к ее уху.
   - Да, немножко. Знобит от недосыпа, - прошептала она, все не отпуская
его руку.
   Лицо ее казалось страшно бледным, возможно, из-за  мертвенного  света
люминесцентных ламп в коридоре.
   - К сожалению, пока я  не  могу  позволить  вам  поговорить  с  самой
Галиной Дмитриевной. У нее совсем недавно был тяжелый приступ,  и  я  не
знаю, как она отреагирует на незнакомых людей, - сказал доктор.
   - Она вот в этой палате? - спросила Маша, кивнув на закрытую  широкую
дверь.
   - Да, а что?
   - Ничего. Просто так... На этаже есть другие больные?
   - Сейчас нет. Тут у нас только две  палаты  для  VIP-больных,  вторая
пустует. Милости прошу ко мне в кабинет.
   В кабинете у Сацевича было очень уютно. Маша упала в  широкое  мягкое
кресло, закрыла  глаза  и  потрясла  головой.  Доктор  вызвал  сестру  и
попросил принести кофе.
   - Совершенно темная и загадочная история с телефоном, - произнес  он,
глядя то на Арсеньева, то на Машу, - никогда  ничего  подобного  в  моей
клинике не случалось. Я очень буду вам признателен,  если  вы  выясните,
каким образом это могло произойти.
   - Галина Дмитриевна выходит на прогулки? - спросил Арсеньев.
   - Да, конечно, каждый день, обязательно в  сопровождении  сестры  или
няни. Вы думаете, кто-то мог ей  передать  телефон  во  время  прогулки?
Сразу  скажу:  это  совершенно  исключено.  У  нас   серьезная   охрана,
посторонний человек не может проникнуть на территорию, к тому же  кто-то
всегда рядом.
   - У нее диагноз - инволюционный психоз? - спросила Маша.
   - Да, депрессивная форма, почти классический случай. Тоска,  тревога,
бред Котара.
   Сестра вкатила столик, накрытый салфеткой. В кабинете вкусно  запахло
свежим кофе.
   - Что такое бред Котара? - прошептал Арсеньев Маше на ухо.
   - Бред собственной отрицательной исключительности,  самообвинения,  -
тихо ответила Маша.
   От первых глотков кофе щеки ее слегка порозовели. Она с удовольствием
съела шоколадное печенье, окончательно пришла  в  себя  и  обратилась  к
Сацевичу:
   -   Скажите,   Валентин   Филиппович,   течение    непрерывное    или
приступообразное, с рецидивами?
   - Вы, простите, врач? - удивился и почему-то слегка обиделся Сацевич.
   - Нет. Я психолог, - Маша  ласково  улыбнулась  ему.  -  Кофе  у  вас
действительно отличный.
   - Да... Понятно... - он принужденно откашлялся, - я думал, вы тоже из
милиции. Ну ладно. Течение приступообразное. Приступы случаются нечасто,
но достаточно бурно.
   - А вылечить ее в принципе можно? - подал голос Арсеньев.
   - Как вам  сказать?  Я  боюсь,  что  на  изначальный  диагноз  у  нас
накладываются  элементы  раннего  сенильного  слабоумия.  Это   серьезно
усложняет картину.
   - Простите,  а  какие  именно  вы  наблюдали  симптомы  слабоумия?  -
спросила Маша.
   - Ну иногда она притаскивает всякий мусор в палату из парка.  Однажды
это была старая открытка с какой-то актрисой, потом кукла.
   - Кукла? - хором переспросили Арсеньев и Маша.
   - Да,  старая  пластмассовая  кукла,  образца  шестидесятых.  Сейчас,
по-моему, таких не делают. Она валялась под лавочкой, на которой  обычно
Галина Дмитриевна сидит во время прогулок.
   - Она что, нянчилась с ней? Играла? - спросила Маша.
   - Нет. Просто принесла с собой  и  положила  в  тумбочку.  Потом  был
тяжелый приступ.
