-  человек  со  стороны,  но  с
тобой   связаны   определенные   воспоминания,   пусть   незначительные,
мимолетные, однако весьма приятные. Не сомневаюсь, он сам захочет, чтобы
ты была рядом.
   - Погодите, Билл, - поморщилась Маша, - я не поняла,  значит,  первый
звонок был неделю назад? То есть все было решено еще до смерти Томаса?
   - Ну, Маша, ты должна догадываться, что такие решения принимаются  не
в один день.
   - А что было не так с Томасом? - спросила она почти шепотом, трусливо
надеясь, что Макмерфи не расслышит этого нахального вопроса.
   - Что не так? Томас Бриттен спал с Викторией  Кравцовой.  -  Макмерфи
криво усмехнулся и добавил комически страшным шепотом,  приблизившись  к
Машиному уху:
   - По собственной инициативе, без всяких наших санкций.
   Он отстранился, помолчал несколько минут, оглядывая Машу с головы  до
ног, и заговорил о том, что ей  надо  купить  во  фри-шопе  какие-нибудь
новые духи, сменить запах, поскольку ее любимая  ?Шанель  Аллюр?  пахнет
взрослой женщиной, дамой с богатым прошлым, и стоит выбрать нечто  более
невинное. Маша слушала и энергично кивала, словно  старалась  вытряхнуть
из головы неприятный и совершенно риторический вопрос: не потому ли этих
двоих, Кравцову и Бриттена, нашли мертвыми  в  одной  постели,  что  они
спали несанкционированно?
   На прощанье, перед пограничным контролем,  Макмерфи  поцеловал  ее  в
щеку. Так было принято. Несмотря на разницу в возрасте и чине, она могла
назвать его Билл. Когда они переходили с  английского  на  русский,  что
случалось довольно часто, он называл ее Машка и на ?ты?. Он  знал  ее  с
четырнадцати лет. Он помог отцу вывезти  ее  из  России,  навещал  ее  в
разных клиниках, в которых ей пришлось лечить искалеченную руку, очищать
кровь от психотропной отравы, приводить в порядок нервы, заново  учиться
писать, ходить, спать без ночных кошмаров. Он нашел  для  нее  отличного
подросткового психотерапевта. Он никогда не забывал дарить ей подарки на
день рожденья, недорогие, ни к чему не обязывающие, но  всегда  милые  и
продуманные.
   В разведшколе он читал лекции по истории коррупции в высших  эшелонах
власти в странах Восточной Европы и вел практические занятия по методике
вербовки. Однажды, перед зачетом по стрельбе, застал ее в тире в  слезах
и соплях. Она неплохо  стреляла  с  двух  рук,  но  ее  правая  все  еще
предательски дрожала и отказывалась  сливаться  с  пистолетом  в  единое
целое. Он научил ее справляться с дрожью не физическим усилием, а  силой
воли и воображения. Даже у отца  не  получалось  помочь  ей  в  этом,  а
Макмерфи сумел.
   Он умел учить и объяснять, умел развеселить, когда страшно,  утешить,
когда грустно, взбодрить, когда кажется, что все плохо и больше нет сил.
   Сейчас  он  подставлял  ее;  использовал  в  своих   профессиональных
интересах. Ему необходимо было вычислить ?крота?.  Заложит  ее  Ловуд  -
значит, он ?крот?. Не заложит - значит, можно снять с него подозрения.
   Она знала, что когда-нибудь такое произойдет. Отец  предупреждал  ее:
нельзя обольщаться, теплые простые отношения всего  лишь  удобная  форма
общения, не более. Ничего за этим не стоит, никаких обязательств, помимо
профессиональных, никаких  живых  чувств,  даже  простой  жалости,  нет.
Пустота. Вакуум.
   Она была к этому готова, но только теоретически.

***

   На Ленинградском проспекте образовалась  небольшая  пробка.  Закатное
солнце ослепительно било в лобовое стекло. Маша с удивлением обнаружила,
что Стивен Ловуд плохо знает Москву.  Он  не  свернул  у  Белорусской  и
попилил вперед, по Тверской к центру. Пропустил поворот у Маяковки. Маша
даже пробормотала по-русски:
   "Вот здесь надо направо!? -  и  тут  же  испугалась,  закашлялась.  К
счастью, Ловуд не услышал. Всю дорогу он молчал, словно забыл о ней. Она
сидела на заднем сиденье и видела его складчатый толстый затылок.  Ворот
сорочки потемнел от пота, хотя в машине не было жарко.
