лось, и не
стоило изводить себя сомнениями. Клим сказал, что заказчики остались
довольны, отвалили много, но есть шанс получить больше.

Клим дал ему всего тысячу, но предупредил, что это так, мелочь, небольшой
процент от Вовиной части. Первые деньги, полученные за выполнение заказа,
тем более такого сложного, с подставой, с инсценировкой, трогать нельзя.

- Плохая примета. Положено первую зарплату маме отдать, - объяснял Клим, -
тогда деньги не переведутся. У тебя вместо мамы будет счет в немецком
банке. Я сейчас все на тебя оформлю, сумма там приличная, и через пару лет
набегут хорошие проценты, домик себе купишь, где захочешь, и станешь жить
на то, что мы получим за следующие заказы.

Вову не интересовало, каким образом сумеет Клим открыть на его имя счет в
заграничном банке, не предъявив ни его самого, ни его документов. Он знал,
что Клим все сделает, как надо. Вообще, думать было некогда. Второй заказ
поступил почти сразу после первого. Клим обещал, что заварятся серьезные
дела и денег будет много. Так оно и получается. Чего ж тут думать?

Клим аккуратно сложил снимки в конверт, протянул Вове и задумчиво спросил:

- Кто такой этот Владик Мыло?

- Друган мой, работал со мной в автосервисе. Из всей команды только он один
не оказался падлой. Хороший парень, надежный.

- Как мог на него выйти заказчик?

- Тут все чисто. Владик сам из Сургута, то есть они с этим Петром
Петровичем земляки.

- Хорошо. Где этот клуб "СТ" знаешь?

- Конечно.

- Съезди туда, погляди, как и что.

- А ты?

- Мне ни к чему там вертеться. К тому же я отлично знаю это место и в клубе
бывал.

- Так мы что, опять вместе пойдем? - испуганно прошептал Вова. - Клим, так
нельзя. Ты же сам говорил, после нашего первого с тобой дела слишком мало
времени прошло. Я понимаю, там все чисто, ты здорово придумал и сработал,
но нельзя опять вместе, мало ли, вдруг там... - Вова замолчал на полуслове,
встретившись с Климом глазами. Клим смотрел на него, не моргая, долго,
пристально, и у Вовы сердце прыгнуло куда - то в желудок и закудахтало там,
как курица, у которой сейчас отрубят голову.

- Какое дело? О чем ты? Зачем говорить о том, чего не было? Тебе все
приснилось, Вова. Не было ничего, - Клим легонько потрепал его по щеке. -
Ты, если сон плохой снится, встань и умойся холодной водичкой. Понял?

- Понял, - Вова судорожно сглотнул, - слушай, я это... спросить хотел, как
насчет аванса? Я тебе сколько должен?

- Нисколько..

- Как это?

- Вот так. Нисколько ты мне, Вовчик, не должен. Все пятнадцать кусков твои.
Вова быстро нервно заморгал, полез в карман за сигаретами и долго не мог
прикурить, руки у него дрожали.

- Клим, я не понял...

- Чего ж тут непонятного? - улыбнулся Клим. - Стреляешь ты неплохо, реакция
у тебя отличная, зрение стопроцентное. Завтра привезу тебе хороший ствол, и
вперед. Чего ты так разволновался? Справишься, Вовчик. Пятнадцать кусков -
это деньги.

Саня Анисимов встретил следователя Бородина мрачным молчанием. Он не
понимал, что происходит. После психиатрической экспертизы его оставили в
больнице им. Ганнушкина, причем в отдельной палате, которая была похожа на
камеру. Конечно, здесь было лучше, чем в КПЗ. Во-первых, никаких
соседей-уголовников, во-вторых, сравнительно чисто, нормальное постельное
белье, нормальный сортир в коридоре. Кормили тоже получше, чем в тюрьме.
Однако Сане все надоело, ужасно хотелось домой. Он уже сообразил, что вину
его доказать не так просто, и следователь в принципе ничего мужик,
спихивать на него чужое преступление для галочки не собирается. Так почему
же тогда не выпускает?

- Сейчас я покажу вам несколько фотографий, - сказал Илья Никитич, - вы
посмотрите очень внимательно и попытаетесь вспомнить, кого из этих людей
встречали, а если встречали, то где, когда и при каких обстоятельствах.

Анисимов долго перебирал снимки и сначала сказал, что никого не знает. Илья
Никитич не торопил его. В любом случае, своего приятеля Вову Мухина он
узнать должен, хотя фотография, взятая из паспортного стола, была не очень
качественной.

