дил за тобой. Так случайно получилось. Я просто с
Жориком вышел погулять. Он сожрал что-то, его всю ночь несло, каждые
полчаса просился.

- Да. конечно! У Жорика понос, а у тебя золотуха. Все, отвали. И не звони
мне больше, понял?

- Лен, я ничего не видел, честное слово.

- А зачем спрятался? Ты следишь за мной, ты проходу мне не даешь. Отстань.

- Я не следил. Делать мне нечего, что ли? Думаешь, мне так приятно было
видеть, как ты с Сизым целуешься?

- Я? С Сизым? - Девочка презрительно фыркнула. - Совсем сдурел? Мы просто
стояли, разговаривали. И вообще, это не твое дело.

- Ага, разговаривали. В половине второго ночи. Лен, у него каждый месяц
новая девчонка, он только с виду крутой, а ты знаешь, где он работает? В
морге санитаром! Как с таким целоваться можно?

- Ничего не в морге. Он в первом медицинском учится на втором курсе. И
вообще, я сказала, это не твое дело. Ходишь за мной, ходишь, суешь всюду
свой нос. Надоело.

- Считай, я вообще ничего не видел. Этот придурок как начал палить, я чуть
не ослеп. И Жорик чуть с ума не сошел, он ведь боится грохота до смерти.

- Так, стоп, ребята! - вмешался Косицкий. - Что за грохот? Кто начал
палить?

Они уставились на него удивленно и неприязненно.

- Ладно, я пошла, - сказала Лена.

- Нет уж, будьте любезны подождать ! - Капитан достал удостоверение. - Я из
милиции. У вас здесь во втором подъезде произошло убийство. Вы только что
сказали, кто-то в это время запускал во дворе петарды. Вы видели кто?

- Придурок какой-то, - растерянно моргнув, ответил мальчик, - взрослый
мужик. Я подумал, может, пьяный, или под кайфом, или просто сумасшедший.

- В котором часу это было?

- Ну, я специально на часы не смотрел... Я с собакой гулял, у него понос, я
в первый раз с ним вышел около двенадцати, минут пятнадцать гулял, потом мы
пошли домой, я только ботинки снял, он опять стал проситься. У него часто
такое бывает, находит какую-нибудь дрянь на помойке, и бегай с ним на улицу
до утра.

- Да, конечно, это всем очень интересно, - усмехнулась Лена, - это надо в
протокол занести, что у твоего Жорика был понос. Между прочим, я тоже
кое-что видела, например, как мужчина убегал, здоровый такой, тяжеловес,
плечи широченные, голова прямо из плеч, никакой шеи. Выскочил из этого
подъезда, и вперед. Тот, который петарды пускал, бросился за ним. Они за
угол повернули. Я их не могла разглядеть, было темно и далеко. Только
силуэты.

- А того, который пускал петарды, можешь описать подробней?

- Нет. Я же сказала, только силуэты.

- А ты?

- Я тоже его не особенно разглядел, - пожал плечами мальчик. - Но пару раз
сильно вспыхнуло, его всего осветило, с ног до головы. Роста небольшого,
примерно с меня. Но довольно толстый. В темной короткой куртке, ноги,
знаете, как у толстых бывают "иксом". Он когда побежал, было видно, что не
спортсмен. Бежал в развалочку, тяжело. Я из-за него не мог как следует
собаку выгулять. У пса расстройство желудка, а когда петарды грохают, он
боится, не может нормально сделать свои дела.

- Опять ты про собачий понос, - презрительно усмехнулась Лена, - ничего
интересней придумать нельзя!

Мальчик виновато покосился на нее и продолжал:

- Просто если уж рассказывать, то по порядку. Все-таки человека убили.
Правда, что он известный журналист?

- Ну, в общем, да, - кивнул капитан, - известный.

- Так вроде, это, убийцу взяли на месте преступления, - вдруг вспомнил
мальчик, - по "Дорожному патрулю" показывали, там так и сказали. Вам что,
доказательств не хватает?

- Хватает, - буркнул Иван, - тебя как зовут?

- Дорофеев Николай.

Капитан записал в блокнот имена и адреса свидетелей, поблагодарил,
попрощался, спрыгнул со скамейки.

- А может, этот мужик специально петарды палил, чтобы выстрела не было
слышно? - прозвучал у него за спиной приглушенный голос девочки Лены.

Прежде чем поехать в юридическую консультацию, Наташа Анисимова отвезла
ребенка к маме.