   "Он что, совсем свихнулся?? - подумала Маша, когда  они  очутились  в
начале Тверской, у Манежной площади.
   Она решила впредь  вообще  не  смотреть  в  окно,  оставила  в  покое
телефон, закрыла глаза и незаметно задремала.
   Она  знала,  что  ехать  придется  долго,  и  уже  сквозь  дрему  все
удивлялась, почему он так бестолково плутает, ведь он  самолично  снимал
для нее квартиру в Пыхово-Церковном переулке, значит, уже бывал  там.  А
если  все-таки  заблудился,  почему  не  остановится,   не   спросит   у
кого-нибудь, не посмотрит карту?

Глава 14

   По просьбе Андрея Евгеньевича Григорьева в фотолаборатории посольства
извлекли  из  пластмассовой  ракеты  маленький  слайд,  темно-прозрачный
кружок  пленки  размером  с  двухкопеечную  монету,  отпечатали  с  него
несколько фотографий разных размеров, потом вставили назад.
   Самый большой снимок Григорьев поместил в красивую  деревянную  рамку
под стекло и поставил на стол в своем рабочем кабинете. Снимок  поменьше
носил в бумажнике, вместе с письмом.
   К  осени  1983-го  взаимная  паранойя  двух  сверхдержав   дошла   до
смертельного абсурда. С советской стороны вовсю разворачивалась операция
РЯН (Ракетно-ядерное нападение), созданная по инициативе Юрия  Андропова
еще в 1980-м и проводимая совместно  КГБ  и  ГРУ.  Над  территорией  США
летали спутники ?Космос?, фотографировали военные  объекты.  Крыши  всех
дипломатических и торговых зданий за рубежом были утыканы антеннами  для
перехвата  радиопереговоров  противника.  Всем  резидентам  в   западных
странах рассылались панические инструкции и приказы. Центр жаждал данных
о пунктах  эвакуации  правительственных  служащих  и  членов  их  семей,
выявления  специальных  гражданских  бомбоубежищ,  станций   переливания
крови.   Руководство   интересовалось   ценами   на   донорскую   кровь,
передвижением правительственных машин и освещением окон  в  учреждениях,
личными привычками служащих и членов  их  семей,  состоянием  скотобоен,
поскольку перед войной забивают скот и заготавливают консервы.
   В марте 1983 года президент Рейган объявил Советский  Союз  ?империей
зла, средоточием зла в современном мире? и призвал мир  отгородиться  от
красного   монстра   баллистическим   ракетным   щитом.   Была   создана
программа  ?Звездные   войны?.   Она   сопровождалась   пропагандистской
истерикой с  обеих  сторон  и  дикой  гонкой  вооружения.  Суша  и  море
шпиговались ракетными базами, отовсюду торчали ядерные  боеголовки,  без
конца проводились учения, в которых звучали боевые приказы на применение
ядерного оружия.
   Полковник Григорьев был до предела загружен работой.  Центр  требовал
аналитических справок о ходе  бесконечных  пропагандистских  кампаний  в
американских СМИ. 25 октября 1983 года военно-воздушный и морской десант
США высадился на острове Гренада.
   Крошечный остров в Карибском  море,  всего  триста  сорок  квадратных
километров  суши  с  населением  в  сто  тысяч   человек,   вдруг   стал
представлять серьезную угрозу мировой  демократии.  Массированная  атака
вооруженных сил США объяснялась борьбой за поруганные права  человека  и
спасением жизни  нескольких  сотен  американских  граждан,  находившихся
на ?Острове Пряностей?.
   Пропагандистская  истерика  США  ни  в  чем  не  уступала   советской
пропагандистской истерике. Те же методы и приемы. ?Коварные  преступники
пытались  продать  Гренаду  коммунистам.  Американские  солдаты,  рискуя
жизнью,  спасают  маленький  беззащитный  остров  от  советско-кубинской
милитаризации, которая делает уязвимой доставку нефти  в  США  из  стран
Ближнего Востока?.
   По своим исконным целям и по жирным наслоениям лжи эта операция  мало
чем отличалась от афганской войны,  которую  продолжал  вести  Советский
Союз. Правда, закончилась несравненно быстрей  и  стоила  меньшей  крови
обеим сторонам.
   23  ноября  после  начала  размещения  американских  ракет  в  Европе
представители СССР демонстративно  покинули  переговоры  по  ограничению
вооружений в Женеве. На следующий день  Председатель  Верховного  Совета
СССР Андропов официально объявил об очередном увеличении числа  ракет  с
ядерными боеголовками,  размещенных  на  советских  подводных  лодках  и
нацеленных на США. Полковник Григорьев должен был  за  ночь  подготовить
докладную записку о реакции на эти два события в журналистских кругах.
