тво пленки было отличным,  освещение
ярким.
   Круглое лицо, широкий вздернутый нос, серые глаза, светлые, длинные,  как
у  теленка,  ресницы,  на  лбу  и  на  щеках  следы  подростковых  прыщиков.
Простецкий, добродушный парнишка из тихой российской провинции. Борода росла
плохо, бесцветными клочьями, и совсем не  шла  ему.  На  лице  его  блуждала
шальная улыбка.
   В руках он сжимал автомат.
   - Короче, это, - произнес он в камеру и сплюнул, - я ща кончу его. Во имя
Аллаха, короче, - он сплюнул еще раз, - ну че, братаны, можно?
   - Погоди, дарагой, ты не сказал, кто ты такой, как зовут, - голос  звучал
за кадром, но Сергей сразу узнал его. Говорил  Исмаилов.  Через  секунду  он
вошел в кадр, обнял парня и похлопал по плечу:
   - Ну, давай, джигит, скажи веем, кто ты есть.
   - Ну, короче, это... Я старший сержант Трацук Андрей Иванович,  семьдесят
восьмого года, русский, - парень опять сплюнул, глаза его забегали, - неделю
назад принял мусульманство, вступил в ряды  освободительной  армии  Ичкерии,
теперь меня зовут Хасан.
   - Маладэц! - подал голос Исмаилов. - Ты теперь мой брат. А я  люблю  всех
своих братьев. У тебя будет много денег и четыре красивые жены.
   В ответ новоиспеченный  Хасан  усмехнулся  криво,  по-блатному,  и  опять
сплюнул.
   Камера вернулась к человеку у стены. Тот все еще  стоял  на  коленях,  но
глаза его стали сухими, спокойными. Лицо было поднято к небу, губы беззвучно
бормотали что-то, дрожащая рука неуверенно поднялась, он  перекрестился.  За
кадром послышался гогот. Смеялись несколько человек, камера криво  дернулась
и поспешила взять общий план. Бывший Андрей  Трацук  дал  короткую  очередь.
Человек у стены рухнул в пыль.
   - Может, вы все-таки откроете глаза?'  услышал  Сергей  голос  полковника
Райского.
   - Я все вижу, - ответил он, не поворачивая головы, - я все отлично вижу.
   - Да? А  со  стороны  кажется,  будто  вы  вообще  заснули.  Скажите,  вы
встречали в лагере этих двух людей? Я имею в  виду  расстрелянного  и  этого
новоиспеченного Хасана?
   - Я понял, кого вы имеете в виду. Расстрелянного не встречал. А Хасана  я
знал. Там их было пять штук, таких Хасанов.
   - Правда? Пять штук, говорите? Ну что ж, не будем отвлекаться.
   Сергей увидел на экране еще одного заложника  у  стены.  Он  был  не  так
истощен, как первый. Он смотрел в камеру и повторял просьбу о выкупе ровным,
спокойным голосом. Кадр застыл. Полковник Райский нажал "паузу" на пульте.
   - Вам знакомо лицо этого человека?
   - Нет - Посмотрите внимательней. Возможно, вы забыли.
   - Нет. У меня хорошая память на лица.
   - Да? Ну ладно.
   Райский пустил пленку, и Сергей увидел самого себя с автоматом в руках.
   Когда камера приблизилась, полковник опять нажал "паузу".
   - Вы продолжаете утверждать, что не видели раньше этого человека? Нет,  я
понимаю,  иногда  память  выкидывает  странные  фокусы.  Какие-то   особенно
мучительные, опасные для психического  здоровья  моменты  забываются  помимо
воли.
   Срабатывает инстинкт самосохранения. Бывает, не спорю. Ведь вас заставили
это сделать. Известно, как они умеют заставлять.
   - Я отлично помню, как мне сунули в руки автомат и как  меня  снимали,  -
медленно проговорил Сергей, - будьте добры, пустите пленку дальше.