- Я, между прочим, нисколько не удивлюсь, если окажется, что это он убил, -
заявила Кира Георгиевна, как только Наталья переступила порог, - я знала с
самого начала, чем закончатся эти его темные делишки.

Наташа вдруг подумала, что фразу эту мама подготовила заранее, как только
услышала, что случилось, тут же принялась произносить торжественные
внутренние монологи.

- Мама, перестань, - слабо простонала Наталья, стягивая с сына комбинезон,
- какие темные делишки? О чем ты?

- Ты отлично знаешь, о чем я! Продажи, перепродажи. На нормальном языке это
называется спекуляцией. За это раньше сажали в тюрьму. А теперь,
пожалуйста, придумали: бизнес. Там, где бизнес, сразу начинается криминал,
как у вас принято говорить, разборки, бандитские крыши. О ребенке бы
подумал, о тебе.

- Он и думал о нас, он деньги зарабатывал.

- У тебя только деньги в голове! В вашем поколении столько цинизма, что с
вами страшно разговаривать. Вы слепы и глухи ко всему, что не приносит
материальной выгоды. Когда ты была маленькой, ты была так далека от этого.
Чистая, совершенно не меркантильная девочка, много читала, занималась
музыкой, бальными танцами, фигурным катанием. И ради чего? Чтобы бросить
институт и стать домохозяйкой, женой нового русского?

Кира Георгиевна растопырила пальцы веером и помахала рукой у Наташи перед
носом, скорчив при этом надменную гримасу. Наташа не выдержала и
рассмеялась.

- Ничего смешного, - проворчала Кира Георгиевна, - тупой апломб, наглость и
жестокость. Вот законы, по которым живет твой муж и подобные ему. Он мог
своровать, убить. Там у них это нормально, в порядке вещей.

- Мама, где - там? Что ты плетешь, подумай... - Она безнадежно, тяжело
вздохнула и замолчала на полуслове.

Возражать не было сил, разговор старый, гадкий, стоило вернуться к нему, и
сразу во рту почему-то возникал вкус прогорклой овсянки. Кира Георгиевна не
любила своего зятя Саню и никогда не скрывала этого. То, что произошло,
подтверждало ее правоту: Саня темная личность, человек без внутреннего
стержня, без принципов и нравственной основы.

Вместо того чтобы работать по специальности, инженером-строителем, он
занялся чем-то сомнительным, торговал всякой дрянью, таблетками для
похудания, средствами для выведения волос, эликсирами, поднимающими мужскую
потенцию, омолаживающими витаминами, причем все это активно и неприлично
рекламировалось, объявлялось чудом фармацевтики, лекарствами двадцать
первого века, но не было одобрено Минздравом, и неизвестно, какие имело
побочные эффекты. Сама Кира Георгиевна двадцать пять лет честно прослужила
в районной санэпидемстанции рядовым врачом-гигиенистом, с мужем развелась,
когда Наташе было три года, с тех пор презирала всех мужчин вообще и
каждого в частности. Чем старше становилась Наташа, чем явственней маячила
перспектива ее собственной, отдельной взрослой жизни, тем чаще и
вдохновенней произносила Кира Георгиевна свои монологи о цинизме и
бездуховности современных молодых людей. Когда появился Саня, вся эта
кипящая лава презрения обрушилась на него, и возражать не имело смысла, тем
более сейчас.

Наташа уже несколько минут пыталась снять с Димыча шапку. Она вышла из дома
без перчаток, руки ее застыли и все не могли отогреться. Распухшие пальцы
никак не справлялись с узлом. Димыч хныкал, ему хотелось спать, ему не
нравилось, что его так долго и неловко раздевают, тормошат, к тому же его
пугал сердитый голос бабушки, он чувствовал, что взрослые ссорятся, и
готовился зареветь всерьез. Если бы он не был таким усталым и сонным,
наверное, уже давно заглушил бы своим ревом это взрослое безобразие.

- Дай-ка я развяжу, ты только путаешь! - Кира Георгиевна отстранила Наташу,
присела на корточки перед Димычем. - Что ты здесь накрутила? Не могла
нормально завязать? Ты хоть позавтракать успела?

- Я не хочу есть.

- А в голодный обморок хочешь хлопнуться, ко всем прочим радостям? То же
мне, декабристка, жена ссыльно-каторжного. И нечего на меня так смотреть.
Иди, возьми там сыру в холодильнике, бутерброд себе сделай. Деньги,
деньги... Больные вы все, честное слово. Вот и сейчас наверняка у тебя
только и крутятся в голове суммы с нулями. Ты о другом должна думать. Ты
должна, наконец, сделать серьезные выводы. У тебя сын растет.

