и всем  прочим, ему придется
доказывать свою невиновность. Джейсон Тавернер занимается этим сейчас, когда
я лечу домой.
     Повернув  руль,  генерал направил  аппарат  по  длинной  дуге,  которая
завершилась  полупетлей;  теперь он летел  назад, не потеряв  и не  прибавив
скорости. Он просто летел в противоположном направлении. В академию.
     При этом он  продолжал плакать. С каждым  мгновением слезы капали чаще,
он  глубоко  всхлипывал.  Зря  я повернул, подумал  Бакмэн.  Герб прав,  мне
следует  держаться  от этого  подальше.  Иначе  я  просто  стану  свидетелем
событий, которые я уже не контролирую. Меня нарисовали,  как  фреску. Я живу
только в двух измерениях. Я  и Джейсон  Тавернер - фигуры на старом  детском
рисунке. Потерянном в пыли.
     Он выдавал педаль скорости и потянул руль  на себя. Машина пошла вверх,
двигатель  начал захлебываться, аппарат несколько раз  дернулся. Дроссельная
заслонка  закрыта,  подумал  он.  Надо  было  вначале разогнаться. И  хорошо
прогреть двигатель. Он снова изменил направление.
     Наконец,  кривясь  от  боли и  усталости,  Бакмэн  опустил  карточку  с
описанием маршрута домой в приемник автопилота и отключил ручное управление.
Мне  надо отдохнуть,  сказал  он  себе.  Дотянувшись  до  переключателя,  он
активировал  усыпляющий контур.  Раздалось ровное гудение,  генерал  прикрыл
глаза.
     Искусственно вызванный  сон  наступил,  как  всегда, мгновенно.  Бакмэн
чувствовал,  как  погружается  в  забытье,  и  это  было  приятно.  И  вдруг
неподконтрольно  усыпляющему контуру возник сон. Он не хотел его видеть.  Но
уже не мог его остановить.
     Сельская  местность,  сухая  коричневая  земля,  лето -  он  жил  там в
детстве. Он едет на коне, а слева к нему приближается эскадрон всадников. На
них сияющие  одеяния, у  каждого  свой  цвет, на каждом сверкающий на солнце
остроконечный  шлем.  Рыцари  медленно и  торжественно  проезжают  мимо,  он
успевает разглядеть лицо одного из них: древнее, мраморное лицо,  невероятно
старый человек с окладистой  белой  бородой Какой у него сильный  нос, какие
благородные  черты. Он  такой уставший, такой  серьезный, такой непохожий на
обычных, маленьких людей. Наверняка это король.
     Феликс Бакмэн дал им  проехать. Он не обратился  к всадникам,  и они не
сказали ему ни слова.  Он последовал за ними, и они вместе подъехали к дому,
из которого он  вышел. В этом доме замуровал себя одинокий  человек, Джейсон
Тавернер. В безмолвии, темноте, без окон, один до конца вечности. Он сидит в
этом доме, неподвижный, но живой.
     Феликс Бакмэн не остановился возле  дома, а  проехал  дальше. И услышал
позади  ужасный одинокий  крик. Они  убили Тавернера, а  он,  увидев  их  на
пороге, различив их среди теней, понял, зачем они пришли, и закричал.
     Феликс Бакмэн ощутил внутри себя безысходное, глубокое, отчаянное горе.
Но во  сне  он не  повернул назад и даже  не  обернулся.  Он ничего  не  мог
сделать.  Никто  не  в  силах остановить кавалькаду  вооруженных всадников в
разноцветных одеяниях,  им  нельзя  говорить нет. Как  бы  то  ни  было, все
кончилось. Тавернер был мертв.
     Измученный,  тяжелый  мозг  генерала  сумел послать  сигнал на релейный
переключатель сонного контура.  Раздался  щелчок, и громкий  серьезный голос
пробудил Бак-мэна ото сна.
     О боже, подумал он и содрогнулся. Как такое могло случиться. Навалились
опустошенность и одиночество.
     Огромное  горе,  которое он пережил  во  сне,  продолжало  скитаться по
закоулкам сознания, причиняя ему мучения  и боль. Надо  приземлиться, сказал
себе Бакмэн.  Увидеть кого-нибудь. Поговорить. Я не  могу  оставаться  один.
Хотя бы на пару секунд...
