ли сил разговаривать. Анжела  иногда
принималась тихонько  подпевать  Элвису  Пресли.  Голос  у  нее  был  вполне
приятный.
   - Так мне завтра к которому часу приезд жать? -  спросила  Анжела,  когда
они выехали, на проспект Вернадского.
   - К двенадцати.
   - Ага. Вот мой дом, - она кивнула на одну из желтых  двенадцатиэтажек  на
противоположной стороне проспекта, - там через квартал можно развернуться.
   Машина стояла у светофора на  перекрестке.  У  Анжелы  в  кармане  куртки
затренькал телефон.
   - О,  это,  наверное,  Генка!  -  обрадовалась  она,  доставая  крошечный
аппарат.
   - Алло. Уже знаю. Тридцать тысяч. Ну,  не  рублей,  конечно.  Какая  тебе
разница?
   Когда буду, тогда буду. Ты что, опять ревнуешь? Ой, дурак, ну  дурак!  Да
кому я нужна с таким рылом? Ара, конечно... Зачем? Ты хочешь, а я не хочу!
   Загорелся  зеленый,  Юлия  Николаевна   успела   доехать   до   поворота,
развернуться, а Анжела все  держала  аппарат  и  молча,  напряженно  слушала
своего собеседника. Наконец взорвалась криком:
   - Ненавижу тебя, понял? Видеть не могу! Да что ты говоришь, зайчик?
   Нельзя? Да? А по морде кулаками и ботинками  можно?  Я  не  ору,  это  ты
орешь!
   Сказала: не твое дело! Ну в машине еду.
   Она кричала так, что у  Юлии  Николаевны  звенело  в  ушах.  Но  внезапно
опомнилась,  замолчала,  захлопнула   крышку   телефона   и   быстро,   тихо
пробормотала:
   - Генка, мой продюсер, дурак, напился в зюзю и забыл, что меня надо  было
забрать из больницы. Теперь звонит, извиняется.
   "Значит, это твой продюсер Генка тебя зверски изуродовал, а теперь  решил
выложить деньги на пластические операции?" - подумала Юля, но  вслух  ничего
не сказала, - Мне завтра натощак приезжать? -  спросила  Анжела,  когда  они
остановились во дворе у дома. - Нет. - То есть операции завтра еще не будет?
А, когда же?
   - Как только, так сразу, - неопределенно ответила Юля, - спокойной ночи.
   - Спасибо вам. Извините, что я орала у вас в машине, как базарная баба. Я
вообще-то не такая. Я изнутри белая и пушистая, просто с нервами плохо.
   Юля проводила взглядом тощую нескладную фигурку, развернулась, выехала из
двора. Она не заметила, как вслед  за  ней  со  стоянки  отчалила  маленькая
черная  "Топота"  с  затемненными  стеклами.  Юркий  неприметный  автомобиль
следовал за ней до самого ее дома и довольно долго еще стоял после того, как
она (скрылась в подъезде.

***

   Из реанимации Сергея перевели в бокс. Те же голые кафельные стены, та  же
тишина и пустота, но  все-таки  имелось  маленькое  окно  под  потолком,  за
которым качались молодые елки и белела глухая стена соседнего  здания.  Если
повернуться на правый бок и чуть приподнять голову,  то  можно  было  в  это
окошко смотреть, правда, совсем недолго.  Каждое  движение  причиняло  такую
острую боль, что искры летели из  глаз.  Обезболивающие  препараты  помогали
только тогда, когда он лежал смирно на спине.
   Сергей потерял счет времени.  Катя  старалась  с  ним  не  разговаривать,
вероятно, ей запретили.  Аванесов  заходил  все  реже,  на  вопросы  отвечал
неопределенно. А в последний раз, когда пришел, сипло пожаловался на больное
горло и сказал, что говорить ему ужасно трудно.
