тупил.
   Оставив его заправлять баки, мы с Лиззи отправились  домой,  решив  после
поехать поужинать.
   На автоответчике было три послания - два деловых и одно от Сэнди Смита.
   Я прежде  всего  перезвонил  ему.  Он  сказал,  что  сейчас  уже  не  при
исполнении обязанностей, так что все, что скажет, неофициально.
   - Спасибо, Сэнди.
   - Ну, вчера они делали вскрытие Джоггера в морге винчестерской  больницы.
Причина смерти - перелом шейных позвонков. Он ударился головой о дно  ямы  и
повредил два позвонка у основания черепа, как при повешении. Но его никто не
вешал, следов от веревки нет. Короче, следствие  завтра,  в  Винчестере.  Им
требуются  только  опознание,  что  я  сделаю  сам,  поскольку  у  него  нет
родственников, заявление доктора  Фаруэя  и  полицейские  фотографии.  Затем
следователь отложит дело недели на три,  чтобы  провести  дознание.  Обычная
процедура при несчастных случаях. Ты не понадобишься.
   - Огромное тебе спасибо, Сэнди.
   - По Огдену следствие с утра в четверг, там же,  то  есть  в  полицейском
участке в Винчестере. Заключение будет - смерть от естественных причин.  Тут
откладывать ничего не станут. Доктор Фаруэй представит  свой  отчет.  Миссис
Огден опознала своего мужа. Похоже, у него время от  времени  бывали  всякие
неприятности с сердцем и он забывал  принимать  таблетки.  Дейву  лучше  там
появиться, хотя они могут его и не вызвать.
   - Прекрасно, Сэнди. Еще раз спасибо.
   - Вчера в кабачке я помянул Джоггера, - сказал он. - Народу  было  полно.
Куча людей подписала памятный лист. Счет получишь астрономический.
   - Во имя благого дела.
   - Бедняга Джоггер.
   - Это ты верно сказал, - согласился я.
   Мы с Лиззи решили поужинать в старой загородной гостинице в десяти  милях
от Пиксхилла, где фирменным  блюдом  была  жареная  утка,  политая  медом  и
запеченная до черноты, но удивительно сочная внутри.
   Хоть ей и далеко было до "La Potiniere", но Лиззи там нравилось все  -  и
тяжелые дубовые балки, и натурально изогнутые стены, и неяркое освещение.
   Поскольку жители Пиксхилла часто туда наведывались, я не удивился, увидев
там Бенджи и Дот Ашер, сидящих рядком в кабинке как  раз  напротив  нас.  Не
обращая внимания на окружающих, они, как всегда, ссорились, приблизив друг к
другу разгневанные лица.
   - Кто такие? - спросила Лиззи, проследив за моим взглядом.
   - Пиксхиллский миллионер,  который  забавляется,  изображая  тренера,  со
своей неразлучной женой.
   - Задай глупый вопрос... - доносились до нас их крики.
   - И получишь совершенно точный ответ.
   - В самом деле?
   - Мне кажется, перестань они  ссориться,  так  сейчас  же  разведутся  со
скуки.
   Я рассказал ей, как провел с ними  день  на  скачках,  в  Сандауне,  и  о
странной привычке Бенджи не прикасаться к лошадям.
   - И при всем при этом он тренер?
   - Вроде того. Но он еще и клиент, так что, с  моей  точки  зрения,  он  в
порядке.
   Какое-то время она изучала мое лицо с пристрастием старшей сестры.
   - Помнится, - сказала она, - ты однажды заявил, что, если бы ты ездил  на
лошадях только тех людей, которые тебе симпатичны, ты никогда бы не  выиграл
Золотой кубок.
   - Гм. То  же  самое  здесь.  Я  продаю  свои  услуги  любому,  кто  может
заплатить.
   - Похоже на проституцию.
   - А что не проституция?
   - Научные исследования, прежде всего. Ты просто мещанин.
