При  чем  здесь  совесть?  Я  жрать  хочу.  Из-за  вас  ничего  не
заработала. И ваще, блин, ты, мусор, лучше молчи. Не умеешь ты с  людьми
разговаривать.
   - Правда, не умею. Был бы на моем месте другой, он бы с  тобой,  сама
знаешь, как поговорил. А я цацкаюсь, - разозлился Саня.
   - Да на, бей, хоть  совсем  замочи,  ну?  -  рявкнула  проститутка  и
надменно отвернулась. - Ничего больше не скажу, понял?
   - Почему бы нам правда не угостить девушку? - тихо предложила Маша. -
Здесь темно, холодно. Давайте доедем до какого-нибудь ближайшего ларька,
купим шашлыку, посидим в машине и поговорим.
   Саня поразился, как легко и быстро вписалась  американка  в  странную
для нее ситуацию, сумела найти общий язык с шальной подмосковной девкой,
не выразила ни ужаса, ни удивления,  вела  себя  настолько  естественно,
словно это для нее было обычным делом -  допрашивать  российскую  шалаву
ночью на трассе.
   Пока шли к машине и ехали до  ближайшего  круглосуточного  шашлычного
ларька,  Маша  спокойно,  без  всяких  угроз  и  хитростей,   умудрилась
выяснить, что проститутка Ира жила  со  своей  сестрой  Катей  на  улице
Немчинова, сразу за Кольцевой дорогой, в  угловой  панельке,  на  первом
этаже. Квартиру они снимают уже  год,  а  до  этого  жили  с  матерью  в
деревянном доме в поселке Передовик, в двадцати километрах от Москвы, но
мать померла, дом развалился  от  старости.  Ира  закончила  восьмилетку
четыре года назад, пошла учиться на парикмахера,  но  надоело  жить  без
денег, знакомые девки однажды взяли с собой на трассу, один раз, другой.
Деньги легкие, отпахала ночь, днем спи, сколько хочешь. Сестра Катя была
младше на два года и после восьмилетки пошла на трассу  сразу,  даже  не
пыталась учиться дальше. Они работали под местными пацанами, сутенерами,
отдавали ровно половину денег, это было плохо, но сейчас на  их  пацанов
наехали другие пацаны, начался передел сфер влияния, пока они там  между
собой  разбираются,  девкам  лафа,  никто   не   контролирует,   сколько
заработала - все твое.
   Про мужчину в ?Фольксвагене-гольф? она вспомнила,  что  зубы  у  него
были крупные и очень белые, в  темноте  блестели.  Лицо  добродушное,  и
вообще выглядел он совсем безобидно,  даже  немного  смешно,  совсем  не
похож на маньяка, шутил, смеялся. Ире выдал на прощанье сто рублей, чтоб
не так обидно было оставаться.
   Когда Ира умяла две порции свиного  шашлыка  и  выпила  триста  грамм
водки за упокой души своей сестры Кати, она вспомнила, что две последние
буквы в номере  ?Фольксвагена?  были  ?МЮ?.  И  еще:  в  машине  заедала
передняя дверца,  с  пассажирской  стороны,  а  перед  ветровым  стеклом
болтался брелок, пластмассовый скелетик, довольно большой,  в  кружевной
юбочке.
   Арсеньев еще  раз  показал  ей  фотографии.  Заливаясь  слезами,  Ира
спросила:
   - Чего у нее лицо такое исцарапанное? Вот тут, на носу, и вокруг рта.
   - Ты уверена, что, когда видела ее в последний раз,  у  нее  не  было
никаких похожих царапин? - уточнил Арсеньев.
   - Нет, у Катьки личико чистенькое, гладенькое, ни прыщей,  ничего.  И
губы она такой помадой никогда не красила.
   - Можно? - Маша взяла у нее снимки и долго, молча  их  рассматривала,
потом взглянула на Арсеньева,  хотела  что-то  сказать,  но  сдержалась,
промолчала.
