, это изумительно! - Графиня кокетливо щурилась,
обнажала в улыбке вставные зубы. - Но с каким же платьем я надену эту
брошь?

- С голубым бархатным. Или вот, с белым, из китайского шелка с фламандскими
кружевами. Оно тебе так к лицу, душенька.

- Полно, граф, - Ольга Карловна капризно надувала губы, - эти платья теперь
не наденет даже горничная Луша. Рукава а ля жиго давно не носят.

- Неужели? Что же носят?

- О, мой свет, все необычайно изменилось. Победил турнюр, исчезли сборки, в
моде костюм-коллан. Исчезло все, что торчит, даже верхняя юбка.

- Душенька, ты хочешь сказать, дамы теперь носят только нижние юбки? -
смутился граф.

- Ты всегда понимаешь меня превратно, дорогой. Дамы отказались от
кринолина, но победил турнюр.

- Кес ке се турнюр, мой ангел?

- О, это выпуклость сзади, ниже спины, ее поддерживает специальный каркас
из китового уса.

- Ты шутишь, душечка?

- Ничуть. Сейчас все дамы носят турнюры. Но больше ничего пышного,
напротив, все чрезвычайно узко, тесно. Лиф спустился глубоко на бока,
позади длинный шлейф, перед приподнят так, что туфельки видны.

- Прелестно. А что, горничная Луша все так же расторопна?

- Полно, мой свет, она уже старуха. - Графиня снисходительно улыбалась и
качала головой. Она не желала напоминать графу, как с этой горничной,
румяной быстроглазой девушкой, она застала своего мужа в одной из
отдаленных беседок поздним вечером. Но сам покойный граф, вероятно, помнил,
как зудели злые уральские комары и как Луша звонко шлепала их своей тяжелой
крестьянской ладонью на нежной графской спине.

- Ты, душенька, всегда была склонна к преувеличениям, - печально заметил
граф, - ты ревновала меня даже к сиделке, когда я лежал в параличе.

- Ты ошибаешься, мой свет, - вздохнула графиня, - не было ревности в моем
сердце. Ревность - мелкое чувство, а я великодушна.

Графиня правда была великодушна. Она все простила покойнику, и эту Лушу, и
вереницу прочих, румяных, быстроглазых, среди которых были и гувернантки, и
модистки, и актрисы, и даже грязная девка-птичница, которая приглянулась
ему, когда он лично отправился на птичий двор узнать, пасутся ли на прииске
графские куры.

- Так что ты решила с алмазом "Павел"? - кашлянув, спросил граф. - Он так и
будет лежать в потађнной шкатулке?

- Скажи, а почему тебя это так беспокоит? Неужели там это важно?

- Не знаю, душенька, не знаю...

Двери распахнулись, в комнату вкатился деревянный конь на колесиках, вслед
за конем вбежал пятилетний темноволосый мальчик и, приложив палец к губам,
спрятался за креслом графини. Графиня с улыбкой наблюдала, как тает в
воздухе печальная тень ее покойного супруга, и только когда не осталось
даже слабой дымки, я спросила ласково:

- Что происходит, Мишель?

- Бабушка, спрячь меня, мисс Кларк хочет, чтобы я мазал волосы помадой.

Деревянный конь, проехав еще немного по паркету, остановился. В комнату
вплыла полная пожилая девица в клетчатом платье.

- В чем дело, мисс Кларк? - строго спросила графиня по-английски.

- Сейчас явятся гости, ваше сиятельство, княгиня Завадская с дочерьми, и я
хотела, чтобы его сиятельство выглядел как подобает маленькому джентльмену,
- англичанка присела в глубоком почтительном книксене.

- Идите, Мери, - сказала графиня, - вылезай, баловун, - она протянула руку
и погладила темные мягкие локоны любимого правнука.

- Баловник, бабушка, а не баловун, - пятилетний Мишель выскочил из-за
кресла только тогда, когда за суровой мисс тихо закрылась дверь.

- Так почему же ты не хочешь быть джентльменом, баловник?

- Мне не нравится липкая помада, я не хочу пахнуть цирюльником. И еще, я не
люблю, когда приезжает княгиня со своими дочками. Можно, я посижу с тобой,
бабушка?

- Маман будет недовольна. Ты должен выйти к гостям. Будут маленькие княжны.

- С ними скучно, - вздохнул Мишель, - они ломаки. Я хочу побыть с тобой,
бабушка. Расскажи мне про куриный камень.