   - И Голиаф был мещанином.., а ведь гигант.
   - И убит из рогатки.
   - Исподтишка.
   - Лиззи улыбнулась.
   - Я по тебе соскучилась.
   - Я тоже. Расскажи о профессоре Куиппе.
   - Знала же, не надо мне было этого говорить. Ты ничего не пропустишь мимо
ушей.
   - Ладно, рассказывай.
   - Он славный. - Она не защищалась, чувствовалось,  что  он  ей  нравится.
Хороший признак, если припомнить характеры некоторых ее прошлых бородачей. -
На пять лет моложе меня, обожает кататься на лыжах. Мы ездили  на  неделю  в
горы. - Лиззи просто мурлыкала. - Гоняли наперегонки с гор.
   - Гм... Бородка какого цвета?
   - Никакой бороды. Ты поросенок. И усов нет. Это уже звучало серьезно.
   - Чем занимается? - спросил я.
   - Вообще, органической химией.
   - А!
   - Еще одно "а!" - и сам анализируй содержимое твоих пробирок.
   - Ни одного "а!" больше не слетит с моих уст. Мы съели хрустящую утку,  а
когда пили кофе, Бенджи Ашер отвлекся на достаточное время  от  своей  жены,
чтобы заметить меня.
   - Фредди! - заорал он во всю глотку, заставив головы всех  присутствующих
повернуться в его сторону. - Иди сюда, засранец ты этакий.
   Пожалуй, проще было не сопротивляться.  Я  остановился  у  их  столика  и
поздоровался с Дот.
   - Присоединяйся к нам, - скомандовал Бенджи. - Тащи свою красотку.
   - Это моя сестра.
   - Знаем мы этих сестер.
   Бенджи слегка перебрал. Дот чувствовала себя  неловко.  По  сути,  только
ради нее я пошел и уговорил Лиззи перейти на другую сторону зала.
   Мы согласились выпить кофе, предложенный Дот,  и  отказались  от  больших
рюмок портвейна, на которых настаивал Бенджи. Когда он приказал принести ему
еще стакан, Дот как бы между прочим сказала:
   - Сейчас он на стадии импотенции. Далее последует паралич.
   - Стерва и сука, - прокомментировал Бенджи. Лиззи смотрела на них  широко
открытыми глазами. Дот продолжала:
   - Проблевавшись, он станет рыдать  крокодиловыми  слезами  от  жалости  к
самому себе. И еще называет себя мужчиной.
   - Предменструальная лихорадка, - усмехнулся Бенджи. - Хронический случай.
   Лиззи смотрела на их красивые лица и прекрасную одежду, на бриллианты  на
пальцах Дот и золотые  часы  Бенджи.  Комментарии  были  излишни.  Эти  люди
получали удовольствие не от денег, а от злости.
   - Когда поедешь в Италию за моим жеребенком? - спросил Бенджи.
   - В понедельник, - предложил я. - Нам  потребуется  три  дня.  Вечером  в
среду он будет здесь.
   - А кто поедет? Только не этот Бретт. Майкл сказал,  кто  угодно,  но  не
Бретт.
   - Он уволился. Так что не Бретт.
   - Пошли Льюиса. Майкл за него горой,  да  и  моих  лошадей  он  частенько
возил. Жеребенок дорогой, ты знаешь. И пошли кого-нибудь присмотреть за  ним
по дороге. Этого пошли, как его, Дейва. Он справится.
   - А с ним трудно справиться?
   - Ты же знаешь жеребят, - многозначительно сказал Бенджи. - Пошли  Дейва.
Будет порядок.
   - Не могу понять, - заметила Дот, - почему бы не поставить его в  конюшню
в Италии.
   - А ты попридержи язык, когда тебя не спрашивают, - рявкнул на нее муж.
