бы сказать, что  потребуется  не  меньше  часа,
чтобы вызвать ветеринара, как вмешалась Лиззи:
   - У меня в ванной, в шкафчике, есть игла  и  шприц.  Остался  еще  с  тех
времен, когда я жила дома. Помнишь мою  аллергию?  Воспользуйся  им.  Я  его
увидела, когда была у тебя.
   - Но, Лиззи...
   - Пойди и сделай, - приказала она, а голос Куиппа добавил;
   - Будем ждать вас дневным рейсом. Позвоните, если задержитесь.
   - Хорошо, - ответил я как в тумане  и  услышал  щелчок  на  другом  конце
провода. Да, это тебе не рассеянный ученый. Вполне подходит Лиззи.
   Мне не хотелось даже думать, как прореагирует  Петерман,  когда  я  начну
втыкать в него иглы. Я поднялся наверх, в  маленькую  розово-золотую  ванную
комната у Лиззи и обнаружил шприц там, где  она  и  сказала,  в  шкафчике  с
зеркальной дверцей. Одноразовый шприц был в матово-белом пакетике и  казался
слишком миниатюрным, чтобы он мог годиться для лошадей.  Однако  так  велела
Лиззи, поэтому я взял его, схватил кусок мыла, намочил и направился в сад  к
старику Петерману.
   Он пребывал в полной прострации. Я слегка придержал его за  гриву,  нашел
на шее вену и мягко всадил в нее иглу.  Он  даже  не  вздрогнул,  как  будто
ничего и не почувствовал. Выяснилось, что мне по неопытности потребуются две
руки,  чтобы  набрать  в  шприц  кровь,  но  он  все  равно  остался  стоять
неподвижно, как во сне. Маленький шприц быстро наполнился красной жидкостью.
Я выдернул иглу, отложил шприц в сторону, взял мыло и потер им голову и  шею
Петермана. Я не  поверил  своим  глазам,  когда  после  нескольких  движений
обнаружил на белой поверхности мыла легко различимые коричневые точки.
   Петерман все так же безразлично стоял, пока я  упаковывал  мои  трофеи  в
мягкую бумагу, а затем в полиэтиленовую сумку, которую захватил на кухне.  Я
машинально поднял руку, чтобы потрепать старика по шее в знак благодарности,
но внезапно замер. А что, если я при этом перенесу клещей на себя?  А  вдруг
это уже произошло? К  чему  эго  может  привести?  Я  и  не  подумал  надеть
перчатки. Пожав плечами и так и не погладив моего старого приятеля, я  пошел
на кухню, вымыл руки и через пять минут уже катил  в  направлении  аэропорта
Хитроу.
   Из машины я позвонил Изабель.
   - Куда ты едешь? - переспросила она.
   - В Эдинбург. Будь лапочкой и переключи до моего возвращения все телефоны
на себя. За отдельную плату, разумеется.
   - Ладно. Когда ты вернешься?
   - Через пару дней. Я буду позванивать.  Мне  повезло,  и  я  добрался  до
аэропорта без помех, поставил машину на временную  стоянку  и  успел  купить
последний билет на самолет, улетающий в полдень. Правда, пришлось  побегать.
Моим единственным багажом был  полиэтиленовый  мешок  и  пакет  из  сейфа  с
деньгами. Одет я был в джинсы  и  теплый  свитер,  который  обычно  ношу  на
работе. Остальная публика в самолете щеголяла  огромными  белыми  шарфами  и
громко распевала  веселые  песни,  сопровождая  пение  самыми  непристойными
жестами. Жить становилось все труднее. Я поставил пакет на колени и весь час
до приземления проспал. "
   Лиззи встречала меня в аэропорту вместе со смуглым  безбородым  мужчиной,
больше  похожим  на  инструктора  по  горным  лыжам,   чем   на   профессора
органической химии. Впечатление усиливалось яркой  спортивной  курткой,  как
будто он только что спустился с горы.
