метрдотелю. В узком проходе она задержалась, ожидая, пока пожилой
плотный кавказец извлечет деньги из своего бумажника. Он был сильно пьян,
несколько длинных прядей, прикрывавших лысину, взлохматились, торчали
куда-то вбок, как косые тонкие рога, на подбородке повисла капля
ткемалевого красного соуса, руки дрожали, бумажник выпал, пухлая пачка
долларов рассыпалась веером, прямо под ноги Сане.

Их было много, бесстыдно много. Сотенные, старые и новые. Саня зачем-то
попытался посчитать. Господи, какая куча денег! Не меньше пятидесяти купюр,
то есть пять тысяч долларов...

Еще в июле солидные люди не носили с собой столько наличных. Пользовались
пластиковыми карточками. У Сани тоже остались эти бесполезные плотные
прямоугольники. Они валялись в ящике с игрушками, Димыч иногда играл с
ними, они блестели и упруго щелкали о борт манежа.

Саня нервно сглотнул. Кровь прихлынула к щекам, он стоял, тупо и растерянно
соображая, как лучше поступить - помочь пьяному пожилому человеку собрать
деньги? Аккуратно перешагнуть, обойти, не глядя? А может, быстро наступить
на те, что лежат прямо у его побелевшего ботинка? Штуки три, не меньше...
Если бы к подошве была прилеплена жвачка, тогда хотя бы одна сотня могла
прицепиться... хотя бы одна.

"Черт, совсем у меня крыша съехала", - подумал Саня, поймал в огромном
зеркале собственный взгляд, нехороший, загнанный, и тут же встретился со
спокойной улыбкой танцовщицы. Девушка стояла рядом и поправляла волосы,
глядя в зеркало. Она просто пользовалась паузой, отдыхала. Ее трудолюбивый
живот ритмично вздымался и опускался. Метрдотель собирал купюры.

- Вам туда. молодой человек, - услышал Саня голос метрдотеля, и ему
показалось, что и в голосе этом, и в небрежном кивке на дверь отдельного
кабинета сквозит презрение. Не в том дело, что лакей сумел прочитать его
мысли. Просто заметил соль на ботинках, когда ползал по полу. У приличных
людей, которых он радушно принимает в этом приличном заведении, обувь
всегда чистая и сухая. Они ездят в машинах и по слякоти не шляются.

Саня глубоко вдохнул, задержал воздух, надул щеки, выдохнул с легким
присвистом, потом натянул на лицо надменную спокойную улыбку, как грабитель
натягивает черную шапку с дырами для глаз и для рта, и, наконец, решительно
шагнул к тяжелым бархатным портьерам.

В просторном кабинете за круглым стеклянным столом-аквариумом сидели двое.
В аквариуме плавали живые рыбы. Вместе с Саней в кабинет ввалился грохот
оркестра, но как только дверь закрылась, стало опять тихо. Мерно гудел
кондиционер, поглощая табачный дым. Пахло озоном, как после грозы.

- Выглядишь неплохо, поправился вроде? - приветствовал Саню рыхлый молодой
человек в замшевом пиджаке.

Вова Мухин несколько лет проработал в автосервисе, попытался начать
собственное дело, но не сумел, был раздавлен бандитскими наездами,
подставлен подлыми конкурентами и не менее подлыми компаньонами, махнул
рукой на коммерцию и заделался массажистом в дорогом спорт-комплексе. Чтобы
разминать бока клиентам, нужно много сил. Вова стал усиленно питаться, и
его разнесло. С тех пор всем худощавым знакомым мужского пола он с ехидной
ухмылкой сообщал при встрече, что они "поправились".

Саня кивнул, что-то буркнул в ответ и медленно перевел взгляд на второго
человека. который сидел, откинувшись на спинку стула. Лицо его пряталось в
полумраке, Саня разглядел только очерк круглой бритой головы, крепкую бычью
шею, чуть оттопыренные уши.

- Привет, - короткая, как обрубок, толстопалая кисть протянулась к нему
через стол. Сверкнули бриллианты двух тяжелых перстней. Сверкнул
неестественно белый фарфор во рту. Рукопожатие оказалось слабым, ладонь -
влажной. Однако это неприятное приветствие взбодрило Саню. Он загадал
сегодня утром, сразу после разговора с Вовой: если легендарный Клим первым
протянет руку при знакомстве, значит, сделка состоится, и дальше все пойдет
хорошо.

