рал восемь мелочью.
   - Не могу найти бумажник, вероятно, забыл в конторе,  -  объяснил  он
шоферу, высыпая монеты в его ладонь,  -  вот  все,  что  есть.  Если  вы
подождете, я... - Он вдруг запнулся и застыл с открытым ртом. В  зеркале
он увидел Клару.
   Она шла быстрым широким шагом от автобусной остановки.  Голова  низко
опущена, пальто распахнуто.  В  руках  ни  зонтика,  ни  сумки.  Ничего.
Впервые за их короткую совместную жизнь внезапное появление жены вызвало
у Григорьева целую бурю живых эмоций: радость оттого, что можно взять  у
нее два доллара и расплатиться  с  таксистом,  страх,  потому,  что  она
должна в  это  время  находиться  на  службе,  завтра  у  нее  выходной,
послезавтра утром он летит в Москву.  Уходить  следовало  сегодня,  этой
ночью. Резидент успел рассказать ему, что  Клару  уже  обработали,  пока
правда мягко. Ее попросили быть бдительной, наблюдать за мужем, чтобы не
дать ему запутаться, сбиться с пути.
   - Она может помешать вам, так  что  уходите  прямо  сегодня.  Незачем
тянуть, - посоветовал Кумарин.
   Оказавшись напротив многоквартирного дома,  в  котором  жила  большая
часть  сотрудников  советского   посольства,   Клара   задрала   голову,
посмотрела на их темные окна на десятом этаже.
   - Все нормально, вон идет моя жена, у  нее  наверняка  найдется  пара
долларов, - успокоил Григорьев шофера, приоткрыл окно и громко  окликнул
Клару.
   Она  вздрогнула,  тревожно  огляделась,  бросилась   к   машине   так
стремительно, словно он позвал на помощь, потом,  не  задав  ни  единого
вопроса, протянула шоферу деньги.
   - Почему такси? Почему ты не  поехал  домой  на  машине?  -  спросила
Клара, когда они вошли в лифт.
   - Выпил водки, - глупо хихикнул Григорьев,  -  решил  расслабиться  в
конце рабочего дня.
   - То-то я чувствую, пахнет от тебя, - Клара  поправила  ему  воротник
пиджака, провела ладонью по щеке, - тебе же нельзя водку, у тебя от  нее
изжога.
   Лифт остановился. Когда вошли в квартиру, при  ярком  свете  лампы  в
прихожей Григорьев заметил, что у Клары сапоги надеты на голые ноги.
   - Колготки зацепила, - спокойно объяснила она, поймав его  удивленный
взгляд, - они темные, дырища гигантская, на самом видном месте, пришлось
снять в туалете. Так вроде бы приличней.  Вообще,  отвратительный  день.
Зуб разболелся, выпила две таблетки  аспирина,  не  помогло,  пришла  на
работу, чувствую - терпеть невозможно. Отпросилась, зашла к врачу.  Вот,
теперь придется вставлять, - она оскалилась,  оттянула  щеку.  В  нижнем
ряду зияла яма, черная от запекшейся крови.
   - Да, ужасный день, - вздохнул Григорьев, - а что,  нельзя  было  зуб
сохранить?
   - Не-а, - она тяжело опустилась на  скамейку,  сняла  сапоги,  -  там
воспаление внутри, в десне, у самого корня. Заморозка отходит. Больно.
   -  Иди  ложись,  я  принесу  тебе  чаю,  -  автоматически  проговорил
Григорьев, вспоминая, что было в бумажнике. Паспорт. Водительские права.
Чуть больше сотни долларов. Фотография Маши. Кажется, все. Возможно, это
даже  к  лучшему.  Если  документы  подбросят,  появится  шанс  смягчить
скандал,  во  всяком  случае,  на  первых  порах.  Советского  дипломата
похитили или убили, что-нибудь в таком роде...