   - Куипп, - представился он, протягивая руку. - А вы, полагаю, Фредди.
   Я в ответ поцеловал Лиззи, что можно было  расценить  как  ответ  на  его
вопрос.
   - Говорила же, что ты приедешь, - сказала Лиззи. - Он доказывал, что тебе
не успеть. А я заявила, что у тебя  жокейские  привычки  и  ты  носишься  по
стране со скоростью урагана.
   - Если быть точным, - заметил я,  -  по  пересеченной  местности  ураганы
движутся медленнее. Куипп рассмеялся.
   - И то правда. Скорость продвижения не более двадцати пяти  миль  в  час.
Верно?
   - Верно, - подтвердил я.
   - Тогда пошли. - Он взглянул на  пакет.  -  Привезли?  Мы  едем  прямо  в
лабораторию. Нельзя терять время.
   Куипп вел свой "Рено" с большим мастерством. Мы  остановились  у  черного
входа здания, напоминающего частную больницу, и  вошли  в  светлый  безликий
коридор, который привел нас к дверям с надписью  "Фонд  Макферсона"  черными
буквами на зеркальном стекле.
   Куипп привычным движением толкнул дверь, и мы с Лиззи проследовали за ним
сначала в вестибюль, а затем в комнату с застекленным потолком.
   Еще в вестибюле Куипп снял с  крючков  белые  халаты,  застегивающиеся  у
горла и с поясом на талии, и дал  нам  с  Лиззи.  В  самой  лаборатории  нас
встретил так же экипированный мужчина. Встав  из-за  микроскопа,  он  сказал
Куиппу:
   - Если тут какая-нибудь ерунда, сукин ты сын, я тебя убью. Я из-за  этого
пропустил международный матч по регби.
   Куипп, который отнесся к угрозе совершенно спокойно, представил  нам  его
как Гуггенхейма, местного чудака.
   Как и Куипп, Гуггенхейм, судя по всему, предпочитал, чтобы  его  называли
по фамилии. Он был ярко выраженным американцем и  с  виду  ненамного  старше
моего компьютерного умельца.
   - Пусть его молодость  вас  не  смущает,  -  посоветовал  Куипп.  -  Если
помните, Исааку Ньютону было только двадцать четыре, когда в  1666  году  он
открыл свой бином.
   - Буду помнить, - сухо сказал я.
   - Мне двадцать пять, - заявил Гуггенхейм. - Покажите, что вы привезли.
   Он взял у меня пакет  и  направился  к  одному  из  лабораторных  столов,
стоящих вдоль стен.  Получив  время  оглядеться,  я  выяснил,  что  из  всех
приборов, имеющихся в лаборатории, я мог узнать лишь  микроскоп.  Гуггенхейм
же чувствовал себя в  этой  таинственной  обстановке,  как  Рубик  со  своим
кубиком.
   Он был худощав, русоволос, глаза  выдавали  хорошо  тренированное  умение
сосредоточиться. Он перенес одну из коричневых точек на стекло  и  склонился
над микроскопом.
   - Так, так, так, тут у нас клещик. Как думаете, что он переносит?
   - Я... - начал я было, но выяснилось, что вопрос  Гуггенхейма  был  чисто
риторическим.
   - Сняли его с лошади, - продолжил он жизнерадостно, - так что,  возможно,
здесь мы имеем Ehrlichia risticii. Вам приходит на ум Ehrlichia risticii?
   - Не приходит, - ответил я.  Гуггенхейм  поднял  глаза  от  микроскопа  и
улыбнулся.
   - А лошадь больна? - спросил он.
   - Лошадь просто стоит, и у нее депрессия, если можно так выразиться.
   - Депрессия -  понятие  клиническое,  -  сказал  он.  -  Что-нибудь  еще?
Лихорадка?
   - Температуру я не мерил. - Я снова вспомнил поведение Петермана  сегодня
утром и добавил:
   - Отказывается от еды.
