ошевелил усами.
   Ясно, что известие об этом убийстве вызвало нешуточную панику во всех
инстанциях, в МВД, в ФСБ, в  Прокуратуре.  Начальство  на  всех  уровнях
нервно соображало, кого можно послать и как сделать,  чтобы  во  внешний
мир просочилось как можно меньше информации.
   Убитая,   Кравцова   Виктория   Павловна,   являлась    руководителем
пресс-службы думской фракции ?Свобода выбора?, а ее гость, гражданин США
Томас   Бриттен,   являлся   сотрудником    крупнейшего    американского
Медиа-концерна ?Парадиз?, был прикомандирован к этой самой  пресс-службе
в качестве консультанта по связям с общественностью.
   Поговорив по телефону,  майор  Птичкин  мрачно  сообщил,  что  майору
Арсеньеву придется  ехать  вместе  с  ними  в  морг  вслед  за  трупами.
Представитель посольства туда уже  направляется  и  требует,  чтобы  при
опознании присутствовали не только сотрудники ФСБ, но и милиция,  причем
не просто какой-нибудь милиционер, а именно тот, который первым оказался
на месте преступления.
   Остапчука  отправили  домой,  квартиру  опечатали.   Арсеньев,   вяло
отбиваясь от журналистов, собравшихся у дома, уселся в машину  вместе  с
офицерами  ФСБ.  По  дороге  он  заснул.  Он  отдежурил  ночь  в  группе
немедленного  реагирования,  плохо  соображал,  глаза  закрывались  сами
собой.
   Под музыку,  лившуюся  из  приемника,  под  гул  мотора  и  разговоры
оперативников ему стал сниться какой-то бред. Генка Остапчук в шортах  и
гавайской рубашке  отплясывал  твист  на  пару  с  покойницей  Викторией
Кравцовой. На ней было узкое красное  платье.  Американец  в  ковбойской
шляпе играл на саксофоне. Толстая  домработница  сидела  под  пальмой  и
обмахивалась кружевным веером.
   - Эй, хорош дрыхнуть!  -  услышал  он  и  обнаружил,  что  давно  уже
приехал, поднимается в лифте, а глаза все еще закрыты. -  Ну  ты  даешь,
майор,  -  покачал  головой  усатый  Птичкин,  -  спишь  на  ходу,   как
сомнамбула. Сходи в сортир, умойся холодной водой.
   Саня послушался доброго  совета,  и  действительно  стало  легче.  Не
хватало только чашки крепкого кофе с  каким-нибудь  бутербродом,  но  об
этом пока не стоило мечтать.
   Американский  дипломат  долго,  молча  смотрел  на  своего   мертвого
соотечественника.  Все  вокруг  почтительно  ждали,   когда   закончится
траурная пауза. Нестерпимо пахло формалином.  Было  жарко.  Жирные  мухи
носились под  потолком  и  гудели,  как  реактивные  самолеты.  Дипломат
выглядел растерянным. На лбу блестела испарина.  Он  стоял  к  Арсеньеву
боком, и было видно, как за дымчатыми очками  у  него  дергается  правое
веко. Он был не  старый,  чуть  за  пятьдесят,  весь  какой-то  широкий,
квадратный, с грубым тяжелым лицом и толстыми складками кожи на шее.
   Ординатор в уголке с громким звоном уронил что-то на  кафельный  пол.
Все вздрогнули. Майор Птичкин чихнул несколько раз подряд,  так  крепко,
что брызнули слезы.
   - Боже мой, бедный Томас, - пробормотал дипломат,  -  у  него  семья,
трое детей. - Он вскинул глаза, беспомощно огляделся, уперся взглядом  в
лицо Арсеньева и еле слышно попросил:
   - Пожалуйста, расскажите мне, как все произошло? Мне сказали, что  вы
первый приехали на место преступления.
