наоборот, она может временно  избавить  тебя  от  многих
проблем, в определенной степени заменить Вику.
   Советую тебе сразу поактивней привлекать  ее  к  работе.  Чрезвычайно
толковая и надежная молодая леди, отлично знает русский, умеет  общаться
с прессой. Кстати, ты с ней уже знаком. Четыре года  назад  она  слушала
твои лекции в Гарварде.
   -  Ну,  там  было  столько  студентов,  я  вряд  ли  помню.  Повтори,
пожалуйста, еще раз, как ее зовут.
   - Мери Григ. Мне кажется, ты должен ее вспомнить. Она  выделялась  из
общей массы. Вы с ней отплясывали рок-н-ролл на вечеринке в честь юбилея
факультета. Худенькая блондинка с  ангельским  лицом.  Запиши  номер  ее
мобильного. Можешь позвонить ей прямо сегодня, часов в восемь вечера.
   Рязанцев еще не закончил говорить, а в комнате опять появилась Светка
Лисова, вкатила сервировочный столик,  и  как  только  он  попрощался  с
Хоганом, принялась совать ему прямо в рот ложку сметаны с малиной.
   - Ну Женечка, ну пожалуйста, за мое здоровье.
   Он, поморщившись, взял ложку у нее из рук и стал  есть,  не  чувствуя
вкуса. . - Вот молодец,  теперь  за  Димочку,  теперь  за  Коленьку,  за
Галочку, - Света урчала, как кошка, которую приласкал хозяин,  -  сейчас
покушаем и баиньки, хотя бы на пару часиков.
   Давно прошло то время, когда его бесило это приторное, с придыханием,
сюсюканье. Он привык принимать людей такими, какие они  есть.  При  всех
своих бесчисленных недостатках Светка Лисова была самоотверженно предана
его семье. Многие годы,  в  самых  ужасных  ситуациях,  она  оказывалась
рядом, и даже очень кстати. Могла накормить, прибрать, сбегать в аптеку,
полностью перевалить на себя заботы  о  детях.  Да,  это  сопровождалось
потоком слов, умильных и высокопарных, глупых и до тошноты банальных. Но
ни упреков, ни намеков, ни колкостей. Такова была  Светка,  бестолковая,
нудная, но добрая и верная. И было бы жестоко прогнать ее от себя.
   - Теперь зеленого чайку. Кофе я уж не стала варить, ты поспишь, через
пару часиков я тебя разбужу и сварю крепкого кофе.  А  что  это  был  за
мужчина с седой шевелюрой?
   - Так, по делу, - буркнул Рязанцев и глотнул отвратительного, слишком
горячего и терпкого  зеленого  чая,  -  все,  Светка,  спасибо,  иди,  я
прилягу.
   - Нет, я, конечно, не лезу в твои дела, но мне кажется,  он  немножко
вампир, этот седой мужчина. Он  тебя  завел  и  совершенно  вымотал.  Не
понимаю, как так можно, после всего, что тебе пришлось пережить? Ну  вот
скажи, откуда в людях столько жестокости,  эгоизма?  Если  раньше  этого
хотя бы стеснялись, то сейчас оно все лезет наружу и стало  общепринятой
нормой.  Никакого  сочувствия  и  такта.  Ввалиться  в  дом   к   такому
известному, занятому человеку, нагло потребовать завтрак, как так можно,
не понимаю! Ну вот объясни мне, что ему было от тебя нужно?
   - Света, пожалуйста, я очень  устал,  -  простонал  Рязанцев,  скинул
кроссовки, улегся на кабинетный диван и отвернулся к стене.
   - Нет, мне просто интересно, чего хотел этот человек, он  ведь  вроде
бы не мальчик, чтобы не понимать  элементарных  вещей,  и  лицо  у  него
вполне интеллигентное, - продолжая  ворчать,  она  накрыла  его  вязаным
пледом, чем-то еще пошуршала, позвякала и наконец удалилась.