   - Так чего он с ней сделал-то, с Катькой с моей? - всхлипнула Ира.  -
Вы хоть скажите, сильно она мучилась?
   - Изнасиловал, задушил, - быстро проговорил Арсеньев.
   - И все?
   - Разве мало?
   Ира задумалась и вдруг выпалила:
   - Так он вообще никакой не маньяк. Изнасиловал! Зачем, когда и так...
Ой, Господи помилуй... А душат девчонок вообще  постоянно,  меня  четыре
раза  душили,  многим  нравится,  чтоб  партнерша  сильней  дергалась  и
хрипела. Нет, мусорки, он не маньяк, это у него нечаянно  так  вышло,  -
она помотала головой и застыла в глубокой задумчивости.

***

   Всеволод Сергеевич стиснул  кулаки  так,  что  костяшки  побелели,  и
постучал ими по колену.  Он  никак  не  мог  успокоить  свои  руки,  они
постоянно двигались, дергались, суетились, и  Андрею  Евгеньевичу  стало
казаться, что он сейчас начнет  отламывать  себе  пальцы,  как  Сахар  в
?Синей птице?.
   Григорьев догадался, что дело совсем плохо. В  распоряжении  Кумарина
была мощная структура, УГП, но сейчас она со  всеми  своими  гигантскими
возможностями,  деньгами,  компроматами,  связями,  способами   давления
оказывалась для него бесполезной. Она была всего лишь машиной. Для  того
чтобы  машина  заработала,  в  нее   следовало   заложить   определенную
программу, сформулировать задачу, а он не мог.  Он  проигрывал  в  своей
личной игре. Он сделал ставку не на того человека,  и  ему  было  больно
признать свою ошибку, он не умел, не привык проигрывать.
   - Нет, я понимаю, это трудно. Но ведь возможно! -  повторял  он  так,
будто слова могли что-то изменить. - Если начать  с  того,  что  Бриттен
искажал реальную финансовую картину, брал взятки у Хавченко и работал  в
его интересах, давал неверную информацию?
   - Бриттен делал все наоборот, - напомнил Григорьев, - он бил тревогу,
требовал отстранить Хавченко как можно быстрей.
   - Ну да... А если его "перекупили конкуренты, противники Рязанцева, и
он... Думайте, думайте, не сидите как истукан!
   - Всеволод Сергеевич, а почему именно Бриттен? -  спросил  Григорьев,
пытаясь поймать сквозь дымчатые очки его ускользающий взгляд. -  Неужели
у вас нет других кандидатур?
   - Нет!
   - Почему?
   - Потому!
   - Вы хотите, чтобы я думал, придумывал, искал варианты вслепую?  Пока
вы не объясните мне, зачем вам нужен в качестве прикрытия  именно  Томас
Бриттен, я не могу...
   - Бриттен почти раскрыл его, -  пробормотал  Кумарин  чуть  слышно  и
поправил очки, - это произошло случайно, но он успел посеять подозрение.
Мне срочно нужен компромат на него, очень жесткий.
   - То есть вам нужно,  чтобы  покойному  Бриттену  на  какое-то  время
перестали доверять? - уточнил Григорьев.
   - Да. Именно так. Если дать жесткий компромат на Бриттена,  они  хотя
бы слегка запутаются, - произнес он совсем уж  безнадежно,  явно  самому
себе не веря.
   Григорьев в ответ молча помотал головой.
   - Хорошо. Что вы предлагаете? - Кумарин наклонился, очки слетели,  он
поймал их, но не стал надевать, положил в карман пальто, сорвал травинку
и принялся накручивать ее на палец.
   - Сначала я должен понять, чего вы хотите: сохранить  вашего  ?крота?
как действующего агента или вывести его из игры?
