свою бывшую
квартиру вы вернуться не сможете. Там  уже  живут  другие  люди,  и  никакой
компенсации вам получить не удастся, к сожалению.  Но  отдельную  комнату  в
общежитии Академии ФСБ я вам гарантирую. И работу тоже. А дальше все зависит
от вас. Думаю, у вас есть перспектива заработать на приличное жилье.
   Телефонный звонок заставил Анжелу подпрыгнуть на диване. У  изголовья  на
журнальном столике мелодично тренькал новенький мобильный аппарат.
   Эту крошечную серебристую игрушку  она  обнаружила,  когда  вернулась  из
больницы, на тумбе в прихожей,  в  подарочной  коробке,  украшенной  золотой
ленточкой. Домработница  Милка  сообщила,  что  за  несколько  часов  до  ее
возвращения коробку принес курьер службы "Товары на дом".  Сказал,  что  все
оплачено, и попросил расписаться.
   В коробке оказался аппарат "Моторолла",  совершенно  новый,  и  книжка  с
инструкцией к нему на русском языке.  Стоило  его  включить,  и  он  тут  же
зазвонил.
   - С возвращением, моя птичка, - ласково прорычал в  трубке  голос  Шамиля
Исмаилова, - как ты себя чувствуешь?
   Она поблагодарила за подарок. Он объяснил, что эта  игрушка  должна  быть
постоянно при ней.
   - Никогда не выключай. По нему только я тебе буду звонить,  только  я,  и
больше никто. Когда я буду звонить, ты сразу иди  с  телефоном  в  ванную  и
включай воду. Поняла?
   - А я могу тебе позвонить? - спросила она, закрывшись в ванной и  включив
воду.
   - Нет. Пока нет.
   - Зачем ты хотел встретиться?
   - Просто соскучился, - пробасил он насмешливо.
   - Врешь. У тебя было ко мне какое-то дела - Ну  зачем  ты  так,  девочка?
Неужели до сих пор злишься?
   - Уже нет. Но все-таки не понимаю, для чего ты неделю назад  сорвал  меня
из больницы?
   - Мне надо было проверить, насколько серьезно тебя пасут.
   - А то ты без проверок не мог догадаться, что пасут серьезно?
   - Мог, конечно. Слушай, а эта твоя докторша, она вообще что за человек?
   У Анжелы противно сжался желудок.
   - Я тебя просила оставить ее в покое! - рявкнула она так  громко,  что  в
дверь постучала  Милка  и  тревожно  спросила,  все  ли  в  порядке.  Анжела
ответила, что все нормально, и перешла на шепот. -  Ты  можешь  понять,  что
из-за тебя она чуть не отказалась оперировать меня?
   - Не волнуйся, девочка. Деньги заплачены, никуда она не  денется.  Скажи,
она задавала тебе какие-нибудь вопросы?
   - Ой, елки зеленые! Ну какие вопросы? Ты совсем очумел? Она меня лечит.
   Она мой врач. Что ты к ней привязался?
   - Почему она согласилась везти тебя догмой? Она врач, но не шофер. О  чем
вы говорили по дороге в машине?
   - О лечении говорили. Об операциях. О чем еще?
   - Она была рядом, когда я тебе звонил. Она дважды была рядом. Ты говорила
со мной при ней, в ее машине. Она спрашивала, с кем ты говоришь?
   - Да ничего она не спрашивала. На хрен  ты  ей  сдался!  -  Анжела  опять
сорвалась на крик.
   - Потише, девочка, - мягко напомнил Шамиль.
   - Извини, - прошептала Анжела.
   - Ничего, малышка. Но вообще я не люблю, когда  ты  кричишь.  Почему  она
согласилась отвезти тебя домой? - повторил он  задумчиво,  словно  спрашивал
себя самого.
   - Да просто так! Я попросила, она согласилась. Больше некому было.  Генка
заболел и денег не оставил ни копейки. Мне что, на метро надо было ехать?
   - Ладно, лапушка. Успокойся и попытайся вспомнить очень подробно,  о  чем
ты говорила с докторшей. А я позвоню тебе на днях.
   Анжела вышла из ванной, выключила телефон и отбросила его, как  будто  он
был мерзкой лягушкой. Правда, отбросила осторожно, не на пол,  а  на  мягкий
диван и уже через несколько минут опять включила, положила в карман халата и
больше не выключала.
   "А что будет, если при следующем звонке не уйду в ванную? - подумала она.
   - Моя квартира утыкана маленькими микрофончиками. Они  повсюду.  Они  как
тараканы. В детстве я больше всего на свете боялась  тараканов.  От  них  не
было спасения, они выползали из всех щелей в  доме  моих  родителей,  стоило
погасить свет. Их травили, приходилось уходить из дома,  и  потом  неделю  у
всех болела голова. А тараканам хоть бы  что...  Интересно,  когда-нибудь  я
поживу нормально, как человек, а не  как  подстилка  чеченского  террориста?