   - После того как у нее забрали куклу?
   - Да. Но не потому, что ее забрали.
   - Еще какие предметы она находила под лавочкой? - спросил Арсеньев.
   - Ну я не знаю, всякую ерунду, - поморщился доктор, - например,  вот,
книжку, старую, промокшую. Кажется, она у меня где-то здесь валяется.
   - Можно посмотреть? - спросила Маша.
   - Пожалуйста,  если,  конечно,  найду,  хотя,  честно  говоря,  я  не
понимаю,  какое  отношение  это  имеет  к  мобильному  телефону  Евгения
Николаевича, - доктор долго  рылся  в  ящиках  своего  стола,  ворчал  и
наконец достал маленький потрепанный томик стихов Есенина.
   - ?Гале от Любы, с надеждой на скорую встречу, 7 июня 1964?,  -  Маша
прочитала вслух дарственную надпись и  посмотрела  на  Арсеньева.  Он  в
ответ едва заметно кивнул и обратился к доктору:
   - А где остальные вещи? Открытка, кукла?
   - Выкинули, - пожал плечами доктор, - зачем хранить мусор?  Книжка  -
совсем другое дело. Я, знаете, книголюб, не могу выкидывать книги,  рука
не поднимается.
   - Валентин Филиппович, вы не дадите нам  это  с  собой  на  несколько
дней?
   - Конечно. Правда, не понимаю зачем.
   - Мы потом вам объясним,  -  пообещала  Маша.  -  А  скажите,  в  чем
конкретно содержание бреда Галины Дмитриевны?  В  чем  именно  она  себя
обвиняет?
   - Такие больные каются во всех  смертных  грехах  сразу,  -  вздохнул
доктор, - называют себя убийцами, утверждают,  что  заслуживают  смерти,
что приносят несчастье окружающим, что воздух вокруг них отравлен, самое
неприятное, в момент приступа могут нанести себе  серьезные  ранения.  У
Галины Дмитриевны было три суицидальных попытки.
   - Мы знаем, - кивнула Маша, - сейчас она в каком состоянии?
   - Средней тяжести, - пожал плечами доктор, -  вам  беседовать  с  ней
пока не стоит.
   - Да это мы уже поняли. Евгений Николаевич говорил, у вас  в  палатах
видеокамеры. Можно посмотреть пару кассет?
   - Разумеется. Но учтите, вы там не увидите, как передали  телефон.  Я
сам  смотрел  несколько  раз,  очень  внимательно.  Ладно,  что  же  вам
показать? Может, приступ? - доктор достал несколько кассет с полки.
   - Приступ не надо. Какой-нибудь обычный день.
   Через минуту на экране  телевизора  возникла  палата,  белая  мебель,
окно, забранное  решеткой  и  задернутое  дымчатой  шторой.  На  высокой
кровати полусидела худая, бледная женщина. Лицо было туго обтянуто кожей
и казалось странно молодым на фоне седых волос. На лбу  белела  марлевая
повязка.
   - Это она себе лоб разбила о раковину, - пояснил доктор, - все  никак
не заживает.
   - Да, она жутко изменилась, я  видела  ее  фотографии,  -  прошептала
Маша.
   В палате сначала было тихо. Потом послышалась  какая-то  возня,  звук
льющейся воды. Через минуту в кадре мелькнул силуэт с ведром и шваброй и
тут же исчез.
   - Так вот, представляете это безобразие? Завхоз торговала  самогоном,
и  здесь  постоянно  крутились  солдаты  с  генеральской  дачи,  пьяные,
грязные, а начальство смотрело сквозь пальцы, - сообщил резкий каркающий
голос, который явно принадлежал не Галине Дмитриевне.
   - Это нянечка, - пояснил доктор, - давайте  я  промотаю,  тут  ничего
интересного, она просто лежит и молчит, - он взялся  за  пульт  и  нажал
быструю перемотку.