   Этим сообщением я просто осчастливил Гуггенхейма.
   - Депрессия, лихорадка, анорексия, - заявил он, - классические  симптомы.
- Он взглянул на Лиззи, Куиппа и меня. - Почему бы вам не погулять? Часок. Я
не обещаю, но, возможно, тогда я смогу вам что-то сказать. Тут  есть  мощные
микроскопы, мы их используем для исследования организмов на грани видимости.
Короче, дайте мне час.
   Мы послушно удалились, оставив халаты в вестибюле. Куипп отвез нас к себе
домой,  где,  несмотря  на  чисто  мужскую  и   книжную   обстановку,   явно
чувствовалось присутствие Лиззи. Однако выражение  ее  лица  заставило  меня
воздержаться от комментариев. Она сварила кофе.  Куипп  взял  свою  чашку  и
привычно пробормотал слова благодарности.
   - Как там мой малыш "Робинсон"? - спросила Лиззи. - Все на том же место?
   - Погрузчик будет в понедельник.
   - Скажи им, пусть там поосторожнее.
   - Упакую его в вату.
   - Им придется снимать винт...
   Мы с удовольствием выпили черный крепкий кофе.
   Я позвонил Изабель. Все в порядке, доложила она.
   - Что такое этот Фонд Макферсона? - спросил я Куиппа.
   - Меценат-шотландец, -  коротко  ответил  Куипп.  -  Есть  еще  маленькая
университетская стипендия его имени. Также  и  государственная  субсидия.  В
лаборатории два великолепных электронных микроскопа, и в настоящее время при
них два местных гения, с одним из них вы познакомились.  Они  проводят  свои
исследования, и люди в ужасных местах перестают умирать от ужасных болезней.
- Он допил кофе. - Гуггенхейм специализируется на векторах Ehrlichiae.
   - Не знаю этого языка, - сказал я.
   - Ага. Тогда вы не  поймете,  почему  он  так  заинтересовался,  когда  я
спросил про клещей  на  лошадях.  Есть  вероятность,  что  вы  поможете  ему
разрешить некую загадку. Ничто иное не оторвало бы его от матча по регби.
   - А что это за ерлик.., как вы там сказали?
   - Ehrlichiae? Это, - проговорил  он  с  легкой  усмешкой,  -  плеоморфные
организмы, которые находятся в симбиозе с антроподами и ими же  переносятся.
В общих чертах.
   - Куипп! - воскликнула Лиззи. Он сдался.
   - Это такие паразиты, которые  переносятся  клещами.  Наиболее  известные
опасны для собак и скота. Гуггенхейм изучал  Ehrlichiae  на  лошадях  еще  в
Америке. Сам вам об этом расскажет. Единственное, что я знаю,  так  это  то,
что  он  имеет  в  виду  новую  болезнь,  появившуюся  только   в   середине
восьмидесятых.
   - Новую болезнь? - удивился я.
   - Природа изобретательна, - заметил Куипп. - Жизнь  не  стоит  на  месте.
Болезни приходят и уходят. Вот и СПИД - новая болезнь. А  на  подходе  может
быть что-нибудь и еще более страшное.
   - Просто дрожь пробирает, - нахмурясь, сказала Лиззи.
   - Лиз, радость моя, ты-то знаешь, что это  возможно.  -  Он  взглянул  на
меня. - У Гуггенхейма имеется теория, что динозавры вымерли не в  результате
природных  катаклизмов,  а  из-за   переносимых   клещами   рикетсияподобных
патогенов. Это,  чтоб  вам  было  понятнее,  паразитические  микроорганизмы,
вызывающие лихорадку  вроде  тифа.  Гуггенхейм  полагает,  что  и  клещи,  и
паразиты вымерли вместе с хозяевами, не оставив следа.
   - А можно перевозить эти, как их, патогены в жидкости для транспортировки
вирусов? - поинтересовался я. - Той, что была в стеклянных пробирках?