Впрочем, что значит - нормально? Где  бы  я  была  без  Шамиля,  без  своего
нежного, щедрого Шамочки? Пела романсы в ресторанах?  Грызла  бы  стеклянные
стены, пытаясь прорваться в  большой  шоу-бизнес?"  Она  уселась  в  кресло,
принялась листать журналы. На глянцевых  страницах  пестрели  фотографии  ее
знакомых. Журналисты все так же щелкали знаменитостей  на  модных  тусовках.
Знаменитости  все  так  же  улыбались,  меняли  туалеты,  выкидывали  всякие
двусмысленные фортели, подогревая интерес публики.
   Мальчик с козлиным фальцетом женился на шестидесятилетней звезде, которая
в советские времена пела лирическим басом песни о  России,  а  теперь  после
десятка пластических операций решила опять выскочить на сцену. В журнале три
разворота были заняты интервью с молодоженами и фоторепортажем со свадебного
торжества.   Звезда,   давно   пережившая   климакс,   застенчиво   поведала
корреспонденту о своей беременности. Зачем, интересно? И как потом она будет
выкручиваться?
   Купит младенца или  возьмет  напрокат?  Молоденькая  безголосая  дурочка,
которую патронировал какой-то бандитский авторитет, была заснята в обнимку с
холеной коротко стриженной дамой. Подпись под снимком гласила:  "Такая-то  с
близкой подругой". Скорее всего, никакой близости там  не  было.  Безголосая
дурочка обожала мужиков, однако голубизна и розовость не выходили из моды.
   "Эстрадная популярность -  это  акула,  которая  должна  постоянно  жрать
парное мясо живого скандала. Так выпьем же за скандалы!" Анжела со злорадным
удовольствием вспомнила фразу, произнесенную  на  пьянке  в  закрытом  клубе
каким-то истасканным продюсером. Кажется, его тогда  не  поняли.  С  ним  не
согласились. Все присутствующие предпочитали рассказывать в интервью о своих
сложных художественных исканиях, о вдохновении и каторжном труде, о чуде,  о
Божьем даре.
   Этот мир, с его фарфоровыми улыбками,  силиконовыми  грудями,  оголенными
спинами, бесконечно перекрашенными волосами, с его  томным  враньем,  с  его
запредельной наглостью, сего прожорливым цинизмом, не стоил жизни и  свободы
маленькой девочки Анжелы, которая выбегала пописать на снег  и  смотрела  на
звезды со дна бескрайней тайги. Он мизинца ее не стоил, этот  паршивый  мир.
Он так просто, так безжалостно забыл о ней, выплюнул, как косточку от сливы.
   Разглядывая фотографии в журналах, она видела свою тонкую  грустную  тень
за спинами веселящихся знакомых и мучительно ненавидела их, и  больше  всего
на свете желала вернуться к ним не тенью, а живой и невредимой звездой.
   Перевалило за полночь. Домработница Милка легла спать.  Анжела  отбросила
последний журнал, погасила свет. Хотелось свернуться  калачиком,  но  лежать
она могла только на спине. Балконная дверь была  распахнута.  Волна  свежего
сладкого воздуха залила комнату,  ударила  в  ноздри.  Анжела  стала  дышать
глубоко, медленно, по старой детской привычке принялась  напевать  про  себя
песенку "Спят усталые игрушки". Но все никак не могла успокоиться и  уснуть.
Она не чувствовала ничего,  кроме  озноба,  одиночества  и  страшной  ватной
слабости.
   Тишину двора нарушал  странный  звук,  монотонный  и  тоскливый.  Сначала
Анжеле показалось,  что  это  воет  ветер,  но  потом  она  стала  различать
отдельные слова, и не просто слова. Это был богатый, выразительный  матерный
монолог. Одинокий женский голос в пустом дворе проклинал  весь  мир  и  всех
людей, его населяющих,  отдельно  мужчин,  отдельно  женщин  и  даже  детей.
Напряжение монолога нарастало,  и  после  громкого,  пронзительного  вскрика
неожиданно вступил второй голос, спокойный, взрослый, рассудительный:
   - Ну перестань, перестань, ты же большая девочка, все  будет  хорошо,  не
надо ругаться, успокойся, тебе баиньки пора.
   - Нет! - громко всхлипнул первый голос. - Всех ненавижу! Жить нельзя! - И
опять поток грязного, отчаянного мата.
   Анжела довольно долго лежала и слушала.  Наконец  не  выдержала,  встала,
вышла на балкон. Во дворе, в кругу фонарного света, стояла одинокая  нелепая
фигура.  Это  была  районная  сумасшедшая  Дуня,   женщина   неопределенного
возраста, вся в рюшах, бантиках, в детских разноцветных  заколочках.  Анжела
часто  видела  ее  у  булочной,  у  аптеки,   во   дворе   на   лавочке,   у
гаражей-ракушек. Однажды она подошла совсем близко и попросила  сигарету.  У
ее причудливо изуродовано лица был  огромный,  растянутый  в  вечной  улыбке
беззубый рот, раздвоенный плоский нос.