   - Слушайте, у вас потрясающая выдержка, -  заметил  Райский,  -  молодец,
честное слово, молодец.
   В кадре опять появился заложник. Он стоял во весь рост.  Глаза  его  были
закрыты. Камера приблизилась, чтобы в последний раз показать его  лицо.  Оно
было застывшим,  как  будто  уже  неживым,  и  только  губы  двигались,  как
отдельный механизм:
   - Заплатите выкуп, умоляю, заплатите выкуп...
   Крупный план сменился общим. Но в кадре был только  заложник  у  стены  и
больше никого.
   Короткая очередь прозвучала за  кадром.  Заложник  упал.  А  потом  опять
появился Сергей с автоматом. Рядом стоял Исмаилов, хлопал  его  по  плечу  и
поздравлял. Сергей молчал, низко опустив голову.
   - Ну, видишь, как все просто, дарагой? Совсем просто застрелить собаку во
имя великого Аллаха. Ты ведь джигит, ты мой брат. Обязательно женим тебя,  -
пообещал Исмаилов, - ну не смущайся, майор, расскажи всем, кто ты есть,  кем
был и кем стал. - Последовал увесистый хлопок по спине. Сергей покачнулся  и
чуть не упал. Камера поспешно ретировалась, метнулась  к  трупу,  который  в
этот момент волокли от стены к неглубокой яме на опушке ореховой рощи.
   - Да, так на чем мы остановились? - подал голос Райский.  -  Вы  сказали,
что отлично помните, как вам сунули  в  руки  автомат.  Неужели  не  помогла
пленочка освежить в памяти дальнейшие события? - В полумраке вспыхнул огонек
зажигалки, полковник прикурил и протянул Сергею сигареты.
   - Спасибо, - кивнул Сергей и после первой глубокой затяжки тихо произнес:
   - Михаил Евгеньевич, пожалуйста, отмотайте назад, к первому расстрелу.
   - Так и думал, что вы начнете с этого. - Райский выключил видеомагнитофон
и телевизор, отъехал  в  кресле  к  журнальному  столу,  залпом  допил  свой
остывший кофе. - Молодец, отлично! Мы  ведь  сразу  обратили  внимание,  что
расстрел показан в  вашем  случае  совсем  иначе.  Если  бы  вы  стреляли  в
заложника, они непременно бы это засняли.  Автомат,  который  вам  сунули  в
руки, не был заряжен. Вы были уже настолько ослаблены, что едва держались на
ногах. Именно за это, за отказ стрелять,  вам  перебили  ноги.  Сначала  вас
хотели просто повесить, но Исмаилов срочно  уехал  в  Грозный  и  ждали  его
возвращения.
   - Откуда вы знаете? - мрачно поинтересовался Сергей.
   - Подождите, - Райский улыбнулся, - я чуть позже отвечу на ваши вопросы.
   На все не  обещаю,  но  на  некоторые.  Итак,  заложника  вы  не  видели,
поскольку находились с другой стороны  дома.  Это  засвидетельствовали  наши
эксперты,  которые  очень  серьезно  занимались  пленкой.  Более  того,  они
определили, что у вас на лице грим.
   - Разве это можно определить? - мрачно поинтересовался Сергей.
   - Ну, качество пленки очень высокое, снимали при ярком  свете.  Там  есть
один крупный план, где видно, что  у  вас  на  лице  ссадины  замазаны.  Мое
замечание про отличный цвет лица не случайно.  Я  ждал,  что  вы  скажете  о
гриме. Однако вы промолчали, с чем вас и поздравляю.  Я  не  доверяю  людям,
которые спешат оправдываться. Ну да ладно. Кино мы с вами посмотрели. Теперь
можно и поговорить.
   - Это наверняка не все кино, - медленно произнес  Сергей  и  почувствовал
покалывание в запястьях.