   Майор Логинов заметил, что  в  монотонном,  мучительном  течении  времени
самыми яркими стали для него моменты, когда приходит Катя и делает укол. Ему
хотелось только одного - провалиться в  привычное  забытье.  Оно  утешало  и
отупляло.
   Еще немного, и он превратится  в  покорное  бессмысленное  животное.  Эта
мысль посетила его в самый неподходящий момент, на зыбкой границе между сном
и явью, когда простые привычные  вещи  искажаются  до  безобразия  и  ничего
нельзя понять ни в себе самом, ни в окружающем мире.
   Очнувшись на рассвете после порции  дурного  наркотического  забытья,  он
обнаружил рядом с койкой Катю. В руках она держала шприц.
   - Что ты собираешься колоть?
   - Обезболивающее, как обычно.
   - Не надо.
   - С ума сошел?
   - Я не хочу подсесть на  иглу,  -  он  попытался  улыбнуться,  -  я  могу
терпеть.
   - Это нельзя терпеть! - категорически заявил доктор Аванесов, явившийся к
нему через пятнадцать минут. - Ты будешь орать,  никому  спать  не  дашь.  А
привыкания не бойся. Морфий тебе перестали колоть три дня назад.  Мы  меняем
препараты, сейчас это промедол и анальгин.
   - Не надо. Я буду терпеть.
   - Зачем? Терпелка у тебя не казенная.
   - Буду терпеть, - повторил он и закрыл глаза.
   - Ладно, - вздохнул Аванесов,  -  что  я  тебя  уговариваю?  Уже  сегодня
вечером сам попросишь обезболивающее.
   Он не попросил ни сегодня, ни завтра. Он привык к боли и даже  подружился
с ней. Боль была честней и надежней, чем сладкий искусственный сон.

Глава 4

   - Рубенчик, прости меня, - шептала Галя Качерян,  надраивая  и  без  того
белоснежную плиту, - ты же знаешь, как я тебя люблю, никто, кроме тебя,  мне
не нужен. Ты улетел, я  осталась  одна  и  заболела.  Стасик  просто  заехал
навестить меня, привез лекарства, немного выпил, не мог сесть за руль,  и  я
уложила его в Андрюшиной комнате. Ничего не было, совершенно ничего, он  мне
как брат, мы выросли вместе. Представь, если бы я  тебя  стала  ревновать  к
Карине. Смешно, в самом деле!
   Вспомнив о сестре мужа, которая ее не любила,  Галочка  расстроилась  еще
больше. День она провела в слезах и метаниях по квартире, пыталась  заняться
домашними  делами,  но  все  валилось  из  рук.  Вечером  позвонил  муж   ив
Петербурга,  сообщил,  что  должен  задержаться  еще  на  пару  дней.   Галя
пожаловалась ему на простуду, сказала, что очень соскучилась. Разговаривая с
ним, она так  сильно  дрожала,  словно  у  нее  и  в  самом  деле  поднялась
температура.
   Ночью ей снились кошмары. Рубен в красной рубахе с  закатанными  рукавами
держал за волосы окровавленную голову Стаса и скалил белые зубы. Утром  Галя
позвонила подруге Марине. Она больше не могла оставаться наедине  со  своими
страхами.
   - Как же ему удалось  не  взорваться?  -  спросила  Марина,  выслушав  ее
сбивчивый рассказ.
   - Вышел на балкон,  увидел,  как  они  возятся  возле  машины,  и  вызвал
милицию.
   0-ой, что будет! Рубен прилетает послезавтра, и  его  обязательно  станут
допрашивать.
   - А он-то здесь при чем?
   - Ну как же! Рубен работает у Стаса на фирме. Стас ночевал  у  нас  дома,
машина стояла под нашим балконом. Нет, его обязательно будут допрашивать.
   - Интересно... А ты знаешь, они ведь могут твоего  Рубена  подозревать  в
первую очередь. Допустим, он знал о ваших отношениях и заказал Стаса.
   - Ты что! Рубен не мог ничего знать.