   Информацию для железного Ю.В.,  для  восьмидесятилетнего,  смертельно
больного старца, процеживали трижды, как куриный  бульон  для  младенца.
Резидент просматривал сырые материалы, возвращал сотрудникам  со  своими
пометками. Отдельные  строки,  небольшие  куски  текста,  были  выделены
цветными маркерами. Красный отчеркивал  самое  важное,  синий  обозначал
откровенные наглые выпады против  СССР  и  стран  Варшавского  Договора,
желтый - грязные намеки, зеленый - возмутительную клевету,  оранжевый  -
коварную полуправду.
   Утром 27 ноября Григорьев зашел к резиденту, чтобы забрать  очередную
порцию своих материалов с его пометками. Он собирался тут же отправиться
к себе, но резидент кивнул  на  кресло,  приглашая  к  разговору.  После
нескольких общих слов о  погоде  и  здоровье  он  сообщил  Григорьеву  о
предстоящей поездке в Москву, причем с  такой  счастливой  улыбкой,  что
невозможно было заподозрить неладное. Он вообще  был  очень  обаятельным
человеком, и хотя Григорьев  постоянно  напоминал  себе,  что  не  стоит
обольщаться, все равно обольщался.
   - Вам должны выписать солидную денежную премию, - сказал  резидент  и
подмигнул, - а что, неплохой подарок к Новому году. И еще, строго  между
нами, вас могут забрать в Лондон. Для меня это плохо, для вас, наверное,
хорошо.
   - Для меня тоже плохо, -  искренне  признался  Григорьев,  -  у  меня
американский английский.  Британцы  снобы,  для  них  американская  речь
звучит примерно так  же,  как  для  коренных  москвичей  и  ленинградцев
провинциальный южно-русский говор.
   - Ничего, у советских собственная гордость, - рассмеялся резидент,  -
у нас все высшее руководство смягчает ?Г? и вообще делает кучу ошибок  в
устной речи. При Леониде Ильиче некоторые кандидаты в члены  ЦК  даже  с
логопедом занимались, искусственно коверкали свое  чистое  произношение,
чтобы говорить, как генсек. Старику это нравилось.
   - В Африке есть племена, где считается красивым,  когда  зубы  черные
треугольные, - задумчиво заметил Григорьев, - подпиливают, хотя  больно,
красят смесью золы и смолы, хотя вредно для эмали. Нет, если серьезно, я
не хочу в Лондон. Впрочем, это не мне решать.
   - Правда, не хотите? Честное слово?  Или  пытаетесь  подольститься  к
начальству?
   - Не пытаюсь, Всеволод Сергеевич. Вы слишком  умный,  я  тоже.  Какая
лесть? Зачем?
   Резидент опять засмеялся. У него был приятный смех,  мягкий,  низкий,
натуральный, без визгливых ноток, которые выдают тайную психопатию,  без
шикарных басистых раскатов, свойственных театральным истерикам. Резидент
действительно  не  был  ни  психопатом,  ни  параноиком,  ни  истериком.
Добравшись по служебной лестнице КГБ до фантастических карьерных  высот,
руководитель  вашингтонской  резидентуры  Всеволод   Сергеевич   Кумарин
умудрился остаться нормальным человеком, и за одно это ему следовало  бы
поставить памятник при жизни.
   - Ну, и как же нам быть, Андрей Евгеньевич? - спросил  он,  честно  и
прямо глядя Григорьеву в глаза. - Здесь  вам  цены  нет.  У  вас  лучшая
агентурная сеть, вы пользуетесь  влиянием  в  журналистских  кругах.  Вы
ведете великолепную игру с Биллом Макмерфи, и он работает  на  нас,  сам
того не подозревая.
   - Вы преувеличиваете, Всеволод Сергеевич, - хмыкнул  Григорьев,  -  я
всего лишь ?утка?, подставной агент, не более.
   - Не скромничайте. - Кумарин сдвинул брови и  произнес  с  пародийным
грузинским акцентом:
   - ?Агентов иметь не замухрышек, а друзей  -  высший  класс  разведки.
Идти в лоб - близорукая тактика. Никогда не вербовать  иностранца  таким
образом,  чтобы  были  ущемлены  его  патриотические  чувства.  Не  надо
вербовать  иностранца  против  своего  отечества.   Если   агент   будет
завербован с ущемлением патриотических чувств  -  это  будет  ненадежный
агент?.