- Может, вы отпустите меня с подпиской о невыезде? - осторожно
поинтересовался Саня, вскинув глаза от снимков.

- Там видно будет, - буркнул Илья Никитич, - значит, вы утверждаете, что
никто из этих людей вам незнаком? Пожалуйста, посмотрите внимательней.

- Ну, вот это вроде... - он ткнул пальцем в фотографию Мухина, - это же
Вова! Вова Мухин, точно, он! Правда, здесь он совершенно на себя не похож.
Сейчас он значительно толще. Подождите, и этого я знаю. Где же я его видел?

- Я, пожалуй, помогу вам, - медленно произнес Илья Никитич, - это капитан
милиции Василий Соколов. Три с половиной года назад вы вместе с Артемом
Бутейко были в ресторане. Праздновали день рожденья певца Руслана
Кудимова...

- В ресторане? - поморщившись, пробормотал Анисимов. - Кто такой капитан
Соколов? Ах, ну да, тот милиционер... я же его совсем не помню... Нет, при
чем здесь Соколов? Его посадили... У него были усы... и лицо совсем
другое... Вресторане... Это Клим! Эрнест Климов, бизнесмен из Германии!

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Красавченко позвонил Лизе на сотовый и сообщил, что будет ждать ее на
улице, у семнадцатого подъезда в Останкино.

- У меня нет времени, - сказала она.

- Ничего, десять минут найдется.

Выйдя из машины, она сразу увидела его. Он подрулил к ее-"шкоде" на
серебристом "БМВ" приветливо улыбался и махал рукой. Не обращая на него
внимания, она вышла, закрыла машину, поставила на сигнализацию. Он тоже
вышел и взял ее под руку.

- Здравствуйте, Елизавета Павловна.

- Я сказала, нет времени, - она выдернула руку, - и вообще, должна вас
огорчить. Все ваши героические усилия пропали напрасно. Вы наняли какую-то
женщину, переспали с ней, и вас засняли на пленку. Она действительно
немного похожа на меня.

- Она очень похожа на вас. А вы, к несчастью, слишком стереотипны.

- Ну и что?

- Ну, Елизавета Павловна, вы умная женщина, вы достаточно хорошо знаете
гнусную человеческую природу. Многим захочется увидеть на этой пленке
именно вас, а не какую-то другую, случайную женщину. Она никому не
интересна. А вы звезда. К тому же я дам несколько очень искренних интервью
для желтой прессы, в которых расскажу о нашем с вами тайном страстном
романе.

- С таким же успехом кто угодно может рассказать о романе со мной. Хоть
какие-то доказательства все-таки нужны, даже для желтой прессы.

- А они есть у меня. Фотографии и видеокассета. Разве мало? Я поведаю миру
трогательную историю о том, как давно и безответно люблю вас, и вот вы
наконец снизошли, однако счастье длилось совсем недолго. Нашелся мерзавец,
который заснял нас с вами и стал шантажировать, требуя огромную сумму
денег. И вы с испугу решили порвать со мной. Но я так сильно люблю вас, что
готов был заплатить мерзавцу, однако шантажист не успокоился. На любом суде
я буду смотреть на вас обожающими глазами, даже могу пустить скупую мужскую
слезу. Я буду повторять: Лизонька, прости меня... я люблю тебя... вспомни,
как мы были счастливы. И мне поверят. Мне, а не вам. Доказательства здесь
ни при чем. Захотят поверить мне потому, что так интересней, так
мелодраматичней. Я устрою такое шоу, такую мыльную оперу, что мне же еще и
денег заплатит какой-нибудь умный продюсер.

- Я никогда не красила ногти на ногах и на руках, - равнодушно произнесла
Лиза, - у меня аллергия на ацетон. У вашей дамы ногти ярко-алого цвета.

- Да что вы говорите? - Он испуганно всплеснул руками. - Надо же, как я
прокололся, ай как нехорошо! Впрочем, я оптимист. Безвыходных ситуаций не
бывает. Ну конечно, мне известно про аллергию, но вы знали, что мне ужасно
нравятся алые ногти. Меня это возбуждает, и из любви ко мне вы купили
специальный лак, сделанный на каком-то другом растворителе, не на ацетоне.
Вы разве не помните? Да, кстати, я не спросил вас, как вашему Юраше
понравился фильм? Вряд ли он обратил внимание на цвет ногтей. Он был под
сильным впечатлением. Я прав? Можете не отвечать, я знаю, что прав. А
теперь подумайте, если он, близкий человек, не заметил этой ерунды, то
разве можно ждать наблюдательности от широкой публики? Хотя, конечно, я
признаю, что допустил небрежность. Мне следовало попросить даму стереть лак
с ногтей.