   Он  сначала  недоуменно  посмотрел  на  меня,  потом  решительно  покачал
головой.
   - Нет. Невозможно. Ehrlichiae не  вирусы.  Насколько  мне  известно,  они
вообще не могут жить ни в какой-либо среде, ни на культуре, что и затрудняет
исследования. Нет. Что бы там ни было в ваших пробирках, это определенно  не
попало туда с клещей.
   - Чем дальше в лес, тем больше дров, - заметил я огорченно.
   - Лиззи - астрофизик, - сказал он, - слушает шорохи  Вселенной  с  самого
начала мироздания, а Гуггенхейм  разглядывает  элементарных  паразитов,  что
можно сделать, только увеличив  их  в  миллионы  раз  в  электронном  пучке.
Пытаемся разглядеть внешние и внутренние глубины с  помощью  нашего  слабого
интеллекта и разгадать непостижимые тайны. - Он улыбнулся, как бы  признавая
свою ограниченность. - Смиренная правда в том, что,  несмотря  на  все  наши
открытия, мы все еще на грани познания.
   - Но с практической точки зрения, - заметил я, - все, что нам  требуется,
так это знать, что с помощью мышьяка можно вылечить сифилис.
   - Вы не ученый, - укорил он меня. - Нужны такие,  как  Гуггенхейм,  чтобы
узнать, что мышьяк лечит сифилис.
   - Что правда, то правда, - признал я. Лиззи одобрительно  похлопала  меня
по плечу.
   - Полагаю, вам неизвестно, - сказал Куипп, -  что  именно  Эрлих,  именем
которого и названы Ehrlichiae, впервые  доказал,  что  синтетический  мышьяк
лечит сифилис?
   - Нет, - поразился я. - Никогда не слышал об Эрлихе.
   -  Немецкий  ученый,   нобелевский   лауреат,   основатель   иммунологии,
родоначальник химиотерапии. Умер в 1915 году. Надо о нем помнить.
   В 1915 году, подумал я, Поммерн выиграл дерби. То было  во  время  войны.
Неисповедимы пути Господни.
   Час спустя Куипп снова  привез  нас  в  Фонд  Макферсона,  где  мы  нашли
бледного и дрожащего от возбуждения Гуггенхейма.
   - Где вы  взяли  этих  клещей?  -  спросил  он,  не  успели  мы  войти  в
лабораторию в тех же белых халатах. - В Америке?
   - Мне думается, их привезли из Франции.
   - Когда?
   - В прошлый понедельник. На кролике.
   Он уставился на меня, напряженно соображая.
   - Верно. Верно. Они могут путешествовать на кроликах. На мыле им долго не
продержаться. Но, если перенести их на лошадь  или  кролика..,  нет  никакой
причины, почему бы им не жить на кролике... Кролик невосприимчив к лошадиным
Ehrlichiae.., так что он может без последствий  для  себя  переносить  живых
клещей.
   - А потом можно перенести этих клещей на другую лошадь? - спросил я.
   - Вполне возможно. Да, да, почему бы и нет.
   - Я лично не понимаю, почему, - вмешалась Лиззи. - Кому  это  может  быть
нужно?
   - Для исследований, - уверенно ответил Гуггенхейм.
   Лиззи с сомнением взглянула на меня, но продолжать эту тему не стала.
   - Видите ли, - обратился он ко  мне,  -  конский  эрлихиозис  известен  в
Америке. Я встречался с этой болезнью в Мэриленде  и  Пенсильвании,  хотя  и
появилась она совсем недавно, лет десять назад, не  больше.  И  очень  редко
встречается.  Вызывает  ее  Ehrlichia  risticii.  В  Америке   ее   называют
потомакской конской лихорадкой. Чаще всего болеют лошади на берегах  больших
рек, таких, как  Потомак,  отсюда  название.  Как  могли  клещи  попасть  во
Францию?