     Он отключил автопилот и направил машину к скоплению ярких огней внизу.
     Спустя  мгновение   аппарат  жестко  приземлился  возле  круглосуточной
заправки,  прокатился  еще  немного  и замер  возле какой-то машины.  Внутри
никого не было.
     В свете неоновых фонарей Бакмэн увидел средних лет человека, черного, в
плаще, аккуратном цветном  галстуке, с аристократическим,  резко  очерченным
лицом. Чернокожий прохаживался, скрестив руки, по залитому маслом цементному
полу заправки с  отсутствующим  выражением на лице. Очевидно, он  ждал, пока
заправят его машину. Чернокожий не проявлял ни нетерпения,  ни недовольства,
он просто ждал, отрешенный,.недосягаемый, величественный. Высокий, стройный,
судя  по всему, очень  сильный, он ни  на что не обращал внимания, поскольку
смотреть, в общем, было не на что.
     Припарковав  вертушку, Феликс  Бакмэн  заглушил  двигатель, активировал
замок двери и неуклюже выбрался из машины в холодную ночь.
     Чернокожий  не  удостоил  его  взглядом.   Он  продолжал  спокойно,   с
достоинством, расхаживать по заправке.
     Замерзшими пальцами  Феликс Бакмэн  пошарил  в кармане пиджака, вытащил
шариковую ручку, снял колпачок и  принялся искать по карманам хотя бы листик
бумаги. Найдя бумагу,  он прижал листок  к  капоту  машины чернокожего.  Под
резким  белым светом  фонарей заправки Бакмэн нарисовал на листке пронзенное
стрелой сердце;  дрожа от холода,  повернулся к  чернокожему и  протянул ему
рисунок.
     В  глазах чернокожего промелькнуло удивление, он хмыкнул, взял листок и
принялся его  разглядывать. Бакмэн  ждал. Черный  перевернул  листок  другой
стороной,  ничего  там не  увидел  и снова посмотрел  на пронзенное  стрелой
сердце. Затем нахмурился, пожал плечами и вернул рисунок Бакмэну. После чего
вновь  скрестил  руки  и  повернулся к полицейскому генералу  спиной. Листок
исчез, подхваченный ветром.
     Феликс Бакмэн  молча  вернулся  к своей машине, открыл  дверь и сел  за
руль. Он завел  двигатель, захлопнул дверь и взмыл в ночное  небо. Спереди и
сзади вертушки замигали фонари подъема; они автоматически отключились, когда
Бакмэн выровнял вертушку и полетел вдоль линии горизонта, думая ни о чем.
     Его снова начали душить слезы.
     Неожиданно он резко повернул руль - вертушка пошла вниз по широкой дуге
и спустя несколько секунд опустилась на залитую ярким светом  заправку рядом
с колонками  и прохаживающимся черным. Бакмэн выключил двигатель и  вылез из
машины.
     Чернокожий повернулся к нему.
     Бакмэн  двинулся в его сторону. Тот не отступил и продолжал  стоять  на
месте. Подойдя к человеку, Бакмэн протянул руки и обнял его. Черный хмыкнул,
удивленно  и  испуганно. Никто  из  них не  произнес ни слова. Мгновение они
стояли  рядом,  потом Бакмэн отпустил  черного, развернулся и,  пошатываясь,
побрел к своей машине.
     - Подождите, - сказал чернокожий. Бакмэн обернулся.
     - Вы не  знаете, как проехать в Вентуру?  По воздушной тридцатой? -  Он
ждал  ответа, Бакмэн  молчал.  - Это  в  пятидесяти милях к северу отсюда, -
добавил черный. Бакмэн продолжал молчать. - У вас есть карта района?
     - Нет, - ответил Бакмэн. - Извините.
     - Ладно, спрошу на заправке, - сказал черный и слегка улыбнулся. Робко.
- Я.., рад, что  мы встретились. Как вас зовут? - Наступило долгое молчание.
- Вы не хотите мне сказать?
     - У меня нет имени, - произнес Бакмэн. - Во всяком случае, сейчас.
     -  Вы  официальное  лицо?  Чиновник? Или  вы из  торговой  палаты  Лос-
Анджелеса? Мне приходится иметь с ними дело.
     - Нет, - сказал Бакмэн. - Я просто человек. Как и вы.