Вова позвонил сегодня утром совершенно неожиданно. Они не виделись с
августа.

Саня подумал, что приятель начнет просить о чем-нибудь, и готов был
закончить разговор как можно скорей. Но Вова не просил. Совсем наоборот. Он
пригласил Саню в ресторан, чего прежде никогда не случалось. Тон у него был
таинственно-небрежный.

- Тут Клим из Германии приехал, спрашивал, нет ли у меня толковых надежных
ребят на примете. Таких, которые не успели свихнуться после кризиса. Я
сразу подумал о тебе.

Саня никогда не видел Эрнеста Климова, преуспевающего бизнесмена, почти
миллионера, но слышал о нем всякий раз, когда встречался с Вовой. Мухин был
знаком с Эрнестом Климовым меньше года, и все это время не переставал
рассказывать о нем разные фантастические истории. Клим был живой легендой.
Он сделал себя из ничего, пятнадцать лет назад перепродал пару блоков
сигарет, а сегодня владел крупной германо-российской посреднической фирмой.

За пятнадцать лет успешной коммерческой деятельности Клим пережил пять
покушений. И ни разу ни царапины. Он никогда не болел, никогда не сидел в
тюрьме, двумя пальцами гнул пополам серебряный доллар. Уже занимаясь
коммерцией, заочно окончил юридический факультет Московского университета,
а потом еще какой-то престижный экономический колледж в Берлине. Свободно
владел тремя языками, в редкие часы досуга читал Шекспира, Гете и Бальзака
в подлинниках. Женат был на лауреатке конкурса красоты, здоровался за руку
и запросто болтал с самыми высокими правительственными чиновниками, не
только российскими, но и германскими, играючи справлялся с самыми
серьезными бандитскими наездами, умудрялся дружить с налоговой полицией,
немецкой и российской, имел крепкие связи на таможне, богател, процветал.
Два дома в Германии, вилла на Кипре, дачи в Крыму и под Москвой, яхта,
небольшая конная ферма, ежегодные поездки на сафари.

Если Саня делился с приятелем-массажистом какими-то своими коммерческими
проблемами, Вова взахлеб рассказывал, как у Клима когда-то случалось нечто
подобное и он легко справлялся. Клим мог бы помочь Сане, душа у него
добрая, да вот очень занят, как раз сейчас уехал на Гавайи покупать
небольшой отель.

Саня давно намекал Вове, что не худо бы наконец познакомиться с этим
распрекрасным Климом, посмотреть ему в глаза, прикоснуться к живой легенде.
Но Вова все время находил уважительные причины, чтобы знакомство не
состоялось. И продолжал рассказывать истории, романтические, детективные,
авантюрные. Жанры менялись, герой оставался: Клим. Эрнест Климов. Возможно,
в душе толстого грубого Вовы дремал, свернувшись калачиком, хрупкий
литературный талант.

Саня не сомневался, что знакомство это никогда не состоится. С такими
полезными людьми просто так, по старой дружбе, в наше время никто никого не
сводит. Только если предполагается в этом личная выгода. Однако вот, сидит
перед Саней в полумраке отдельного кабинета живая легенда российского
бизнеса.

Разговор сразу пошел о деле, и это взбодрило Саню еще больше. Типично
западный подход, никаких предисловий. Правда, суть предложения Клима Саня
пока не понял, но тут же решил, что от волнения слегка отупел.

Все эти дни Саня почти не мог есть, кусок застревал в горле. А тут
разыгрался аппетит. Кухня в ресторане была отменной, за пряным розовым
лобио последовали цыплята табака, потом был шашлык, он дышал угольным
дымком, и Сане показалось, что такого нежного сочного мяса он еще никогда в
жизни не пробовал.

- Поставки надо осуществлять поэтапно, небольшими партиями, со складскими
помещениями сейчас проблемы, но это будут решать мои люди. - Клим вытянул
из вазочки зубочистку. В ярком свете, льющемся снизу, из аквариума, Саня
заметил на среднем и указательном пальцах под настоящими перстнями
нарисованные. Перстни-татуировки обозначают отсидки. Специалист может по
ним определить, где именно сидел человек.

"Но Клим никогда не сидел", - мелькнуло у Сани в голове. И тут же он
заметил на толстом запястье часы швейцарской фирмы "Лонжин". Эта деталь
рассеяла внезапную муть неприятных сомнений.

Настоящий "Лонжин". Механика, золотой корпус, кожаный ремешок. В таких
важных деталях мужского туалета Саня разбирался неплохо.

