лосы, она очень мягкая, без хлорки.
   Потом услышали громкую музыку.  Плыл  прогулочный  катер,  и  звучала
песня про последнюю электричку. Галя стала подпевать во все горло, катер
приближался, песня зазвучала так оглушительно, что заложило  уши.  Когда
он проплыл мимо, от него пошла  высокая  сильная  волна.  Это  было  так
неожиданно, что обе девочки ушли под воду с головой. Галя хлебнула воды,
но быстро вынырнула, огляделась и  увидела,  что  Любы  нет  рядом.  Она
сначала позвала ее;  не  услышав  ответа,  нырнула  опять  и  попыталась
открыть глаза под водой. От волн поднялся ил,  вода  стала  мутной,  под
ногами не было дна. Какое-то время она  шарила  руками,  пыталась  найти
Любу на ощупь, выныривала, дышала, звала на помощь. Никто не откликался.
Катер был все еще близко, и песня про электричку звучала слишком громко.
   Неизвестно, сколько прошло времени. Галя ныряла и шарила под водой до
тех пор, пока  не  поняла,  что  просто  не  вынырнет  после  очередного
погружения. Она не знала, умеет ли плавать Любина мать,  Кира  Ивановна,
но решила, что на берегу в любом  случае  могут  оказаться  какие-нибудь
взрослые люди и Любу еще успеют спасти.
   Барахтаясь по-собачьи, она кое-как  добралась  до  берега.  Там,  под
березой, на байковом одеяле, крепко спала мать Любы. Рядом стояла пустая
бутылка из-под портвейна. Галя принялась будить  Киру  Ивановну,  трясти
изо всех сил. Проснувшись, наконец,  она  еще  несколько  минут  сидела,
тараща красные глаза, и повторяла:
   - Так я не поняла, где Люба?
   Тут мимо прошел какой-то мужчина, Галя бросилась к нему, он понял  ее
сразу и, не раздеваясь, прыгнул в воду.
   Кира Ивановна догадалась, что произошло, только когда  мужчина  вынес
ее дочь на берег и, ни слова не говоря, принялся делать ей искусственное
дыхание. Но все было уже бесполезно. Мужчина оставил их, побежал  искать
ближайший телефон, чтобы вызвать  ?скорую?.  И  вот  тут  Кира  Ивановна
закричала: ?Это  ты  сделала,  ты  ее  нарочно  утопила,  ты  убила  мою
Любушку!"

***

   Прочитав исписанные страницы, врач сказала:
   - Вот видишь, ты ни в чем не виновата. Я советую тебе  никогда  ни  с
кем не обсуждать эту ужасную историю, а все, что мучает тебя, записывать
в тетрадку. Ты будешь просто вести дневник, он поможет тебе  успокоиться
и разобраться в  собственных  чувствах.  Это  очень  старый,  простой  и
надежный метод. Время  лечит.  А  от  воды  тебе  пока  лучше  держаться
подальше. Но и этот страх постепенно  пройдет.  Ты  умная  девочка,  все
будет хорошо.
   Потом многие годы и правда все было хорошо, правильно и осмысленно.
   Галя училась в новой школе лучше, чем в старой, получала  пятерки  по
всем предметам и закончила с золотой медалью. Наверное, потому, что ни с
кем не дружила, очень много читала и занималась. После  десятого  класса
поступила в университет,  на  исторический  факультет,  встретила  Женю,
родила двоих детей, защитила диссертацию, жила ярко и интересно.
   Если накатывали на нее мутные волны тоски и страха, она  возвращалась
к своей старой общей  тетради,  которая  постепенно  превратилась  в  ее
дневник. Она никому не рассказывала  про  Любушку,  даже  самым  близким
людям, мужу и  единственной  своей  подруге  Светке  Лисовой,  поскольку
успела  изучить  самое  себя  и  знала,  что  сразу  начнет  дрожать   и
оправдываться, хотя ни в чем не виновата. Но  потребность  поделиться  с
кем-то иногда возникала, и она возвращалась к своему дневнику.