   У  дипломата  был  отличный  русский,  и  несколько  минут  назад,  в
коридоре, он беседовал с офицерами ФСБ почти без акцента.  Но  почему-то
вдруг обратился к Сане по-английски с такой уверенностью, словно русский
милиционер, так же как покойник, был его соотечественником.
   - Что именно вас интересует? - мягко уточнил Арсеньев и тут же  засек
на себе косые взгляды офицеров ФСБ. Им не понравилось,  что  милицейский
майор так спокойно перешел на английский, словно каждый день общается  с
американскими дипломатами.
   - Извините, майор, можно мне с вами побеседовать наедине?  -  спросил
дипломат, глухо кашлянув, и обратился к остальным, по-русски:
   - Вы не возражаете, господа?
   Офицеры переглянулись. Птичкин пошевелил усами. Американец благодарно
кивнул и вывел Арсеньева в коридор. Там было прохладней и не так  сильно
воняло. На подоконнике сидел и курил полный мужчина лет сорока, в  белых
джинсах и  алом  свитере,  с  длинными  волосами,  зачесанными  назад  и
собранными в хвостик.  Рядом  с  ним  лежал,  завернутый  в  целлофан  и
перевязанный кудрявой ленточкой, букет  из  двух  крупных  роз,  алой  и
белой.
   - Доброе утро, мистер Ловуд, - он тяжело  спрыгнул  на  пол,  загасил
сигарету и протянул руку для рукопожатия.
   Однако американец как будто не заметил его руки, мрачно кивнул  и  не
сказал ни слова. Толстяк с хвостиком обиженно хмыкнул,  отошел  на  пару
шагов, но тут же вернулся и обратился к Арсеньеву:
   - Здравствуйте,  майор.  Меня  зовут  Феликс  Нечаев,  я  заместитель
Кравцовой Виктории Павловны. Мне позвонили, вот я приехал.
   - Послушайте, господин Нечаев, -  дипломат  вздохнул  и  выразительно
скривил рот, - я очень спешу, мне надо  поговорить  с  майором  наедине.
Будьте так любезны, оставьте нас.
   В ответ Феликс широко улыбнулся, показывая ровные белые зубы,  поднял
руки и на цыпочках попятился назад, повторяя громким шепотом:
   - Ухожу, ухожу, ухожу!
   Букет остался лежать на  подоконнике.  Пока  бело-красная  фигура  не
исчезла за  дверью,  ведущей  к  лестнице,  Ловуд  молчал,  и  лицо  его
сохраняло брезгливое недовольное выражение. И только  когда  в  коридоре
стало пусто, он, слегка тряхнув  головой,  тепло  улыбнулся  и  протянул
Арсеньеву руку:
   - Меня зовут Стивен.
   - Очень приятно. Александр.
   Рукопожатие Стивена было крепким до боли. Кисть широченная, влажная и
холодная. Он смотрел на Арсеньева как на родного.
   - Саша... Можно я буду вас так называть? Том находился  в  постели  с
этой женщиной? Это совершенно точно?  -  прошептал  он,  дохнув  в  лицо
аптечным запахом леденцов с лакрицей.
   - Да.
   - То есть их убили одновременно? - Ловуд откашлялся, голос его звучал
сипло, было видно, что говорить ему очень тяжело.
   - Ну, в общем, да, - кивнул Саня, - сначала его, потом ее.
   - Если я правильно понял, каждому досталось по одному выстрелу?
   - Вы поняли правильно, мистер Ловуд.
   - Ужасно...
   Саня заметил, что по виску дипломата ползет капля пота. Он вообще был
весь мокрый, но как будто не замечал этого, не  доставал  платок,  чтобы
вытереть лицо.