   Григорьев  оценил  по  достоинству  блестящую  память   и   артистизм
резидента. Поучительное высказывание о  разведке  принадлежало  Сталину.
Усатый  произнес  это  в  декабре  1952  года,  при  обсуждении  проекта
Постановления ЦК КПСС ?О главном разведывательном управлении МГБ  СССР?.
Григорьев помнил этот текст, не наизусть, конечно,  но  помнил.  Он  был
напечатан в предисловии к одному  из  специальных  учебных  пособий  для
контрразведчиков.
   Андропов любил цитировать Сталина.  Глава  вашингтонской  резидентуры
три дня назад вернулся из Москвы и, вероятно, подцепил яркую  цитату  на
очередном закрытом совещании у железного Ю.В.
   "Коммунистов, косо смотрящих на  разведку,  на  работу  ЧК,  боящихся
запачкаться, надо бросать головой в колодец?, - с мягкой улыбкой и все с
тем же акцентом добавил резидент.
   - О, так можно остаться без питьевой воды, - проворчал Григорьев.
   - Ну да, ну да,  -  рассеянно  кивнул  Кумарин,  -  слушайте,  Андрей
Евгеньевич, а ведь  Макмерфи  хитрый  сукин  сын.  Он  умный  и  опытный
контрразведчик, не хуже нас с вами. Неужели за все это время он ни  разу
не пытался вас вербовать всерьез?
   - Так он меня уже  давно  завербовал,  вполне  серьезно.  Я  за  свое
предательство деньги получаю. В бухгалтерии есть вся документация.
   - Ну да, ну да. Я имею  в  виду  другое.  Вы  общаетесь  второй  год,
видитесь не реже раза в неделю. Та дешевая и бездарная  ?деза?,  которая
идет к нему через вас, давно должна была насторожить  Макмерфи.  Как  же
вам удается лавировать, Андрей Евгеньевич?
   - Вы  сами  понимаете,  Всеволод  Сергеевич,  в  разведке  не  бывает
бескорыстной дружбы и без--; ответной любви,  -  Григорьев  подмигнул  и
рассмеялся, - конечно, мне иногда приходится отвечать Биллу  взаимностью
и подкармливать  его  реальной  информацией,  чтобы  не  оголодал  и  не
разочаровался во мне. На самом деле, я  действительно  давно  завербован
ЦРУ.
   - Я могу это расценивать как чистосердечное признание?  -  обаятельно
улыбнулся резидент.
   - Нет, - вздохнул Григорьев, - как плохую шутку.
   Зазвонил телефон. Резидент взял трубку,  покосившись  на  Григорьева,
подвинул ему несколько пластиковых папок, резко крутанулся  в  кресле  и
углубился в разговор.
   В папках лежали вырезки из американских  газет,  подготовленные  пару
дней назад самим Григорьевым и снабженные  пометками  резидента.  Обычно
Андрей Евгеньевич просто забирал папки и уносил их  к  себе,  но  сейчас
почему-то резидент не отпустил его. Казалось, он так увлекся  телефонным
разговором, что просто забыл о Григорьеве.
   Хотелось пить. От собственной неудачной шутки все еще было  солоно  и
сухо во рту, как будто он наелся соленой рыбы  всухомятку.  Хотелось  не
только пить, но даже и зубы почистить.  ?Кретин!  -  повторял  про  себя
Григорьев, тревожно бегая  глазами  по  радужным  газетным  строчкам.  -
Жалкий идиот!  Ты  решил,  что  он  подумает:  раз  ты  позволяешь  себе
отпускать такие рискованные шуточки, значит,  ты  чист,  как  ангел?  Ты
хотел подстраховаться? Или у тебя опять острый приступ психопатии?"
   Он попытался сосредоточиться на тексте.  В  конце  концов,  работа  -
лучшее лекарство, даже если она сводится к  перечитыванию  высокопарного
пропагандистского бреда, от которого тошнит.
   "Черт бы их всех побрал!? - проворчал Григорьев  и  тут  же  прикусил
язык. Между двумя  пластиковыми  папками  тихо  зашуршал  тонкий  листок
бумаги. Текст был написан от руки, по-английски, крупным косым почерком,
с таким энергичным нажимом, что тонкая бумага  прорвалась  в  нескольких
местах.
   С первой строчки  Григорьев  понял,  что  перед  ним  послание  лично
резиденту  от  офицера  ЦРУ  с  предложением  о  сотрудничестве.   Автор
обозначал себя  кличкой  ?Белл?,  то  есть  колокол,  намекал,  что  его
положение дает возможность получать ценнейшую информацию из первых  рук.