   - Франция ввозит  скаковых  лошадей,  выращенных  в  Америке.  И  Англия,
кстати, тоже.
   - А почему кролики?
   - Предположим, - сказал я, - вы знаете, где есть эти клещи во Франции, но
не в Англии.
   - Понятно. Понятно. - Его возбуждение было заразительным.  -  Вы  знаете,
что клещи, которых вы мне принесли, еще не имеют названия  ?  Еще  никто  не
определил вектор у Е. risticii. Понимаете ли вы, что если эти клещи являются
вектором, то есть хозяином, переносчиком болезни, то мы можем открыть, каким
путем возникает потомакская конская лихорадка? - Он  замолчал,  потеряв  дар
речи от полноты чувств.
   - А не могли бы вы ответить на несколько практических вопросов? - спросил
я.
   - Валяйте, спрашивайте.
   - Что  происходит  с  лошадью,  заболевшей  потомакской  лихорадкой?  Она
погибает?
   - Обычно нет. Восемьдесят процентов выживают. Но имейте в виду, если  это
чистокровная скаковая лошадь, а вас, по-видимому, именно  такие  интересуют,
то она, переболев, уже не выиграет ни одной скачки.
   Насколько мне пришлось наблюдать, болезнь не проходит без последствий.
   - В каком смысле?
   - Это энтеритная инфекция.  Поражает  стенки  кишечника.  Сопровождается,
кроме анорексии, сильным поносом и коликами. Лошадь очень ослабевает.
   - Как долго длится лихорадка?
   - Четыре или пять дней.
   - Так недолго?
   - Лошадь вырабатывает антитела, и Ehrlichiae больше ей нестрашна. Если же
вектором является клещ, то он продолжает жить как ни в чем не бывало. Должен
сказать, что с клещами много неясного.  К  примеру,  только  взрослые  особи
имеют коричневую окраску. На вашем мыле было  полным-полно  молодых  клещей,
которые практически прозрачны. - Он немного помолчал. - Не возражаете,  если
я приеду к вам в Пиксхилл и посмотрю, что там у вас. Кролика, к  примеру,  я
не могу увидеть?
   - Боюсь, кролика уже нет и в помине.
   - А! - разочарованно произнес он.
   - Но приезжайте, - пригласил я. - Можете остановиться у меня.
   - А когда? Понимаете, я не хотел бы вам мешать, но вы ведь говорили,  что
та ваша лошадь очень стара, а ведь именно старые лошади  на  пастбищах  чаще
всего и подхватывают эту болезнь. И чем они старше, тем чаще они гибнут. Как
ни жаль.
   - А молодые лошади болеют?
   - Если вы имеете в виду скаковых лошадей в конюшнях,  то  да,  они  могут
заболеть. Но ведь их чистят, верно?  При  чистке  есть  шанс  избавиться  от
клещей. В Америке чаще болеют те лошади, что на пастбищах.
   - Угу, - сказал я. - А лекарство от этой болезни есть?
   - Тетрациклин, - быстро ответил он. - Я захвачу с собой для вашей лошади.
Может, еще не поздно. Тут дело от многого зависит.
   - А.., люди могут заразиться? - спросил я. Он утвердительно кивнул.
   - Да, могут. Обычно очень  трудно  поставить  правильный  диагноз.  Много
противоречивых симптомов. Ее путают  с  сенной  лихорадкой,  но  это  совсем
другое. Тоже редко встречается. И тоже тетрациклин помогает.
   - А как поставить точный диагноз?
   - Сделать анализ крови, - быстро ответил он. - Того  количества,  что  вы
привезли, недостаточно.
 
Глава 12 
 
   Я улетел последним рейсом из  Эдинбурга  в  Хитроу  снова  в  компании  с
красно-белыми шарфами и под аккомпанемент еще более  непристойных  песен.  В
хоре преобладали басы и баритоны, от которых в ушах гудело. Было  совершенно
очевидно, что  красно-белые  шарфы  победили  в  международном  матче.  Пиво
потреблялось с Джоггеровой скоростью. Щелкни кто-нибудь  зажигалкой,  и  все
взорвется к чертовой матери, столько алкогольных паров скопилось  в  салоне.