   Из глубины квартиры явился сонный  кот  Христофор,  изогнулся  дугой,
сладко потягиваясь, потерся о ноги хозяев. Григорьев взял его  на  руки,
стал почесывать за ухом. Кот  заурчал.  Андрей  Евгеньевич  так  глубоко
задумался, что на минуту забыл о Кларе, которая  застыла  рядом,  босая,
растерянная, тихая.
   - Пожалей меня, Андрюша, - пробормотала она и, сгорбившись,  ткнулась
лбом ему в плечо.
   Он погладил ее мокрые пегие волосы и спросил, чтобы заполнить паузу:
   - Ты перестала подкрашивать корешки? Она ничего  не  ответила,  мягко
отстранилась и побрела в ванную. Христофор соскользнул с рук,  исчез  за
дверью темной спальни. Андрей Евгеньевич последовал за ним, зажег  свет.
У кровати стоял раскрытый чемодан. Клара еще утром начала  собирать  его
вещи. Христофор влез в чемодан и улегся  на  мягкий  шерстяной  джемпер.
Григорьев оглядел комнату, размышляя, есть ли здесь хоть  один  предмет,
который он хотел бы взять с собой.
   Клара вошла, как всегда бесшумно, в тот  момент,  когда  он  рылся  в
ящике своего маленького рабочего секретера.
   - Что ты ищешь? Тебе помочь? - спросила она слабым сиплым голосом.
   - Так, ничего... Спасибо... -  Григорьев  слишком  поспешно  задвинул
ящик, больно прищемил палец, но  даже  не  охнул,  резко  развернулся  и
сделал наивные глаза:
   - Где-то была бумажка, на которой ты записала все Машины  размеры,  я
должен завтра купить ей кроссовки, джинсы.
   На самом деле, он хотел убедиться, что  паспорт  действительно  исчез
вместе с украденным бумажником, что он не оставил его случайно  в  ящике
стола.
   Паспорта не было. И не могло быть. Григорьев отлично помнил, как  его
вернули в посольстве после оформления билетов, он сунул его в бумажник и
с тех пор не вынимал. Нет паспорта, значит, и лететь  нельзя.  Нет  пути
назад,  и  отлично,  что  нет.  Внезапная  волна,  легкая,   горькая   и
счастливая, подхватила его и понесла  по  комнате,  заставляя  стукаться
коленками об углы мебели, хватать все, что попадало под руку.
   - Ложись, тебе надо лежать! - приказал он Кларе, встряхивая перед ней
клетчатым пледом так резко, что жесткая бахрома  задела  ее  щеку.  -  Я
принесу чаю или лучше заварю тебе пустырник, чтобы ты скорее заснула.
   Наверное, ей и правда было больно. Действие заморозки кончилось.  Она
послушно забилась  под  одеяло,  вжалась  щекой  в  подушку  и  невнятно
забормотала:
   - Да, пустырнику сейчас хорошо бы выпить и еще анальгинчику...  Здесь
вставлять зуб дорого, зато сделают качественно, красиво, а в Москве  все
испортят,  искрошат  соседние  зубы,  поставят  уродский  мост,  даже  в
ведомственной поликлинике.
   - Не переживай, не думай о  деньгах,  лучше  вставить  зуб  здесь,  -
откликнулся он, уже исчезая из комнаты  с  недовольным  Христофором  под
мышкой.
   На кухне на специальной полке стояли почетным рядком пачки московских
аптечных травок, склянки с зеленкой, йодом, марганцовкой, все то, что  в
Америке купить нельзя. Григорьев включил электрический чайник, рухнул на
стул, выпустил из рук Христофора,  закурил,  тут  же  загасил  сигарету.
Сердце колотилось слишком резко, и во рту пересохло.
   - Паспорта нет, значит, и лететь нельзя, - повторял он,  обращаясь  к
Христофору, который восторженно поедал консервированный  кошачий  паштет
из своей миски, - это судьба, спасибо черному вору с косичками... Сам бы
я никогда не догадался... Сам бы я никогда...