   -  Надеюсь,  вы  понимаете,  что  подробности  убийства   не   должны
просочиться в прессу? - сказал Ловуд и опять закашлялся. - Том был  моим
другом, я знаком с его женой. Ее зовут Дороти. Нет, я знаю, это  зависит
не только от вас. Возможно, это вообще от вас не зависит, но больше  мне
пока побеседовать не с кем. Офицеры ФСБ - люди  специфические,  их  если
попросишь о чем-то, они непременно сделают наоборот. Извините, я, может,
глупости говорю, но вы  должны  понять  мое  состояние.  Это  ведь  шок,
настоящий шок, - голос его опять стал  нормальным,  он  говорил  быстро,
Саня с трудом понимал его. - В посольстве  почти  пусто,  мы  пользуемся
вашими праздниками  как  незапланированным  уикендом,  тем  более  такая
чудесная погода, и вдруг этот ужасный  звонок...  Я,  знаете,  в  первый
момент ушам своим не поверил, никак не мог представить  Томаса  мертвым.
По новостям Би-би-си уже прошла информация, но там никаких подробностей.
Скажите, а эта женщина,  она  действительно  была  любовницей  господина
Рязанцева?
   "Эй, милый, я не собираюсь играть в эти игры!? - тревожно заметил про
себя Арсеньев и произнес с глупой улыбкой:
   - Убитая Кравцова Виктория Павловна была  руководителем  пресс-службы
парламентской фракции ?Свобода выбора?. А чьей она была  любовницей,  об
этом лучше спросить у представителей спецслужб, наших и ваших.
   -  Красивая  женщина,  -  вздохнул  Стивен,  -  скажите,   уже   есть
какие-нибудь предварительные версии? Это заказное убийство?
   - Разбираемся, - сухо ответил Арсеньев.
   - А кто конкретно разбирается? Лично вы  войдете  в  группу,  которая
будет работать по убийству?
   - Пока не знаю. Почему вы спрашиваете?
   - Я три года в этой стране, - американец заговорил шепотом, так тихо,
что Арсеньеву пришлось придвинуться к нему поближе, - если у вас убивают
на заказ, то никогда не находят ни  убийц,  ни  заказчиков.  Это  закон,
такой  постоянный,  что  вашим  властям  следовало  бы  внести   его   в
конституцию. Поскольку Том Бриттен был моим другом, мне не  безразлично,
кто и как расследует убийство. Сейчас ведь начнется вранье, замалчивание
фактов,  ваши  захотят  представить  Томаса  шпионом,   наши   придумают
какой-нибудь грязный ответный ход.  И  все  забудут,  что  убит  хороший
человек, отец троих детей. Это я вам говорю не как официальное  лицо,  а
лично от себя. Ваша физиономия внушает доверие. Вот моя визитка. Если вы
примете участие в расследовании и вам понадобится  помощь,  я  всегда  к
вашим услугам. - К концу монолога он был  весь  мокрый,  даже  глянцевая
карточка, которую он протянул Сане, казалась влажной.
   - Благодарю вас, мистер Ловуд.  -  Саня  взял  визитку,  сочувственно
улыбнулся.
   - Да ну что вы, не  стоит  благодарности,  -  американец  придвинулся
совсем близко и произнес чуть слышно:
   - Главное, чтобы вы держали меня в курсе расследования, это очень для
меня важно. Это не праздное любопытство, поверьте.  Я  потерял  близкого
друга, и если убийц не найдут, я буду чувствовать себя в долгу перед его
памятью.
   Арсеньев с детства терпеть не мог запах  лакрицы.  Вообще  американец
ему не нравился.
   - Не все так плохо, мистер Ловуд. То  есть,  конечно,  плохо.  Вашего
друга не вернешь, но убийц все-таки иногда находят, не только  у  вас  в
стране, но и у нас тоже.
   Последовало крепкое  прощальное  рукопожатие,  американец  зашагал  к
лифту, Саня проводил его взглядом, украдкой вытер руку о штаны и  вдруг,
у самого уха, откуда-то из-за спины, услышал интимный шепот:
   - Самое интересное, что об этом все знали и ждали скорой развязки.