   - Нет, погодите, еще немного, - прошептала Маша.
   - Пожалуйста.
   Мелькание  кадров  прекратилось,  опять  зазвучал  каркающий   голос,
сопровождавшийся кряхтением и шлепаньем тряпки.
   - Я и в РОНО обращалась, и  в  министерство,  и  в  санэпидемстанцию,
официальные письма писала. Здесь все-таки дети, а солдаты, помимо  всего
прочего, это еще и инфекция. Ну никому же ничего не надо!
   Нянька за  кадром  мыла  пол  и  говорила.  В  кадре  молчала  Галина
Дмитриевна, глядя перед собой круглыми, непомерно большими глазами.
   - Она все время так молчит? - шепотом спросил Арсеньев.
   - Нет, просто такой кусок попался, давайте  я  все-таки  промотаю,  -
сказал доктор. На этот раз Маша не возражала.
   За кадром зазвучали голоса. Работал телевизор, шло  какое-то  дневное
ток-шоу. Экрана видно не было и няньки тоже. Камера была  направлена  на
больную.
   - Ах да, извините, я психолог и привык пользоваться профессиональными
терминами, фигурально выражаясь, они не  хотят  и  не  могут,  -  заявил
низкий раскатистый мужской голос.
   - Что именно?  -  спросил  другой  голос,  тоже  мужской,  высокий  и
ехидный.
   - Иметь полноценные сексуальные сношения с мужчиной, - ответил бас.
   - Вы бы лучше поспали, чем эту пакость смотреть. Давайте я  переключу
на ?Дикую Розу?. Можно? - прокаркала за кадром нянька.
   И тут наконец заговорила сама  Галина  Дмитриевна.  Ее  голос  звучал
ровно, спокойно, очень тихо, даже пришлось увеличить звук.
   - Феликс Нечаев не психолог. Зачем он говорит не правду? - произнесла
она, ни к кому конкретно не обращаясь.
   - Это вы о ком? - удивилась нянечка.
   - Итак, подведем некоторые  итоги,  -  затараторил  тенор,  вероятно,
принадлежавший  ведущему,  -  наша  сегодняшняя   тема   ?Принципиальный
холостяк?. Наш герой утверждает, что изучил  разные  типы  женщин  и  не
хочет жениться, поскольку ни один из этих типов  его  не  удовлетворяет.
Что скажут наши зрители? Пожалуйста! Вот вы, девушка!
   - Если ему никто не нравится, зачем он вообще лезет? - звонко заявила
невидимая девушка.
   Последовал общий смех.
   - Знаете что, милая девушка, - обиженно пропел  бас,  -  я  вам  могу
сказать  как  профессиональный  психолог,  что  у  вас  очень  серьезные
комплексы.
   - Феликс не психолог, - повторила Галина Дмитриевна чуть громче, - он
закончил заочное отделение областного педагогического  института.  А  до
этого служил в армии, строил генеральские дачи под Москвой.
   - Что вы говорите? Я не поняла... - удивленно переспросила нянька.
   - Сначала мы взяли его на договор, курьером. Потом  он  стал  младшим
редактором. Он пунктуален, аккуратен, никогда ничего не забывает,  умеет
наводить порядок в бумагах и документах.
   - Галина Дмитриевна! Вам нехорошо?  -  испугалась  нянька.  -  Может,
доктора позвать?
   - Нет, Рая, не волнуйтесь, -  больная  глубоко  вздохнула  и  закрыла
глаза, - можете переключать на свою ?Дикую Розу? или вообще выключить. И
пожалуйста, опустите мою койку, я посплю.
   - Ну что, достаточно? -  спросил  доктор  и,  не  дождавшись  ответа,
выключил телевизор. - Видите, иногда она вспоминает какие-то  детали  из
прошлой жизни, я специально узнавал, этот герой ток-шоу, Феликс  Нечаев,
действительно работает в пресс-центре Евгения Николаевича. Она ни в  чем
не ошиблась, даже в подробностях его биографии.