   Христофор поужинал, сел умываться. Он облизывал  лапки,  шерстку,  он
исполнял медленный изумительный танец любви к самому себе. Тайной  этого
древнего танца владеют только кошки и очень красивые женщины.  Григорьев
на мгновение застыл и вдруг  ясно  увидел  Катю,  сидящую  за  туалетным
столиком, такую же беленькую, томную, шелковистую.  Голова  запрокинута,
глаза  прикрыты,  кончики  пальцев  отбивают  легкую  быструю  дробь  по
атласным щекам, в ярком свете лампы сверкают острые розовые коготки.
   "Если мама не станет возражать...?  -  повторил  он  про  себя  слова
Кумарина и продолжил вслух, обращаясь к коту:
   - А мы ей денег отвалим, и она не станет возражать. Она  так  сильно,
так нежно любит себя, зачем ей Машка?
   Животное в ответ хитренько сощурило ярко-голубые  насмешливые  глаза,
Катины глаза. Это вызвало мягкий укол тревоги.
   - Ты считаешь, все не так просто? Но я не говорю, что просто. Сложно,
очень сложно, однако ведь возможно? Кража  бумажника  с  паспортом  дает
уникальный шанс мне и Кумарину смягчить скандал. Пожалуй, надо позвонить
ему. Не поверит? Решит,  будто  я  сам  это  устроил,  сочинил  негра  с
косичками? Да, действительно, слишком удачно  для  случайности.  Если  я
сейчас позвоню ему домой и сообщу о краже, он подумает... Впрочем, какая
разница, что именно он подумает?  Звонок  будет  зафиксирован  нашими  и
американцами, придется обратиться в полицию, и тогда мой уход  отложится
на неопределенное время. А я больше не  могу,  понимаешь  ли,  я  устал.
Никому звонить  не  буду.  Надо  уходить  прямо  сейчас,  пока  о  краже
бумажника никто не знает. Правда ведь, никто. Какой же я молодец, что не
сказал Кларе!
   Чайник вскипел, Григорьев продолжал чуть слышно беседовать с котом  и
механически сыпал в кружку сухую траву,  заливал  кипятком.  Через  пару
минут истошный визг Христофора заставил его вздрогнуть и выронить чайную
ложку. Кот  вскочил  на  кухонный  стол,  чуть  не  опрокинул  кружку  с
кипятком. Григорьев понял,  что  вместо  пустырника  заварил  для  Клары
валерьянку. Запах сводил с ума несчастного зверя, он с воплем  заметался
по кухне.
   Андрей Евгеньевич убрал кружку с валерьянкой в буфет,  плотно  закрыл
дверцу, не обращая внимания на кошачьи стоны, быстро приготовил  обычный
чай в пакетике, взял несколько таблеток тазепама и анальгина.
   Клара не спала, лежала, отвернувшись к стене.
   - Андрюша, что там происходит? - прошелестела она сухими  запекшимися
губами. - Почему Христофор так вопит?
   - Что-то с ним не то, - озабоченно ответил Григорьев, -  он  поел,  и
его сразу вырвало. Не волнуйся, я позвоню в лечебницу.
   - Думаешь, некачественный паштет? - Клара, приподнявшись на  подушке,
прихлебывала воду мелкими глотками, запивала таблетки. -  Попробуй  дать
ему активированный уголь.
   - Пробовал. Не получается. Вот,  я  тебе  чай  поставил,  смотри,  не
обожгись. - Григорьев тревожно  оглядел  спальню.  Присутствие  Клары  и
отчаянные стоны Христофора, закрытого в кухне, мешали сосредоточиться.
   - Что ты мечешься? - спросила Клара.
   - Нервничаю, - честно признался он, - надо же, чтобы все так сразу! У
тебя зуб, у Христофора рвота.
   - Успокойся и позвони в лечебницу. Ты справочник ищешь?  В  прихожей,
под зеркалом.
