ей
руки и пытаясь ногой нащупать шприц под сиденьем.
   - Не будет хуже, некуда хуже! Пусти, Милка, зачем тебе это? - ошеломленно
повторяла Анжела, пытаясь освободиться.
   Милка продолжала держать, но ее трясло все заметнее,  по  щекам  катились
слезы.
   - Ты сама виновата! - крикнула она. - Думаешь, приятно мне было  слышать,
как ты называла меня домработницей? Думаешь, так интересно греться  в  лучах
твоей славы? Я жить хочу, свою квартиру хочу,  машину,  мужа.  Они  сказали,
если я откажусь, они нас обеих живьем в бетон закатают, ты сама знаешь,  они
могут, ты...
   Шофер между тем опустил спинку сиденья,  немного  развернулся,  рука  его
взлетела, описала  короткий  полукруг  и  совсем  легонько,  ребром  ладони,
ударила Анжелу по шее. Она тут же обмякла и ткнулась лбом в стекло.
   - Вот теперь коли, быстро! - скомандовал шофер.
   - Слушай, знаешь, давай, может, я не буду, а?  Ну  куда  она  денется?  -
быстро, возбужденно заговорила Милка.  -  Давай  так,  я  вылезу,  а  ты  ее
довезешь как-нибудь, она ведь слабенькая, довезешь, не бойся. Бабок  никаких
мне больше не надо. Аванс я получила, и спасибочки. Молчать буду, как дохлая
рыба, мамой клянусь. Ну не могу я, понимаешь, не могу! У меня шприц упал, он
теперь нестерильный, и вообще, неизвестно,  как  на  нее  подействует  такое
сильное снотворное, она ведь вам живая  нужна,  правда?  -  слезы  текли  по
Милкиным щекам.
   - Я не представляла, что так все будет. Одно дело красной краской повязку
измазать, поднять, одеть, и совсем другое...  -  она  осеклась,  потому  что
прямо в лоб ей уперлось короткое холодное дуло пистолета.
   - Коли! - скомандовал шофер и щелкнул предохранителем.
   - Ага, ага, - прошептала Милка. В сумке у нее имелась еще пара шприцов  и
целая коробка  ампул.  Руки  перестали  трястись,  она  аккуратно  выпустила
пузырьки воздуха  и  почти  сразу  попала  в  вену.  Шофер  убрал  пистолет.
"Жигуленок" сорвался с места и вскоре пересек кольцевую дорогу.

***

   Представитель "Аэрофлота" в Керкуре перезвонил Николаю через полтора часа
и сообщил, что ни на один из московских рейсов  Стас  Герасимов  билетов  не
покупал.
   - Может, он полетел куда-нибудь еще? В Петербург, в  Никосию?  -  спросил
Николай.
   - Нет. Я проверил все, - ответил чиновник. Николай поблагодарил,  положил
трубку, но тут же опять схватил ее.
   - Ты все-таки решил  звонить  в  полицию?  -  осторожно  поинтересовалась
Оксана.
   - Нет. Марленычу. - Николай начал набирать код России, но Оксана  вырвала
у него телефон:
   - Погоди. Успеешь. Эта новость совсем доконает старика.
   - Я обязан сообщить, - мрачно помотал головой Николай.
   - Вот прямо сию минуту? - прищурилась  Оксана.  -  А  если  их  светлость
вернется сегодня вечером или завтра утром? Он  ведь  никуда  не  улетал.  Он
просто решил смотаться в Керкуру, оттянуться,  на  кораблике  поплавать,  по
бабам сходить, в ресторане пожрать. Ты же его знаешь.  Сейчас  ты  позвонишь
смертельно больному Марленычу и доложишь своим траурным  голосом,  что  Стас
исчез в неизвестном направлении. Чего ты этим добьешься? У  старика  инфаркт
случится, и все. Ему и так совсем немного осталось. Каждая спокойная минутка
для него на вес золота. Другое дело, если бы Стаса  правда  похитили.  Тогда
да, надо доложить. Не спорю. Но он ведь сам удрал.  Сам.  Красиво  одетый  и
сильно надушенный своей любимой туалетной водой. Ты же не мог его связать  и
приковать наручниками к трубе в ванной!