Лиза заметила, что на стоянку въехал синий "Мерседес" директора канала, и
тут же, ни слова не говоря, кинулась в подъезд телецентра. Еще не хватало,
чтобы их заметили вместе.

- Погодите, Елизавета Павловна, мы не договорили. Я понимаю, что здесь,
сейчас, неудобно. Назначьте сами время и место.

- Хорошо, - буркнула Лиза, - знаете ресторан "Паттио-пицца" у Пушкинского
музея?

- Конечно.

- Сегодня. В девять вечера. "Он прав, - думала она; сидя в монтажной и тупо
глядя на мониторы, - мне придется выполнить его условия. Никакой лак меня
не спасет".

Шел обычный, суетный, нервный рабочий день. На коротком совещании Лиза
теряла нить разговора, вглядывалась в жесткое лицо директора. Рот его
улыбался, глаза оставались колючими и серьезными. Она думала о том, как
лучше преподнести ему Красавченко, чтобы максимально обезопасить себя, и
когда разумней начать этот разговор.

"А может, все-таки потянуть время? Попытаться заморочить ему голову? Пока у
него останется надежда на эфир, он не запустит свою мыльную оперу", -
размышляла она, накладывая тон в маленьком кабинете рядом со студией.

Там пили кофе, рассказывали анекдоты, потихоньку курили, вздрагивая при
каждом стуке в дверь, потому что пожарники за курение штрафовали.

"Для начала надо все-таки выяснить, что именно и кому он хочет сообщить с
экрана", - думала она во время записи передачи, автоматически произнося
текст.

- Ты запинаешься через слово, - сердито заметил редактор, - давай сначала.

В начале девятого она вырулила со стоянки перед телецентром, ровно к девяти
подъехала к ресторану. На стоянке краем глаза заметила уже знакомый
серебристый "БМВ".

Свободных столиков было достаточно. Она огляделась, обошла залы, но
Красавченко не увидела. Заняла столик у окна которое выходило на освещенную
стоянку, заказала пока только сок, поставила сумку, отправилась к
"шведскому столу", взяла себе несколько сортов салатов, чесночный хлеб,
вернулась за столик, взглянула на часы. Было уже пятнадцать минут десятого.

"Куда же он делся? Машина стоит..." Она принялась за еду. Подошел официант,
спросил, принести ли пиццу. Она отказалась. Салатов и чесночного хлеба
вполне достаточно.

В половине десятого к здоровенному джипу, стоявшему как раз за серебристым
"БМВ", подошли, поигрывая ключами, двое широкоплечих кожаных братков и
высокая белокурая девица в длинной распахнутой шубе. "БМВ" стоял таким
образом, что джип выехать не мог. Один из братков наклонился и постучал в
стекло. И тут же отпрянул, бросился к своему приятелю и к девице, которые
курили у джипа. Все трое о чем-то возбужденно заспорили. Наконец девица
вытащила сотовый и стала куда-то звонить.

Лизе захотелось выйти и посмотреть, в чем дело. Но она усилием воли
заставила себя сидеть. Допила сок, спокойно заказала кофе, закурила.

Минут через десять послышался вой сирен. На стоянку въехала "скорая", вслед
за ней милицейский "газик". Вспыхнули яркие фары, под козырьком ресторана
зажгли сильный прожектор, и Лиза заметила, что в "БМВ" на водительском
месте сидит человек, странно откинувшись на подголовник. Она привстала,
прижалась лицом к стеклу и узнала тяжеловатый суперменский профиль
Красавченко.

Оперативники попросили всех оставаться на местах, и каждому показывали
паспорт с фотографией, спрашивали, не знаком ли этот человек?

Лизу оперативник узнал, улыбнулся, поздоровался, назвав ее по
имени-отчеству.

- Что же с ним случилось? - поинтересовалась она. - Сердечный приступ?
Кровоизлияние в мозг?

- Выстрел в голову, - тихо ответил оперативник.

- Как же никто ничего не заметил, не услышал выстрела?

- Пистолет был с глушителем, работал профессионал, сделал все тихо и
быстро. Охранник и грузчик вроде бы видели, как какой-то парень подходил к
машине, но пока ничего определенного о нем сказать не могут.