   Стоило открыть дверь кухни, обезумевший Христофор  кинулся  на  него,
требуя валерьянки. Григорьев не представлял себе, что для котов это  так
серьезно, он  еле  справился  с  Христофором,  запихивая  его  в  темную
гостиную, чтобы  беспрепятственно  вылить  в  унитаз  проклятый  пахучий
отвар, избавить себя и зверя от этого кошмара.
   Через десять минут кружка, унитаз, руки,  все,  что  могло  сохранить
запах валерьянки, было вымыто с мылом, по  квартире  разлился  спокойный
пихтовый аромат освежителя воздуха.  Григорьев  открыл  дверь  гостиной,
взял Христофора на руки. Кот дрожал, но понемногу успокоился. Пора  было
звонить.
   Он шагнул к телефону, набрал номер, который  помнил  наизусть.  Самый
экстренный номер, самый заветный,  обозначавший  полный  провал,  угрозу
ареста. Было заранее у словлено, что, позвонив по этому номеру,  он  сам
подскажет вариант, каким образом и откуда можно его забрать.
   Трубку не снимали страшно долго. Наконец  приветливый  женский  голос
ответил:
   - Хелло. Могу я вам чем-нибудь помочь?
   - Ветеринарная клиника доктора Хопкинса?
   - Да, сэр. Ветеринарная клиника. Что у вас случилось?
   - Кажется, мой кот серьезно болен.  Ему  нужна  помощь,  -  медленно,
хрипло произнес Григорьев и добавил зачем-то:
   - Его все время рвет.
   - Не волнуйтесь, сэр. Пожалуйста, назовите ваш адрес.
   Он назвал. И положил трубку.  Теперь  оставалось  только  ждать.  Как
долго, кого именно и что будет дальше - неизвестно. Напряжение сменилось
равнодушной слабостью, стало трудно шевельнуться. Он сидел в гостиной на
диване, с мирно урчащим котом на коленях, машинально почесывал зверя  за
ухом и как будто даже уснул с открытыми глазами, пока не донесся до него
слабый жалобный голос Клары:
   - Андрюша, ты  где?  Ты  меня  слышишь?  Он  встрепенулся,  поднялся,
выпустил из рук кота, поплелся в спальню.
   - Ну что, позвонил? - спросила Клара.
   - Да.
   - Приедут?
   - Обещали.
   - Как он?
   - Кажется, лучше. Как ты?
   - Андрюша, укрой меня, пожалуйста, еще чем-нибудь. Холодно.
   Он достал одеяло из шкафа. Наклонившись над  Кларой,  неожиданно  для
себя поцеловал ее. Лицо у нее было горячим и влажным.
   - У тебя жар. Надо поставить градусник.
   - Не надо. Ни к чему это. Я посплю, и все пройдет. Ты только  разбуди
меня, когда вернешься, обещаешь?
   Он молча кивнул, погладил ее по голове, подоткнул одеяло.
   Через пятнадцать минут после звонка к дому подъехал микроавтобус,  на
котором  красовалась  мультяшная  собачья  морда  и   надпись:   ?Скорая
ветеринарная помощь?. Двое в зеленых халатах, с  чемоданчиком,  вошли  в
квартиру,  разыграли  осмотр  недоумевающего  Христофора,  сообщили  для
возможных невидимых слушателей, что положение серьезное и нужна  срочная
операция в условиях стационара. Клара к этому времени  крепко  уснула  и
ничего не слышала. С котом на руках, без денег и  документов,  полковник
Григорьев сел в микроавтобус.

Глава 20

   После просмотра вечернего эфира Рязанцева Сане  Арсеньеву  больше  не
хотелось спать. Он выяснил, что анонимный звонок отследить  не  удалось.
Скорее всего, звонивший никак не был связан с убийцей.  Просто  один  из
тайных недоброжелателей  Рязанцева  решил  воспользоваться  ситуацией  и
устроить это жуткое шоу в прямом эфире.