   Пытаясь прекратить перепалку, я рассказал, что мы сегодня перевезли целый
фургон старых лошадей из Йоркшира и  что,  как  я  понял,  пару  из  них  он
собирается пристроить у себя.
   - Этих старых развалин? - воскликнула Дот. - С нас уже хватит.
   - А у вас уже есть? - спросила Лиззи.
   - Они сдохли, - ответила Дот. - Это ужасно. Я больше не хочу.
   - Так не гляди на них, - вмешался Бенджи.
   - Ты же ставишь их прямо под окном гостиной.
   - Тогда я их поставлю прямо в гостиную. Будешь довольна.
   - Ты ведешь себя как ребенок.
   - А ты - как последняя дура.
   - Было очень приятно с вами познакомиться,  -  вежливо  сказала  Лиззи  и
встала, собираясь уходить.
   Когда мы уже уселись в "Ягуар", она спросила:
   - Они всегда так?
   - За пятнадцать лет могу поручиться.
   - Страшно подумать. - Она умиротворенно зевнула, глаза у нее слипались. -
Какая чудесная сегодня луна. Вот бы полетать.
   - Но ты же не улетаешь сегодня?
   - Да нет, это я по привычке. О небе всегда думаю с точки  зрения  полета,
вот как ты о земле - мягкая или жесткая для лошадей.
   - Наверное, ты права.
   Она удовлетворенно вздохнула.
   - Хорошая у тебя машина.
   "Ягуар", мягко урча, несся сквозь ночь - мощный, знакомый  до  последнего
винтика - лучшая машина, которая когда-либо у меня была. В  последнее  время
жокеи стали предпочитать скоростным  машинам  средние  семейные  универсалы,
хоть и сверхнадежные, но тоскливые. Мой послушный, вызывающего цвета "Ягуар"
уже не сочетался с той серьезной новой публикой, что заполняла раздевалку на
бегах.
   "Им же хуже", - подумал я. Если вспомнить, я много смеялся в те  годы.  И
ругался, и залечивал синяки, и кипел от злости, если  считал,  что  со  мной
обошлись несправедливо. И чертовски был счастлив.
   Последний отрезок  дороги  от  ужина  до  постели  лежал  мимо  фермы.  Я
автоматически сбавил скорость, чтобы поглядеть на ряд  сверкающих  в  лунном
свете фургонов. Ворота были открыты, что означало, что один или два  фургона
еще не вернулись. Пока я ехал до дома, то все думал, кто бы это мог быть.
   Вертолет Лиззи, стоящий там, где когда-то стоял  девятиместный  фургон  с
Кевином Кейтом Огденом, тоже был весь залит лунным светом.
   - Улечу утром, часиков в девять, - сказала Лиззи, - чтобы днем приступить
к анализу.
   - Прекрасно.
   Очевидно, она заметила, что я занят своими  мыслями.  Она  повернулась  и
посмотрела на меня.
   - Что-нибудь не так?
   - Да нет, ничего. Ложись спать. Я просто прошвырнусь на  ферму  и  закрою
ворота. Все фургоны на месте, во всяком случае,  должны  быть  на  месте.  Я
быстро Она зевнула.
   - Тогда до утра.
   - Спасибо, что приехала.
   - Я получила удовольствие.
   Мы обнялись, и она, улыбаясь, ушла. Хорошо бы, если  бы  профессор  Куипп
любил ее долго. Мне еще не приходилось видеть Лиззи в  таком  умиротворенном
состоянии.
   Я вернулся на ферму и остановился перед воротами. Кто-то ходил по  двору.
Так часто делал Харв,  присматривая  за  порядком  Поэтому  я  направился  к
неясной фигуре и позвал "Харв?"
   Никакого ответа. Прошел дальше, к фургону Харва, пока не оказался в тени.
   - Харч? - прокричал я.
   Ответа я не услышал, только почувствовал сильный удар чем-то по затылку.
   Потом я вычислил, сколько же времени я  находился  без  сознания:  час  и
сорок минут.