- Я рассказывала много раз, ты знаешь эту историю наизусть; Завтра я вызову
ювелира, самого лучшего, самого знаменитого в Москве. Он огранит алмаз,
сделает из него брошь в виде цветка орхидеи, с тонкими лепестками из
платины. На каждом лепестке, как капельки росы, будут сиять прозрачные
нежно-голубые топазы, а между лепестками листья, маленькие продолговатые
изумруды. Топазы я прикажу огранить кабошоном.

- Что такое кабошон, бабушка?

- При такой огранке кристалл принимает форму гладкой полусферы, без граней,
вроде половинки бильярдного шара. Прозрачные камни не принято так
обрабатывать, но я хочу, чтобы топазы были похожи на капли росы. Лепестки
закрепят подвижно, на тонких стерженьках-пружинках, как в большом
бриллиантовом букете ее величества императрицы.

- Бабушка, а алмаз "Павел" не потеряет свою волшебную силу, если его
огранят и вставят в брошку? - спросил мальчик таинственным шепотом. - Ты же
раньше говорила, что волшебные камни нельзя гранить.

- Разве? Ах, ну да, конечно, однако жаль, что такая красота лежит в
шкатулке.

- Ты приколешь эту брошь к платью и пойдешь на бал?

- Нет, мой ангел. Я слишком стара для такой броши.

- Ты подаришь ее маман?

- Нет. Твоя маман слишком легкомысленна.

- Я понял, бабушка, ты хочешь подарить ее кузине Анете.

- Нет. Я не хочу дарить кузине алмаз "Павел", - графиня поджала губы, как
обиженный ребенок, - почему я должна непременно дарить кому-то? Пройдет
много лет, настанет новый век, двадцатый век, Мишель. Меня уже не будет на
свете, ты станешь взрослым мужчиной. Ты женишься.

- На Долли Заславской? Никогда! Она пищит, как мышь, и чуть что, бежит
жаловаться княгине, а княгиня шипит, как угли в камине, если брызнешь
водой. Я никогда не женюсь, бабушка.

- Кроме Долли, есть много других девиц, какая-нибудь тебе приглянется. Я
думаю, ты женишься как раз в первый год двадцатого века. Раньше не надо. В
двадцать пять лет в самый раз, уж поверь мне, мой ангел. Не слишком рано,
но и не поздно. А теперь слушай меня внимательно, слушай и запоминай,- она
приблизила к правнуку свое сморщенное, сильно набеленное лицо и прошептала:
- Это будет счастливый, разумный век. Люди научатся наконец сначала думать
и лишь потом что-то делать, а не наоборот, как это происходит сейчас.
Бессовестные устыдятся, безжалостные пожалеют ближнего, рука убийцы
окаменеет, из уст лгуна вместо, слов будет раздаваться собачий лай.

- Ой, бабушка, значит, наш буфетчик Федор будет только лаять и ничего не
сумеет сказать? Он ведь все время врет, что варенье заплесневело, что сыр
высох, а холодная телятина заветрилась.

- Мишель, при чем здесь буфетчик? - поморщилась старуха, и с лица ее на
бархатную обивку кресла полетела пыль пересохших свинцовых белил. -
Буфетчик здесь совершенно ни при чем. Я говорю о двадцатом веке, о том
чудесном, разумном ХХ веке, в котором тебе, мой ангел, предстоит жить. Ты
станешь взрослым мужчиной, в твоем благородном сердце вспыхнет любовь, и я
надеюсь, что предмет обожания окажется достойным твоего титула и твоего
положения в обществе. Ты женишься

- Бабушка, что такое предмет оборжания? - испуганно прошептал Мишель.

- Будь любезен, не перебивай меня. После венчания ты приколешь на платье
своей молодой красавицы жены брошь-орхидею. Платиновые тонкие лепестки с
топазовыми каплями росы, листья из удлиненных изумрудов, а в центре будет
сиять алмаз "Павел". И красавица жена тебя никогда не разлюбит. Вы будете
жить долго и счастливо в разумном, милосерд ном, прогрессивном двадцатом
веке.


Лиза приняла душ, закуталась в теплый гостиничный халат и наконец
согрелась. Она включила приемник, нашла спокойную классическую музыку,
расчесала волосы и не сразу услышала стук в дверь.

Стучали тихо и настойчиво, потом раздался знакомый голос:

- Елизавета Павловна, простите, откройте, пожалуйста, на минутку.

- В чем дело? - громко спросила Лиза.

- Откройте, я не могу кричать, - ответил из-за двери Красавченко.

- Извините, Анатолий Григорьевич, но я уже сплю.