   Было начало первого.
   Сидеть  дома,  прислушиваться   к   нежному   шепоту,   хихиканью   и
поскрипыванью  кровати  за  стенкой   Сане   совершенно   не   хотелось.
Автосервис, в котором работал Павлик Воронков, был открыт круглосуточно.
Вентилятор в машине все равно следовало починить.  Впереди  лето,  жара,
кошмарные московские пробки. Если  закипит  масло  в  моторе,  приятного
мало. Так почему не сейчас? Вдруг повезет и удастся увидеть Павлика?
   Арсеньев надел свой эксклюзивный костюм.  Застегивая  пояс,  отметил,
что  за  последний  месяц  сбросил  пару  килограмм.  Для  сорокалетнего
мужчины,  который  питается  столовскими  котлетами  с  макаронами  либо
чипсами, уличными чебуреками и курами-гриль, компенсирует недостаток сна
сладким кофе с бутербродами и  сигаретами,  проводит  массу  времени  за
рулем,  за  столом  во  время  многочасовых  допросов,  нудной  отчетной
писанины, на оперативных совещаниях, килограммы веса и сантиметры объема
талии значат очень много.
   Саня критически оглядел себя в зеркале в прихожей,  провел  гребенкой
по коротким седеющим волосам, подтянул пузо,  расправил  плечи  и  вдруг
заметил в себе нечто общее с Герой Масюниным.
   Внешне они с Герой были совершенно разными. Арсеньев выше на  голову,
шире в плечах, без признаков хронического пьянства  на  лице,  правда  с
признаками хронического недосыпа, но это  совсем  другое.  Если  честно,
Арсеньев   выглядел   значительно   привлекательней   своего   приятеля,
?покойницкого доктора?, и сравнивать  нечего.  Но  сейчас  он  уловил  в
собственных глазах тот же дикий блеск.
   Это можно назвать  азартом  ищейки,  унюхавшей  в  океане  навязчивых
ненужных запахов тончайший  аромат  единственного,  вожделенного  следа.
Можно определить это как искру гениальности, но лучше  все-таки  считать
признаком помутнения рассудка.
   Спрашивается, зачем он вырядился сейчас?  Ради  чего  на  ночь  глядя
отправляется в автосервис, в котором  работает  брат  покойного  Вороны?
Пока не готовы  результаты  баллистической  экспертизы,  неизвестно,  из
одного ствола были выпущены редкие патроны или  из  разных.  Собственно,
нет никакой связи, кроме патронов. Так они, может, уже давно и не  такие
редкие?  Рынок  оружия  меняется  постоянно  и  очень  быстро,   китайцы
запускают в  массовое  производство  множество  подделок.  Почему,  если
пистолет не всплыл месяц назад, он появится сейчас?
   - Ты думаешь, тебе это что-то даст? - прозвучал за спиной насмешливый
тихий голос.
   Арсеньев вздрогнул и увидел рядом с собой в зеркале отражение Марины.
Она была босая, в халате. Она была румяная и взъерошенная после  бурного
веселья в бывшей супружеской постели, где ждал ее приятель-балагур.  Она
появилась из своей комнаты совершенно бесшумно и остановилась у Сани  за
спиной, по дороге в туалет.
   - Не понял, - хрипло выдавил Арсеньев и отложил гребенку.
   - Чего ж тут понимать? - усмехнулась Марина. - Ты  ведь  на  свидание
собрался,  правильно?  Ты  прихорашиваешься  и  думаешь,   что   сумеешь
заморочить голову какой-нибудь дуре?  Должна  тебя  огорчить,  Арсеньев.
Дело твое безнадежно, - она сладко зевнула, легонько  хлопнула  ладошкой
по его плечу, - дура тебе даром не нужна, а умной даром не нужен ты.