   Кумарин в очередной раз намотал травинку  на  палец  и  вдруг  охнул,
болезненно сморщился, поднял руку. На мизинце, на самом нежном месте,  в
складке между фалангами проступила тонкая красная полоска.
   - Вы порезались травой, - сочувственно заметил Григорьев.
   Всеволод Сергеевич поднес мизинец к губам и посмотрел  на  Григорьева
исподлобья. Взгляд у него был злой и затравленный.
   - Сохранить его как агента уже невозможно, -  произнес  он  медленно,
хрипло и достал носовой платок,  -  вывести  из  игры  тоже  нельзя.  Он
подстраховался, самым банальным и самым надежным способом.
   - То есть если с ним что-то случится, вся известная ему информация об
агентурной сети всплывет на поверхность?
   Кумарин молча кивнул и приложил бумажный  платок  к  порезу.  Тут  же
проступило кровавое пятно, слишком большое для  такой  царапины.  Андрей
Евгеньевич  вдруг  вспомнил,  как  много  лет  назад,  сидя  в  кабинете
Кумарина-резидента, Кумарина хитрого, опасного,  сильного,  содрал  себе
заусенец. И  тоже  было  почему-то  слишком  много  крови.  Он  попросил
одеколон или  что-нибудь,  но  Кумарин-хитрый  предложил  водки,  и  они
выпили. А кровь все не  останавливалась.  Кумарин-опасный  видел  это  и
понимал, что человек, который поранился, всегда слегка растерян, хотя бы
в первые минуты, пока Идет кровь.
   - Он постоянно требует денег, - пробормотал Всеволод Сергеевич, -  он
тянет их из меня любыми способами. Ему все мало.
   - Ну, денег много не бывает. Простите, я сейчас, -  Григорьев  встал,
чтобы взять Христофора, который отбежал слишком далеко и почти затерялся
в траве. Пока он ловил  котенка,  успел  подумать,  что  Кумарин-сильный
никогда не стал бы так откровенно жаловаться.
   Христофор мяукал и терся о ладони. Он хотел есть. Григорьев  вернулся
к скамейке, достал из сумки баночку паштета и открыл ее.
   - Он запросил у  своего  руководства  статус  неприкосновенности.  Вы
понимаете, что это такое? - тоскливо продолжал Всеволод Сергеевич.
   Статус неприкосновенности -  это  действительно  было  серьезно.  Его
присваивали высшим чинам, элите силовых структур и госаппарата. Он давал
массу привилегий и гарантий, но чтобы  его  получить,  следовало  пройти
сквозь слои таких изощренных проверок, что даже кристально честные  люди
иногда опасались ввязываться в это.
   - Иными словами, он вышел из-под контроля, не  только  вашего,  но  и
собственного тоже? Он паникует, потихоньку сходит с ума, и вы не знаете,
что теперь с ним делать?
   - Да. Именно так.
   - Но тогда все просто, -  улыбнулся  Григорьев  и  почесал  за  ушком
Христофора, который все не мог оторваться от паштета, - если не  знаешь,
что делать, не делай ничего.
   - Перестаньте, - вскрикнул  Кумарин,  -  я  так  не  могу.  Я  должен
действовать. У меня  есть  гигантские  возможности,  а  я  не  могу  ими
воспользоваться, чтобы решить проблему. Это как иметь миллионные счета и
ночевать под мостом.
   - Но надо сначала думать, а потом действовать, не наоборот.
   - Именно поэтому я и сижу здесь с вами. Чтобы вы думали.
   - Хорошо, - вздохнул Григорьев и убрал банку с паштетом у  Христофора
из-под носа. Котенок съел больше половины, это  было  слишком  много.  -
Тогда давайте называть вещи  своими  именами.  Вас  волнуют  не  деньги,
которые требует ваш агент,  и  даже  не  статус  неприкосновенности.  Вы
испугались и растерялись потому, что он заказал Бриттена?
   Кумарин застыл со своим несчастным порезанным мизинцем у  рта.  Ранка
все еще кровоточила.