   - Не мог, - кивнул Николай. Он взял у нее  из  рук  телефон,  положил  на
место, обнял ее и пробормотал:
   - Наверное, ты права. Может, правда, нагуляется и вернется?  Подождем  до
завтра.
   - Жалко Марленыча, - вздохнула Оксана, - слушай,  а  кому-нибудь  другому
нельзя позвонить?
   - Кому? Плеши нельзя, Марленыч просил его не посвящать. А кому еще?
   - Когда все началось, приходил полковник, - медленно проговорила  Оксана,
- такой длинный, тощий,  в  очках.  Меня  попросили  при  нем  рассказать  о
фотографии в журнале, где Стас был снят с  этой  певицей,  Анжелой,  и  даже
подпись заставили вспомнить. Полковника зовут...
   - Райский! - радостно крикнул Николай. - Ну конечно!
   В это время Стас Герасимов ел тигровые креветки и пил легкое белое вино в
вагоне-ресторане скоростного экспресса "Салоники-София".  Давно  у  него  не
было такого отличного аппетита и такого бодрого настроения. Железная  дорога
шла вдоль моря, он смотрел в окно и вспоминал все  подробности  сегодняшнего
утра как кошмарный, но уже далекий сон.
   После укола, который сделала ему врачиха-гречанка, Стас впал  в  какое-то
мутное  тяжкое  полузабытье.  Он  лежал,  тупо  уставившись  в  потолок,   и
совершенно ни о чем не думал. У него не  было  ни  сил,  ни  охоты  ворочать
мозгами. Дверь в комнату  осталась  приоткрытой,  до  него  некоторое  время
доносился легкий звон,  приглушенные  голоса.  Оксана  и  Николай  догребали
остатки посуды, потом пили чай.
   За окном уже светало. Море, шумевшее всю ночь,  к  рассвету  успокоилось.
Стас закрыл глаза, попытался поспать немного, но почему-то не смог.
   В доме между тем стало тихо. Первой мыслью, вяло шевельнувшейся в голове,
был вопрос, отправились они спать вместе или каждый в свою комнату.
   За этой мыслью поползла следующая, уже более длинная, сложная и активная:
   "Вот, я здесь лежу, а они, прислуга, шестерки, развлекаются  и  чувствуют
себя хозяевами в моем доме. Я  псих,  они  нормальные.  Тупой  ублюдок  Коля
скрутил меня, как психа. Какое он имел право?"
   Во рту пересохло, язык распух и стал шершавым. Страшно хотелось пить.  Он
попытался встать, но тело не слушалось. Руки и ноги  свело  так,  словно  он
сразу всего себя отлежал.
   "Что же мне вколола эта докторша?" - третья его  мысль  оказалась  совсем
ясной и тревожной.  Он  догадался,  что  докторша  была  не  кем  иным,  как
психиатром, и, значит,  вколоть  ему  она  могла  какой-нибудь  психотропный
препарат, нейролептик типа аминазина или галоперидола. Он вспомнил, как  час
назад услышал кусок разговора из гостиной. Докторша спросила Николая,  умеет
ли он делать внутримышечные инъекции, и сказала, что оставляет  четырнадцать
ампул. Значит, Николай станет колоть его этой дрянью? А как же?  Конечно,  с
удовольствием. С кайфом.
   "Если от одного укола мне так хреново, что же будет  от  четырнадцати?  Я
отупею, стану инвалидом. Коля упорный придурок.  Попробую  сопротивляться  -
опять скрутит меня".