   - Ага, конечно. Ты со Стасом спишь, уже лет десять.
   - Пятнадцать, - машинально уточнила  Галочка,  -  но  мы  встречаемся  не
регулярно.
   - Это не важно. Вы встречаетесь и спите. Он приезжает к тебе  домой,  все
происходит в супружеской постели,  -  Марина  нервно  хохотнула,  -  и  муж,
ангелочек, ни о чем не догадывается... Нет, Галочка, либо твой Рубен  дурак,
либо ты дура.
   Галочка слишком нервничала, чтобы обидеться,  и  "дуру"  пропустила  мимо
ушей. Но предположение, что муж ее может оказаться  в  числе  подозреваемых,
добило ее окончательно. Она горько заплакала в трубку.
   - Ладно, успокойся. Я сейчас приду к тебе,  мы  все  обсудим,  что-нибудь
придумаем.
   Марина жила в соседнем доме и уже через двадцать минут позвонила в дверь.
   Высокая, громоздкая, с могучим торсом и толстыми конечностями,  с  копной
рыжих и жестких, как медная  проволока,  кудрей,  она  заполнила  собой  всю
маленькую прихожую. От нее все время било током, и, когда она чмокнула  Галю
в щеку, та ойкнула. Скинув изношенные кроссовки, Марина тяжело протопала  на
кухню в одних носках, по дороге щелкнула кнопкой  электрического  чайника  и
уселась на лавку, поджав ноги.
   - Жрать дашь? Не завтракала. - Она схватила с подоконника пестрый  тонкий
журнал, пролистала, не глядя на страницы, отбросила, вытянула зубочистку  из
керамической баночки, сосредоточенно поковыряла  в  зубах,  потом  принялась
ломать зубочистку. Раскрошила в мелкие щепки и тут же взяла следующую.  Руки
ее  постоянно  двигались,  что-нибудь  теребили,  мяли,  рвали,  пощипывали.
Гладкое широкое лицо  с  мягким  маленьким  носом  и  узкими  сухими  губами
оставалось безмятежно спокойным.  Круглые  светло-карие  глаза  могли  очень
долго, не моргая, смотреть в одну точку, и только правое веко  едва  заметно
подергивалось.
   Нервный тик появился у нее три года  назад,  после  того  как  вечером  в
подъезде  застрелили  ее  мужа.  Он  пытался  заниматься  бизнесом,  взял  в
сомнительном банке солидную сумму под проценты, и когда стало ясно, что долг
он вернуть не сумеет, его убили в назидание другим.
   Детей у Марины не было, она жила одна в маленькой двухкомнатной квартирке
и кое-как пыталась заработать на жизнь - то шила  что-нибудь  на  заказ,  то
убирала чужие квартиры, то  раздавала  у  метро  рекламные  буклеты.  Иногда
появлялись  мужчины,  но  исчезали  очень  быстро,  поскольку   всякий   раз
выяснялось, что  нужна  не  сама  Марина,  а  прописка  в  ее  двухкомнатной
квартире,  Галочка  болтала  без  умолку,   варила   кофе   вытаскивала   из
холодильника немыслимые деликатесы  -  стеклянную  банку  с  красной  икрой,
пластиковые упаковки с нарезанной семгой и севрюгой, французский  паштет  из
гусиной печенки, испанскую сырокопченую колбас с белым  налетом  на  шкурке.
Марина не слушала ее, она не  могла  оторвать  глаз  от  стола,  ее  круглые
широкие ноздри трепетали.
   - Хорошо живешь, Галочка, - произнесла она, судорожно сглотнув.
   - А, это Стасик принес. Он любит вкусно позавтракать, но сегодня, видишь,
не получилось. Все осталось.
   Марина намазала маслом  и  икрой  половинку  булочки,  откусила  и  стала
медленно жевать, прикрыв глаза.
