по  меньшей  мере  раз
десять очень выразительно повторил одно слово. Это слово было ?доктор?.
   - Ja, - согласился я. - Ja. В ?Гранд-отель?.
   Он пожал плечами, но доставил нас  к  отелю,  помог  мне  довести  миссис
Шерман до вестибюля и, когда мы усадили ее в кресло,  получил  причитавшуюся
плату. ?Доктор?, - сказал водитель, уходя, и я согласился: ?Ja?.
   - Нет, - прошептала жена Боба Шермана. - Что.., случилось?
   - У вас был обморок, - коротко сообщил я. - К доктору или не  к  доктору,
но вам нужно полежать. Пойдемте. - Кое-как я поставил ее на ноги,  довел  до
лифта, и мы поднялись на один этаж в мой номер.  Не  задавая  вопросов,  она
опустилась на кровать и закрыла глаза.
   - Вы не возражаете, если я пощупаю пульс? - спросил я.
   Она  ничего  не  ответила,  я  обхватил  пальцами  ее  запястье  и  нашел
замедленный, еле слышный пульс. Рука была липкая от пота, хотя  и  холодная.
Она выглядела пугающе хрупкой.
   - Вам надо поесть, - решил я.
   Эмма Шерман покачала головой,  не  поднимая  ее  с  подушки,  но  у  меня
мелькнула догадка, что  обморок  вызван  не  только  нервным  напряжением  -
видимо, она голодала. Жена Боба Шермана так беспокоилась о нем,  что  совсем
не думала о себе. И к тому же еда в Норвегии очень дорогая.
   Я позвонил в ресторан отеля, и они пообещали принести бульон, хлеб и сыр.
   - И бренди, - добавил я.
   - Бренди  нельзя,  сэр.  По  субботам  и  воскресеньям  запрещено,  такое
правило.
   Меня предупреждали, но я забыл. Удивительно, оказывается, есть  страна  с
еще более безумными законами, чем в Британии. В  номере  стоял  холодильник,
где рядом с апельсиновым соком и минеральной водой лежала маленькая  бутылка
шампанского. Я всегда считал, что разливать шампанское  по  таким  крошечным
сосудам значит просто переводить хороший продукт, но хозяева отеля наполняют
холодильники своих постояльцев на все случаи жизни. Эмма заявила, что она не
может, не будет, однако выпила шампанское и через пять минут  выглядела  как
увядавший цветок, вовремя поставленный в воду.
   - Простите, - сказала она, опершись  на  локоть  в  постели  и  потягивая
золотистые пузырьки из стакана, который я принес из ванной.
   - Ничего страшного.
   - Вы считаете, что я дура.
   - Нет.
   - Это потому, что они не хотят его искать.., где  он  исчез.  Они  только
говорят, мол, не могут найти... Но они даже и не искали.
   - Они искали, -  начал  я,  но  она  не  готова  была  слушать,  пока  не
выговорится.
   - Потом Гуннар Холт сказал, что Норвежский жокейский клуб направил своего
сотрудника для раследования.., и я так надеялась, целые дни  надеялась,  что
наконец кто-то найдет его.., и теперь.., вы...
   - Я не то лицо, какое вы ожидали встретить, - заметил я.
   - Я не думала, что вы такой молодой.
   - Что вы предпочитаете, - спросил  я,  -  доброго  папашу  или  человека,
который найдет Боба?
   Но прошло слишком мало времени, и она еще не успела понять, что  эти  два
качества необязательно совмещаются в одном лице. Она хотела найти  Боба,  но
сама нуждалась в покое и поддержке.
   - Он не крал этих денег, - твердо заявила она.
   - Откуда вы знаете?
   - Он не мог украсть. - Она говорила с убежденностью, но хотел бы я знать,
не себя ли она пыталась убедить.
   Раздался стук в дверь, и появился официант с подносом.  Эмма  чувствовала
себя настолько лучше, что села за стол и медленно принялась  за  еду,  то  и
дело отдыхая от слабости. Но когда она съела суп, стало ясно -  моя  догадка
была справедлива: Эмма упала в обморок от голода.
   - Через три часа  мы  пойдем  обедать,  -  объявил  я,  когда  она  доела
последний кусок хлеба.
   - Ох, нет!
   - Ох, да. Почему же нет? У вас будет много времени рассказать мне о Бобе.
Несколько часов. И не надо спешить.
   Она взглянула на меня, и впервые в ее взгляде мелькнуло понимание,  затем
почти в то же мгновение она обвела глазами номер, и тревога от того, что она
находится в моей спальне,  вспыхнула  на  лице,  будто  северное  сияние  на
полюсе.