   - Не все, - кивнул Райский, - там дальше начинаются кошмары,  такие,  что
Стивен Кинг просто отдыхает. Лично у меня нет желания смотреть еще раз. Я не
любитель ужастиков, особенно  если  это  не  фантазии  кинематографистов,  а
грубая хроника. Кстати, вас там нет. Мелькнула парочка крупных  планов.  Там
вы смотрите, как казнят ваших товарищей, и у  вас  лицо  покойника.  Правда,
надо обладать определенной чуткостью, наблюдательностью, чтобы заметить это,
а также все прочее, на  что  обратили  внимание  наши  эксперты.  Но  другие
люди... Вы знаете, как смотрит и что видит публика? Дело в том,  что  пленка
была показана по трем телеканалам. Отдельные кадры проходили в  новостях.  В
несколько специальных репортажей были включены большие фрагменты, и  наконец
неделю  назад  фильм  в  смонтированном  виде  показали  целиком   в   самое
смотрибельное время, комментировал его весьма популярный  телеведущий.  Имен
предателей не называли.
   Было дано специальное распоряжение Генерального штаба не  называть  имен,
званий и так далее. Только лица и гневные общие слова о наемниках, о  всяком
отребье,  которое  переходит  на  сторону  бандитов.  Знаете,  у  вас  очень
запоминающееся лицо, - Райский мягко улыбнулся, -  вы  объявлены  в  розыск,
майор.
   - Что с моей матерью? - хрипло спросил Сергей.
   Райский смерил его долгим оценивающим  взглядом,  откашлялся  и  медленно
произнес:
   - Мы не хотели травмировать вас. У Веры Сергеевны был обширный инфаркт.
   Нет, это произошло  еще  до  показа  пленки  в  новостях.  Она  попала  в
больницу, как только узнала, что вы пропали без вести. Сделали операцию,  но
начались всякие осложнения, - он встал, не спеша прошел к письменному столу,
открыл ящик и вытащил конверт из плотной бумаги, - вот, посмотрите.
   Там оказались фотографии какой-то  худенькой  старушки  в  гробу.  Только
увидев знакомую плиту памятника  на  Долгопрудненском  кладбище  с  овальным
снимком молодого отца в военной фуражке, с майорскими погонами на плечах, он
понял, что сказал ему Райский минуту назад, однако никак  не  мог  узнать  в
мертвой старушке свою полную,  цветущую  маму.  Смотреть  не  было  сил.  Он
положил пачку фотографий на журнальный стол.
   - Примите мои соболезнования, - отрывисто произнес  Райский,  -  но,  как
говорится, жизнь продолжается.
   - Простите, мне надо побыть одному.
   - Да? - полковник удивленно приподнял брови. - Ну, конечно. Я понимаю.  Я
вас не задерживаю.

Глава 8

   Стас Герасимов  проснулся  с  такой  тяжелой  головой,  словно  вышел  из
многодневного запоя, и не сразу сообразил, где находится.  В  квартире  было
тихо, душно и пахло сладкими духами Эвелины. Над  головой  что-то  противно,
упрямо урчало, Стас подумал, что Эвелина на старости лет завела  себе  кота,
большого и жирного, и, не открывая глаз, простонал:
   - Лина, убери животное!
   Никто не  откликнулся,  урчание  продолжалось  и  ужасно  раздражало.  Он
разлепил веки, увидел, что Эвелины рядом нет, а на тумбочке у кровати мигает
красный огонек телефона.
   - Лина! - позвал он еще раз. - Возьми трубку!
   Прислушавшись, он понял, что один в квартире. Настенные  часы  показывали
половину первого. Телефон все урчал, мигал, раздражал ужасно, и Стас решился
ответить. Но в трубке молчали. Он выругался, бросил  телефон  на  кровать  и
заставил себя подняться на ноги.
   В ванной  на  зеркале  было  намалевано  губной  помадой:  "Буду  в  три.
Дождись", рядом красовался жирный отпечаток губ.