   - Следователь сказал, его опять попытаются  убить,  он  считает,  Стасика
кто-то заказал, - Галочка разлила кофе по чашкам и уселась за стол, -  такие
вещи нельзя говорить человеку. Зачем пугать? Может, это вообще была  ошибка,
может, бандиты его с кем-то перепутали.
   - А сам он что думает? - спросила Марина, отхлебнув кофе и тут же схватив
сразу три толстых куска колбасы.
   - Он в шоке. Ну ты только представь, человек своими глазами видит, как  к
его машине прикрепляют взрывчатку! Это  ж  с  ума  сойти  можно.  -  Галочка
отпилила вилкой крошечный кусочек семги и рассеянно отправила  в  рот.  -  Я
хочу сказать, все это вообще очень странно. Вот  когда  твоего  Колю  убили,
ведь  сначала  были  угрозы,  телефонные  звонки,  вам  предлагали  квартиру
продать, и только потом уж убили, когда он отказался. А тут - вообще ничего,
никаких угроз, предупреждений. Стасик золотой  человек,  у  него  просто  не
может быть врагов.
   - Ну, допустим, враги у всех есть, - невнятно, с набитым  ртом  возразила
Марина, - особенно если человек вот так завтракает каждый день.
   - А при чем здесь  это?  -  Галочка  удивленно  вскинула  тонкие  светлые
бровки.
   - Да так, ни при чем, - Марина быстро сделала себе еще один  бутерброд  с
икрой, - ладно, давай дальше. Следователь о чем спрашивал?
   - Ой, не помню я. Все как в тумане. Вроде спросил,  кому  было  известно,
что Стас будет ночевать у меня.
   - Ну и кому же?
   - Никому, - Галочка энергично помотала головой,  -  ни  единой  душе.  Он
позвонил в десять из машины. Он никому ни слова не говорил, я тоже.
   - Ты в этом уверена? - Марина, допила кофе, тут же налила себе еще.
   - Ну что я, совсем без мозгов, что ли? Я вчера вечером и по телефону ни с
кем не общалась, кроме тебя. Помнишь, ты мне позвонила часов в  одиннадцать,
сказала, что по шестому каналу идет фильм  с  этим...  как  его?  Ну,  такой
черненький, с родинкой на щеке, на итальянца похож. - Галочка  сморщилась  и
защелкала пальцами.
   - С Де Ниро, - Марина обшарила глазами  стол  и,  подцепив  вилкой  кусок
севрюги, аккуратно уложила его на хлеб.
   - Да, правильно, Де Ниро! - обрадовалась Галочка.  -  Ну  и  вот  я  тебе
сказала, что болею. Ты спросила, не надо ли зайти, принести чего-нибудь, а я
говорю, нет, меня знакомый собрался навестить. Приедет  через  час.  Я  ведь
тебе не сказала, что это Стас?
   - Нет.
   - Вот видишь, даже тебе. Хотя ты единственный человек,  который  знает  о
наших отношениях. Ладно, ты лучше посоветуй, что мне с Рубеном делать?
   - Ой, Галочка, не знаю. - Марина горестно вздохнула и слизнула  несколько
икринок с ножа. - На этот раз  ты  вряд  ли  выкрутишься.  Придется  сказать
правду.
   Слушай, дай сигаретку. - Но как  же...  Рубен  не  простит.  После  этого
только развод. А что будет с Андрюшей? Он отца  обожает,  он  тоже  меня  не
простит. А квартира? Как нашу двухкомнатную разменивать на две отдельные? Да
еще окраина, - она безнадежно махнула рукой, - нет, разводиться нельзя. Но и
жить он со мной не будет после этого. Другой простил бы, а мой Рубен  ни  за
что!
   Она встала  и  заметалась  по  маленькой  кухне.  Все  в  ней  дрожало  и
колыхалось - растрепанные бледно-желтые волосы, огромная тяжелая  грудь  под
тонкой белой футболкой, прозрачная влага в детских голубых глазах. Маленькие
розовые ручки взлетали и бессильно падали.