   - Не понял? - Саня нервно оглянулся и увидел  красно-белого  толстяка
Нечаева.
   - Все знали о роковом любовном треугольнике, - Феликс  опять  показал
свои рекламные зубы. - Женщина -  существо  коварное  и  ненасытное,  ей
всегда мало, - он состроил комически серьезную гримасу и прижал ладонь к
сердцу.
   - Что вы этим хотите сказать? - хмуро спросил Арсеньев.
   - Я хочу сказать все,  что  поможет  вам  в  поисках  преступника,  -
торжественно заявил Феликс, опять прижал ладонь к груди и скорчил рожу.
   У него  было  странное  лицо,  мимические  мышцы  ни  на  секунду  не
расслаблялись, он все время гримасничал, двигал бровями, ртом, даже  нос
у него шевелился, не только вверх и  вниз,  но  из  стороны  в  сторону.
Арсеньеву  показалось,  что  он  когда-то  уже  встречал  эту  подвижную
физиономию. Он слегка напрягся, но  ничего  существенного  не  вспомнил,
разве что игрушки, которые продавались в его  детстве  на  ВДНХ,  мягкие
морды из пенистой резины, с дырками для пальцев с изнанки.
   -  Значит,  вы  заместитель  Виктории  Кравцовой?  -  уточнил   Саня,
принужденно кашлянув.
   - Совершенно верно. И я весь к вашим услугам. Вы,  наверное,  желаете
узнать, имелись ли у Виктории враги?  Я  вам  отвечу:  да,  имелись.  Ее
врагом номер один была  она  сама,  -  последовала  очередная  резиновая
гримаса.
   Рыжие брови опустились так  низко,  что  почти  прикрыли  глаза,  рот
вытянулся в трубочку, пухлые щеки втянулись.
   - Вика была женщиной-вамп, то есть она хотела быть  вамп,  но  многое
мешало. Например, провинциальное детство, бедненькое, скучное. Как верно
подметил гениальный  Зигмунд  Фрейд,  человеку  трудно  преодолеть  свое
внутриутробное и младенческое подсознание.
   В коридор вышли наконец фээсбэшники, Арсеньев вздохнул с облегчением.
   - Здравствуйте, господа офицеры! - Феликс вытянулся по стойке смирно,
выпятил пузо и прижал  руки  к  толстым  бокам.  -  Нечаев,  заместитель
убитой, к вашим услугам. Меня, как я понимаю, пригласили для  опознания,
- он взял с подоконника букет, аккуратно расправил  целлофан  и  понюхал
розы.
   - А, да, пройдите, пожалуйста, -  слегка  поморщился  майор  Птичкин,
приглашая заместителя в анатомический зал.
   Арсеньев  последовал   за   ними.   Феликс   медленно,   торжественно
приблизился к цинковому столу  со  своим  букетом.  Несколько  минут  он
смотрел в мертвое лицо Кравцовой. Саня видел, как раздвинулись его  губы
в странном болезненном оскале, раздулись ноздри, поползли вниз, а  потом
вверх, рыжие брови.
   - Вика,  Вика!  -  произнес  он  громко,  с  какой-то  вопросительной
интонацией, словно окликал ее и надеялся, что она услышит.
   Когда ему надо было расписаться на бланке, он выронил свои розы.
   - Это вы ей цветочки принесли? - спросил ординатор, поднимая  с  пола
букет.
   - Ну не вам же! - хохотнул Феликс. - Вы банку  найдите,  поставьте  в
воду, только не забудьте обрубить стебли наискосок и срезы обжечь.  А  в
воду обязательно аспиринчику добавьте, пару  таблеток.  Найдется  у  вас
аспирин?
   Наконец он удалился, и все отправились курить в ординаторскую.
   - Ну, как  поговорили  с  дипломатом?  -  с  усмешкой  спросил  майор
Птичкин.