   Со временем страх ушел, смягчилось и растаяло  жгучее  чувство  вины.
Осталась только жалость к Любушке, и страницы старой  общей  тетрадки  в
клеточку, с зеленой клеенчатой обложкой,  постепенно  стали  заполняться
простыми теплыми воспоминаниями о погибшей девочке.
   Она описывала маленькую комнату в коммуналке, в которой жила  Люба  с
матерью. Письменный стол у окна,  настольную  лампу,  куклу-негритоса  с
красной повязкой  на  приклеенных  курчавых  волосах,  бумажный  портрет
Брижит  Бардо  за  стеклом  серванта,  маленький  серый  томик   Есенина
пятьдесят девятого года издания, с которым Люба никогда не  расставалась
и даже клала на ночь под подушку, телевизор с крошечным экраном и  лупу,
в которую заливали  воду.  Все  подробности  короткой  Любушкиной  жизни
переселились из небытия в потрепанную общую  тетрадь  и  устроились  там
вполне комфортно.

***

   Нянька Раиса закончила уборку палаты, еще некоторое  время  постояла,
опершись на швабру, и посмотрела телевизор. Как только больная  заснула,
она тут же переключила на другой канал  и  поймала  несколько  финальных
сцен очередной серии ?Дикой Розы?.

***

   - Если такая умная, возьми и разгони их, - пробормотал себе  под  нос
компьютерщик Вадик.
   - Это наши проблемы,  и  посторонних  они  не  касаются,  -  надменно
заметила секретарша Наташа, - и вообще, мы не поняли,  кто  вы  и  каким
образом сюда вошли?
   - Да, очень интересно, откуда взялась такая фея? - томно потягиваясь,
спросил Феликс.
   - Из Нью-Йорка прилетела.
   - Из эмигрантов? - небрежно уточнила Тата.
   - В Америке все эмигранты, - улыбнулась  Маша,  -  правда,  в  разных
поколениях. Мои предки, насколько мне  известно,  переселились  в  Новый
Свет в конце восемнадцатого столетия.
   - Ага, ясненько, - Феликс важно похлопал глазами, покрутил  подвижным
мягким носом, попытался сосредоточиться, но не смог. - Слушай, а  почему
ты так отлично говоришь по-русски? Никакого акцента. И  вообще,  извини,
конечно, но кто ты такая, а?
   - У меня была няня русская. А кто я такая, вы все  могли  узнать  еще
неделю назад. О моем приезде вас предупреждали. Пришло несколько  факсов
из ?Парадиза?. В бюро пропусков для меня был заказан  декадный  пропуск,
иначе я бы сюда никак не попала.
   - Ага, конечно. Факсы, наверное, к Вике пришли, а ее.., это.., тю-тю,
пиф-паф... Господи, упокой ее грешную душу, пусть земля ей будет  пухом!
- Феликс закатил глаза и размашисто перекрестился, снизу вверх  и  слева
направо.
   -  Так  все-таки,  кто  же  вам  заказал  пропуск?  -   подозрительно
прищурилась Ляля.
   - Ваш покойный шеф, Виктория Павловна Кравцова, - Маша  одарила  всех
своей ясной белозубой улыбкой, шагнула к Феликсу, уселась напротив  него
на табуретку и заговорила тихо, вполголоса:
   - Так,  что  касается  прессы.  Молчанием  вы  только  разжигаете  их
любопытство. Надо выйти и просто поделиться с ними тем,  что  вы  сейчас
чувствуете. Вам ведь жалко Викторию?
   В мутных глазах Феликса блеснуло что-то  вроде  удивления.  Он  часто
заморгал желтыми, длинными, как у коровы, ресницами.