   - Погоди! А если я скажу ему, что постелила Стасу в Андрюшиной комнате?
   Ведь я правда болею, у меня температура, и вообще Стасик мне как  старший
брат.
   Нет, Мариша, признаваться нельзя, я  в  каком-то  журнале  читала  статью
одного  психолога  о  супружеских  изменах.  Ни   в   коем   случае   нельзя
признаваться, надо категорически отрицать.
   - Ну если ты сама все так хорошо знаешь, зачем меня спрашиваешь?  Слушай,
ты сигарету мне дашь наконец?
   - Да, вот, - Галочка закурила и кинула на стол пачку вместе с зажигалкой,
- нет, ну правда, вот ты бы своему Коле сказала?
   - Я своему Коле не изменяла, - отчеканила Марина и глубоко затянулась,  -
мне, кроме Коли, никто не был нужен. Я его любила. И если  бы  твой  золотой
Стасик не втянул его в авантюру четыре года назад, он был бы жив.
   - Ну здра-авствуй! - Галочка  остановилась  посреди  кухни  и  всплеснула
руками. - При чем здесь Стас? Он только предложил твоему Коле участвовать  в
перспективном деле, только предложил, дал шанс, я хочу сказать, я в бизнесе,
конечно, ничего не понимаю, но Стаса знаю с  детства.  -  Щеки  ее  налились
густым румянцем, глаза гневно засверкали.  -  И  к  чему  ты  вообще  сейчас
вспомнила об этом?
   - Извини.  Не  заводись.  Ты  ведь  болеешь,  у  тебя  может  температура
подняться. И вообще возьми себя в руки. У тебя все классно - муж, сын да еще
любовник богатенький. Ты на меня  посмотри,  какая  я  стала  после  Колиной
смерти.
   Все мне по фигу. Разжирела, как свинья,  смотреть  в  зеркало  тошно.  Ты
помнишь, какая я была? Спасибо, еще не спилась, не опустилась окончательно.
   Действительно, три года назад Марина была тоненькой,  легкой,  ухоженной,
жизнерадостной, без конца смеялась, запрокинув голову и  щедро  демонстрируя
роскошные белые зубы. Теперь одного переднего не хватало и  не  было  денег,
чтобы вставить. Она привыкла улыбаться не разжимая губ.
   Они с Колей обожали друг друга,  даже  на  людях  без  конца  целовались.
Прожив вместе пять лет, выглядели как молодожены. За три года без  него  она
постарела лет на десять. Убийц не нашли, заказчиков тем более,  и  следствие
безнадежно зависло.
   Гале сейчас совсем не интересно  было  в  сотый  раз  обсуждать  трагедию
подруги, она рассеянно вздохнула и пробормотала:
   - Нет, ну что ты, Маринка, ты совсем неплохо выглядишь.
   - Ага, конечно. Жирная старуха в тридцать лет. Слушай, а  вот  интересно,
ты кого из них двоих больше любишь?
   - Если бы я знала,  -  виновато  улыбнулась  Галя  и  прикрыла  глаза,  -
понимаешь, Стас - мой первый мужчина, первая  любовь.  У  нас  страсть,  нас
прямо бросает друг к другу, ничего не можем поделать ни я, ни он. А Рубен  -
муж, отец моего ребенка. С ним все по-другому.
   - Если страсть, то почему твой Стас не женился на тебе?
   - Ой, ну как ты не понимаешь, разве может генеральский  сын  жениться  на
внучке прислуги?
   - А спать, значит, может? - Марина хрипло усмехнулась. - То есть он  тебя
с  пятнадцатилетнего  возраста  употребляет,  когда  захочет,  а  ты  готова
рисковать своей счастливой семейной жизнью. Сволочь он, твой Стасик.  Ладно,
мне пора. Я возьму у тебя этих сигарет штучки три, можно? Да  не  кисни  ты,
Галка, может, оно как-нибудь само рассосется?