- И давно он так сидит?

- Ну, примерно с половины девятого..

Лейтенанта окликнули, он улыбнулся кивнул.

- Всего доброго, Елизавета Павловна. Было очень приятно познакомиться.

Он так и не спросил, знает ли она этого человека.

* * *

- Дмитрий Владимирович, добрый вечер! - Хозяин клуба "СТ" расплылся в
улыбке, пожал руку Мальцеву, а Варе опять только кивнул, правда, сдобрил
это не слишком почтительное приветствие комплиментом: - Вы сегодня
великолепно выглядите, Варенька. Рад вас видеть.

Они прошли к своему столику. На этот раз в клубе было почти пусто, оркестр
отдыхал, из невидимого динамика тихонько лилась старинная лютневая музыка.

Варя открыла книжку меню в дорогом вишневом переплете.

Рядом с названиями блюд не было цен. У постоянных посетителей деньги через
банк снимались со специальной клубной карточки. Перечень блюд и вин можно

было читать, как поэму, не отвлекаясь на неприятные цифры.

- Африканская рыба Лу в соусе из дальневосточных крабов с креветочными
чипсами, - задумчиво прочитала вслух Варя.

- Ни в коем случае, - улыбнулся Мальцев, - ты уже пробовала эту экзотику.

- Ах да, конечно. Жуткая гадость.

Варя вспомнила, как впервые попала в это райское заведение, долго изучала
меню и выбрала наконец именно это блюдо, африканскую рыбу Лу. Примерно
через полчаса у стола появился целый эскорт. Сам хозяин и метрдотель несли
на вытянутых руках тарелки, накрытые серебряными круглыми крышками. Лица у
них при этом были как у солдат в почетном карауле у мавзолея. Они застыли,
вытянувшись в струнку, и казалось, перестали дышать. Хозяин подал знак
легким движением век, и одновременно были подняты серебряные крышки.

На Вариной тарелке лежало несколько маленьких серо-белых кусочков рыбы,
облитых каким-то мутным оранжевым соусом. По вкусу африканская рыба
напоминала сухую треску в томате. Варя чуть не заплакала от разочарования,
она так хотела выбрать себе что-нибудь самое вкусное, самое необычное, и
вот, пожалуйста.

Африканская сухая треска.

- В следующий раз будешь умнее, - сказал Мальцев и заказал для нее блины с
икрой, - один мой приятель в городе Марселе, в африканском ресторане
"Гвинея"

- заказал себе фирменное национальное блюдо, самое дорогое и роскошное. Под
звуки бубнов и тамтамов к его столу принесли огромный котел с размоченным
сырым пшеном, посыпанным кружочками вареной морковки. Так что запомни,
Варюша, всегда надо заказывать те блюда, которые ты знаешь, иначе
останешься голодной.

Ей нравилось, когда он рассказывал забавные истории. Но сегодня он был
молчалив и мрачен. Проблемы долгого и трудного рабочего дня все никак не
оставляли его в покое. Дважды звонил сотовый, он отвечал коротко и
раздраженно, морщился оттого, что из-за музыки было плохо слышно.

- Я, пожалуй, возьму шашлык из осетрины, - Варя закрыла меню и закурила.

Заказ был подан с обычной торжественностью. Большие ломти янтарно-розового
шашлыка, нанизанные на серебряный шампур, были подернуты тонкой золотистой
корочкой, которая получается только если шашлык жарится на настоящей
угольной жаровне.

Дмитрий Владимирович ел быстро и жадно. Пил много воды. У него была манера
полоскать рот перед тем, как проглотить воду. Губы сжимались в ниточку,
щеки быстро упруго тряслись. Варя не могла этого видеть, ее начинало
подташнивать. Всякий раз, когда Мальцев подносил стакан ко рту, она
отводила глаза.

Подошел хозяин, спросил, все ли в порядке, не сделать ли музыку потише.

- Слушай, Стас, - задумчиво произнес Мальцев, - ты все знаешь. Какого
журналиста недавно убили?

- Где именно, Дмитрий Владимирович? Если в горячих точках, то...

- Нет. В Москве.

- Да вроде никого из известных не убивали. Подождите, нет. Одного все-таки
кончили. Правда, он не очень известный, вы наверняка о нем не слышали.
Артем Бутейко.

- Как ты сказал? Бутейко? - Дмитрий Владимирович застыл на секунду.