   - Конечно, жалко, - ответила за него Маша, - это ужасно, когда гибнет
человек, тем более женщина, молодая,  красивая,  умная,  талантливая,  у
которой все впереди. Вы глубоко  возмущены  этим  убийством,  не  можете
оправиться от шока, вам трудно представить, Что Вики больше  нет.  Всеми
этими переживаниями вы искренне поделитесь с журналистами.
   - Боже, какой чудовищный цинизм, - громко выдохнула Наташа и покачала
головой. Но никто ее не услышал.
   - Официальные предварительные версии следующие, - продолжала Маша,  -
профессиональная  деятельность,  ограбление,  личная  неприязнь.  Но   в
интересах следствия ни одну из них вы озвучить не можете.
   - Откуда вы знаете про версии? - спросил компьютерщик Вадик.
   - Ничего я не знаю, - махнула рукой Маша,  -  так  всегда  говорят  в
криминальных новостях.
   - А если они начнут задавать конкретные вопросы? Ну, там  про  личные
отношения, и все такое, - спросил Феликс, мучительно икая.
   - Про личные отношения отвечайте: ерунда,  грязная  сплетня,  гнусная
утка, развесистая клюква, лапша на ушах, не достойная внимания уважающих
себя СМИ.
   - А если я что-нибудь лишнее ляпну?
   - Не ляпнете, вам ведь ничего не известно, верно?
   - А вдруг известно?
   Маша  критически  оглядела  толстую,  расплывшуюся  в  кресле  фигуру
Феликса и еле слышно спросила:
   - Сколько вы успели выпить? Феликс икнул так мощно, что подпрыгнул, и
виновато отвел взгляд.
   - Ну ладно, будем считать, что ваше состояние  -  результат  нервного
потрясения, -  утешила  его  Маша.  -  Вам  надо  причесаться,  умыться,
глотнуть крепкого кофе, пожевать жвачку,  чтобы  не  пахло  изо  рта,  и
вперед!
   Через двадцать минут посвежевший Феликс вышел в предбанник, к прессе.
Маша вышла вместе с ним и уселась  на  стул  в  уголке.  Журналисты  так
обрадовались Феликсу, что на нее не  обратили  внимания.  Его  искренние
страдания  по  поводу  гибели  Вики  Кравцовой  были  запечатлены  парой
телекамер, записаны на дюжину диктофонов.
   Вопросы сыпались градом.
   -  Как  вы  можете  прокомментировать  вчерашний   анонимный   звонок
Рязанцеву в прямой эфир?
   - Существует ли связь между убийством Виктории Кравцовой и  убийством
гражданина США Томаса Бриттена?
   - Действительно ли оба трупа были обнаружены в  одной  квартире  и  в
одной постели? Если связи нет, почему Рязанцева сразу убрали  из  кадра?
Телевизионщики говорят, что он отреагировал на звонок очень  бурно.  Чем
объяснить такую реакцию?
   - Как можно отрицать связь между этими двумя убийствами,  если  Томас
Бриттен активно участвовал в работе пресс-центра? Правда ли, что  звонил
сам убийца? Отслежен ли звонок?
   -  Какие  отношения  были  между  Бриттеном   и   Кравцовой?   Почему
представители МВД, прокуратуры и  посольства  США  с  самого  начала  не
правильно назвали имя американца?  И  откуда  оно  могло  быть  известно
звонившему?
   Феликс важно надувал щеки, шевелил рыжими густыми бровями и повторял:
   - Ерунда. Гнусная утка, развесистая сплетня, грязная лапша, клюква на
ушах, не достойная внимания уважающих себя СМИ!

Глава 25

   После совещания Арсеньев решился заглянуть к Зюзе, хотя  она  его  не
приглашала. Он  надеялся,  что  к  ней  на  стол  уже  легли  результаты
сравнительной баллистической экспертизы. Они должны были прийти  сегодня
утром. До совещания Зюзя просмотреть их не успела, теперь, скорее всего,
сидит и читает.
   В ее кабинете было жарко и пахло какими-то сладкими  пряными  духами.