- Какие выводы, мама? - крикнула Наталья из кухни и хлопнула дверцей
холодильника.

- Самые серьезные, Наташа. Самые серьезные. С кем ты живешь? Как ты живешь?
Ты посмотри, какие люди окружают твоего мужа. Один только этот Вова Мухин
чего стоит! У него на лбу написано, что он настоящий бандит, если только на
таком узком обезьяньем лобике может уместиться какая-нибудь надпись.
Кстати, он заходил к вам позавчера, когда ты была у врача.

- Кто? - крикнула из кухни Наташа и уронила нож.

- Вова Мухин.

- Мама, что же ты не сказала?

- Ну, забыла, прости. Неужели это так важно? И что за манера - орать через
всю квартиру? Хочешь поговорить - зайди в комнату. Ребенок засыпает, а ты
кричишь.

Наташа влетела с бутербродом в руке. Кира Георгиевна успела раздеть Димыча
и уложить в постель. Они стали разговаривать шепотом.

- Зачем он заходил?

- Откуда я знаю? Он мне не докладывал. Вообще, ни здравстуйте, ни до
свидания. Хам.

- Подожди, мама, я не поняла. Расскажи все по порядку. Он позвонил в дверь,
ты открыла...

- Нет, мы с ним встретились внизу в подъезде. Мы с Димычем возвращались с
прогулки, он нас чуть не сшиб дверью. Я смотрю - физиономия знакомая.
Поздоровалась, он не ответил. Вот и все общение.

- А ты уверена, что это был Вова Мухин? Ты, кажется, видела его не больше
двух раз, и очень давно.

- Я еще не в маразме, слава Богу, и память на лица у меня отличная. Ладно,
ты не болтай, ешь. Бледная как смерть. Смотри, не доедешь до адвоката.

Наташа принялась за бутерброд. Хлеб был ее любимый, бородинский, к тому же
еще теплый. И сыр "чеддер", тоже ее любимый, но жевала она вяло, без
всякого аппетита.

- Мам, а когда ты вернулась в квартиру, там ничего не изменилось?

- О, Господи, - тяжело вздохнула Кира Георгиевна, - ну что там могло
измениться? Никого ведь дома не было.

- И все-таки, постарайся вспомнить. Это очень важно.

- Наталья, у тебя губы дрожат, ты посмотри на себя в зеркало, на кого ты
похожа. Подумай, до чего твой драгоценный Санечка тебя довел! Вот это
важно, и об этом ты должна сейчас думать.

- Ну что ты меня все пилишь? И так тошно. Пойми же ты наконец, Саня не
убивал, его подставили, поэтому сейчас важна каждая мелочь. Вместо того
чтобы ворчать, ты бы лучше попыталась вспомнить все подробно про Мухина.

- Да, конечно, этот самый Мухин его и подставил, я все видела, но тебе
нарочно не хочу говорить. - Кира Георгиевна саркастически усмехнулась. - А
тебе не приходит в голову, дорогая моя девочка, что если это произошло,
значит, были причины. Вот меня, например, никто никогда не подставит. И
тебя, я надеюсь, тоже.

Наташа ничего не ответила, глотая слезы, отправилась в ванную, чтобы
сцедить молоко в бутылочку для следующего кормления.

На прощанье, уже на лестничной площадке, ничуть не стесняясь соседки,
которая ждала лифта, Кира Георгиевна сказала громким, торжественно звенящим
голосом:

- В общем, так. Тебе, конечно, надо пойти в юридическую консультацию, и с
Димулей я посижу, но пойти тебе надо только с одной целью: посоветоваться,
как быстрее оформить развод и разменять квартиру. Ты поняла меня?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Говорить с матерью убитого было настолько тяжело, что Илья Никитич
заинтересовался этой дамой всерьез. Елена Петровна Бутейко держалась
молодцом, и не подумаешь, что потеряла единственного сына, однако почему-то
отказывалась отвечать на многие вопросы, самые простые и невинные.

- Зачем вы лезете в нашу жизнь? Какое отношение все это имеет к нашему
горю? Вы ерундой занимаетесь, - она опрокинула в рот стопку валокордина,
поморщилась, тряхнула головой, как будто хлебнула чистого спирту, и
уставилась на Илью Никитича сухими злыми глазами.

- Я веду расследование, - напомнил он.