     -  Ну,  у меня  есть имя,  -  сказал чернокожий. Он  ловко  вытащил  из
внутреннего кармана визитную карточку и протянул ее Бакмэну. - Монтгомери Л.
Хоп-кинс. Обратите внимание на визитку. Мне нравится такой шрифт.  Прекрасно
отпечатано,  не правда ли? Они обошлись мне в пятьдесят долларов  за тысячу.
Особая скидка при открытии предприятия, больше  они ее не  дадут.  - Надпись
была исполнена красивыми тиснеными буквами. - Я произвожу недорогие наушники
с обратной биосвязью аналогового  типа.  В  розницу они  продаются по  сотне
долларов.
     - Приходите в гости, - пригласил Бакмэн.
     -  Позвоните  мне, -  произнес чернокожий.  Медленно и  твердо, хотя  и
нарочито громко, он добавил:
     - Ночью на  этих автоматических заправках может накатить ужасная тоска.
Мы  с  вами пообщаемся позже.  В более  приятной  обстановке. Я понимаю ваше
состояние. И  сочувствую вам.  Я обычно  заправляюсь на фабрике, так  что не
часто попадаю на заправки ночью.  Хотя  мне нередко  приходится выезжать  по
ночам.  По  разным  причинам.  Да,  я  вижу, что  вам  сейчас  плохо, у  вас
депрессия. Поэтому  вы и протянули мне свой рисунок. Боюсь, что тогда  я его
не  оценил. Зато теперь я вас понимаю. А потом вам захотелось обнять  меня и
постоять так хоть мгновение, как ребенку. У меня было такое несколько  раз в
жизни.  Порыв или,  лучше  сказать, импульс. Мне  сорок  семь  лет.  Вам  не
хотелось оставаться одному ночью, особенно когда так  резко,  не по  сезону,
похолодало.  Да,  я с вами полностью согласен, хотя сейчас вы не знаете, что
сказать,  потому  что  поступили  так,  повинуясь  импульсу, и  не думали  о
последствиях. Все в порядке, я понимаю. И не переживайте  ни минуты  о  том,
что случилось. Обязательно навестите меня.  Вам очень понравится мой дом.  У
меня красиво. Познакомитесь с женой и детьми. Их у меня трое.
     -  Непременно, -  произнес  Бакмэн.  - Я  сохраню  вашу  карточку. - Он
вытащил бумажник и положил в него визитку. - Спасибо.
     -  Похоже, моя вертушка готова, - кивнул черный. - Масло  тоже пришлось
доливать, - добавил он.
     Он  неуверенно двинулся к  своей машине, потом остановился, обернулся и
протянул руку. Бакмэн ответил быстрым рукопожатием.
     - До свидания, - сказал черный.
     Бакмэн  видел,  как   он  расплатился  с  заправкой,  сел  в  несколько
потрепанный автомобиль, завел двигатель и поднялся  в темноту.  Пролетая над
Бакмэном, черный оторвал руку от руля и помахал ему.
     Доброй ночи, подумал Бакмэн и молча махнул в ответ озябшей рукой. Затем
сел  в  свою  машину, чего-то подождал,  с силой  захлопнул  дверь  и  завел
двигатель. Спустя мгновение он был уже в воздухе.
     Пролейтесь,   слезы,   подумал   он.   Первое  абстрактное  музыкальное
произведение.  "Вторая  книга для флейты"  Джона  Доулэнда.  Поставлю  ее на
огромном новом проигрывателе, когда приеду домой. Она напомнит мне об Элис и
всех остальных. Будет симфония, камин, будет очень тепло.
     Потом заберу  своего мальчика.  Завтра же  утром полечу  во  Флориду  и
заберу  Барни.  Теперь он  будет жить со мной. Он и я. Вдвоем.  И плевать на
последствия. Хотя сейчас никаких последствий уже  не будет. Все закончилось.
Теперь можно. Навсегда.
     Машина летела по  ночному  небу.  Как раненое,  наполовину растворенное
насекомое. Несла его домой.

        "ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ"

     Слушайте! Тени зловещие ночи,
     Навечно проклявшие свет.
     Счастливы те, кто в аду
     Не знает злобы этого мира.