Судя по  сердитому  выражению  лица,  Зюзя  действительно  читала  нечто
интересное. Она терпеть не могла, когда ее отвлекали.
   - Шура, ты понял, что сегодня в половине  шестого  вечера  тебя  ждет
Рязанцев?  -  буркнула  она,  не  поднимая  головы.  -  Кстати,   заодно
побеседуешь и с домработницей Лисовой.
   - Нашлась, наконец? Где же?
   - Надо уметь искать своих свидетелей, майор Арсеньев. Все  это  время
она находилась у Рязанцева.
   - Как вы узнали?
   - Да просто позвонила ему домой. Оказывается, Лисова училась с ним  и
его женой в университете. Она вроде как и  не  домработница.  Она  почти
родственница. Все эти годы преданно служила семье Рязанцевых,  нянчилась
с детьми, помогала по хозяйству. Никакой личной жизни.  Только  служение
друзьям, совершенно бескорыстное служение.  Видишь,  Шура,  оказывается,
еще остались на свете  возвышенные  и  чистые  натуры.  Вот  так,  а  ты
говоришь...
   Он ничего не говорил. Он молча слушал и восхищался Зюзей.
   -  Светлана  Анатольевна  Лисова   именно   такая   натура,   чистая,
возвышенная и совершенно бескорыстная. То есть, возможно,  конечно,  они
иногда помогали ей морально и материально в трудную минуту, но это  была
дружеская поддержка, никак не плата  за  услуги.  Платить  ей  регулярно
стала только Виктория Кравцова, - Зюзя тяжело вздохнула. - Боюсь, у  нас
всплывает первый фигурант. Ты только представь, каково ей было трижды  в
неделю убирать квартиру Кравцовой?
   - Зинаида Ивановна, как все вы это узнали?
   - Рязанцев рассказал.
   - По телефону?
   - Разумеется, по телефону. Я ведь  не  ездила  его  допрашивать  этой
ночью.
   - То есть всю вот эту информацию о Лисовой вы сумели добыть у него по
телефону?
   - Надо уметь спрашивать,  Шура.  Надо  точно  формулировать  вопросы,
внимательно слушать ответы и делать выводы, аккуратно отделяя  факты  от
собственных домыслов. Рязанцев мне просто  сказал,  что  с  Лисовой  они
знакомы больше четверти века. Познакомились  в  университете.  Она  была
свидетельницей на свадьбе. Из документов мне известно, что  она  никогда
не была замужем, детей не имеет. Сейчас живет у Рязанцева, ночует в  его
доме. Это факты. Все прочее - мои выводы и домыслы.
   - А почему вы не сказали об этом на совещании?  -  удивленно  выпалил
Саня.
   - Потому что я хочу, чтобы первыми поговорили с ней мы, а не  ФСБ,  -
быстро произнесла Зюзя и поморщилась.
   - Так, может, взять с нее подписку о невыезде? Ведь  и  алиби  у  нее
никакого нет, и ключ от квартиры, и мотив.
   - Ты сначала просто побеседуй с ней, Шура. По-хорошему,  по-дружески.
Не надо ее напрягать раньше времени. А там посмотрим.  Кстати,  Рязанцев
просил прислать к нему домой именно тебя.  Интересно,  чем  ты  ему  так
приглянулся?
   - Я интеллигентный. Моя физиономия внушает доверие.
   - Да? - Зюзя критически оглядела Арсеньева. - Это ты сам  так  решил,
или тебе кто-то сказал?
   - Сказали.
   - Не верь. Хитрая лесть. Альтернатива взятки.  Слушай,  Шура,  -  она
окончательно оторвалась от бумаг на столе и  похлопала  себя  ручкой  по
губам, - ты ведь работал по убийству гражданина Куликовского?
   "Значит, не напрасно я надевал свой эксклюзивный  костюм  и  потратил
полночи  на  откровения  Павлика  Воронкова.  Вот   оно,   счастье!?   -
обрадовался Арсеньев.