   Раньше он относился к телохранителю отца с равнодушным пренебрежением, но
теперь  возненавидел.  А  заодно  и  Оксану.   Они   оба,   домработница   и
телохранитель,  стали  свидетелями  его  жуткого,   позорного   срыва.   Они
обращались с ним как с сумасшедшим. Они все запомнили и расскажут родителям.
   Ненависть придала ему сил.
   Стас принялся энергично растирать и массировать себе сначала  предплечия,
потом плечи, шею. По  мышцам  побежали  тонкие  иголочки,  руки  задвигались
живее.
   Он сел и принялся за свои ноги. Наконец ему удалось встать  с  постели  и
даже сделать несколько наклонов. Голова кружилась, противная ватная слабость
никак не проходила. Но двигаться  он  мог.  На  цыпочках  подошел  к  двери,
выглянул. Было темно и тихо. Он выскользнул в коридор,  бесшумно  ступая  по
мягкому ковру, пересек гостиную. Из кухни отдельная дверь вела в пристройку.
Там был коридор и  две  спальни  для  прислуги,  каждая  со  своим  душем  и
туалетом.
   На кухне он застыл, прислушиваясь. Ему  показалось,  из  комнаты  Николая
доносится ритмичный  весьма  характерный  скрип.  Шагнув  в  коридорчик,  он
явственно услышал сопение, сладкие стоны, мужской, а потом и женский.
   - Сволочи! - пробормотал Стас, вернулся на кухню, плотно прикрыл за собой
дверь в пристройку.
   На кухонном столе он  увидел  коробку  с  ампулами  и  упаковку  шприцов.
Включил свет, вытащил листовку-вкладыш. Название  лекарства  ничего  ему  не
говорило, но он внимательно прочитал английский текст и понял,  что  получил
довольно  мощную  дозу  сильнейшего  нейролептика,  который  используют  при
шизофрении, ажиотированной депрессии, белой  горячке  и  прочих  психических
заболеваниях, когда больной ведет себя буйно.  Далее  следовал  внушительный
список противопоказаний и побочных эффектов, и у Стаса полезли глаза на лоб.
   - Вот суки, - тихо простонал он и открыл холодильник.
   Он вспомнил, что всякие  токсические  вещества  вымываются  из  организма
молоком. В холодильнике стоял литровый картонный  пакет,  еще  не  вскрытый.
Стас поискал стакан или чашку, не нашел, вскрыл пакет и стал пить  прямо  из
него.
   Белые струйки текли по подбородку на грудь. Он не обращал внимания, жадно
хлебал, влил в себя  поллитра  и  отправился  в  душ.  Его  все  еще  слегка
покачивало, голова кружилась. Иначе и быть не могло. Нейролептик  с  длинным
названием резко понижал артериальное давление, вызывал кожные  реакции,  бил
по почкам. У Стаса чесалось лицо. В зеркале при ярком свете он увидел  себя,
красного, отечного, с глазами-щелочками и распухшим носом. Поскользнулся  на
кафельном полу, чуть не упал, разозлился  еще  больше  и  следующие  полчаса
шпарил себя крутым кипятком, потом  включал  ледяную  воду,  опять  кипяток,
опять ледяную. Этому учил  его  отец  еще  в  детстве  и  уверял,  что  если
принимать контрастный душ каждый день, то жить будешь  долго  и  никогда  не
заболеешь. Но раньше Стас ленился и жалел себя.
   Процедура помогла. Он докрасна растерся  полотенцем  и  вернулся  в  свою
комнату другим человеком. На часах было без пятнадцати шесть утра. Спать ему
совершенно не хотелось. Он не  спеша  оделся,  достал  небольшую  спортивную
сумку, сложил туда  пару  футболок,  свою  любимую  темно-синюю  рубашку  из
натурального шелка, еще одну, бежевую, льняную, а также легкие летние брюки,
джинсы, две смены нижнего белья, еще всякие мелочи,  напоследок  побрызгался
своей любимой туалетной водой "Гуччи" и бросил флакон в сумку.