   Первое, что я ощутил, когда очнулся, была боль в голове. Второе, что меня
кто-то несет. Третье, я услышал, как кто-то сказал нечто непонятное:
   - Уж если от этого он не заболеет, тогда его ничем не проймешь.
   Разумеется, мне все это снилось.
   Разумеется.
   Вот сейчас я проснусь.
   Я почувствовал, что  падаю.  Я  ненавидел  сны  про  падения.  Во  сне  я
почему-то всегда падал с крыш, но никогда с лошадей.
   Упал я в воду. Такую холодную, что дыхание перехватило.
   Я пошел ко дну не сопротивляясь. Погрузился целиком и очень глубоко.
   Ужасный сон.
   Внезапно, наверное инстинктивно, я понял, что никакой это не  сон,  а  я,
Фредди Крофт, одетый, сейчас утону.
   Первым желанием было глубоко вздохнуть, но, опять подсознательно,  что-то
помешало мне это сделать.
   Я начал бить ногами, пытаясь подняться на  поверхность,  и  почувствовал,
что течением меня сносит в сторону.
   Объятый ужасом, я стал снова дрыгать ногами. Сознание того,  что  следует
поспешить, придало мне сил, мускулы напряглись, грудь разрывалась от боли, в
голове стучало.
   Всплывай, ради Бога.
   Всплывай же.
   Я рванулся вверх изо всех сил, загребая руками и работая ногами, движимый
отчаянием, плыл как бы  вертикально,  но  вместе  с  тем  ощущал,  что  меня
неудержимо сносит в сторону.
   Вряд ли я пробыл под водой больше минуты. Я  вырвался  на  поверхность  в
ночь и жадно наполнил  воздухом  свои  изголодавшиеся  легкие.  На  какое-то
мгновение я перестал двигаться, и тяжелая мокрая одежда и наполненные  водой
ботинки снова потянули меня вниз, в этот кошмар.
   Тонущие всплывают дважды, на третий раз они  остаются  под  водой..,  так
обычно говорят. Теряя силы, я  снова  рванулся  наверх,  борясь  с  одеждой,
которая тянула меня вниз, и течением, всплыл, жадно хватая  ртом  воздух,  и
снова ушел под воду. Силы стремительно убывали, вокруг была  только  соленая
вода.
   Соленая вода... Я захлебывался.  Вся  моя  сила  воли  и  все  спортивные
достижения помогли мне держать нос над поверхностью.  Хоть  я  и  знал,  что
долго не продержусь, смириться с этим не мог. Если  меня  сбросили  с  лодки
далеко от берега, то конец наступит скоро, и мысль об этом была невыносимой.
Все во мне яростно протестовало, я не хотел, чтобы меня убили.
   Я увидел блики света в воде. Течение несло меня из темноты к свету.
   Электрическому свету.
   Фонарь.., высоко над водой.., на столбе.
   Я уже потерял  всякую  надежду  на  спасение,  когда  меня  осенило,  что
фонарные столбы не растут посреди океана. Это был еще один удар  по  голове,
но более  дружеского  свойства.  Фонарный  столб  означал  землю.  Земля  же
означала жизнь. Значит, надо плыть к фонарному столбу.
   Проще простого.
   Легче сказать,  чем  сделать.  Моих  сил  хватало  только  на  то,  чтобы
держаться на поверхности. Однако течение, которое вынесло меня из  мрака  на
свет, продолжало свое благое дело и  несло  меня  к  фонарю,  правда,  очень
медленно, так как ему было наплевать, как долго я продержусь.
   Два фонаря.
   Они были надо мной, на гребне стены. Временами я ударялся об  эту  стену,
не имея больше возможности видеть светильники на длинных стеблях, но я знал,
что они там. Я снова находился в тени стены, но,  оглядываясь  через  плечо,
видел везде маленькие огоньки, яркие, неподвижные, целый лес фонарей.