   Под горячим  душем  ему  стало  значительно  лучше.  Голова  прояснилась.
Сначала он вспомнил, что Эвелина впихнула в него ночью  сразу  три  таблетки
какого-то  сильного  снотворного.  Потом  стали  всплывать,   как   весенние
утопленники, все прочие подробности.
   После ужина в ресторане они с Эвелиной обнаружили в  машине  труп  шофера
Гоши. Когда прошел первый шок, Эвелина дрожащими руками вытащила из  сумочки
свой мобильный и прошептала:
   - Что там нужно набрать? Кажется, 02?
   Стас молча взял у нее аппарат, но вместо того чтобы позвонить в  милицию,
выключил его, захлопнул крышку и, схватив Эвелину за руку, потащил ее  прочь
от проклятого "Мерседеса" в сторону Тверской.
   - Ты что, с ума сошел? Так  нельзя!  -  испугалась  она,  однако  покорно
поковыляла за ним на своих тонких высоченных каблуках. Они влезли  в  первую
остановившуюся машину. Догадливая Эвелина назвала свой адрес и  молчала  всю
дорогу, ласково поглаживая руку Стаса.
   Когда они оказались в квартире, он запер дверь на все замки и задвижки  и
отправился в спальню, на ходу  сбрасывая  одежду  прямо  на  пол.  Улегся  в
постель, забился с головой  под  одеяло.  Эвелина  разделась  аккуратно,  не
спеша, смыла макияж и юркнула к нему. Он дрожал, зубы отбивали мелкую дробь.
Она принялась утешать его, целовать, и получилось  все  удивительно  хорошо,
нежно, страстно, как бывало только в самом начале их романа.
   В полночь Эвелина напоила его молоком с медом, с ложечки, как маленького.
   Он не стал рассказывать ей ничего, выдумал вполне правдоподобную  историю
о том, что у шофера Гоши были проблемы, связанные с его прежней службой.
   - Кажется, он  когда-то  служил  охранником  в  зоне,  урки,  которых  он
охранял, могли отомстить. Потом он стал служить в  ФСБ  и  тоже  мог  нажить
врагов.
   - Тогда почему мы сбежали? - резонно спросила она.
   - Потому что у меня депрессия и совершенно нет сил  общаться  с  ментами,
давать показания. Ну  представь,  что  было  бы  дальше.  Протокол,  допрос,
понятые, вонючая ментовская, хамские придурки продержали бы нас с  тобой  до
утра. Но  главное,  мне  пришлось  бы  опознавать  Гошу,  а  я  жутко  боюсь
покойников. Меня тошнит от них, может вырвать.
   -  Но  ведь  все  равно  никуда  не  денешься.  Это  твой  шофер,  машина
принадлежит твоей фирме, и после того, как мы сбежали,  вопросов  будет  еще
больше.
   - И вовсе мы не сбегали, - задумчиво пробормотал Стас, - мы вообще ничего
не видели. В ресторане здорово выпили, и ты поймала такси, а я просто  забыл
о том, что меня ждет Гоша.
   Эвелина поднялась, запахнула халат, унесла чашку и вернулась из  кухни  с
сигаретой.
   - А если кто-то видел нас? - тихо спросила она после глубокой затяжки.
   - То есть?
   - Ну мы же с тобой довольно долго крутились  у  машины,  дергали  дверцы,
совали руки в окно. Теперь представь, что убили его за  несколько  минут  до
нашего появления.
   - Ой, прекрати, - поморщился Стас, - кто нас мог  разглядеть  в  темноте,
тем более запомнить? Это во-первых. А во-вторых, надо быть параноиком, чтобы
меня заподозрить.
   - А ты думаешь, там нет параноиков? - хрипло хохотнула Эвелина.
   - Ну допустим, они там все слегка сдвинутые. Однако  у  меня  есть  живой
свидетель. Ты, Линочка, была со мной весь вечер. Ты видела, как я  вылез  из
машины, в которой сидел шофер Гоша, живой и здоровый.  Ты  отлично  помнишь,
что я никуда не отлучался, пока мы ужинали.