   - Ничего поговорили, - пожал плечами Арсеньев.
   - И что он тебе предлагал?
   - Дружить семьями.

***

   Съемка  закончилась  только  в  половине  четвертого.  Примерно   час
пришлось пить кофе с королевой и ее свитой. Королева потребовала  вместо
обычного сахара коричневый, низкокалорийный. Повариха поставила на  стол
еще одну сахарницу, и Рязанцев шепотом попросил ее принести телефон. Она
кивнула и скрылась в кухне. Но тут Кругловой пришло в голову снять,  как
они пьют кофе.
   - Не хватает более непринужденного, теплого разговора о вашей  семье,
- объяснила она, - и вообще все  получилось  как-то  слишком  формально,
невкусно.
   Не  дожидаясь  его  согласия,  свита  взялась  за  работу.   Гримерша
причесала и  напудрила  сначала  Круглову,  потом  Рязанцева.  Операторы
включили камеры.
   - Как же вы познакомились с вашей женой?
   - Мы учились на одном  курсе,  -  начал  он  немного  раздраженно,  -
послушайте, я ведь все рассказал.
   - Евгений Николаевич,  я  понимаю,  вы  устали.  Мы  все  устали.  Но
придется еще поработать, - произнесла она тоном терпеливой  учительницы,
которая объясняет простейшие вещи тупому ученику, - мы с  самого  начала
условились, что без деталей не обойтись.
   - Что же вы хотите услышать? - спросил  он,  рассеянно  и  безнадежно
глядя на часы.
   Ей хотелось услышать то, о чем  ему  было  неприятно  вспоминать.  Он
никому не рассказывал этого, но все знали, она, разумеется, тоже.
   - Вы приехали из Саратова, поступили  в  Московский  университет,  на
исторический  факультет,  -  начала  она  задумчиво  и   тепло,   словно
собиралась погрузиться вместе с ним в милые сердцу воспоминания  юности,
- вы жили  в  общежитии,  ночами  подрабатывали,  разгружали  вагоны  на
товарной станции и,  наверное,  как  все  иногородние  студенты  мечтали
жениться на москвичке...
   - Или как все  иногородние  студентки  выйти  замуж  за  москвича,  -
продолжил он, глядя ей в глаза с вялой насмешкой.
   У нее была очень похожая история. Она тоже никому не рассказывала, но
все знали.
   - Ну ладно, ладно, - она презрительно сморщилась, -  я  согласна,  не
стоит на этом акцентировать внимание. Давайте просто, о любви. Когда  вы
поняли, что влюблены в вашу жену?
   - Почти сразу, как увидел ее, - привычно соврал  Рязанцев  и  поискал
глазами кого-нибудь из  домашних,  все  равно,  кухарку  ли,  начальника
охраны. Но все, как нарочно, испарились.
   - То есть это была любовь с первого взгляда, - подсказала Круглова. -
Вы верите в такую любовь?
   - Да, конечно. Как же мне не верить, если мы прожили вместе  двадцать
пять лет и не надоели друг другу?
   - О, так в этом году вам предстоит праздновать серебряную свадьбу?  -
обрадовалась ведущая. - Ваша жена в честь такого знаменательного события
должна прилететь из Италии.
   - Лучше я сам к ней слетаю. Когда мы  были  молодыми  и  бедными,  мы
мечтали отпраздновать серебряную свадьбу в Венеции.
   -  Замечательная  мечта.  Очень  красивая,  -  одобрительно   кивнула
Круглова. - Вы верили, что она сбудется?
   - Не знаю. Мы просто мечтали. Это было что-то вроде игры.
   - Да, понятно. Так как же вы познакомились?