Глава 24

   В пресс-центре думской фракции ?Свобода выбора? безответно заливались
телефоны, на экранах включенных компьютеров  уныло  вились  разноцветные
ленты, плавали экзотические рыбы. Теплый сквозняк гонял по столам  и  по
полу всякие важные бумаги. Сотрудники собрались в комнате отдыха. Первый
шок остался позади. Маленький кабинет Вики был опечатан.
   Все десять раз  переговорили,  все  возможные  и  невозможные  версии
высказали. Заместитель Вики, Феликс Нечаев, сорокалетний рыхлый юноша  с
пегими волосами до плеч, единственный человек, который по  идее  мог  бы
сейчас ее заменить, отчаянно зевал,  пил  коньяк  из  кофейной  чашки  и
поедал вялые ломтики лимона, разложенные  на  блюдце.  Пальцы  его  были
липкими, лицо потным и отечным.
   - Вот такие дела, - повторял он, лениво поигрывая  связкой  ключей  с
брелоком-колокольчиком. Колокольчик звенел, брелок без  конца  падал  на
пол. Феликс поддевал его острым носком  ботинка,  подкидывал,  ловил  на
лету.
   - Прекрати! - не выдержала секретарша Наташа Дронкина, крепко  сбитая
высокая блондинка. Ее приятную внешность  безнадежно  портили  несколько
выпуклых щетинистых родинок на щеках и на подбородке, каждая размером  с
горошину.
   - Что тебе не нравится? - лениво поинтересовался Феликс.
   - И так в ушах звенит, а тут еще ты со своими ключами,  -  проворчала
Наташа, громко возмущенно всхлипнула, достала пудреницу и занялась своим
лицом.
   - Он все наиграться не  может,  -  подал  голос  компьютерщик  Вадик,
длинный и худой, бритый налысо, с серебряной серьгой в ноздре, -  неделю
назад  купил  наконец  тачку,  вот  и  гремит  ключами,   как   младенец
погремушкой.
   - Что ж ты коньяк с утра хлещешь, если за рулем? -  покачала  головой
Наташа. - Жить надоело?
   - Надоело, - оскалился Феликс, - до того похабная жизнь пошла, что  и
правда надоело.
   - А вот Вике, наверное,  не  надоело  жить,  -  заметила  из  глубины
комнаты  младший  редактор  Лиля   Осипенко,   маленькая,   круглая,   с
вытравленными до белизны волосами и крупным вздернутым носом, -  а  всем
плевать. Был человек - и нет. Подумаешь, какая ерунда! Что вы  за  люди,
не понимаю, честное слово!
   - Ну нам теперь повеситься, да? - раздраженно  прорычал  компьютерщик
Вадик.
   - Нет, я не могу, не могу, - Лиля  громко  зарыдала,  к  ней  тут  же
подсела старший редактор Тата,  поджарая  дама  с  серебристым  бобриком
волос, в очках в толстой розовой оправе.
   - Деточка, не надо. Мы все переживаем, но каждый по-своему. Одни люди
могут выплескивать свои чувства, как ты, другие все держат в себе.
   - Слышь, а какая тачка у тебя? - шепотом спросил  молоденький  курьер
Костик Терентьев, подходя к Феликсу и опускаясь перед ним на корточки.
   - ?Фольксваген-гольф?, - небрежно  ответил  тот  и  в  очередной  раз
поддел ногой упавшую связку ключей.
   - Новая?
   - Ну, почти. Девяносто седьмого года.
   - Вроде Вика такую недавно покупала, - вспомнил Костик.
   - Ага. Если только для своей домработницы, продукты  из  супермаркета
возить, -  выразительно  скривился  Феликс.  -  У  леди  была  бирюзовая
?Хонда?.
   - Нет, правда, я помню, она говорила про  ?Фольксваген?.  Она  хотела
вторую машину, именно ?гольф?.