Человек, который носит обычный "Роллекс", не так богат, как хочет казаться.
Если "Роллекс" золотой, в материальном благополучии его владельца можно не
сомневаться, однако доверять ему не стоит. Он пижон, понтярщик. Большие
деньги дались ему легко и случайно, завтра он их может потерять. А вот
"Лонжин" говорит о надежности, спокойном стабильном достатке, как и костюм
и галстук от "Боско Чилледжи".

С часов Саня перевел внимательный взгляд на запонки. Все нормально.
Бриллианты, платина. И зажигалка "Ронсон", тоже платиновая, отделанная
теплым черным деревом, чтобы было удобно и приятно брать в руку.

- Давайте еще раз выпьем за успех нашего безнадежного дела, - Клим поднял
плоскую коньячную рюмку. Держал он ее грамотно, согревал в ладони. Саня
чокнулся сначала с ним, потом с Вовой и выпил залпом. За успех.

* * *

Наташа ходила по комнате из угла в угол, Димыч хныкал, капризничал. Она
покачивала его на руках, ласково напевала, однако внутри медленно вскипало
раздражение. Оно жгло горло, как будто Наташа хлебнула кипятку. Голова
кружилась от усталости, плечи и спина ныли. Димыч был тяжелый. Но если
положить в кроватку, он зальется таким вдохновенным ревом, что потом еще
часа два не успокоится.

- Ну, где он, твой дорогой папочка? - произнесла она злым быстрым шепотом.
- Почему его нет до сих пор? Где он шляется ночами? Как будто семья для
него не Существует. Все по фигу, и ты и я. И еще смеет что-то вякать о
втором ребенке!

Все это она говорила, конечно, не маленькому Димычу, а самой себе,
понимала, что не права и заводит себя нарочно, выдумывает проблемы на
пустом месте. Но остановиться не могла.

Ей было скучно. Дни сливались в сплошной поток тихих домашних хлопот,
прогулок, кормлений, стирок, походов в ближайший супермаркет с коляской.
Скука перерастала в раздражение. Саня зарабатывал достаточно, чтобы
обеспечить своей семье нормальную, сытую, беспроблемную жизнь, но слишком
мало, чтобы избавить жену от необходимости сидеть дома с ребенком и
заниматься домашним хозяйством.

Ей едва исполнилось двадцать. Она считала, что родила ребенка слишком рано,
губит лучшие свои годы. Ей хотелось событий, беготни, нарядной веселой
суеты, новых людей, хотелось ловить на себе жадные мужские взгляды, быть в
центре внимания. В редкие свободные минуты она не знала, чем себя занять.
Пробовала читать, но в строчках не видела никакого смысла, автоматически
пробегала глазами пару страниц очередного любовного романа или детектива,
спохватывалась, что не понимает, о чем речь, бросала книгу, включала
телевизор, но и там, на экране, все было скучно, бессмысленно. Политика,
сериалы, "Поле чудес", "Угадай мелодию". Одно и то же.

Наташа устала ходить, опустилась в кресло, продолжая укачивать Димыча.
Попробовал бы Саня вот так, несколько часов подряд, баюкать ребенка.
Подлец, мерзавец, сукин сын! Сидит сейчас в кабаке с какой-нибудь холеной
размалеванной стервой, или уже не в кабаке, а в квартире, на тахте. Свет
погашен, музыка тихонько играет, на журнальном столике кофе и ликер. Стерва
скидывает туфли и грациозно поджимает свои длинные ноги в колготках с
лайкрой, а Санина рука осторожно ложится на ее колено. Тьфу, пакость какая!

Наташа шмыгнула носом, посмотрела на Димыча. Оказывается, ребенок уже
крепко спал. Она уложила его в кроватку, плюхнулась в кресло, включила
телевизор, и тут же на экране появилась заспанная, помятая физиономия
Артема Бутейко.

- Привет, жук-калоед,- произнесла Наташа, кивнув телеэкрану, - давно не
виделись. И зачем тебя запустили в эфир? Кому нужны твои гадостные сплетни?
Только тоску нагоняешь своим тупым пошлым юморком. Так стараешься шутить,
как будто тужишься при запоре.

Поймав себя на том, что разговаривает вслух с телевизором, она тут же
выключила его и всхлипнула. Физиономия Артема Бутейко окончательно
испортила ей настроение. В квартире было тихо. Димыч мирно посапывал в
кроватке. Лениво поднявшись, Наташа поплелась на кухню, включила чайник,
хотя чаю ей вовсе не хотелось.