   От ее прощального поцелуя Галю ударило током,  да  так  сильно,  что  она
отпрянула и потом еще несколько минут потирала щеку. ***

   Если бы Стас Герасимов мог, он бы  непременно  напился,  причем  прямо  с
утра.
   Однако он знал, что не получится. Даже пробовать не сточит. Организм  его
категорически  не  принимал  более  двухсот  граммов  спиртного.  Начиналась
кошмарная изжога, и все выпитое, а также съеденное на  закуску  стремительно
вырывалось наружу. Единственное, что ему хотелось сейчас, -  это  отвлечься,
расслабиться, хорошо, сладко оттянуться.  В  голове  у  него  гудела  черная
пустота, словно ночным сквозняком на балконе выдуло мозги.
   Вместо того чтобы отвечать на вопросы следователя, обсуждать с родителями
и с самим собой, кто, за что и почему решил его  убить,  Стас  отправился  в
закрытый спортивно-оздоровительный комплекс и провел там весь дева".  Крутил
педали тренажеров, качал пресс до десятого  пота,  потом  парился  в  сауне,
плавал в  ледяном  бассейне,  стонал  от  удовольствия  под  мощными  руками
массажиста, перекусил в кафе, пару часов поспал в комнате отдыха.  Мобильный
телефон он отключил и совершенно  отключался  сам,  чувствуя  себя  сильным,
здоровым, молодым животным. Каждая  жилка  гудела,  трепетала,  кровь  резво
циркулировала по чистым упругим сосудам, кожа стала розовой, гладкой,  глаза
сверкали.
   На  закрытом  корте  скучал  без  партнера  какой-то  незнакомый  пожилой
чиновник. Стас поиграл с ним, потом отправился  во  фруктовый  бар,  заказал
себе ледяной свежевыжатый сок.
   За соседним столиком сидели две красотки в коротких махровых халатиках  и
тоже пили сок. Им было лет по двадцать пять.  Одна  платиновая  блондинка  с
прямыми волосами до пояса и черными бархатными глазами.  Другая  ярко-рыжая,
белокожая, без веснушек, с лицом недорисованной куклы  Барби.  Он  не  знал,
какая ему нравится больше, в каждой была своя прелесть. Они весело  болтали,
смеялись, то и дело постреливая на него глазками, и  он  решился  улыбнуться
им.
   Оздоровительный  комплекс  был  чрезвычайно  приличным  местом,  его   не
посещали женщины, которые запросто идут на  контакт  с  незнакомыми  людьми.
Стас  не  исключал,  что  внизу   этих   двух   красоток   ждут   бдительные
охранники-мордовороты,  что  каждая  из  них  может   оказаться   любовницей
какого-нибудь серьезного авторитета, но сегодня он решил ни в  чем  себе  не
отказывать. Улыбка его становилась все шире, все откровенней, он уже  встал,
поднял свой стакан комически торжественным жестом, словно там был не сок,  а
шампанское и он собирался чокнуться с девушками. Но  тут  в  бар  вошли  два
накачанных молодых человека и направились к красавицам. Стасу пришлось сесть
на место и отвернуться с безучастным видом, однако  в  горле  у  него  сразу
пересохло и сердце противно екнуло. Он поднес стакан к губам,  заметил,  как
задрожала рука, и сделал большой жадный глоток. Вместе с соком в рот  попала
льдинка, и он принялся сосать ее, как конфету.
   Все  приятные  и  полезные  процедуры,  которые  мог   предоставить   ему
оздоровительный комплекс, были пройдены. День пролетел незаметно.  Следовало
куда-то срочно деть себя. Пребывать долго в состоянии здоровой животной неги
он не мог, голова начинала работать, и поневоле все мысли  крутились  вокруг
покушения. А стоило начать думать, и  становилось  страшно.  Он  решил,  что
главное сейчас - не оставаться в