   - Да, - кивнул Арсеньев, - мы уже успели с ним  познакомиться,  -  он
покосился  на  Машу.  Она  застыла,  подавшись  вперед,   вцепившись   в
подлокотники, не моргая,  глядела  в  погасший  экран.  Лицо  ее  в  это
мгновение показалось Арсеньеву каким-то замороженным, ледяным, даже губы
стали белыми.
   - Маша, с вами все в порядке? - он осторожно тронул ее пальцы.
   -  Да,  -  она  крепко  зажмурилась,  с  трудом  оторвала   руки   от
подлокотников,  провела  ладонями  по  лицу,  посмотрела   на   доктора,
собираясь спросить о чем-то, но  в  этот  момент  в  дверь  постучали  и
заглянула пожилая полная женщина в халате, шапочке и марлевой маске.
   - Галине Дмитриевне пора завтракать, а ей еще не давали лекарства,  -
надменно сообщила она, не обращая внимания на посетителей.
   - Найдите Наташу, - хмуро приказал доктор.
   - Искала. Ее нигде нет.
   - Хорошо, я сейчас подойду. Женщина, наконец, взглянула на Арсеньева,
потом на Машу, и вдруг громко, строго произнесла:
   - Григорьева? Та-ак, а ты здесь что делаешь?

***

   Христофор не успел  проголодаться,  он  отворачивался  от  паштета  и
упрямо рвался назад, во внутренний дворик. Пришлось  вернуться  и  опять
сесть напротив Макмерфи.
   - Долго молчишь, - язвительно заметил тот.
   - Думаю, как сформулировать яснее и короче, чтобы  не  утомить  тебя,
Билли, - улыбнулся Григорьев, - все так  сложно,  так  запутанно,  я  не
всегда понимаю, где кончаются факты и начинаются мои домыслы. Видишь ли,
мне кажется, что физик Терентьев вероятней  всего  обратился  со  своими
предложениями к кому-то из знакомых  американцев,  ведь  не  мог  же  он
броситься к первому встречному? А потом его арестовали.
   - Ты хочешь сказать, что он был знаком с Ловудом  или  Бриттеном?  Ты
думаешь, кто-то из них подрабатывает в ФСБ?
   - Уж во всяком случае не Томас, -  покачал  головой  Григорьев,  -  и
вообще, это ты сказал. А я просто размышляю вслух. Но  дело  даже  не  в
этом.  Ты  все  никак  не  даешь  мне  перейти  к  главному,   постоянно
перебиваешь.
   - Ну, валяй, переходи, - ухмыльнулся Макмерфи.
   - Хорошо, попробую. У  моего  противного  информатора  есть  привычка
торговать с довесками, как когда-то в советских гастрономах. Я пришел  к
нему  за  сведениями  о  Хавченко,  поскольку  мне  сказалось,  что  это
уголовное животное представляет наибольшую  опасность  для  Машки,  и  я
почти не сомневался, что убийство Тома и Виктории - его работа. Так вот,
о Хавченко мой торговец ничего не знал, за то подсунул мне гору  всякого
информационного  барахла.  Мне  пришлось  выложить  триста  долларов,  я
сначала очень огорчился, но  порывшись  в  барахле,  я  нашел  настоящее
сокровище. Видишь ли, мой старичок общается с несколькими  сомнительными
фирмочками на Брайтоне. И вот  совсем  недавно  в  одну  из  них  пришел
конфиденциальный заказ от американского дипломата, работающего в Москве,
в посольстве. Не хочу утомлять  тебя  деталями,  речь  идет  о  заказном
убийстве. Имен мой торговец не знает, однако ему известно,  что  заказан
был американец, который тоже живет в Москве.