   - Откуда вы знаете? - спросил он глухо.
   - Я это вычислил.
   - Кто он такой, тоже вычислили?
   - А как же! - Григорьев позволил себе усмехнуться.  -  Стивен  Ловуд,
заместитель атташе  по  культуре.  Они  с  Бриттеном  вместе  учились  в
колледже, дружили. Именно поэтому Бриттен сначала решил поговорить с ним
откровенно, а потом уж передал информацию Макмерфи. Кстати,  на  чем  он
его подловил?
   - На физике Терентьеве, - вздохнул Кумарин, - когда Бриттен узнал  об
аресте, решил, что это работа Лову да.
   - Ясно. Кстати, как там у него дела, у физика ?
   - Отпустили. Он чуть не умер от инфаркта, искренне раскаялся и теперь
близко не подойдет ни к одному иностранцу до конца своих дней.
   -  Ну  и  славно...  Слушайте,   Всеволод   Сергеевич,   если   Ловуд
действительно заказчик убийства, в ваших силах помочь следствию доказать
либо его вину, либо его невиновность. Свобода  -  неплохая  цена  за  ту
агентурную информацию, которую он держит  в  качестве  своей  страховки.
Выбор между российской тюрьмой и американским  электрическим  стулом  не
слишком его обрадует. Думаю, он предпочтет тихую обеспеченную старость у
себя дома, в кругу семьи.
   - А если нет? Где гарантия, что он не продолжит беситься?
   - Поймите, он бесится от страха,  от  усталости,  -  покачал  головой
Григорьев, - все его  поступки  продиктованы  желанием  не  победить,  а
уцелеть. Если он действительно заказал Бриттена, а заодно Кравцову,  ему
сейчас очень страшно, возможно, как никогда в жизни. Он  в  тупике.  Так
предложите ему  выход.  И  не  забывайте,  чтобы  воспользоваться  своей
страховкой, сдать агентурную сеть, он должен либо умереть, либо  явиться
с повинной. Вряд ли он этого хочет.
   Кумарин резко поднялся и посмотрел на Григорьева сверху вниз.
   - А вы молодец, как всегда. Остается последний вопрос. Кто  возьмется
передать ему это разумное предложение?
   - Ну тут у вас большой выбор, - Григорьев улыбнулся и развел  руками,
- тут я пас.
   - Мне кажется, лучше всего с этой  задачей  справится  ваша  дочь,  -
нервная улыбка задрожала где-то внутри бороды, и тут же исчезла, - я  же
сказал с самого начала: цепочка должна быть  самой  короткой  -  я,  вы,
Маша. То есть мисс Григ.
   Григорьев медленно поднялся со скамейки и встал напротив Кумарина. Он
был готов к такому повороту и потому ответил вполне спокойно:
   - Нет. Она этого делать не будет.
   - Он знает о вас, и если его не остановить,  он  сдаст  всех,  вас  в
первую очередь, - сказал Кумарин.
   - М-м, - помотал головой Григорьев и широко улыбнулся, - обо  мне  он
ничего не знает. Сейчас вы блефуете,  Всеволод  Сергеевич.  Это  не  ваш
стиль. Никакой связи с Машей я вам не обеспечу. А без меня вы к  ней  не
подберетесь, поскольку она не поверит и воспримет  это  как  провокацию.
Моя дочь вам нужна не потому, что цепочка должна быть  короткой.  Просто
вы хотите получить дополнительные гарантии  моей  преданности.  Все  вам
мало. У вас за многие годы  руководящей  работы  развилась  колоссальная
мания величия. Вы создали гигантскую, мощную структуру, которая  сожрала
не только все ваши силы, но и  разум.  Вы  правда  похожи  на  человека,
который,  имея  миллионы,  вынужден  ночевать  под   мостом,   поскольку
опасается, что в собственной постели его зарежут.  Но  это  все  лирика.