   В глубине бельевой полки лежал небольшой сверток.  Там  было  пять  тысяч
долларов. После истории с блокировкой  карточек  он  боялся  оставаться  без
наличных. Четыре тысячи он спрятал в сумку, в специальный  потайной  карман,
одну положил в замшевый "набрюшник", пристегнутый к брючному ремню.
   Оглядев комнату, он заметил зарядное устройство от мобильника  и  взял  с
собой. Напоследок он соорудил на своей  кровати  конструкцию  из  подушек  и
запасного одеяла, накрыл легким вязаным пледом, отошел, поглядел. Получилось
неплохо. Вполне можно  подумать,  что  он  лежит,  свернувшись  калачиком  и
накрывшись с головой. Глубоко  вздохнул,  вышел  из  комнаты,  направился  к
выходу, ведущему в гараж. Там  сначала  открыл  серый  "Опель",  на  котором
возвращался из аэропорта, и взял свой мобильный телефон. Затем открыл дверцу
белого "Рено".
   Он знал, что у Николая имелось два пистолета. Один был  всегда  при  нем,
другой хранился в машине, в специально оборудованном тайнике. Но где  именно
этот тайник, Стас понятия не имел.  Он  заглянул  в  бардачок,  пошарил  под
сиденьями, прощупал обивку. Во рту у него опять пересохло,  сердце  забилось
громче  и  быстрее.  Он  пнул  ногой  переднюю  покрышку,  огляделся  мутным
взглядом, увидел здоровенный гаечный ключ. Рука сама потянулась к  железяке,
однако хватило сил остановиться и не разнести Колину машину ко всем чертям.
   - Ну, ты чего? - обратился он к самому себе ласковым  шепотом.  -  Ну  на
хрена тебе пушка?
   Тихо захлопнув дверцы машины, он вышел из гаража, закрыл ворота.
   Первый автобус в Керкуру  отправлялся  в  шесть  тридцать.  От  виллы  до
остановки было десять минут ходьбы. Оказавшись в пустом  прохладном  салоне,
Стас откинул спинку мягкого кресла и спокойно, крепко уснул.  Через  час  он
был в Керкуре.  Катера  на  материк  отплывали  каждые  двадцать  минут.  До
Салоников он доехал на автобусе и в три часа дня, измотанный,  голодный,  но
спокойный и почти счастливый, сел в поезд "Салоники-София".
   Теперь он даже рад был пережитому стрессу и  ужасу,  который  испытал  на
вилле, когда лежал, спеленатый шторой, и толстая дура-гречанка устроила  ему
допрос, обвинила его во  вранье,  вколола  какую-то  чудовищную,  вреднейшую
мерзость, а потом рассуждала о  том,  псих  он  или  не  совсем  еще.  Всего
несколько часов назад у него не было никакой  перспективы,  кроме  домашнего
ареста и регулярных уколов, которые вскоре  сделали  бы  из  него  придурка,
инвалида и импотента. Вот он, итог усилий всемогущего папы-генерала.
   - Нет уж, спасибо. Хватит, - тихо усмехнулся Стас, обращаясь  к  сияющему
парусу яхты на горизонте, - не можете вы все ни хрена! Со своими  проблемами
я теперь буду разбираться сам. Я знаю, что делать.

***

   Анжела не почувствовала, как ее  вытащили  из  "жигуленка",  перенесли  в
черный джип с  затемненными  стеклами  и  уложили  на  заднее  сиденье.  Это
произошло за  считанные  минуты  в  ремонтной  мастерской,  всего  в  десяти
километрах от кольцевой дороги. Там работали два молчаливых  автомеханика  в
промасленных спецовках.
   - Ну я пошла, да? - осторожно спросила Милка, с тоской  глядя  на  тонкую
полоску света между железными створками ворот мастерской. - Давайте  деньги,
как договаривались, и я пошла.