        "ЭПИЛОГ"

     Суд над Джейсоном Тавернером, обвиняемом в убийстве первой степени Элис
Бакмэн,  принес  совершенно  неожиданные  результаты.  Джейсон  был  признан
невиновным. Частично сказалась мощная юридическая поддержка  со стороны  Эн-
би-си  и  Билла Уолфера.  Сыграло  роль  и  то обстоятельство, что  Тавернер
преступления  не  совершал. Как  выяснилось,  преступления  вообще  не было,
первоначальные заключения  судмедэксперта  были опровергнуты, а  сам эксперт
отправлен в отставку. Рейтинг телевизионного шоу Джейсона Тавернера  упал до
рекордной  отметки  во  время  суда,  но  после  вынесения  приговора  резко
подскочил.  Теперь аудитория Тавернера  составляла не тридцать,  а  тридцать
пять миллионов человек.
     Дом, в  котором  жили  Феликс Бакмэн и его  сестра Элис,  с юридической
точки  зрения, долго  пребывал  в подвешенном состоянии. Элис  завещала свою
часть строения обществу  лесбиянок под  названием "Сыны  Кари-бона" со штаб-
квартирой в  Ли-Самит, штат  Миссури. Организация  же решила устроить в доме
приют.  В  марте  2003  года  Бакмэн   продал  "Сынам  Карибона"  свою  долю
недвижимости и переселился в Борнео, где жизнь дешева, а полиция дружелюбна.
     Эксперименты  с  наркотическим веществом КР-3,  вызывающим  подключение
множественных  пространств,  были  запрещены   в  конце   1992   года  из-за
токсичности препарата. В течение нескольких лет полиция продолжала секретные
опыты  с заключенными трудовых лагерей. Потом,  в силу объективной опасности
препарата, проект окончательно закрыли.
     Кэти Нельсон  узнала.., и  смирилась с известием, что ее муж  Джек умер
несколько   лет  назад,  как  и  говорил  ей  Мак-Налти.   Данное   известие
спровоцировало  тяжелейший  психический  кризис, после чего  ее  положили  в
психиатрическую  больницу, на  этот раз навсегда. Больница оказалась гораздо
менее престижной, чем Морнингсайд.
     Руфь Раэ вышла замуж  в пятьдесят первый и последний раз в своей жизни.
Финальный выбор она  остановила на  пожилом, состоятельном, пузатом торговце
оружием из  Нью-Джерси. Весной 1994  года  она  умерла,  перебрав спиртного,
которое принимала вместе с френозином - новым транквилизатором,  подавляющим
блуждающий нерв. В момент смерти она весила девяносто два фунта  - результат
тяжелых  психологических проблем. Так  и  не удалось выяснить,  был  ли  это
несчастный случай  или преднамеренное самоубийство.  Ее супруг, Джейк Монго,
успел к тому времени залезть в долги и пережил ее всего на один год. Джейсон
Тавернер явился  на  похороны и возле могилы Руфь познакомился с ее подругой
по  имени Фэй Кранхайт. С ней у него установились рабочие отношения, которые
продлились два года.  От нее  же  ему стало известно, что Руфь Раз частенько
подключалась к телефонной секс-сети. Узнав последнее,  он  понял, почему она
так себя вела, когда он увидел ее в Вегасе.
     Стареющая и циничная  Хизер Гарт бросила сцену и пропала из виду. После
нескольких  безуспешных попыток найти  ее Джейсон  Тавернер  махнул рукой  и
написал,  что,  несмотря  на печальный  конец,  с ней  связаны  самые лучшие
моменты его сценической карьеры.
     Он  слышал  также, что Мэри-Эн  Доминик завоевала главную международную
премию за керамическую  кухонную посуду, но так и не собрался ее  разыскать.
Зато в конце  1998  года объявилась Моника Бафф. Такая  же растрепанная и не
ухоженная, как всегда, но тем не менее  по-своему привлекательная.  Какое-то
время они встречались, потом он ее бросил. Она несколько месяцев  продолжала
писать ему странные длинные письма с  криптограммами над  словами, а затем и
это прекратилось, чему Джейсон был только рад.
     Обитающие в подземных  убежищах  под  крупными  университетами студенты
мало-помалу оставили тщетные попытки жить по  своим правилам и добровольно -
в большинстве  случаев  -  сдались в  исправительные  лагеря. Таким  образом
рассеялись последние последствия  Второй Гражданской  войны. В 2004  году  в
качестве  пи-лотного  проекта был  отстроен заново Колумбийский университет.