Если я вас правильно понял, Ловуд как агент вас больше не интересует. Вы
хотите от него избавиться, но не знаете, как это сделать,  поскольку  он
подстраховался, верно?
   - Да! - вскрикнул Кумарин. - Сколько можно повторять одно  и  то  же?
Допустим, вы правы. О вас он не знает. Но другие...
   - Не кричите, Всеволод Сергеевич, - Григорьев приложил палец губам, -
мы все-таки здесь не одни, - он наклонился к уху  Кумарина  и  прошептал
чуть слышно:
   - Есть  решение  более  радикальное.  Надо  просто  аннулировать  его
страховку.
   - Как это? - Кумарин отстранился  и  уставился  на  него  несчастными
больными глазами.
   - Вы многие годы морочили голову бедняге Билли, подставляя в качестве
маленьких фальшивых ?колокольчиков? невинных, честных людей. Вы  посеяли
смуту в его душе, теперь пора снимать урожай.  Если  вы  не  будете  мне
мешать, я сделаю это. Я попробую убедить  Макмерфи,  что  информация  об
агентурной сети, которую использует для своей страховки Стивен Ловуд,  -
очередная ?деза?. Все агенты на самом деле честные  сотрудники,  которых
вы хотите подставить оптом. Правда, это станет концом многолетней  игры,
и Макмерфи будет считать, что вышел из нее победителем. Вас это, как, не
огорчит?
   - Думаете, получится? - Кумарин встряхнулся, глаза живо заблестели. -
Но каким образом вы собираетесь это сделать?
   - Потом отчитаюсь, очень подробно, - усмехнулся Григорьев, - но  хочу
вас предупредить,  Всеволод  Сергеевич.  Если  еще  раз  вы  попытаетесь
нарушить ваше бесценное честное слово, я просто, явлюсь к Биллу Макмерфи
с повинной. И тогда вы проиграете в многолетнем поединке, потому что  на
самом деле мы оба знаем, что настоящий и единственный ваш Колокол -  это
я. Остальные лишь статисты. Колокольчики.
   Григорьев посадил в сумку своего Христофора и зашагал по лужайке мимо
озера, к выходу из парка, не оглядываясь.

Глава 34

   "Опель? Арсеньева медленно ехал по пустынной  Москве.  Светало.  Маша
пересела на переднее сиденье,  закуталась  в  одеяло.  Ее  знобило,  она
продолжала  разговор  на  автопилоте,  почти  ничего  не  соображая   от
усталости, но остановиться не  могла.  В  руках  у  нее  был  конверт  с
фотографиями.  Ссадины  на  лице  убитой  девушки  напоминали  следы  от
содранного пластыря.
   Маша спросила об этом у  Арсеньева,  он  сказал:  да,  действительно,
эксперт уверяет, что рот ей залепили пластырем,  а  губы  накрашены  уже
после убийства, очень стойкой помадой.
   - Не исключено, что это серия? - осторожно уточнила Маша.
   - Наверное, - кивнул он, - если, конечно, не белая горячка.
   - То есть?
   - Эксперт сильно пьет и любит пофантазировать. Слушайте, а откуда  вы
столько всего знаете? - спросил он, как будто  проснувшись,  -  Как  вам
удалось раскрутить несчастную проститутку? Почему вы сразу  решили,  что
если убийца заклеил жертве рот лейкопластырем, значит это серия?
   - Ну, я все-таки Гарвард  закончила,  -  засмеялась  Маша,  -  причем
факультет психологии. У нас была куча спецкурсов по судебной психиатрии,
криминалистике и криминологии, и практика была в тюремном госпитале  для
душевнобольных преступников. Еще мне приходилось ездить  с  полицейскими
на патрульной машине, тоже, кстати, по злачному  району,  и  общаться  с
проститутками, правда нью-йоркскими. Но вообще, сейчас это не важно,  вы
лучше мне скажите, неужели  вам  кроме  убийства  Кравцовой  и  Бриттена
приходится заниматься какими-то еще делами, тем более такими серьезными?