   - Может, и хотела, теперь уж не хочет, - Феликс  потянулся,  хрустнув
суставами, - и вообще, отстань. У нас тут траур,  а  ты  все  о  тачках.
Нехорошо это, Костик.
   - А нашему Костику все по фигу, - подала голос секретарша, - он у нас
поколение-нэкст. Когда его отца арестовали, он  тут  учил  Вику  чечетку
танцевать.
   - Ой, ну не надо, не надо мне морали читать, - махнул рукой Костик, -
когда это было? Ты все забыть не можешь! К тому же папульку почти  сразу
выпустили. Морду набили и выпустили.
   - О Боже! - Наташа вздохнула и закатила глаза к потолку. - Ив кого ты
такой жестокий бесчувственный  идиот?  Отец  физик,  доктор  наук,  мама
искусствовед. Морду набили! Это ж надо!
   Молоденький курьер скорчил кислую рожу,  махнул  рукой  на  Наташу  и
продолжил приставать к Нечаеву:
   - Феликс, Феликс, а ты свою где купил?
   - Приятель из Германии пригнал.
   - Сколько взял за перегон?
   - Восемьсот.
   - Это недорого. У меня тут бывший одноклассник тоже подрядился гонять
машины из Германии, он такое рассказывал, жуть. Почти пятьдесят часов за
рулем, все дерут деньги,  кому  не  лень,  погранцы,  полиция,  таможня,
сейчас еще всякие ?зеленые? экологи появились, требуют пошлину  за  вред
окружающей среде. Ну и бандюки, конечно, как же  без  них?  Говорят,  им
сами погранцы сообщают, кого стоит грабануть, у кого есть что  взять.  К
примеру, остановишься поспать в  Белоруссии,  обязательно  нарвешься  на
бандюков. Такса минимум сто баксов. Откажешься платить - все, кранты,  в
лучшем случае останешься без тачки, в худшем замочат.
   - Господи, о чем вы говорите? -  простонала  сквозь  слезы  Лиля,  но
никто ее не услышал. Тата вновь углубилась в чтение глянцевого  женского
журнала, Наташа красила ресницы, Вадик задремал.
   Дверь была плотно закрыта. Мимо процокали каблучки секретарши  одного
из помощников Рязанцева, и тут  же  навстречу  ей  вспухла  волна  шума.
Журналисты,  аккредитованные  в  Думе,  с  утра   клубились   в   крыле,
принадлежащем фракции ?Свобода выбора?, и каждого, кто входил и выходил,
брали в плотное  кольцо.  Секретарша  одного  из  помощников  партийного
лидера  имела  полное  моральное   право   замахать   на   них   руками,
забормотать: ?Я ничего не знаю!? - и продраться сквозь строй к лифту,  а
потом в буфет. Но сотрудники пресс-центра не могли себе этого позволить.
Они обязаны были не просто общаться с журналистами, но и дружить с ними,
не  обижать,  кормить  эксклюзивной   информацией.   Взамен   журналисты
предоставляли  главе  фракции   эфирное   время   и   газетно-журнальное
пространство. На этом бартере и держалась основная работа пресс-центра.
   Беда заключалась в том, что  Вика  Кравцова  за  последние  три  года
успела уволить всех, кто мог бы даже  теоретически  претендовать  на  ее
место, и собрала вокруг  себя  совершенно  никчемную  команду,  на  фоне
которой выглядела блестящей и незаменимой. К подчиненным она предъявляла
всего   три   простых   требования:   покорность,   исполнительность   и
бездарность. Ей не нужны были чужие идеи, ей хватало собственных.
   Взять на себя ответственность и выйти к прессе никто не решался.
   - Лезут, лезут, сволочи, - зевнув, произнес Феликс и налил  себе  еще
коньяку, - стервятники, тянет их на мертвечину.
   - Ой, перестань, не  надо,  -  поморщилась  Тата,  -  чего  делать-то
будем?