- Я всего на одну минуту, это очень важно. Мне надо кое-что вам передать, а
завтра рано утром я улетаю,

"Да что я, в самом деле, боюсь его?" - раздраженно подумала Лиза.

- Хорошо, Анатолий Григорьевич, подождите, я сейчас открою. Она надела
джинсы и футболку, прошла босиком по ковру и распахнула дверь.

- Еще раз извините, - Красавченко шагнул в номер, - я возвращался к лифту,
заметил на полу вот это, - он протянул ей твердый белый прямоугольник, - я
подумал, может, вы обронили, когда бежали к телефону? Может, это вам нужно?

В маленьком коридоре было темно. Лиза поднесла картонку к глазам. Это была
визитная карточка антикварной лавки, возможно той, в которой она вчера
покупала мужу музыкальную шкатулку.

- Нет, это мне совершенно не нужно. Не стоило беспокоиться. Спасибо и
спокойной ночи, Анатолий Григорьевич.

- Но карточку вы обронили? Или кто-то другой?

- Какая разница? Это всего лишь визитка магазина.

- Между прочим, отличная антикварная лавка, - Красавченко взял карточку у
нее из рук, - я ведь тоже ходил вчера по торговому центру. У этого
антиквара чудный выбор ювелирных украшений. Вас интересуют драгоценности,
Лиза?

- Не очень.

- А мне почему-то показалось, что интересуют. У вас красивые сережки. Я
давно обратил внимание. Аметист, если не ошибаюсь?

- Бразильский топаз.

- Да что вы! Разрешите-ка взглянуть. - Красавченко стал теснить ее в
комнату, где свет был ярче, бесцеремонно прикоснулся к ее уху. -
Действительно, голубой бразильский топаз. Очень редкий и ценный камень.
Огранка "маркиз". Золото семьсот пятидесятой пробы, удивительно тонкая
работа. Антиквариат. Модерн начала века. Жаль, у меня нет лупы. Вы купили
их или они достались вам по наследству?

- Анатолий Григорьевич, извините, но мне, честное слово, совсем не хочется
обсуждать с вами мои серьги. Шли бы вы к себе в номер.

Однако он уходить не собирался, аккуратно прикрыл дверь. Щелкнул английский
замок.

- У меня в номере пусто и скучно, - лицо его растянулось в комически
жалобной гримасе. Это выглядело так фальшиво, Что Лизу затошнило.

- Я вас не приглашала в гости. Я очень устала, хочу спать, - она протянула
руку, чтобы открыть дверь, но он поймал ее кисть.

- А, вот кольца я раньше не замечал. Это ведь комплект? Голубой топаз - ваш
камень? Он соответствует вашему знаку Зодиака? Неужели вы Скорпион? Или
ваша прабабушка была Скорпионом? Вы так любите этот комплект, что даже на
ночь не снимаете?

- Обычно снимаю, просто сейчас забыла, от усталости. Простите, Анатолий
Григорьевич, я действительно очень устала и хочу спать. Не могли бы вы уйти
к себе? - Лиза резко выдернула руку, отступила к окну. Красавченко
плюхнулся в кресло, вальяжно закинул ногу на ногу.

- Елизавета Павловна, ну вы же взрослая, сдержанная, хорошо воспитанная
дама. Что с вами? Откуда такой тон? Разве я вас чем-то обидел? Давайте
спокойно посидим, минут пятнадцать, не больше, выпьем что-нибудь, и я сразу
уйду. Честное слово.

- Ну ладно, - вздохнула Лиза, - если вы так хотите пообщаться, мы можем
спуститься в бар на седьмом этаже. Он открыт круглосуточно.

- Зачем? Все необходимое есть в номерах. Разрешите? - не дожидаясь ответа,
Красавченко поднялся с кресла, откинул крышку бара. - Чего вам налить?
Коньяк, виски, сухое рейнское вино...

- Я же говорила, что не пью, и вообще, должна заметить, Анатолий
Григорьевич, что для дипломата вы ведете себя несколько странно. Бар, между
прочим, платный. Коньяк очень дорогой.

- А, вы об этом? Не волнуйтесь, я оплачу ваш счет за пользование баром. Так
что же будем пить? Нам с вами непременно надо выпить за удачу. За
счастливую звезду, под которой вы родились. Я не сказал вам вчера, когда мы
сидели в кондитерской, что квартал красных фонарей не только самое
неприличное, но и самое криминальное место в этом городе. Просто не хотел
вас пугать, вы и так слишком перенервничали. Между прочим, не зря. Вас
могли запросто ограбить, отнять сумку, вырвать из ушей ваши чудесные
сережки. Если бы я случайно не оказался рядом, все могло бы кончиться очень
печально. И вот, вместо того чтобы поблагодарить, вы меня обижаете,
шарахаетесь от меня, как от чумы.