   Стена была гладкой и скользкой, никаких зацепок. Вода медленно несла меня
вдоль нее, то отдаляя, то снова приближая, а я из последних сил  барахтался,
стараясь удержаться на поверхности.
   Попытался позвать на помощь.  Шум  воды  и  волн,  ударяющихся  о  стену,
заглушил мой голос. Когда я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы крикнуть
еще раз, соленая вода попала в рот, и я едва не захлебнулся.
   Было бы смешно утонуть, когда я, по  сути,  мог  коснуться  рукой  земли,
когда в десяти метрах надо мной было сухо и можно было встать на ноги.
   Я выжил по чистой случайности. Мне просто повезло, что архитектор  сделал
в стене лестницу. Еще одна волна выбросила меня в пустоту, в проем в гладкой
стене, а следующая едва не унесла  меня  обратно.  Я  еле  успел  ухватиться
руками за скользкий бетон, изо всех сил надеясь, что  вода  не  утащит  меня
назад, и стал ждать, чтобы волна вынесла меня дальше в пустоту,  потому  что
это был мой последний шанс,  последнее  чудо  освобождения.  Только  бы  сил
хватило.
   Вместе с водой я вкатился на лестницу и  всем  телом  прижался  к  острой
ступеньке.  Почувствовал,  как  спадающая  волна  тащит  меня  назад,  но  я
воспользовался тяжестью мокрой одежды и ботинок как якорем и  удержался.  Со
следующей волной мне удалось подняться еще на ступеньку.  Там  я  и  остался
лежать неподвижно, наполовину в  воде,  наполовину  на  лестнице.  Еще  одна
волна, и вот я уже лежу на третьей ступеньке и чувствую, как земля  обнимает
меня и, прощая, говорит: "Ну ладно, подождем немного".
   Лестница была встроена в стену, параллельно ей, и с одной стороны  в  нее
всегда били волны. Я выполз повыше и остался лежать там в изнеможении, дрожа
от холода, с явным сотрясением мозга и без единой мысли в голове. Мои  ноги,
до сих пор в воде, поднимались и опускались  вместе  с  волнами.  Но  только
когда очередная волна достигла моих коленей и попыталась приподнять меня,  я
с трудом сообразил, что если не заберусь наверх, то неизбежно  окажусь  там,
откуда едва выбрался, а сил на вторую попытку уже не осталось.
   Я подтянулся на две ступеньки, потом еще на три. Поднял голову. На  самом
верху стоял фонарный столб. Когда какое-то подобие силы вернулось ко мне,  я
снова пополз наверх, прижимаясь к внутренней стене, боясь свалиться в море с
открытой стороны лестницы. Настоящий кошмарный сон - это не когда падаешь  с
крыши, подумал я, а когда падаешь  со  ступенек,  по  которым  спускаются  в
лодку.
   Наконец бесконечный подъем закончился. Я  выбрался  на  пыльную,  ровную,
сухую поверхность дороги, с трудом дополз до столба и лег  там  вытянувшись,
лицом вниз, одной согну гой рукой обнимая столб, чтобы убедить себя, что это
не сон.
   Я не имел ни малейшего представления о том, где я нахожусь.  Слишком  был
занят борьбой за выживание, чтобы задумываться о  таких  мелочах.  В  голове
гудело. Я попытался вспомнить почему и не смог, все было как в тумане.
   Потом я услышал скрип гравия. На какое-то мгновение я  подумал,  что  те,
кто швырнул меня в воду, снова пришли  за  мной,  но  в  голосе,  который  я
услышал,  звучала  угроза  другого  сорта   -   недовольство   рассерженного
маленького начальника.
   - Нечего здесь валяться, - сказал человек, - убирайтесь отсюда.
   Я перевернулся на спину и обнаружил, что смотрю прямо  в  глаза  большого
пса. Собака тянула поводок, который держал крупный мужчина в морской форме и
фуражке, при сверкающей серебром бляхе.