Стюардесс щипали за попки. За  час  полета  уровень  экстаза  не  только  не
снизился, а еще больше возрос.
   В голове у меня по самым разным причинам была полная каша, и только время
от времени всплывали факты, поведанные мне Гуггенхеймом.
   Сам он собственной персоной затерялся где-то между красно-белыми шарфами:
нам  не  удалось  купить  два  места  рядом.  С  собой  он  прихватил  самое
необходимое, пылкие надежды и огромный саквояж с приборами и  инструментами.
Ничто не могло остановить его в поисках безымянного вектора Е. risticii.  Он
просто  дрожал  от  нетерпения.  Он  рвался  к  цели,  как  Ньютон  к  своим
интегралам, как, очевидно, Эрлих к мышьяку для лечения сифилиса. Мозг  гения
рвался к познанию.
   - Для потомакской лихорадки еще рановато, - сказал он мне.  -  Обычно  ею
болеют в более теплую погоду...
   - Клещей привезли с юга Франции, - заметил я. - Из долины Роны.
   - Река! И все же, как правило, с мая по октябрь.
   - Мертвого кролика с клещами мы нашли в прошлом году в августе.
   - Да, да. В августе.
   - Прошлым летом в  Пиксхилле  была  небольшая  эпидемия,  которая  вывела
нескольких лошадей из строя на сезон.
   Он застонал. Насколько я мог видеть, от удовольствия.
   - В некоторых местах во Франции тоже были  случаи  какой-то  неопознанной
болезни, вроде лихорадки, - сказал я.  -  Только  на  той  неделе  прочел  в
газете.
   - Найдите газету.
   - Попробую.
   - Никто не догадается делать анализы  на  конский  эрлихиозис..,  болезнь
практически неизвестна.  Редкая.  Вовсе  не  эпидемия.  Трудно  определимая.
Просто великолепно.
   - Думаю, владельцы лошадей придерживаются иного мнения.
   - Но ведь это история...
   Это будет просто катастрофа, подумал я, если я быстренько все не  выясню.
Я уже видел мысленным взором заголовки в газетах:  "Водители  Фредди  Крофта
привезли из Франции  лихорадку".  Так,  может,  безопаснее  не  пользоваться
фургонами Фредди  Крофта?  Извини,  Фредди,  и  все  такое,  но  я  не  могу
рисковать.
   Доверие вещь хрупкая. Верность -  фикция.  Клещи  на  кроликах?  Нет  уж,
благодарю покорно.
   И компания Фредди Крофта останется без работы.
   Я почувствовал, что вспотел.
   В предыдущее воскресенье у Уотермидов потерялся один кролик. Как  сказали
дети,  было  пятнадцать,  а  теперь  только  четырнадцать.   Может,   Льюис,
пользующийся таким доверием, -  любитель  кроликов,  взял  его  с  собой  во
Францию? Спрятал в тайнике над бензобаками? Прошлым  августом  именно  Льюис
привез из Франции кролика, на котором кишмя кишели клещи... Мертвые крестики
Джоггера.
   Клещи. Сквозь оглушительное пение я услышал голос Джоггера....  "У  араба
на лошади были такие же вещи".., Я мучительно соображал.  Вещи..,  клещи.  У
араба на лошади были такие же.., клещи.
   У араба на лошади прошлым летом были такие же клещи, и она сдохла. Кто же
такой араб?
   О Господи, подумал я. Может, араб - Египет? Или  араб  и  Сирия?  Араб  -
Насер.
   Насер - Ашер.
   У Бенджи Ашера на лошади были такие же клещи...
   Помнится, Дот оказала: "Эти старые развалины. Они сдохли... Ты их ставишь
под окно гос