   Этот вопрос давно висел в воздухе. Все понимали, что  до  вечера  так
сидеть невозможно. Либо надо начинать  работать,  либо  просто  плюнуть,
молча продраться сквозь кольцо журналистов и разойтись кто куда.
   Феликс зажевал лимоном очередную  порцию  коньяка,  Наташа  принялась
сосредоточенно начесывать пышную  челку,  Вадик  загасил  докуренную  до
фильтра сигарету и тут же  достал  следующую.  И  в  этот  момент  дверь
распахнулась. На пороге стояла совсем юная стриженая блондинка  в  белых
штанах и полосатой майке.
   - Здравствуйте, - сказала она, одаривая всех  сверкающей  улыбкой,  -
меня зовут Мери Григ, я из Нью-Йорка. У  вас  там  в  предбаннике  целая
толпа прессы. Вы хотите, чтобы  они  разошлись?  Или  вам  есть  что  им
сказать?

***

   Нянька Рая не спеша мыла пол в палате, тряпка тихо чмокала  в  ведре,
за открытым окном щебетали птицы. Койка Галины  Дмитриевны  была  слегка
приподнята и развернута к телевизору. Шло дневное ток-шоу.
   - Я женским вниманием никогда обойден не был, -  надменно  сообщил  с
экрана  щекастый  мужчина  с  длинными  волосами,  зачесанными  назад  и
забранными в хвостик, - у меня всякие были: и зрелые матроны, и  девочки
молоденькие,  и  фотомодели,  и  бизнес-леди,  так  называемые   деловые
женщины. Вот этих я просто не выношу.
   - Чем же они вам  так  не  угодили?  -  спросил  тоненький  вертлявый
ведущий в лиловом фраке, с необыкновенно пышным белым чубом и  круглыми,
как монеты, глазами.
   - Да они же вовсе  не  женщины,  -  пропел  щекастый  чистым  высоким
тенором и снисходительно улыбнулся. - Желание  доминировать  свойственно
мужчине, женщина должна подчиняться,  растворяться  в  партнере.  А  эти
бизнес-леди, они  на  самом  деле  своей  активностью  и,  так  сказать,
независимостью пытаются  компенсировать  свою  половую  неполноценность,
подсознательную фригидность. Это что-то вроде  сублимации  с  элементами
фрустрации.
   - Гм.., понятно, понятно, - ведущий закивал с комической важностью, -
а теперь, пожалуйста, то же самое, только по-русски.
   -   Ax,   да,   извините,   я   психолог   и   привык    пользоваться
профессиональными терминами, - мужчина пошевелил рыжими густыми бровями,
сморщил толстый нос, - фигурально выражаясь, они не хотят и не могут.
   - Что именно? - тряхнув чубом и склонив голову набок, лукаво  уточнил
ведущий.
   Щекастый закатил глаза  к  потолку  и  произнес  неожиданно  глубоким
басом:
   - Иметь полноценные сексуальные сношения с мужчиной.
   Нянечка Рая отжала тряпку в  ведре,  вытерла  руки  полой  халата  и,
тяжело вздохнув, покосилась на Галину Дмитриевну.
   - Вы бы лучше поспали, чем эту пакость смотреть. Давайте я  переключу
на ?Дикую Розу?. Можно?
   -  Феликс  Нечаев  не  психолог,  -  чуть  слышно  произнесла  Галина
Дмитриевна, - зачем он говорит не правду?
   - Это вы о ком? - удивилась  нянечка.  Галина  Дмитриевна  ничего  не
ответила. Она смотрела в экран. Глаза ее были неподвижны,  она  даже  не
моргала.
   - Итак, подведем некоторые итоги, - сказал ведущий  и  опять  тряхнул
чубом, - наша сегодняшняя  тема  ?Принципиальный  холостяк?.  Наш  герой
утверждает, что изучил разные типы женщин и не хочет жениться, поскольку
ни один из этих типов его не удовлетворяет.  Что  скажут  наши  зрители?