- Простите, Анатолий Григорьевич. Я чрезвычайно вам благодарна и вовсе не
хотела вас обидеть. - Лизе стало неловко. Она подумала, что он прав, она
ведет себя как-то нехорошо, невежливо. - Вы выпейте, что вам больше
нравится. А я мысленно к вами присоединюсь.

- Ну конечно! - Он рассмеялся. - В одиночестве я могу выпить и у себя в
номере. Раньше так благодарили водопроводчиков и электриков из ЖСК.
Наливали стакан спиртного. Вы еще мне денег предложите за то, что я вытащил
вас из опасной ситуации, это будет совсем красиво! Я имею право хотя бы
чокнуться с вами? Давайте выпьем белого сухого вина. Оно слабое, как
виноградный сок.

Он открыл бутылку, разлил вино по большим хрустальным бокалам.

- За вас, Елизавета Павловна, за вашу красоту, за вашу счастливую звезду! -
произнес он торжественным шепотом.

Лиза пригубила вино и тут же поставила бокал.

- Ой, подождите, у вас сейчас ресничка в глаз попадет. - Красавченко
протянул руку, притронулся к ее лицу.

- Не надо, я сама, - она резко встала и вышла в ванную. Свет там был очень
ярким, но, как ни вглядывалась Лиза в зеркало, никакой выпавшей ресницы не
заметила. Поправила волосы, вернулась в комнату.

- Значит, к драгоценностям вы равнодушны? - улыбнулся Красавченко, когда
она опять уселась в кресло напротив него. - Ну что ж, за это тоже стоит
выпить,

- Почему?

- А просто так, - он поднял бокал, ей пришлось сделать то же самое. - Нет,
все-таки удивительный камень, голубой топаз. Вы так и не ответили, вы
купили комплект в антикварном магазине или он достался вам по наследству?

- Анатолий Григорьевич, почему вас это так интересует? Вы серьезно
увлекаетесь астрологией и ювелирным делом?

- Нет. Я увлекся вами, Елизавета Павловна, и пытаюсь нащупать тему, которая
была бы вам интересна, стараюсь растянуть разговор. Я понимаю, что веду
себя глупо и даже не совсем вежливо. Но когда я вижу вас, со мной что-то
происходит. Я теряю голову. С вами такого не случалось?

- Анатолий Григорьевич, идите к себе.

В нашем с вами возрасте уже не интересны эти игры.

- Лиза, это не игра. Я совершенно серьезно спрашиваю, вы никогда не теряли
голову? Не влюблялись так, что обо всем забывали, о приличиях, о здравом
смысле? Я знаю, у вас кристальная репутация, двадцать лет замужем, вы
образец нравственности, но так не бывает, чтобы красивая, яркая, сильная
женщина ни разу в жизни не теряла голову. Впрочем, вероятно, правы были
древние ассирийцы, когда утверждали, что человек, украшающий себя топазом,
сохраняет честность и порядочность на всю жизнь. Или нет?

- Анатолий Григорьевич, вы, часом, не пьяны? - осторожно поинтересовалась
Лиза.

- Я трезв, как стеклышко. Я прозрачен и чист, как эти чудесные топазы. А
вот с вами что происходит? Щеки пылают, глаза блестят. Тайный роман,
сильное позднее чувство. Я угадал? Можете не отвечать, вижу по глазам, что
угадал. Но беда в том, что роман этот вас совсем не радует. Вам, неуютно,
стыдно. Вы боитесь, что рано или поздно узнают коллеги, семья. Вы не
относитесь к тому распространенному типу женщин, которые с удовольствием
делятся всеми деталями своей личной жизни и болтают о своих победах при
каждом удобном случае, пытаясь таким образом повысить себе цену в глазах
окружающих. Вам самоутверждаться не надо. Цена и так высока. Вы влюблены
всерьез, мучительно стыдитесь этого, боитесь огласки, но ничего поделать с
собой не можете, получается полнейшая чушь. Вместо счастья и удовольствия
постоянная внутренняя борьба муки совести, воспаленные нервы.

- Нет, вы явно не в себе, Анатолий Григорьевич, - громко и неестественно
рассмеялась Лиза, - что за бред вы несете?