- Зачем? Убийца задержан на месте преступления. Что тут расследовать?
Судить его надо. Судить и расстрелять!

Илья Никитич сидел за шатким кухонным столиком у окна. Прямо в стекло
упирались голые ветки тополя. По веткам прыгал снегирь. Ярко-красная грудка
была единственным цветным пятном на черно-белом фоне пасмурного зимнего
пейзажа. Застиранные ситцевые шторки только добавляли серости.

- Вам от этого станет легче? - тихо спросил Илья Никитич, так тихо, что
Елена Петровна не расслышала.

- Расстрелять- выкрикнула она и хлопнула ладонью по столу.

Стол был покрыт вытертой клеенкой, такой же клеенкой с фруктовым рисунком
были оклеены стены кухни. На белых пластиковых дверцах маленького буфета
пестрели остатки облупившихся переводных картинок.

- Не надо так кричать, - попросил Илья Никитич, - следствие идет, вина
Анисимова еще не доказана.

- Тут нечего доказывать. Вам надо убийцу судить, а вы пытаетесь опорочить
семью, от которой уже ничего не осталось. Я знаю законы. Я не обязана вам
отвечать на вопросы, если мои ответы могут принести вред моей семье и мне
лично! - выпалила Елена Петровна, вскинув подбородок.

- О каком вреде вы говорите? - тяжело вздохнул Илья Никитич. - Я задал вам
простой вопрос: чем занимался ваш муж раньше? Разве в трудовой биографии
Вячеслава Ивановича есть что-то опасное для вашей семьи?

Бутейко резко встала и начала метаться по крошечной кухне, из угла в угол.
Лицо ее побагровело, сухие глаза засверкали.

- Мой муж в больнице. У него инфаркт. Как вы смеете копаться в его прошлом?
Вас это не касается! Это вообще не относится к делу! - Она кричала так, что
у Ильи Никитича зазвенело и зачесалось в ухе.

- Простите, Елена Петровна, почему вы так сильно нервничаете?

- Потому, что у меня убили сына! Потому, что у меня тяжело болен муж!

- Я понимаю и соболезную.

- Мне ваши соболезнования не нужны. Они ничего не стоят, ваши
соболезнования. Моего мальчика не вернешь! Я отказываюсь отвечать на ваши
идиотские вопросы.

- Отказываетесь отвечать, - понимающе кивнул следователь, - ну что ж,
давайте официально оформим ваш отказ.

- Мой сын убит. Мой муж в больнице, в реанимации. У него обширный инфаркт.
Хоть капля совести есть у вас? Я жаловаться буду.

- Елена Петровна, я вам очень сочувствую, вы можете жаловаться, это ваше
право. - Бородин старался говорить как можно мягче. - Вы в который раз
повторяете то, что мне отлично известно. Вашего сына убили, ваш муж в
больнице. Я могу понять ваше состояние, но реакция на мои простые вопросы
кажется мне странной. Я всего лишь попросил вас рассказать, чем занимался
ваш муж.

Елена Петровна встала и вышла из кухни. Вернулась она через минуту и резким
движением швырнула на стол трудовую книжку.

- Вот смотрите!

Трудовая биография Бутейко-старшего оказалась весьма скучной. После
окончания художественного училища в 1965-м году Бутейко Вячеслав Иванович
работал мастером в металлоремонтной мастерской. Был по собственному желанию
уволен в 1968-м, и тут же был принят в ювелирный магазин "Янтарь", где
проработал мастером художественной гравировки до 1985-го. Потом вдруг резко
сменил специальность, устроился слесарем-наладчиком на обувную фабрику
"Буревестник". Эта запись была предпоследней в трудовой книжке, дальше
следовал уход на пенсию по возрасту.

- Скажите, ваш муж увлекся ювелирным делом, и поэтому устроился на работу в
магазин "Янтарь"?

- Он никогда не имел отношения к ювелирному делу, - медленно, почти по
слогам, произнесла Елена Петровна и потянулась за бутылочкой валокордина.

- Вы только что принимали лекарство, - напомнил Илья Никитич, - нельзя так
часто. Вам станет нехорошо.

- Мне уже нехорошо, - сообщила она, но бутылочку все-таки поставила на
место. - Я не могу с вами разговаривать. Вы оказываете на меня грубое
давление. Я буду жаловаться в высшие инстанции.

- Жалуйтесь, - кивнул Илья Никитич. - Но вам все равно придется давать
свидетельские показания, не мне, так другому следователю. Либо вы должны
будете подписать официальный отказ от дачи показаний. Нет других вариантов.