Пожалуйста! Вот вы, девушка!
   Ведущий крупными скачками подлетел к  хорошенькой  юной  блондинке  в
первом ряду и сунул ей в лицо микрофон.
   - Если ему никто не нравится,  зачем  он  вообще  лезет?  -  выпалила
блондинка.  -  Пусть  переходит   на   самообслуживание   и   сам   себя
удовлетворяет!
   В зале засмеялись. Оператор упер камеру в лицо герою. Лицо это ходило
ходуном. Двигались брови, вертелся нос, толстые губы  то  поджимались  в
нитку, то вытягивались в трубочку.
   - Знаете что, милая, - пропел он, опять басом, - я вам  могу  сказать
как профессиональный психолог, что у вас очень серьезные комплексы.
   - Феликс не психолог, - повторила Галина Дмитриевна чуть громче, - он
закончил заочное отделение областного педагогического  института.  А  до
этого служил в армии, строил генеральские дачи под Москвой.
   Нянечка Рая собиралась вылить грязную воду из ведра,  но  застыла  на
полпути к туалету. Швабра с громким стуком упала на пол.
   - Что вы говорите? Я не поняла...
   - Сначала мы взяли его на договор, курьером. Потом  он  стал  младшим
редактором. Он пунктуален, аккуратен, никогда ничего не забывает,  умеет
наводить порядок в бумагах и документах.
   -  Галина  Дмитриевна!  -  испуганно  окликнула  ее  нянечка.  -  Вам
нехорошо? Может, доктора позвать?
   - Нет, Рая, не волнуйтесь, -  больная  глубоко  вздохнула  и  закрыла
глаза, - можете переключать на свою ?Дикую Розу? или  вообще  выключить.
И, пожалуйста, опустите мою койку, я посплю.
   То, что произошло сейчас, было почти невероятно. Она  вспомнила,  как
звали щекастого мужчину, героя телешоу, кто он, откуда  она  его  знает.
Впервые из черного  вязкого  хаоса  вырвался  наружу  живой  и  понятный
фрагмент. Пусть это была всего лишь плоская картинка, пусть на  картинке
кривлялся дурак Феликс, но она вспомнила. И еще  ей  удалось  глядеть  в
экран, не моргая, почти целую  минуту.  Это  тоже  был  отблеск  прошлой
жизни, отблеск слабый, бессмысленный, но милый.
   Муж Галины Дмитриевны  в  самом  начале  своей  политической  карьеры
специально вырабатывал перед зеркалом пристальный,  неподвижный  взгляд,
учился смотреть, не моргая, в телекамеру -  это  сильно  действовало  на
зрителей, даже слегка гипнотизировало, однако глаза уставали, слезились,
болела голова. После  репетиций  перед  зеркалом  и  телесъемок  у  него
дергались сразу оба века. Он нервничал и злился.  Чтобы  успокоить  его,
Галина Дмитриевна тренировала гипнотический лидерский  взгляд  вместе  с
ним и превратила это в игру. Они засекали  время  по  песочным  часам  и
смотрели в глаза друг другу, не моргая, кто дольше продержится.
   Она вообще многое делала вместе с ним  и  ради  него  -  садилась  на
диеты, когда он начинал полнеть, изнуряла себя игрой в  большой  теннис,
который на самом деле терпеть не могла, потому  что  мячик  всегда,  как
заговоренный, летел ей в голову. Более всего тяготили ее в  той  прошлой
жизни митинги и  светские  мероприятия.  Ей  было  плохо  в  толпе.  Она
терялась, не любила, когда на нее смотрят, все казалось, что-то не  так:
пятно на костюме, дырка на колготках, тушь  сыплется  с  ресниц,  помада
размазалась. Она старалась уединиться, слишком часто  бегала  в  туалет,
проверить, все ли в порядке, тут же напрягалась, что кто-нибудь  обратит
на это внимание и что-нибудь не то о ней подумает.