И вдруг зазвонил телефон. Вздрогнув, она бросилась к аппарату, схватила
трубку с такой поспешностью, словно ждала важного звонка. Но, услышав голос
своей подружки Ольги Ситниковой, тут же увяла:

- А, это ты? Привет.

- Ребенка уложила? - деловито поинтересовалась Ольга.

- Ага. Только что уснул.

- Муж дома?

- Нет.

- Странная ты женщина, - вздохнула Ольга, - все ему позволяешь.

- Что - все?

- То самое. Мой Андрюша вот так же пропадал вечерами, я молчала, думала,
работает, вкалывает, кормилец, себя не щадит. Сама знаешь, чем все
кончилось.

Кончилось все действительно скверно. Несколько месяцев назад Андрюша бросил
Ольгу с двухлетней дочерью.

- Саня по делам ушел. У него сейчас серьезные проблемы из-за кризиса, -
неуверенно возразила Наташа.

- Ну конечно, по делам... Слушай, я тут Светку Берестневу встретила, она
знаешь где теперь работает? В "Арлекино". Представляешь, танцует стриптиз.

- Серьезно? У нее же ноги короткие!

Вяло и зло обсудили фигуру Светки Берестневой, потом Ольга опять оседлала
своего любимого конька, стала рассуждать о подлости всех в мире мужчин.

Раньше Наташа старалась прекратить эти вредные для здоровья разговоры,
выдумывала какой-нибудь предлог: Димыч проснулся, молоко убежало. "Прости,
я тебе позже перезвоню", и не перезванивала. Но сейчас ей было так
тоскливо, так одиноко, что даже Ольгиной злой болтовне она была рада.
Все-таки живой голос в трубке.

- Неужели ты ничего не чувствовала? Это ведь должно быть заметно, когда
появляется у мужа другая женщина, - спросила она Ольгу и заметила про себя,
что впервые задает этот вопрос не из сострадания, а с напряженным личным
интересом.

- Чувствовала, конечно. Но не хотела себе признаваться. Обидно, унизительна
Да и что я могла бы изменить? Потом, когда все стало слишком очевидно, я
бросилась в другую крайность - просила, умоляла, истерики закатывала,
опустилась до шантажа, пыталась вены резать. От этого только хуже. Если бы
сейчас все сначала, я бы, разумеется, вела себя совсем иначе. Я бы сделала
вид, будто мне все равно. А еще лучше, сама бы завела кого-нибудь. Вот
тогда бы он, сукин сын, подумал, уходить или нет. Кстати, очень тебе
советую.

- Что?

- Закрути роман. Пусть поревнует. Раньше будет домой возвращаться. Знаешь,
они ведь только кажутся такими умными и сложными. На самом деле все просто.
У каждого есть идеал жены: босая, беременная и на кухне. Только когда ты
доходишь до этой идеальной кондиции, ты уже ему на фиг не нужна. Не
интересна. К тебе относятся, как к прислуге, даже хуже. Прислуге хотя бы
деньги платят и стесняются хамить. Все-таки чужой человек.

Наташа слушала одновременно с отвращением и с каким-то мазохистским
удовольствием. Да, все так. Все верно. Какая, на фиг, любовь? Босая,
беременная, на кухне. Пироги в духовке, щи на плите, руки в тесте. "Привет,
старушка! Что у нас сегодня на ужин? Опять курица? Ты знаешь, у меня
кончились чистые носки. Не забудь погладить мою голубую рубашку".

А потом в этой отглаженной рубашке, чисто выбритый, благоухающий
французским одеколоном, который ты подарила ему на день рожденья, он
прыгает в машину и несется на запрещенной скорости к свободным,
небеременным, не кормящим, тщательно накрашенным. А ты, голубушка, сиди
дома, стирай носки, возись с ребенком, тащись с коляской по слякоти в
супермаркет, волоки тяжеленные сумки, старей, стервеней и будь счастлива.

- Как только жена становится домашней клушей, они начинают жить в свободном
полете, если, конечно, есть деньги на оперение. И надо быть идиоткой, чтобы
этого не замечать. Ну вот где сейчас твой драгоценный Саня? Где?

- На переговорах.

- Умница, - Ольга хрипло засмеялась, - ты всегда была умницей. Продолжай в
том же духе. Держись, Наталья, и не сдавайся.

- Что ты имеешь в виду?