   - Почему так сложно? Почему  через  Брайтон?  -  рявкнул  Макмерфи  и
принялся крутить зажигалку Григорьева.
   - О Господи, Билли,  -  вздохнул  Андрей  Евгеньевич,  -  потому  что
дипломату, сотруднику посольства, довольно сложно бродить  по  Москве  в
поисках фирмы, предоставляющей подобные услуги. А так ему ничего не надо
делать. Ему просто высылается телефонный номер, по  которому  он  должен
позвонить  и  назначить  встречу.  Русские   вовсю   пользуются   такими
посредническими услугами, через  океан  проще  сохранить  анонимность  и
концы найти значительно трудней.
   Макмерфи  несколько  раз  щелкнул  зажигалкой,  пламя  вспыхнуло  так
сильно, что он чуть не опалил себе лицо.
   - Ты считаешь, Тома заказал Ловуд? По  тому,  как  он  это  произнес,
Григорьев понял, что сам он почти уверен в этом.
   - Знаешь, Билли,  мне  было  бы  значительно  спокойней,  если  бы  я
ошибался, ибо если я прав, моя Машка сейчас в Москве общается с убийцей.
Макмерфи оставил в  покое  зажигалку,  взял  сухой  крекер  из  коробки,
принялся ломать и крошить его прямо на стол.
   - Ладно. Допустим, ты прав. Ловуд работает на русских и заказал Тома.
Но почему  он  не  мог  обратиться  за  помощью  к  русским?  Зачем  так
рисковать?
   - Вероятно, он чувствует, что они им не особенно дорожат,  и  не  мог
надеяться на их помощь, - покачал головой Григорьев,  -  к  тому  же  он
сильно нервничал, хотел устроить все быстро и тихо, пока  информация  от
Бриттена не ушла сюда. Впрочем, я не исключаю и более  тонкие  варианты.
Мой информатор мог намеренно подкинуть мне это, чтобы я передал тебе. Ты
помнишь историю с несчастным Слонимски, которого  подставили?  Слонимски
был не совсем чист, но после него подставляли других, и сколько  раз  мы
ловились на эту удочку? Мне не нравится история с Ловудом. И тебе она не
нравится, верно?
   - Да уж, хорошего мало. Слушай, а ты не мог бы дать мне этого  своего
информатора?
   - А толку? Надеешься заполучить текст заказа, сделанного  сотрудником
американского посольства из Москвы? Ты сам понимаешь,  что  это  смешно.
Никакого текста давно не существует, посредническая фирмочка на законных
основаниях торгует соевыми батончиками.
   Ловуд  недавно  запросил  статус  неприкосновенности,   -   задумчиво
пробормотал Макмерфи, - сейчас его  проверяют.  Всплывает  много  всяких
неприятных вещей. Он не мог не догадываться о том, что  они  всплывут  в
процессе проверки, он ведь не идиот, как тебе кажется?
   - Я знаю, что он патологически жаден. Если он работает на русских, то
наверняка тянет из них деньги и  хочет  продаваться  значительно  дороже
реальной себестоимости. Также я знаю, что он чем-то  серьезно  болен.  Я
видел несколько его последних фотографий, он очень изменился, как  будто
весь  распух.  Не  растолстел,  а  именно  распух.  Похоже,  это  что-то
гормональное.
   - Да, действительно, - кивнул Макмерфи, - я сам обратил  внимание,  и
даже наводил справки, обращался ли он к врачу. Пока не обращался.
   - Не удивлюсь, если завтра  русские  тебе  его  подсунут  в  качестве
очередного суперагента Колокола, -  грустно  улыбнулся  Григорьев,  -  а
послезавтра  он  начнет  давать  показания  и  ты  получишь   новенькую,
свеженькую и совершенно фальшивую  информацию  о  русской  агентуре.  Мы
опять останемся в дураках. Впрочем, это только мои домыслы.
   - Домыслы, домыслы, - эхом отозвался Макмерфи.