Новое,  здоровое поколение студентов село за парты изучать санкционированные
полицией предметы.
     Отставной  полицейский  генерал  Феликс Бакмэн,  живущий  на  пенсию  в
Борнео, выпустил под конец своих дней биографическую книгу, в которой описал
действие полицейского аппарата по всему миру. Очень скоро подпольно изданная
книга обошла  все  крупнейшие  города Земли. За это летом  2017 года генерал
Бакмэн был застрелен. Преступника  так  и не  нашли, дело закрыли. Книга под
названием  "Ментальность правопорядка" циркулировала по  свету еще несколько
лет после его смерти,  но потом забыли и о ней. Система исправительно-трудо-
вых  лагерей постепенно  развалилась, и лагерей больше не стало. Полицейский
аппарат год от года становился все более  обременительным для общества,  и в
2136  году звание полицейского маршала было  упразднено. Кое-какие  рисунки,
которые Элис Бакмэн успела собрать за свою непутевую жизнь, попали в  музеи,
где выставлялись  артефакты умерших культур. В конце концов "Ежекварталь-ник
библиотечного  дела"  признал  ее ведущим  авторитетом  в области  искусства
садомазохизма.  Однодолларовая  черная  марка  почтовой   компании   "Транс-
Миссисипи",  которую  подарил ей Феликс  Бакмэн, была куплена на аукционе  в
1999  году  дилером из Варшавы.  После чего исчезла  в запутанных лабиринтах
филателии и никогда больше не выставлялась.
     Барни Бакмэн,  сын Феликса  и  Элис  Бакмэн,  пережил трудный возраст и
поступил в полицию Нью-Йорка. На  втором году службы  патрульным полицейским
во  время вызова  на  ограбление  он  провалился  в  пожарный  люк в  старом
заброшенном здании, где  некогда проживали богатые черные. Нижняя  часть его
тела оказалась  парализована.  Барни  едва исполнилось двадцать три года. Он
заинтересовался старинными  телевизионными рекламными роликами и очень скоро
собрал  внушительную  коллекцию   настоящих   раритетов,   которыми  успешно
торговал.  Он прожил долгую жизнь, слабо помня своего отца и совсем не помня
матери. На жизнь Барни  Бакмэн не  жаловался, все  свое  время  он  посвятил
собиранию пробок от зельтерской воды.
     Кто-то   похитил   из   здания   полицейской   академии   Лос-Анджелеса
"дерринджер" двадцать второго калибра, который Феликс Бакмэн хранил в  ящике
своего стола. Свинцовые  пули к тому времени стали огромной редкостью, найти
их можно было только в частных коллекциях.
     Клерк,  который  должен  был  по  роду  службы  найти  пистолет,  мудро
предположил, что  "дерринджер"  попал в собственность кого-то из полицейских
начальников и наверняка украшает сейчас  чью-то холостяцкую берлогу. На этом
расследование и закончилось.
     Джейсон  Тавернер  скончался  в 2047  году от  алкогольного  фиброза  в
элитном приюте. Данное заболевание земляне приобретали в частных марсианских
колониях, где за большие  деньги  удовлетворялись любые прихоти. Сценическая
карьера его  закончилась  за много лет до смерти.  После  Тавернера  остался
заваленный всевозможными памятными вещами  и  реликвиями  пятиспальный дом в
Де-Мойне  и много акций компании, которая  пыталась наладить чартерные рейсы
на Проксиму  Центавра. Кончина артиста  прошла почти  незамеченной, если  не
считать  коротеньких некрологов в  большинстве городских газет. Она даже  не
попала в телевизионные новости. Зато Мэри-Эн  Доминик глубоко переживала это
событие.  В  свои  восемьдесят  лет  она по-прежнему  воспринимала  Джейсона
Тавернера  как знаменитого  человека,  а  встречу  с  ним  считала одним  из
важнейших событий своей долгой и успешной жизни.
     Голубая   ваза,  сделанная  Мэри-Эн  Доминик  и   купленная   Джейсоном
Тавернером  в качестве  подарка для Хизер Гарт,  попала в частную  коллекцию
современной керамики. Там  она и хранится по сей день.  Вазой очень дорожат.
Знатоки керамики открыто и искренне восхищаются этой работой. И любят ее.