   Он сразу переключился на автопилот. Слова  полились  сами  собой.  Он
принялся рассказывать то, что повторял уже десятки раз. Во время  зимней
сессии он заболел, простудился, пришел на первый экзамен с  температурой
тридцать восемь, умудрился ответить и вышел из аудитории вялый,  потный,
ко всему безразличный, настолько, что даже  не  заглянул  в  зачетку.  В
коридоре стояла стайка девочек, они болтали,  курили,  он  прошел  мимо,
шатаясь и ни на кого не глядя. Одна из них его окликнула, спросила, сдал
ли он экзамен и что получил. Он ответил: не  знаю,  поплелся  дальше,  к
раздевалке. Девочка догнала его, взяла из рук зачетку, сообщила,  что  у
него ?отлично?, и тут заметила, как ужасно он выглядит.
   - Что было дальше, я почти не помню. Галя отвела меня в медпункт, там
измерили температуру, дали аспирину, сказали, что  надо  ехать  домой  и
ложиться в постель. Галя поймала такси, повезла меня к  себе  домой.  Ее
родители в это время отдыхали где-то, квартира была пустая, и  ей  стало
жалко везти меня, такого больного и несчастного, в общагу.
   - А до этого вы обращали внимание друг на Друга?
   - Ну, постольку поскольку... Я смотрел на нее на лекциях и не решался
подойти. Она такая красивая, неприступная, в  нее  было  влюблено  много
мальчиков на нашем курсе.
   - Вы боялись конкуренции? - Круглова едва заметно усмехнулась.
   - До сих  пор  боюсь,  -  признался  он  и  стал  врать  дальше,  уже
совершенно машинально. История его брака,  когда-то  выдуманная  наспех,
ради одного из первых интервью  в  жалкой  желтой  газетенке,  и  теперь
заученная наизусть  до  оскомины,  лилась  сама  собой,  не  требуя  его
участия.
   Опомнился он, лишь когда остался один на веранде,  и  жадно  закурил.
После первой затяжки ему показалось, что вместе с королевой и ее  свитой
из дома исчезли все. В саду возбужденно щебетали птицы, солнечные  блики
плясали на стенах, густо слоился дым. Он так  устал,  что  на  несколько
минут забыл даже о Вике, и просто сидел, сгорбившись, прикрыв глаза.
   Из глубины дома застучали шаги, вошла кухарка и принялась убирать  со
стола.
   - Геннадий Егорович пошел провожать их до ворот, сейчас  вернется,  -
сообщила она и отправилась с подносом в кухню, но в коридоре столкнулась
с кем-то. Послышался грохот посуды и ее сердитый голос:
   - Ну  куда  вы,  честное  слово!  Вас  ведь  просили,  вам  объясняли
по-хорошему!
   - Пропустите меня сейчас же! Не  смейте  ко  мне  прикасаться!  Женя,
Женечка, как ты себя чувствуешь?
   Через минуту на веранду вбежала Света Ли-сова, всклокоченная, мокрая,
дрожащая.
   - Я так долго ждала, когда они уедут, мне сказали, что при них нельзя
и ты ничего еще не знаешь. - Она плюхнулась на подлокотник  его  кресла.
Дерево жалобно затрещало.
   Толстая верная Светка Лисова присутствовала в его жизни двадцать пять
лет, столько же, сколько его жена Галина, но,  в  отличие  от  жены,  не
создавала проблем, наоборот, помогала их решать  по  мере  своих  жалких
возможностей. Она всегда находила себе  подходящее  место  рядом  с  его
семьей. Когда-то она  работала  в  университетской  библиотеке,  училась
заочно,  дружила  с  Галиной,  часто   ночевала   у   них   дома,   была
свидетельницей на их свадьбе, безотказно  сидела  с  детьми,  постепенно
стала чем-то вроде няньки, приживалки, родственницы.
   Она была болтлива, причем не просто, а пафосно болтлива. Она говорила
о высоком, об искусстве, о философии,  о  судьбах  человечества  и,  что
самое ужасное - о политике. Он давно устал от нее,  но  чувствовал  себя
обязанным и