   Она ничего не ответила, просто прикрыла глаза. Он погладил ее по коленке.
   Она отстранилась и тяжело вздохнула. Он вспомнил, что  Эвелина  не  могла
видеть, как он вылезал из машины, потому что опоздала минут  на  десять.  Он
уже ждал ее у входа в ресторан, а машина стояла в  соседнем  переулке.  Пока
они ужинали, он выходил, и его не было довольно долго. Он выходил в туалет и
провел там много времени по вполне  естественным  причинам.  У  него  иногда
случаются проблемы с желудком. Впрочем, это не существенно, потому что выйти
из ресторана на улицу так, чтобы не заметил швейцар, невозможно.
   - Если решил взять меня в сообщницы, выкладывай всю правду, - проговорила
Эвелина чуть слышно.
   - Какую правду? О чем ты?
   - О чем я? - Эвелина рухнула рядом с ним на кровать и, глядя  в  потолок,
медленно, по слогам произнесла:
   - Обе твои карточки почему-то заблокированы.
   Твой шофер Гоша сидит в машине и ждет тебя с  пулей  во  лбу.  Ты  вместо
того, чтобы вызвать милицию, сбегаешь и прячешься у  меня.  Что  происходит,
Стас?
   - Разве я у тебя прячусь?
   - Радость моя, телефон твой мобильный за это время ни разу не заверещал.
   Ни разу. Обычно он у тебя включен круглые сутки. Первое, что ты  делаешь,
войдя в мою квартиру, ставишь его на зарядку. Зарядное устройство таскаешь с
собой.
   Ты жить не можешь без мобильника, даже в моменты страсти. А сейчас ты его
вырубил.
   - Просто я очень соскучился по тебе, Линуся, и не хочу, чтобы нам мешали.
   - Я тронута. Я почти рыдаю. За это время ты никому  не  позвонил,  вообще
никому. Даже папочке с мамочкой.
   - Они у меня старые. Они спят ночью.
   - Ну, я думаю, убийство твоего  шофера  -  вполне  уважительная  причина,
чтобы их разбудить.
   - Слушай, хватит, и так тошно.
   - Вот и поделись с товарищем душевной болью. Авось полегчает.
   - Я сказал, депрессия у меня, - невнятно пробормотал Стас,  отвернулся  и
накрылся с головой одеялом.
   - Ну как хочешь. Я думаю,  дело  совсем  в  другом.  Ты  слишком  грубое,
примитивное существо для депрессий. Просто на твою фирму  наехала  налоговая
инспекция, братки, конкуренты или  все  вместе.  Утром  в  банки  не  забудь
позвонить насчет карточек, - она зевнула и повернулась к нему спиной.
   Стас не мог уснуть. Его бил нервный  озноб,  он  ворочался,  мешал  спать
Эвелине, и  после  часа  мучений  она  заставила  его  выпить  три  таблетки
снотворного. Он проспал как убитый  до  половины  первого,  не  слышал,  как
Эвелина ушла, и проснулся от телефонного звонка.
   После душа он поплелся на кухню, сварил себе крепкий кофе, заляпал  гущей
плиту. Телефон опять заурчал, Стас вздрогнул и разбил фарфоровую  сахарницу.
В трубке молчали. Он хотел сразу бросить ее, но  отчетливо  услышал  музыку.
Это не были обычные звуковые вкрапления, попадающие на линию из  радиоэфира.
Кто-то специально поднес трубку к магнитофону. Он узнал "Битлз".  Невозможно
было не узнать, поскольку звучала хрестоматийная песня "Естедей".
   Продолжая держать трубку, Стас достал веник, совок, чтобы убрать  осколки
и рассыпанный сахар. Ему пришло в голову, что  у  старушки  Эвелины  завелся
чокнутый  поклонник,  который  развлекается  таким  подростковым   способом.