- Ладно, спрашивайте, мне нечего скрывать.

- Анисимов пришел к вам, чтобы показать Вячеславу Ивановичу старинное
кольцо с изумрудом. Вячеслав Иванович оценил кольцо вполне
профессионально...

- Вам это рассказал Анисимов? И вы так спокойно повторяете слова убийцы
здесь, в этом доме? Вы повторяете их мне, матери убитого? - Елена Петровна
вдруг ч заговорила трагическим театральным шепотом.-Так вот, я совершенно
официально заявляю вам, что это вранье. Грязное, наглое вранье, от первого
до последнего слова. Он вам что угодно сейчас наплетет, этот Анисимов. Он
пришел угрожать моему сыну. Никакого кольца я не видела, зато отлично
слышала угрозы. У нас квартира маленькая, комнаты смежные, стены тонкие.
Разве ювелиры так живут? Оглянитесь вокруг. Разве так живут люди, связанные
с золотом и драгоценными камнями? Вы ведь следователь, пожилой человек. Вы
должны с первого взгляда определять жизненный уровень.

- Да, конечно, - легко согласился Илья Никитич, - ювелиры, как правило,
состоятельные люди. Елена Петровна, вы знали, что ваш сын брал в долг
большие суммы денег не только у Анисимова?

- Я не лезла в дела Артема. Он взрослый человек, - быстро пробормотала она,
как будто немного успокаиваясь.

- Но о долге Анисимову вы все-таки знали. Артем сам рассказал вам?

- Нет. Я услышала случайно. То есть я услышала, как Темочка резко
разговаривает с кем-то по телефону, почувствовала, как сильно он
нервничает, потом спросила, что случилось. Он рассказал.

- Что именно он вам рассказал?

- Он пожаловался, что Анисимов угрожает ему, шантажирует.

- Чем шантажирует?

- Господи, ну какая разница?

- Елена Петровна, вы знаете, что такое шантаж? - осторожно поинтересовался
Бородин, пытаясь поймать ее мечущийся, испуганный взгляд. - Это угроза
разоблачения, разглашения компрометирующих, порочащих сведений с целью
вымогательства. Какими сведениями порочащими вашего сына, мог располагать
Анисимов?

- Никакими!

- Замечательно. Чем же в таком случае он шантажировал Артема?

- Вы придираетесь к словам! И вообще, я устала.

- Простите, я отниму у вас еще несколько минут. В чем состояли угрозы?

- Он говорил, что убьет Темочку. Вот и убил.

- Ваш сын и Анисимов учились в одном классе. Анисимов бывал у вас в доме?

- Не помню. Темочка был добрым, открытым мальчиком, он многих приводил в
дом в школьные годы. Возможно, Анисимов и бывал у нас.

- Они дружили?

- Кто?

- Ваш сын и Анисимов.

- Никогда!

- Но вы давно знакомы с Анисимовым? Вы помните его ребенком?

- Я его не знаю и знать не хочу. Он убил моего единственного сына, и я
прошу вас не углубляться в воспоминания. Школьные годы к этому отношения не
имеют.

- Ну хорошо. Мы оставим в покое школьные годы, вернемся к сегодняшним
событиям. Вы сказали, Артем с вами поделился, пожаловался на Анисимова.

- Он не жаловался. Он сообщил мне, что Анисимов ему угрожает.

- Да, это вы уже говорили. Но я бы хотел знать, в чем конкретно,
заключались угрозы? Ведь о них известно только с ваших слов.

- Я повторяю, он говорил, что убьет Темочку.

- Просто так? Возьмет и убьет? - уточнил Бородин,

- Не просто так. Из-за денег.

- То есть Артем рассказал вам о долге в три тысячи долларов?

Глаза ее забегали, она опять густо покраснела и вдруг, словно приняв
неожиданное решение, выпалила:

- Не было никакого долга!

- Очень интересно, - кивнул Илья Никитич, стараясь сохранять спокойствие, -
вы это официально заявляете?

- Да, я заявляю это совершенно официально. Мой сын ничего не должен был
Анисимову. Ни копейки. Анисимов вымогал у него деньги, три тысячи долларов.
Мой сын не поддался на шантаж, и за это Анисимов его убил. Все. Мне плохо.
Я требую, чтобы вы ушли.

- Если вам плохо, я могу вызвать врача.

- Нет. Давайте, что там надо подписать, и пожалуйста, оставьте меня в
покое.

- Вот, о