Свою инициативу он  объяснял,  во-первых,  давней  симпатией  к  России,
во-вторых, некоторыми личными обстоятельствами.
   Григорьев пробежал текст от начала до конца за пару секунд.  Резидент
все  еще  разговаривал   по   телефону,   сидел,   отвернувшись,   уютно
ссутулившись, изредка вставляя короткие чуть слышные реплики в ответ  на
длинный монолог невидимого собеседника.  Если  не  считать  человека  на
другом конце провода, они были вдвоем в кабинете, отгороженном  от  мира
толстыми стенами без окон, слоями звукоизоляции.
   "Этот мистер  Белл  любит  Хемингуэя  и  как-то  связан  с  Латинской
Америкой?, - решил Григорьев и тут же одернул себя.  Логическая  цепочка
получалась слишком громоздкой. Не обязательно, что человек  выбрал  себе
кличку ?Колокол? по  ассоциации  с  романом  Хемингуэя  ?По  ком  звонит
колокол?. Латинская Америка здесь совершенно ни при чем.
   Кумарин наконец  попрощался  и  положил  трубку.  Григорьев  отчаянно
выругался про себя. Прямо  перед  резидентом  стоял  большой  спортивный
кубок. Зеркально гладкий серебряный бок  отчетливо  отражал  почти  весь
кабинет, и  прежде  всего  самого  Григорьева.  Следовало  заметить  это
раньше.
   Андрей Евгеньевич открыто взял письмо в руки.
   - ?И потому не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по  тебе?,
- пробормотал он как бы про себя, но  достаточно  громко,  чтобы  слышал
Кумарин.
   - Ознакомились?  Ну,  и  как  вам  это  нравится?  -  Резидент  резко
крутанулся в кресле. - Сегодня утром мне передал это охранник посольства
в запечатанном конверте. Кроме меня и вас пока никто не читал.  Если  бы
удалось быстро проверить, не ?утка? ли  это,  не  провокация...  Сначала
проверить,  а  потом  уж  докладывать  в  Москву.  Что  думаете,  Андрей
Евгеньевич?
   - Думаю, быстро это выяснить не удастся.
   - Сам знаю, - поморщился резидент,  -  беда  в  том,  что  если  идти
обычным путем, начальство начнет пороть горячку, требовать  моментальных
результатов,  придется  подключать  много  народу.  А  у  нас,  как  вам
известно, работает ?крот?, давно и успешно. Если к Новому году я его  не
вычислю, меня снимут. Если он опередит нас и успеет уйти к  американцам,
меня снимут с большим позорным скандалом. Так-то, Андрей Евгеньевич.
   "Кажется, я прохожу очередной этап проверки, -  неуверенно  поздравил
себя Григорьев, - впрочем, это только начало?.
   - Вдруг за письмом стоит серьезный перспективный агент?  -  продолжал
рассуждать вслух резидент. - ?Крот? мгновенно сдаст его.
   -  Или  агент  поможет  нам  вычислить  ?крота?,  -  мягко  улыбнулся
Григорьев.
   - Мне бы ваш оптимизм, Андрей Евгеньевич, - вздохнул  Кумарин,  -  ну
ладно, давайте попробуем поиграть с этим  ?Колокольчиком?.  По-хорошему,
мне бы вас послать на первую встречу. Однако нельзя.  Если  он  окажется
?уткой?, вы засветитесь как офицер  КГБ,  вас  в  двадцать  четыре  часа
вышлют из страны.
   Еще минут пятнадцать  они  обсуждали  кандидатуры  из  числа  штатных
сотрудников КГБ  при  посольстве.  Григорьев  почти  расслабился.  Потом
резидент  опять  заговорил  о  предстоящей  поездке  в  Москву,   обещал
похлопотать, чтобы Андрея Евгеньевича не переводили в Лондон.
   - Кстати, тут мне рассказали историю, весьма поучительную, - произнес
он уже на пороге  кабинета,  после  прощального  рукопожатия,  с  легким
смешком, - один наш дипломат улетал из Франкфурта, вез  в  ручной  клади
двадцать  плиток  шоколада.  Когда   проходил   пограничников,   датчики
среагировали на фольгу. Его  спросили,  что  там  у  него,  а  он  решил
пошутить и ответил, что у него там бомба. Моментально руки  заломили  за
спину, уложили на пол, устроили  личный  досмотр  по  полной  программе,
задержали рейс, потом потребовали возместить убытки. У него, разумеется,
таких денег не  было,  платило  посольство,  в  общем,