Внезапно сквозь музыку приятный женский голос отчетливо произнес:
   - Ты, Герасимов, глупая обезьяна.
   Затем смех и короткие гудки.
   Стас несколько секунд стоял, открыв рот, с гудящей трубкой в одной руке и
веником в другой. Ледяной пот тек по  лицу  и  за  ворот  мягкого  махрового
халата Эвелины. Сквозь тяжелый звон в ушах  он  расслышал,  как  надрывается
домофон. На ватных ногах он поплыл в  прихожую  и  замер  у  двери.  Домофон
звонил минуты три, не меньше. Стасу показалось, что прошла вечность.  Только
когда стало тихо, он почувствовал острую  боль  в  ступне,  увидел  кровавые
следы на полу. Фарфоровый осколок пропорол тонкую подошву тапочка и  глубоко
вошел в тело.

***

   Юля подъехала к дому в начале одиннадцатого, усталая, но довольная.
   Сегодня она оперировала певицу Анжелу, и,  кажется,  все  прошло  хорошо.
Операция была заснята на видеопленку, ей хотелось поскорей улечься на  диван
перед видиком, поставить адаптер с кассетой и подробно просмотреть  все,  от
начала до конца, потому что одно дело, когда кажется, будто  все  хорошо,  и
совсем другое - когда ты в этом уверен.
   Она припарковала машину,  но  не  успела  вылезти,  как  у  нее  в  сумке
затренькал мобильный.
   - Добрый вечер, Юлия Николаевна,  -  произнес  низкий  мужской  голос,  -
извините за беспокойство...
   - Так. Я просила вас не звонить  мне  домой.  Но  и  на  мобильный  тоже,
пожалуйста, не надо, - раздраженно перебила Юля.
   - Простите, но вы меня не просили не звонить  вам  домой,  потому  что  я
никогда этого не делал, - мягко ответили ей, -  мы  с  вами  пока  вовсе  не
знакомы, и я...
   - Не знакомы и слава Богу! - рявкнула Юля, выключила телефон, убрала  его
в сумку и быстро пошла к подъезду.  Она  не  слышала,  как  хлопнула  дверца
неприметной черной "Тойоты", припаркованной в глубине двора, не видела,  как
двинулась за ней следом длинная тонкая фигура, и жутко испугалась,  когда  у
нее за спиной низкий голос произнес:
   - Вы забыли включить сигнализацию, Юлия Николаевна.
   Двор был пуст. В ярком фонарном свете она разглядела распахнутую замшевую
серую куртку,  под  ней  черный  безупречный  костюм,  белоснежную  рубашку,
строгий  серо-черный  галстук,  огромный  кадык,  жесткий,  гладко  выбритый
подбородок.
   Вместо глаз блестели очки в тонкой оправе. Мужчина был высок и болезненно
худ.
   - Ну что же вы так  нервничаете?  -  снисходительно  спросил  он.  -  Моя
фамилия Райский. Вам передал мою визитку Мамонов Петр Аркадьевич.
   - Вы полковник ФСБ? - с некоторым облегчением уточнила Юля.
   - Совершенно верно. Мне надо с вами побеседовать, Юлия Николаевна.
   - Что, прямо здесь и сейчас?
   - Да, сейчас. Но не обязательно здесь. Если вы не хотите пригласить  меня
к себе домой, то мы можем посидеть в кафе в двух кварталах отсюда. Правда, я
там никогда не был. Не знаете, это приличное место?
   - Понятия не имею. Послушайте, почему такая срочность? Вы могли бы прийти
ко мне на работу завтра утром.
   Он улыбнулся и покачал головой:
   - Вы слишком заняты на работе. Там  разговаривать  неудобно.  Давайте  не
будем терять время, Юлия Николаевна. Вы устали, у вас была тяжелая операция.
   Решайте, куда пойдем, к вам или