- Ну вот,.- он печально вздохнул и развел руками, - так и знал, что вы
станете мне возражать. Между тем ваша тайная любовная история написана у
вас на лбу. Вас лицо выдает, глаза. Кстати, вам очень идет состояние
влюбленности. Вы удивительно похорошели.

- Спасибо на добром слове. Возражать я вам не собираюсь, - отчеканила Лиза,
стараясь сохранить спокойствие, - просто это не ваше дело. Я не хочу
обсуждать с вами свою личную жизнь.

- Ага, значит, есть, что обсуждать? - Красавченко хитро прищурился. - Я
ведь просто спровоцировал вас на откровенность. Клянусь, я ничего не знал о
вашем романе. Вы сами только что признались. Из этого следует, что между
нами уже установились теплые доверительные отношения. Давайте за это
выпьем.

Лиза машинально чокнулась с ним, сделала несколько больших глотков вина. У
нее сильно пересохло во рту.

- За нашу нежную дружбу, - улыбнулся Красавченко, - на правах друга я
подскажу вам отличное средство от томительной, ненужной любви. Не надо
относиться к этому так серьезно. Именно серьезность вам мешает. Сбавьте
тон, будьте легкомысленней.

- Простите, я не совсем поняла...

- Бросьте. Все вы отлично поняли. В конце концов, живем один раз, живем
мало и очень сложно. Боремся за выживание. Все эти дутые романтические
страсти делают человека слабым, рассеянным, беззащитным. Проще надо быть,
естественней, ближе к матушке-природе.

- Все это, конечно, очень интересно. Но давайте перенесем философскую
дискуссию на другой раз.

- Давайте, - кивнул Красавченко, - мы можем вообще обойтись без дискуссий.
Знаете, что вам надо сделать? Переспать со мной. И сразу станет легче.

- С вами? - Лиза критически оглядела его и произнесла со спокойной улыбкой:

- В общем, идея не так плоха, как кажется. Я подумаю об этом.

- Об этом не думают. Это делают, - он медленно поднялся с кресла и снял
пиджак, - сразу пройдут все ваши комплексы, проблемы решатся сами собой.

- Есть одна, которую вряд ли удастся решить. Дело в том, что вы мне не
нравитесь, Анатолий Григорьевич. Вы хам и пошляк. Боюсь, ничего не
получится. А теперь будьте добры, выйдите вон.

Красавченко кашлянул, провел ладонью по волосам.

- Ну что ж, очень жаль. Спокойной ночи. Спасибо за вино. О счете можете не
беспокоиться. Я оплачу завтра утром, _ он подошел к двери, взялся за ручку.

- Вы пиджак забыли, Анатолий Григорьевич.

- Ах, да, спасибо, - он вернулся, взял пиджак, но надевать не стал, вытащил
из внутреннего кармана небольшой конверт и тихо произнес: - Я ведь еще
кое-что забыл. Вот, взгляните.

По журнальному столу веером рассыпались цветные фотографии. Лиза увидела
себя рядом с проституткой мужского пола, на фоне светящейся вывески
"Незабываемые радости орального секса". И соответствующая картинка, которая
делала английскую надпись понятной без перевода.

- Читатели желтой прессы с удовольствием поверят комментариям, в которых
будет сказано, что вы договариваетесь о цене, - со вздохом сообщил
Красавченко. - А вот прелести лесбийской страсти. Посмотрите, как нежно вас
держит за руку эта пышная светловолосая негритянка. А здесь уличный мужской
стриптиз, возможно с последующей групповухой. Вот так честнейшая Елизавета
Павловна Беляева развлекается за границей. Вот они, нынешние нравы.
Добропорядочная женщина, мать семейства, уважаемый всей страной
политический обозреватель, скрылась за этой дверью с заманчивой надписью
"Вавилонские ночи. Экзотические удовольствия. Сегодня скидка двадцать
процентов!". Самое печальное, что никакая экспертиза не сумеет доказать ,
подделку, обнаружить фотомонтаж. Ведь г мы с вами знаем, снимки совершенно
подлинные. Любопытно, что на вашем лице нельзя прочитать ни испуга, ни
смущения. Вы выглядите здесь весьма возбужденной, что вполне естественно в
такой обстановке. У вас просто глаза разбегаются. Читатели желтой прессы
получат огромное удовольствие, об этом будет говорить вся Москва. Тираж
двух-трех поганых газетенок взлетит, номера с фотографиями пойдут
нарасхват. Кто-нибудь обязательно притащит эту гадость в школу, где учатся
ваши дети.

- Почему я не заметила вспышек? - пробормотала Лиза.