   - Совершенно верно, Зинаида Ивановна. Работал.
   - Эй, а чего засиял, как свежий блин? - Зюзя прищурилась. - Там вроде
бы ничего радостного  не  было.  Подозреваемый  погиб  до  суда,  орудие
преступления не найдено.
   - Разве я засиял? - удивился Саня и даже привстал, чтобы взглянуть на
себя в зеркало. - Да, действительно. Это просто потому, что  вы  отлично
выглядите и мне приятно на вас смотреть.
   - О Боже, Шура! - Зюзя выразительно закатила глаза к потолку.  -  Где
ты нахватался этой дешевки? Ты еще по коленке меня погладь.
   - А можно? - растерянно моргнул Арсеньев и  не  выдержал,  засмеялся.
Вслед за ним засмеялась Зюзя.
   - Учти, майор Арсеньев, я этой  вашей  хитренькой  мужской  лести  не
терплю. И от дураков устала. Я старуха злая и  бесчувственная.  Со  мной
трудно. Предупреждаю заранее,  если  станет  совсем  невыносимо,  подари
котенка, - произнесла она отрывисто,  сквозь  смех  и  вытерла  кончиком
салфетки под глазом.
   Все знали, что Лиховцева  коллекционирует  кошачьи  фигурки,  и  если
кто-нибудь хотел ее ублажить, всегда мог подарить очередную кошечку, все
равно - серебряную, деревянную, плюшевую, главное маленькую,  не  больше
яблока, и чтобы  мордочка  была  выразительная.  В  кабинете  две  полки
стеллажа были заставлены фигурками кошек  -  фарфоровыми,  хрустальными,
медными, из малахита, оникса и бирюзы, из пластмассы и гуттаперчи.
   - Этот твой Масюнин, гений судебной медицины, - он,  конечно,  слегка
сумасшедший. Правда, надо отдать ему должное, у  него  случаются  иногда
такие прозрения, что можно все простить. В случае с патронами именно так
и произошло, - Зюзя протянула  Арсеньеву  несколько  листков  со  своего
стола.
   Компьютер выдал категорическое заключение, что  Кравцова,  Бриттен  и
бывший мытищинский хулиган Кулек были убиты из одного и того же  оружия.
Микрорельефы  деталей  ствола,  отобразившиеся  на  гильзах,   оказались
совершенно идентичны.
   - Знаешь, это вроде как в вязании ловить и поднимать упущенные петли,
- задумчиво пробормотала Зюзя. - Месяц назад ты  оставил  где-то  гулять
неизвестный ствол, вот он  и  выстрелил.  Теперь  придется  вернуться  к
покойным Куликовскому и Воронкову. К рецидивисту и наркоману. У них  уже
не  спросишь,  что  их  могло  связывать  с  руководителем  пресс-службы
крупнейшей парламентской фракции и американским профессором-политологом.
Ведь так не бывает, чтобы людей убили из одного ствола, довольно редкого
ствола, и при этом их совершенно ничего не связывало. Как тебе  кажется?
А, Шура? Хорошо, что прошел только месяц, а не год.  Эй,  ты  здесь?  Ты
меня слушаешь?
   - Да-да, Зинаида Ивановна, я здесь, я вас очень внимательно слушаю, -
энергично закивал Арсеньев.
   - Не похоже. У тебя  глаза  ушли  и  плавают  где-то  в  подсознании.
Вспомнил что-нибудь интересное?
   - У вас карта Москвы далеко?
   Зюзя, умница, даже не стала спрашивать  зачем.  Она  просто  включила
свой компьютер, отыскала нужную программу и кивком пригласила  Арсеньева
сесть рядом.