- Ну да, он совсем недавно стал вести ночную программу на шестом канале.
Знаете, всякая чушь, светские сплетни.

- Сколько ему было лет?

- Около тридцати.

- Спасибо, Стас. Принеси, пожалуйста, кофе для Вари, а мне, как всегда,
зеленого чаю.

Хозяин почтительно кивнул и отошел. Дмитрий Владимирович тут же достал
телефон, набрал номер.

- Знаешь, как фамилия убитого журналиста? - произнес он, не поздоровавшись.
- Бутейко. Да, вот так... Конечно сын... Ладно, я скоро еду домой. Будь
здоров.

Он убрал телефон в карман. Хозяин принес кофе и чай. Пили молча. Варя
вытащила сигарету из пачки.

- Не закуривай. Едем,-сказал Мальцев.

В фойе Варя причесалась перед зеркалом, потом достала из сумочки ключи от
своей машины, кинула их телохранителю Сереже, рискуя угодить в зеркальную
стену или в китайскую напольную вазу. Но Сережа ловко поймал на лету
тяжелую связку.

- Не хулигань, - Дмитрий Владимирович подошел к ней и небрежно взлохматил
только что расчесанные волосы.

- Не буду, - Варя виновато улыбнулась, влезла в рукава своей
бледно-бирюзовой дубленки, застегнула золотые пуговицы с крупными
настоящими жемчужинами, опять полезла за расческой.

- Давай побыстрей, хватит крутиться перед зеркалом, - буркнул Мальцев. Они
вышли в густую мокрую метель. Закрытый клуб занимал первый этаж огромного
многоподъездного дома, когда-то здесь был большой обувной магазин. Теперь
стекло высоких витрин заменили сплошными медными панелями, на каждой был
вылит огромный витиеватый вензель "СТ".

Дом стоял фасадом к маленькой площади. Жилые подъезды выходили на другую
сторону, во двор. Специальной огороженной стоянки при клубе не было. Машины
размещались на небольшой, надежно охраняемой площадке, которая отлично
просматривалась со всех сторон.

Джипы и "мерседесы" побелели от снега. Варин "рено" совсем занесло, он
стоял на отшибе и был похож на продолговатый сугробик. Но беспокоиться не
стоило. Телохранитель Сережа счистит снег и перегонит машину. Куда больше
ее волновало, что лицо стало мокрым и сейчас потечет тушь. Она почти бежала
к джипу по мокрой ковровой дорожке, протянутой по плитам от подъезда клуба
до мостовой.

Бронированный джип Дмитрия Владимировича выделялся идеальной сверкающей
чернотой. Шофер Коля и телохранитель Федор поспешно стряхивали с лобового
стекла остатки снега. До джипа осталось несколько шагов, и вдруг непонятно
откуда выскочила огромная овчарка. Пес был в ошейнике, но без поводка и
намордника. Варя не боялась собак, однако инстинктивно бросилась в сторону,
поскользнулась, потеряла равновесие. Острый каблук застрял в щели между
мокрыми плитами, нога больно подвернулась, Варя упала. Тушь потекла, глаза
щипало, она ничего не видела вокруг, только чувствовала горячее собачье
дыхание. Из пасти овчарки нестерпимо несло тухлой селедкой. Рядом кто-то
громко матюкнулся. Сквозь слезы и метель Варя успела заметить, как возле
нее падают два огромных мужских силуэта, и через секунду грохнули выстрелы.
Их было всего три. Варя уткнулась лицом в снег и закрыла голову руками.

Выскочив из подъезда, Вова Мухин полетел через сугробы, почти не касаясь
земли. Но долго в таком темпе бежать он не мог. Бегал Вова плохо, к тому же
снег был глубоким и липким. Он слышал позади хриплое собачье дыхание. Он
оглянулся на бегу и понял, что огромная, как медведь, овчарка, сейчас
нагонит его и растерзает в клочья. Он не мог ни о чем думать, ему уже было
безразлично, попал он или промахнулся, главное - убежать от собаки, главное
- выжить, а дальше будь что будет.

Посередине двора, под тонким слоем снега, валялся гладкий, скользкий кусок

пластика, самодельная "ледянка". На таких катаются с горок дети. Кто-то
забыл ее во дворе. Вова Мухин поскользнулся, собака одним прыжком настигла
его, крепкие зубы впились в его правую кисть, он пытался отбиваться левой
рукой, ногами, не чувствуя боли, потому что больше всего боялся, что сейчас
овчарк