   Ей никто не ответил. Белобрысый шофер сосредоточенно прикуривал. Механики
возились со скелетом какого-то автомобиля. -  Я  все  выполнила,  блин,  дай
деньги, - растерянно повторила Милка.
   На нее вдруг напала странная, одуряющая слабость. Ноги стали ватными.
   Белобрысый  шофер  задумчиво  курил,   глядя   сквозь   нее   прозрачными
светло-голубыми глазами, и вдруг легонько кивнул головой.
   - Ну что, рассчитаемся, и я побежала? - обрадовалась Милка,  ожидая,  что
вот сейчас перед ней выложат обещанную сумму, она уйдет, поймает  машину,  и
прямо в Шереметьево-2. Все уже готово. В сумке  загранпаспорт  с  шенгенской
визой и билеты до Неаполя. Всю жизнь мечтала побывать в Неаполе.
   Однако шофер кивнул вовсе не ей. Пока она говорила, один из автомехаников
неслышно подошел к ней сзади и достал из кармана толстый капроновый шнур.
   Крикнуть  она  не  успела,  после  короткой  агонии  обмякла.  Белобрысый
водитель выплюнул окурок, достал  из  кармана  пачку  долларов,  перетянутую
резинкой, молча шлепнул ее  на  загаженный  стол,  вскочил  в  джип.  Второй
механик открыл ворота, машина проехала  пару  сотен  метров  по  проселочной
дороге и выехала на Можайское шоссе.
   Механики  заперлись  в  мастерской,  расстелили  на  полу  большой  кусок
полиэтилена, закатали в него мертвую Милку, отнесли в угол и накрыли  сверху
брезентом. Потом занялись "жигуленком".  Поменяли  номера,  обшарили  салон,
нашли под  сиденьем  шприц,  выбросили  его,  протерли  тряпкой  с  чистящим
раствором руль, дверные ручки. Перекрашивать не стали. Мало ли  в  Москве  и
Московской области голубых "четверок"?
   Потом,  глубокой  ночью,  в  багажнике  этой  самой  "четверочки",  Милку
привезли на ближайшее кладбище. С  могильщиками  договорились  заранее,  еще
позавчера.
   Огромный сверток опустили в свежую яму, присыпали землей.
   А на следующий день  были  похороны.  Чей-то  гроб  под  музыку  духового
оркестра и плач родственников торжественно опустился сверху, скрыв под собой
тело Людмилы Борисовны Галушкиной 1975 года рождения на веки вечные.

Глава 37

   Спать  осталось  меньше  трех  часов,  и  Сергей  охотно  согласился   на
предложение Натальи  Марковны  никуда  не  уезжать,  отдохнуть  у  них.  Она
постелила ему в бывшей комнате Стаса. Как только он  прикоснулся  головой  к
подушке, тут же провалился в сон.
   В восемь утра его разбудило настойчивое верещание мобильного. Не открывая
глаз, он нащупал телефон на тумбочке и услышал бодрый голос Райского:
   - Поздравляю, к Анжеле вам ехать не надо.
   - Что случилось? - растерянно спросил Сергей, заставляя себя проснуться.
   - Похитили ее, - полковник нервно хохотнул, - прямо из-под  носа  у  моих
наружников увезли. И главное, сукины дети, до сих  пор  уверены,  что  с  их
стороны никаких проколов не было. Черт, ну как работать с такими  кретинами,
а, майор?
   Нет, конечно, эти сволочи разыграли все гениально, не спорю. В дом  никто
чужой не входил. Ее домработница якобы вызвала такси и повезла ее  в  четыре
утра в больницу, потому что у бедняжки разошлись швы. Но в  клинике  она  не
появлялась, врачу своему не звонила, и швы у нее разойтись не могли.
   - Откуда вы знаете? - быстро спросил Сергей.
   - Ну что вы задаете идиотские вопросы? - раздраженно рявкнул  Райский.  -
Не проснулись еще? Так просыпайтесь!