   Саня нашел озеро Бездонку в Серебряном бору.  Оно  находилось  совсем
недалеко от Кольцевой дороги и непосредственно от поворота на  Лыковскую
улицу, от того самого  поворота,  у  которого  вчера  ночью  решительный
черный     ?Фольксваген-гольф?      подобрал      одну      из      двух
проституток-любительниц. В красном трикотажном платье, в лаковых  черных
босоножках на немыслимой ?платформе?, с белыми волосами до пояса. Именно
ту, которая лежала сейчас на столе у Масюнина с ярко накрашенными губами
и следами от пластыря.
   Стараясь  говорить  убедительно  и  не   перегружать   Зюзю   лишними
подробностями, Арсеньев  рассказал  сначала  о  своем  ночном  визите  в
автосервис и исповеди Павлика Воронкова, потом об утреннем  звонке  Геры
Масюнина, о  мертвой  проститутке  и  уж  от  нее  осторожно  перешел  к
некоторым  особенным  признакам  на  трупе  Кравцовой.  Но  тут  Зинаида
Ивановна  замотала  головой,  да  так  энергично,  что  растрепалась  ее
шикарная прическа.
   - Стоп, Шура, стоп. Тебя же просили никому об этом не говорить. А  ты
что делаешь? Нехорошо.
   - Не понял, - Саня недоуменно уставился на Лиховцеву.
   Она  вышла  из-за  стола,   величественно   проплыла   по   кабинету,
остановилась перед зеркалом и занялась своими  белоснежными  аккуратными
локонами.
   - Ну, тебя же предупреждал Гера, что в  протокол  все  эти  ?классные
феньки? он вносить не  станет,  и  разговор  у  вас  с  ним  был  сугубо
конфиденциальный. Предупреждал или нет?
   Арсеньев поерзал на стуле и ничего не ответил.
   - Меня он тоже просил никому не рассказывать, у меня с ним  тоже  был
сугубо конфиденциальный  разговор,  -  продолжала  Лиховцева,  кончиками
пальцев взбивая пряди на макушке, - я молчу, как партизанка. А ты?  Тебе
не стыдно?
   - Погодите, Зинаида Ивановна, вы что, все знаете? Вы видели?
   - А как же? - Зюзя аккуратно уложила локон на виске,  достала  губную
помаду и, прежде чем подкрасить губы, покрутила золотистым цилиндриком у
Арсеньева перед носом. - Ты думаешь, только ты удостоился? Для  Масюнина
взять  кого-нибудь  под  локоток   и   поделиться   своими   гениальными
прозрениями - все равно что  для  непризнанного  поэта  продекламировать
свои новые стихи.
   - Вы  считаете,  это  бред?  -  спросил  Арсеньев,  тоскливо  блуждая
взглядом  по  кошачьей  галерее.  -  Я  видел  сам,  я   был   трезв   и
галлюцинациями не страдаю.
   - Я тоже видела, - тяжело вздохнула Лиховцева, -  но,  в  отличие  от
тебя, сегодня утром в морг смотреть на утопшую проститутку не помчалась,
поскольку дорожу своим временем и нервами.
   -  То  есть  вы  думаете,  нет  никакой  связи?  Лиховцева  аккуратно
подкрасила губы, припудрила нос и щеки, вернулась за стол.
   - Нет, Шура. Нет. Пока, во  всяком  случае,  я  никакой  связи  между
убийством Кравцовой и Бриттена и самоубийством проститутки не вижу. Если
ты хорошо подумаешь, то сам поймешь. Эксперт обратил  наше  внимание  на
ряд сомнительных признаков,  которые  можно  трактовать  по-всякому.  Но
поскольку эти признаки противоречат нашей основной версии, лучше их пока
оставить в покое. К тому же сейчас  идет  повторная  экспертиза  трупов,
проводит ее группа профессора Бирюкова, это серьезные специалисты,  люди
трезвые, в отличие  от  Масюнина.  Вот  когда  они  подтвердят  все  эти
прелести с помадой и лейкопластырем, тогда будем думать. А  пока  у  нас
заказное убийство, со слабыми признаками ограбления. И на  сего