   Почти сутки назад он получил от Маши сообщение по электронной  почте.
В принципе они должны были общаться через посольство, по спецсвязи. Но в
экстренных  случаях  она  могла  воспользоваться   электронной   почтой,
произвольно шифруя, текст таким образом,  чтобы  послание  не  выглядело
зашифрованным.

   "Ты, старый зануда, как всегда, оказался прав. Меня встретили  вполне
приветливо, человек, который  показал  мне  город,  был  очень  любезен,
отложил ради меня все свои сложные дела и проблемы.  Правда,  города  он
совсем не знает и путался, вез меня из  аэропорта  ровно  345  минут.  В
машине было жарко, он  взмок  как  мышь.  У  него  здесь  много  друзей,
некоторые  ждут  от  него  невозможного,  просят  денег,  он  устает   и
нервничает, но сам ни к кому не обращается за помощью и  умеет  скрывать
свои чувства. Однако  хвост  у  него  дрожит,  потрепанный,  темно-синий
хвостик, очень противный.
   Искренне твой. Молодой Ковбой Ауди?.

   Текст был напечатан по-русски. Таким образом Макмерфи стало известно,
что за Ловудом тащится хвост, старый темно-синий ?Ауди? 345 МК, что  его
кто-то преследует и шантажирует, вероятней всего, бандиты.
   Через три часа Макмерфи знал, на чье имя зарегистрирована машина. Еще
через пять часов получил подробную информацию о людях,  которые  на  ней
ездят. Люди эти действительно оказались  банальными  бандитами,  и  было
странно, почему мистер Ловуд, солидный человек, дипломат,  профессионал,
до  сих  пор  не  сообщил  о  происходящем   ни   своему   американскому
руководству,  ни  своим  тайным  покровителям   в   российских   силовых
структурах и не попытался с их помощью прекратить это безобразие.
   В тот момент, когда Стивен Ловуд, прощаясь во дворе с Рязанцевым и  с
Машей, напомнил ей про завтрашний ужин, его неприятный  знакомый,  тощий
бандит с дегенеративным лицом, сидел совсем недалеко, буквально  в  двух
шагах, в Миусском сквере, в отличном настроении. Он был  доволен  собой,
ему удалось сломать американца. Тот позвонил,  просипел  своим  смешным,
срывающимся голосом, что готов  заплатить  требуемую  сумму  и  назначил
встречу на Миусах, у Дома пионеров.
   Пока тощий бандит ждал Ловуда  на  условленной  укромной  скамейке  в
глубине сквера,  к  нему  подсела  молодая  парочка,  вероятно  студенты
Гуманитарного университета, который находился тут же, на улице  Чаянова.
Не  обращая  ни  на  кого  внимания,   парочка   принялась   целоваться,
дурачиться, хихикать, девушка слегка толкнула  юношу,  тот  свалился  на
бандита, как-то неудачно задел его, и бандит потерял сознание.
   Через  пять  минут  он  оказался  на   заднем   сиденье   шоколадного
?Мерседеса? с затемненными стеклами, между юношей и девушкой,  и  вполне
внятно отвечал на  все  их  вопросы.  Бесстрастным  голосом  он  поведал
удивительную историю о том, как американский дипломат  пять  дней  назад
заказал убийство своего соотечественника  по  имени  Томас  Бриттен,  но
заказ сорвался, потому  что  клиента  успел  прикончить  кто-то  другой.
Беседа длилась около двадцати минут. Затем тощий был возвращен на место,
на лавочку.
   Все это время двое его помощников, таких же  бандитов,  ждали  его  в
темно-синем ?Ауди?, на улице Чаянова, пили пиво,  наконец  спохватились,
что тощего долго нет и его мобильный не отвечает. Побежали к  лавочке  и
обнаружили своего шефа мирно спящим под сенью голых лип.  Он  ничего  не
понимал и