   - Нет, я понимаю, вы проверили клинику, и не  только  ту,  в  которой  ее
оперировали, но вообще все  московские  больницы.  Я  о  другом.  Откуда  вы
знаете, что у нее не могли разойтись швы?
   - От верблюда! - заорал Райский так, что у Сергея зазвенело в  ухе.  -  Я
говорил с ее врачом!
   - С Юлией Николаевной? - мягко уточнил Сергей.
   - Вот в это не лезьте, - Райский перешел на зловещий шепот, - это, майор,
не ваше дело. Еще никогда полковник не был таким взвинченным. Сергей  прижал
телефон к уху плечом и начал одеваться. В трубке слышалось  тяжелое  сопение
Райского.
   - Михаил  Евгеньевич,  вам  не  кажется,  что  секретность  должна  иметь
какие-то разумные пределы? - спросил он,  натягивая  брюки.  -  Я  не  смогу
нормально работать, пока вы считаете меня  безмозглой  марионеткой  в  ваших
умных руках. Где сейчас Юлия Николаевна?
   - Дома, - буркнул Райский.
   - И скоро, как я понимаю, должна ехать на работу в клинику?
   - Да. Но сначала она завозит дочь в школу. Слушайте, вы вообще  что  себе
позволяете, майор? Вы понимаете, с кем говорите? Думаете, я ее не охраняю? -
возмутился Райский, но как-то уж совсем вяло.
   - Конечно, охраняете, - успокоил его Сергей, - но Анжелу вы охраняли  еще
надежней. Пожалуйста, дайте мне телефон Юлии Николаевны,  домашний  адрес  и
адрес школы, где учится ее дочь.
   - Что вы собираетесь делать?
   - Хочу проверить, все ли в порядке.
   - Не трудитесь. Мне постоянно докладывают. И вообще, почему  вдруг  такая
паника? С чего вы взяли, что ей угрожает опасность?
   -  Михаил  Евгеньевич,  времени  мало,  но  я   объясню,   чтобы   внести
окончательную ясность. Когда мы беседовали в последний раз,  вы  настаивали,
чтобы я ехал к Анжеле к десяти  утра.  Вы  сказали,  что  в  двенадцать  она
отправляется  на  прием  в  клинику.  Вам  надо  было,  чтобы  наша  встреча
состоялась раньше. Вероятно, вы рассчитывали, что Анжела поделится со  своим
доктором впечатлениями о моем визите и  скажет  то,  что  никому  больше  не
скажет. Вы не сомневались в этом, поскольку  такое  уже  случалось  не  раз.
Верно? - Пока Сергей говорил, он успел полностью одеться. - Вам не  приходит
в голову, что из Анжелы очень скоро вытянут все, в том числе и содержание ее
откровенных бесед с доктором? Вы забыли, с кем мы имеем дело?
   - Записывайте, майор, - устало  вздохнул  Райский  и  продиктовал  номера
телефонов  Юлии  Николаевны,  домашний,  мобильный  и  рабочий,   -   должен
признаться, я вас недооценивал.
   - Я рад, - улыбнулся Сергей. Он был уже в  ванной  и  распечатывал  новую
зубную щетку, которую приготовила для  него  генеральша,  -  у  меня  к  вам
большая личная просьба. Поручите кому-нибудь выяснить, сидел ли одновременно
с Михеевым Юрием Павловичем в Архангельской области, в  зоне  под  названием
"Наркоз", кто-нибудь, прописанный  по  адресу  Московская  область,  поселок
Федотовка. Или поблизости, в соседних деревнях.
   - Вам не кажется, майор, что  этим  лучше  заняться  позже?  -  проворчал
полковник.
   - Одно другому не мешает, - ответил Сергей.
   Попрощавшись с Райским, он тут же стал набирать подряд все номера Юли. Но
телефоны не отвечали.
   Было пятнадцать минут девятого.  Юлия  Николаевна  подъезжала  к  Шуриной
школе. У нее была привычка, садясь за руль, вык