Не понимаю, как это можно совмещать? Или есть что-то общее?
   - Что, например? - спросил Арсеньев и напряженно улыбнулся.
   Они как раз стояли на светофоре, лицо его было ярко освещено  близким
фонарем.
   - ?Фольксваген-гольф?, черный или  цвета  мокрого  асфальта,  -  тихо
произнесла Маша и увидела, как он нахмурился.
   - Почему вам это вдруг пришло в голову?
   - Сначала вы долго пытались выяснить  у  Рязанцева,  не  покупала  ли
Кравцова такую машину, но  четкого  ответа  так  и  не  добились.  Потом
оказалось, что именно ?Фольксваген-гольф?  увез  несчастную  проститутку
Катю. А теперь, если позволите, я задам вам совсем абсурдный вопрос. Кто
работал с трупами Кравцовой и  Бриттена?  Не  тот  ли  эксперт,  который
сильно пьет и любит фантазировать?
   - Почему вы спрашиваете? - Арсеньев напрягся  еще  сильней.  Вспыхнул
зеленый, но он как будто не заметил этого, продолжал стоять.
   - Я же предупредила, что вопрос абсурдный.  Только  скажите:  да  или
нет.
   - Да.
   - Так я и думала! - Маша на несколько минут совсем проснулась и  даже
хлопнула в ладоши. - Нет, я не сумасшедшая,  поверьте.  Я  просто  помню
начало вашей  беседы  с  Рязанцевым.  Он  говорил  о  ссадинах  на  лице
Кравцовой, точнее, вокруг рта. И губы были  воспаленными.  То  есть  ему
показалось, что они воспалены, а на самом деле  это  водостойкая  губная
помада, нанесенная уже после убийства. Очень все  похоже  на  картину  с
убитой проституткой, верно? А тут еще ?Фольксваген-гольф?,  черный  либо
цвета мокрого асфальта.
   - У проститутки нет пулевых ранений,  -  мрачно  заметил  Арсеньев  и
наконец тронулся с места, - про нее вообще ничего не ясно. Там  возможен
суицид.
   - Не возможен, - Маша  помотала  головой,  -  нет,  нет,  я  понимаю,
удобней было бы считать это суицидом, и, скорее всего, ваше  начальство,
в том числе следователь Зинаида Ивановна, не желает видеть никакой связи
между двумя, а вернее тремя убийствами. В самом деле, с  одной  стороны,
Кравцова и Бриттен, с другой - несчастная девка с подмосковной трассы. К
тому же эксперт пьет, и в проститутку  не  стреляли.  Но  вы  не  можете
отделаться  от  дурацкого,  вроде  бы  совершенно  лишнего  и  ненужного
чувства,  что  связь  есть.  Я  права,  Александр  Юрьевич?  Ладно,   не
напрягайтесь, не отвечайте. Я и так знаю, что права. Просто вы не хотите
обсуждать это со мной. Тайна  следствия,  я  американка,  и  все  такое.
О'кей, давайте пока оставим эту  тему.  Завтра  с  утра  мы  оба  должны
посетить  Галину  Дмитриевну  Рязанцеву  в  больнице.  Тоже  не  простая
ситуация.
   - Да уж, - кивнул Арсеньев, слегка расслабляясь.
   - Так что там за история  с  утонувшей  девочкой?  Если  я  правильно
поняла, жена Рязанцева в двенадцать лет пережила тяжелую душевную травму
и с тех пор страдает патологической водобоязнью.
   - На самом деле история ужасная. Девочка утонула не просто у  нее  на
глазах. Они купались вместе, и потом Галину Дмитриевну обвиняли  в  том,
что она ее утопила.
   - Ой, мамочки, - вырвалось у Маши