   - Вы предпочли бы местный полицейский участок? - улыбнулся я. - Сидеть за
столом напротив друг друга в комнате для допросов?
   - Ох! Думаю, что нет. - Эмма чуть  вздрогнула.  -  Я  провела  там  много
времени, понимаете? В неприятном положении. Конечно, все были со мной  очень
любезны, но они считают, что Боб украл деньги, и они относились ко мне как к
жене жулика. Это.., это ужасно - Понимаю, - сказал я.
   - Понимаете?
   Бледность не исчезла после еды, темные круги тоже,  а  глаза  по-прежнему
воспаленно глядели на меня,  и  нервное  возбуждение  вибрировало  в  каждом
движении. Нужно что-то гораздо  большее,  чем  бульон  и  шампанское,  чтобы
развязать эти узлы.
   - Почему бы вам немного не поспать? - предложил я. - Вы  выглядите  очень
усталой. Здесь вам будет спокойно, а мне  надо  написать  кое-какие  отчеты.
Пока я отделаюсь от них, вы отдохнете.
   - Я не  могу  спать,  -  автоматически  вырвалось  у  нее,  но,  когда  я
решительно достал из кейса бумаги, разложил их на столе и включил настольную
лампу, она встала, немного помешкала  и  наконец  снова  легла.  Через  пять
минут, когда я подошел, чтобы взглянуть, она уже глубоко спала. Щеки  впали,
и бледно-голубые жилки проступили на веках.
   Эмма лежала в расстегнутом пальто из  верблюжьей  шерсти  и  в  платье  в
коричнево-белую клетку. Теперь, когда пальто распахнулось, выпирающий  живот
стал безошибочно заметен. Месяцев пять, наверное, подумал я.
   Собрав бумаги, я снова уложил их в кейс. Протоколы допросов свидетелей  и
полицейские донесения, связанные с исчезновением ее мужа.  Мне  нечего  было
добавить к ним, потому и нечего было писать. Вместо этого я уселся в удобное
кресло ?Гранд-отеля? и стал размышлять, почему исчезают мужчины.
   Главным образом, они бегут к чему-то или от чего-то.  Иногда  встречается
соединение обоих поводов. К женщине или от женщины.  К  солнцу  и  морю.  От
полиции.  К  политически  предпочитаемому  обществу  или   от   политических
репрессий. К анонимности. От шантажа.
   Иногда беглецы прихватывают чужие деньги, чтобы обеспечить себе  будущее.
Шестнадцать тысяч крон на первый взгляд не такое богатство, на  которое  мог
бы польститься Боб Шерман. Каждый год он зарабатывал раз в пять больше.
   Так к чему он бежал?
   Или от чего он бежал?
   И что я сумею сделать до понедельника,  когда  мне  надо  возвращаться  в
Лондон?
   Эмма тревожно спала более двух часов, но иногда успокаивалась. Потом  она
начала метаться на постели, капельки пота  выступили  на  лбу,  что-то  явно
мучило ее во сне, и я решил разбудить несчастную женщину.
   - Эмма, просыпайтесь. - Я тронул ее за руку. -  Просыпайтесь,  пора  уже.
Эмма.
   Она открыла глаза, и в них еще застыли кошмарные сны. Ее начало трясти.
   - Ох, - проговорила она. - Ох, боже мой...
   - Все хорошо. Вы немного подремали. Это был всего лишь сон.
   Наконец она совсем проснулась, но не окрепла и не успокоилась.
   - Мне приснилось, что он в тюрьме.., там  были  решетки,  и  он  старался
вырвать их.., как сумасшедший... Я спросила, почему он хочет  бежать,  а  он
ответил, что утром его собираются казнить... Потом я разговаривала с  кем-то
из обвинителей и спросила, что Боб сделал, за что собираются казнить его?  И
этот человек ответил, что Боб украл скачки, а есть такой закон, если  кто-то
украдет скачки, то его казнят.
   Она провела рукой по лицу.
   - Это глупость, но кажется такой реальной.
   - Ужасно, - сказал я.
   - Но где он? - в отчаянии воскликнула она. - Почему он  не  напишет  мне?
Как он может быть таким жестоким?
   - Возможно, письмо ждет вас дома в Англии.
   - Нет. Я звоню.., каждый день.
   - Вы жили дружно, счастливы были вдвоем? - спросил я.
   - Да, - не колеблясь, ответила она. Но, подумав секунд  пять,  предложила
более правдивую версию:
   - Иногда мы ссорились. В тот день, когда он  приехал  сюда,  мы  цапались
целое утро. И подумать только, из-за такого пустяка.  Боб