   - Слышали, что я сказал? Убирайтесь! Я  попытался  заговорить,  но  сумел
только что-то прохрипеть.
   Начальник  был  явно  недоволен.  Пес,  весьма  недружелюбный  ротвейлер,
разглядывал меня голодными глазами.
   Я снова попытался заговорить.
   - Я упал.
   На этот раз он понял, что я хочу сказать,  но  реакция  оставляла  желать
много лучшего.
   - Да хоть бы вы переплыли Ла-Манш. Вставайте и проваливайте отсюда.
   Я попытался сесть. Удалось только приподняться  на  локте.  Пес  неохотно
отступил, но явно оставил окончательное решение вопроса за собой.
   - Где я?
   - На причале, разумеется.
   На причале. Где же еще?
   - Каком причале? - спросился. - В каком порту?
   - Что?
   - Я.., не имею понятия, где я.
   Даже моя очевидная слабость не подействовала  на  него  смягчающе.  Держа
собаку наготове, он подозрительно сказал:
   - Саутгемптон, разумеется.
   Причал в Саутгемптоне. Почему? Мое недоумение росло.
   - Вставайте. Двигайтесь же. Здесь никого не должно  быть  после  закрытия
причала. И я ненавижу пьяных.
   - Я ударился головой, - сказал я.
   Он открыл рот, и я подумал, что он скажет, что ему наплевать, пусть бы  я
вообще лишился головы, но вместо этого он ворчливо спросил:
   - Вы что, с судна свалились?
   - Честно говоря, не знаю.
   - Все равно, здесь лежать нельзя.
   Я не был уверен, что смогу подняться и идти, и  он,  похоже,  это  понял,
потому что неожиданно протянул мне руку. Он резко поднял меня на ноги,  и  я
уцепился за фонарный столб, дожидаясь, пока голова не перестанет кружиться.
   - Вам нужен доктор, - сказал он сердито;
   - Просто подождите минутку.
   - Вы не можете здесь стоять. Не полагается. При ближайшем рассмотрении он
оказался свирепым на вид типом лет пятидесяти, с большим  носом,  маленькими
глазками и тонкими губами. Уголки рта были постоянно недовольно  опущены.  Я
видел, что он меня боится.
   Я на него не обижался. С чем только не  приходится  сталкиваться  ночному
сторожу на причале - и с ворами,  и  с  вооруженными  бандитами,  поэтому  к
человеку, лежащему там, где не положено, надлежало относиться с подозрением,
пока не выяснится, что он не опасен.
   - У вас есть телефон? - спросил я.
   - В сторожке есть.
   Он не добавил, что нельзя им  воспользоваться,  что  само  по  себе  было
хорошим признаком. Я отпустил столб и сделал  несколько  неуверенных  шагов,
шатаясь из стороны в сторону и одновременно стараясь собраться с мыслями.
   - Осторожно, - сказал он грубовато, хватая меня за руку. -  Не  то  снова
свалитесь.
   - Спасибо.
   Он держал меня за рукав, не то чтобы поддерживая  меня,  но,  безусловно,
помогая. С трудом передвигая ногами, которые, казалось, принадлежали не мне,
а кому-то еще, я двинулся вдоль  длинного  причала  и  наконец  добрался  до
большого здания.
   - Сюда, - сказал он, дергая меня за рукав. Мы вошли  в  высокие  железные
ворота  в  заборе  и  пошли  по  дорожке.  Впереди  виднелась  стоянка   для
автомобилей, потом низкая стена, а за ней  шоссе.  Совершенно  пустое  -  ни
машины. Я  попытался  взглянуть  на  часы,  чтобы  узнать,  который  час,  и
вздрогнул: часов не было.
   Я вяло рассматривал шоссе в обоих направлениях,  пока  сторож  возился  с
ключом, и обнаружил знакомые п