   - Спасибо, - улыбнулся Арсеньев, - это ужасно  приятно  слышать.  Это
так женственно, так мило, что я даже взбодрился. Тебе давно до меня дела
нет, у тебя налаживается веселая личная жизнь. А все-таки будет  обидно,
если у меня она вдруг тоже наладится. Правильно?
   Марина в ответ только фыркнула, взглянула на себя в зеркало из-за его
плеча, поправила волосы.
   На самом деле, ее замечание вовсе не взбодрило Саню, совсем наоборот.
Стало ужасно одиноко и грустно оттого, что раньше они друг друга любили,
а теперь нет.
   Марина была вполне хорошей женщиной, жизнерадостной,  добродушной,  с
грубоватым, но милым юмором. Ее  коэффициент  стервозности  не  превышал
средний уровень.  Она  не  пилила  его  за  маленькую  зарплату,  ночные
дежурства, медленный карьерный рост. Пока они были вместе,  она  ему  не
изменяла. В общем, ему не в чем было ее упрекнуть. Просто запас взаимных
чувств оказался бедней, чем они оба предполагали.
   Наверное, было бы легче считать ее  злодейкой,  а  себя  жертвой  или
наоборот. Многие пары, расставаясь или продолжая жить вместе без  всякой
любви, спасаются от скуки взаимными бурными претензиями. Признать  такую
простую и вроде бы безобидную вещь,  как  скудость  собственных  чувств,
обидно, унизительно. Только  самовлюбленные  болваны  с  манией  величия
гордятся, что никого не любят.  Для  нормального  человека  это  тяжело.
Нормальному легче преувеличить в сто  раз  недостатки  своего  ближнего,
добавить к ним еще кучу выдуманных гадостей и спрятаться в этой  помойке
от самого себя.
   Ночные улицы были свободны. Автосервис находился у Кольцевой  дороги.
Арсеньев отдыхал за рулем. Он приоткрыл окно,  долго  выбирал  музыку  в
приемнике и остановился  на  старом  французском  шансоне.  Сначала  пел
Азнавур, потом Пиаф, потом они запели дуэтом.  Пока  звучал  этот  дуэт,
Сане стало всерьез жаль, что Марина ошиблась, он едет не на свидание,  и
никто его не ждет. Но когда начались новости, это  прошло.  Приглушенный
до полнейшей интимности женский голос комментировал  завтрашнюю  прессу.
Несколько раз было упомянуто убийство Кравцовой и  Бриттена.  Ежедневная
желтоватая газета уже успела откликнуться на  прямой  эфир  Рязанцева  и
анонимный звонок.
   - Не прибедняйся, не ной, тебя все-таки ждут! - пробормотал Арсеньев.
- Кто? Убийца, вот кто. Заказчик,  исполнитель.  Оба.  Каждый  убийца  с
особым чувственным трепетом ожидает своего сокровенного,  единственного,
последнего сыщика. Никто на свете не интересует его так, как этот сыщик.
Нельзя разочаровать убийцу, а то убьет  кого-нибудь  еще.  А  вот  тебе,
пожалуйста, и любовь. Угощайся на здоровье горькой, правдой жизни.
   Чем ближе он  подъезжал  к  Кольцевой  дороге,  тем  чаще  попадались
проститутки, стаями или парами, под зонтиками  или  просто  так.  Совсем
юные, худенькие, длинноногие, и потасканные,  расплывшиеся,  они  стояли
вдоль трассы, скучали, курили. Арсеньев увидел, как возле одной из стаек
притормозил ?Фольксваген-гольф? цвета мокрого  асфальта.  К  нему  сразу
направилась пара девиц, блондинка и брюнетка, однако он даже не  дал  им
подойти близко, внезапно рванул вперед, на недозволенной скорости.
   В автосервисе было пусто. Арсеньев не стал  спрашивать,  работает  ли
сейчас Павлик Воронков, просто рассказал дежурному о  своей  проблеме  с
вентилятором. Явился сонный пожилой  слесарь,  недовольно  заметил,  что
пробл