   Страхи на уровне ?кто что подумает? были, пожалуй,  самыми  главными,
самыми упорными и мерзкими из ее страхов. Она понимала, как  это  мелко,
пошло, как ?по-бабски?, и ненавидела себя за это, но ничего поделать  не
могла.
   Когда-то, в двенадцать лет, пересекая свой двор, наполненный  детьми,
старухами на лавочках, собачниками, мамашами с колясками,  она  украдкой
косилась на каждого встречного и пыталась угадать по его лицу, что он  о
ней думает - считает, будто она нарочно утопила Любу Гордиенко,  или  не
верит в это. Мнение обитателей двора  казалось  ей  достоверней  правды,
важней ее собственной памяти, тогда еще  вполне  ясной  и  здравой.  Как
будто они, соседи, толпа, могли решить тайным голосованием,  убийца  она
или нет.
   - Не смей никого слушать. Не обращай на них внимание. Ты ни в чем  не
виновата, ты же знаешь, как было на самом деле! - говорила мама.
   - Тогда почему они шепчутся у меня  за  спиной?  Почему  Любина  мать
кричит на весь двор:
   "Убийца! Чтоб ты сдохла!? - и  никто  ее  не  просит  замолчать?  Они
слушают, качают  головами,  потом  все  обсуждают  и  смотрят  на  меня,
смотрят...
   - Мы уедем отсюда, и все это кончится, - обещал папа.
   Но чтобы переехать в другой район, надо было искать варианты  обмена,
а это невозможно сделать за один день. Прошел почти год, прежде чем Галя
села  в  кабину  большого  фургона,  нагруженного  домашним  скарбом,  и
навсегда покинула двор с его общественным мнением.  Последнее,  что  она
услышала, был истошный крик пьяной Любиной матери:
   - Убийца! Чтоб ты сдохла!
   Растрепанная, седая, в халате, она бежала  за  машиной,  которая  все
никак не могла развернуться и вписаться в  узкий  проезд  между  домами,
отделявший двор от улицы.
   На лето папа достал путевки в ведомственный Дом отдыха в Сочи.  Когда
Галя увидела море, она побелела, начала задыхаться. Сначала решили,  что
это астма. Галю долго и мучительно обследовали  в  больнице,  ничего  не
обнаружили, ставили какие-то мудреные диагнозы, опять обследовали, пока,
наконец, не нашелся умный доктор, который понял, в чем дело, отменил все
назначенные  лекарства  и  порекомендовал  обратиться  к   подростковому
психотерапевту.
   -  Ты  боишься  воды  потому,  что  боишься  утонуть?  -   спрашивала
психотерапевт.
   - Нет. Я боюсь, что утопила Любу.
   - Но ведь ты не делала этого.
   - Не делала. Но когда я вижу  воду,  мне  начинает  казаться,  что  я
просто забыла, как все произошло на самом деле, и я  думаю:  а  вдруг  я
правда убийца?
   - Попробуй рассказать с самого начала, все, что помнишь.
   Галя попробовала, но стоило произнести слова ?Вода стала мутной,  под
ногами не оказалось дна?, тут же опять началась страшная одышка.
   Врач попросила ее написать что-то вроде рассказа или письма, спокойно
изложить события того дня на бумаге. Галя исписала  двадцать  страниц  в
общей тетради, вспомнила все, почти по минутам.
   Когда они вошли в воду, дно оказалось совсем пологим  и  мягким,  как
кисель. Сначала держались за ивовые ветви, не отходили далеко от берега,
поскольку обе очень плохо плавали. Но было жарко, и барахтаться на такой
мелкоте надоело. Галя поплыла дальше, по-собачьи, Люба  за  ней.  Каждые
несколько метров вставали на ноги, проверяли,  не  слишком  ли  глубоко.
Разговаривали, смеялись. Люба говорила, что в  такой  воде  хорошо  мыть
во