- Продолжай врать себе. Может, это вранье действительно мудрей и
безопасней, чем правда.

- В чем же правда?

- В том, что ты живешь с козлом, - произнесла Ольга, и было слышно, что она
в этот момент прикуривает.

- Почему обязательно с козлом? - возмутилась Наташа.

- Да потому. Помнишь русскую народную сказку? "Не пей из копытца,
козленочком станешь". Но братец Иванушка не послушался, очень ему пить
хотелось. Вот все они так, братцы иванушки, тянет их хлебнуть из чужого
копытца.

- Ну ладно, это все-таки сказка. А мой муж вовсе не козел, - мрачно
произнесла Наташа после долгого молчания. - Конечно, и не принц датский.
Нормальный человек, любит меня, и я его люблю. Никаких других женщин у него
нет. Он просто очень много работает, особенно сейчас, после кризиса,

- Наташенька, солнце мое, перестань, ну ты нее большая девочка, -
сострадательно вздохнула Ольга.

Наташа чувствовала, как текут по щекам слезы, понимала, что надо повесить
трубку, прекратить этот гадкий разговор. Все неправда. Они с Саней любят
друг друга, у них растет Димыч, летом они обязательно отправятся на Кипр
отдыхать. Именно для того, чтобы была у них такая возможность, Саня
пропадает вечерами, бегает, как угорелый, и вовсе не по бабам, а пытается
найти заказчиков, заработать деньги. И заработает, он везучий. Они найдут
хорошую няню, Димыч подрастет. Целая жизнь впереди. Что же она так
раскисла? Наверное, просто устала.

- Ой, прости, Димыч проснулся, я тебе перезвоню завтра утром. - Наташа
положила трубку.

Димыч спал спокойно, крепко. Она поправила одеяльце, провела ладонью по
теплой круглой щечке, наклонилась, осторожно поцеловала высокий выпуклый
лобик.

- Ерунда все это, Димыч,- прошептала она, - папа у нас с тобой самый
лучший. Мы не будем больше эти глупости слушать. Ольгу бросил муж, и теперь
ей кажется, будто все мужчины мерзавцы. А это неправда. Нельзя жить, если
никому не веришь и никого не любишь.

Она шептала все это вслух спящему ребенку. Больше ей не с кем было
поговорить, а одиночества Наташа не терпела. Все, что происходило в ее
душе, все, о чем она думала, ей надо было срочно кому-то выложить,
высказать, до донышка. Сейчас, после разговора с Ольгой, у нее было такое
чувство, словно она подошла на цыпочках к краю черной пропасти, заглянула и
отшатнулась прочь. Там, в этой пропасти, никто никого не любит, не
понимает, все злые, подлые, безобразные, тухлые какие-то. Как зомби в
ужастике.

Наташа сладко зевнула, отправилась в ванную умываться. Глаза слипались.
Оказывается, уже третий час. А Сани все нет. Теперь она уже не думала о
длинноногих фуриях. Она просто волновалась. Раньше, если Саня задерживался,
она всегда могла позвонить ему на мобильный. Но сейчас он им почти не
пользовался из экономии, включал очень редко. Не надеясь услышать ответ,
она все-таки набрала номер.

* * *

Во дворе взорвалась еще одна петарда, далекий хлопок отозвался в голове
слабым эхом. Саня вскрикнул во сне, сон ему снился какой-то жуткий, как
будто он повис в шахте старого лифта, вцепился пальцами в серую сетку, сил
нет держаться, проволока режет кожу, руки кровоточат, внизу чернота,
бетонный пол, а сверху медленно движется лифт. Этот кошмар часто снился ему
в детстве, особенно во время болезни, при высокой температуре.

От хлопка он не проснулся, хотя надо было открыть глаза, выйти из кошмара.
Темная громадина лифта наплывала сверху, была все ближе, но тут, к счастью,
мелодично затренькал будильник. Почему-то он лежал за пазухой. Саня
разлепил наконец отяжелевшие веки.

Сначала он видел только пятна, светлые и темные. Что-то случилось со
зрением, он напрягал глаза, однако все расплывалось, словно он смотрел
сквозь грязное мутное стекло. Он поморгал, приподнялся на локте, обнаружил,
что лежит на очень жесткой холодной поверхности. Выкарабкиваясь из тяжелого
сна, он был уверен, что находится у себя дома, в своей кровати.
Оказывается, он спал на грязном кафельном полу.

- Наташа..