   Один глаз почти полностью затянут синеватым гладким веком, другой  широко
открыт. Сейчас она стояла  одна  в  пустом  дворе  и  разговаривала  разными
голосами, словно играла сама с собой в дочки-матери.
   Анжела вернулась в комнату, закрыла балконную дверь, и стало тихо.

Глава 24

   Наталья  Марковна  знала,  что  в  Москве  началась  активная  работа  по
устранению опасности. В чем именно заключается эта работа,  она  понятия  не
имела. Владимир Марленович сказал, что заплатил Мише Райскому солидную сумму
и теперь все в порядке. Когда они вернутся в Москву, проблема будет решена.
   Генерал и генеральша страшно устали от постоянного страха за жизнь сына.
   Они были слишком старыми, чтобы выдержать столь долгий и  мощный  стресс.
Генерал похудел, осунулся, еще никогда он не выглядел таким  больным,  но  у
Натальи Марковны после всех переживаний не осталось сил волноваться еще и за
здоровье мужа. Ей хотелось покоя и тишины. Она вяло уговаривала себя и  мужа
не переживать из-за того, что Стас  исчез  и  выключил  телефон.  Здесь,  на
Корфу, ничего плохого с ним произойти не могло. В конце концов, он  взрослый
мужчина и ему тоже надо расслабиться, наверняка познакомился с  какой-нибудь
одинокой туристкой из Европы, нагуляется вдоволь и вернется  как  миленький,
никуда не денется.
   Звонок Стаса прозвучал как гром среди ясного неба. Охранник Николай столь
поспешное бросился к машине, что без  всяких  объяснений!  они  оба  поняли:
опять с их сыном случилась какая-то гадость.
   Через пару часов Николай привез его на виллу и скупо, спокойно  объяснил,
что произошла небольшая авария. На крутом повороте  Стаса  чуть  не  сшиб  в
пропасть  огромный  водовоз,  нет  все  обошлось.  Стас  сумел  соскочить  с
мотоцикла в последний момент. Номер грузовика  никто  не  запомнил.  Полиция
потребовала, чтобы Стас прошел медицинское обследование на наркотики,  но  в
этом нет смысла.
   Придется долго судиться с компанией, которой принадлежит грузовик, и даже
в случае  положительного  исхода  дела  полученные  деньги  не  компенсируют
половины расходов на адвоката. - Где и с кем ты был? -  слабым,  но  суровым
голосом спросил генерал. - Я потратил столько сил, времени  и  денег,  чтобы
обеспечить твою безопасность, а ты носишься по острову, по этому  кошмарному
серпантину, и тебе плевать на нас, ты даже не считаешь нужным позвонить...
   - Ты принимал наркотики? - эхом подхватила генеральша.
   - Слушайте, ну что вы ко мне привязались? - грубо заорал Стас. -  Скажите
спасибо, что я остался жив! После такого стресса не надо никакой наркоты!
   - А до стресса? - Наталья Марковна схватила его за  плечи,  развернула  к
себе, попыталась  заглянуть  в  глаза.  Но  глаза  бегали  и  блестели,  как
механические стекляшки. - Почему ты опять выключил телефон? Где ты  пропадал
столько времени? Неужели нельзя было позвонить? Ты понимаешь, что мы старые,
у нас с нервами плохо? Ты видишь, до чего довел отца?
   Владимир Марленович сидел как изваяние в кресле-качалке. Лицо  его  стало
мокрым, блестящим и таким бледным,  что  почти  сливалось  с  бледно-зеленой
стеной.
   У него начался обычный приступ боли, ему пора было принять лекарство  еще
полчаса назад, но он забыл и теперь думал только о том, как дойти до ванной,
дотянуться до заветной баночки.
   - Я хочу спать. Я устал. Отстаньте от меня! - кричал Стас. Он был в  этот
момент отвратителен. Красное, опухшее лицо, выпученные глаза.
   - Хочешь, так ложись, - поморщилась  генеральша,  -  только  не  ори  как
базарная баба.
   Стас  отправился  в  душ  на  первом  этаже,  шарахнув  дверью  так,  что
содрогнулся дом.
   - Володя, в чем же мы с тобой ошиблись? Почему он  такой,  ну  почему?  -
выдохнула генеральша, падая в кресло. - Ему наплевать не только на нас, но и
на себя самого. Он живет сегодняшним днем и совершенно не думает, что  будет
завтра. Мы с тобой не вечные. Кому он нужен на этом свете, кроме нас?
   - Кому-то все-таки нужен, - процедил генерал сквозь зубы, - кто-то  хочет
его убить. Кто-то думает о нем, следит за каждым его шагом.
   - Ты считаешь, этот водовоз не случайно оказался у него на пути?
   - Ничего я не считаю, - генерал мучительно сморщился и  закрыл  глаза.  -
Все, прости, Наташа, мне нехорошо, - он тяжело поднялся и отправился наверх,
в спальню.
   Генеральша последовала за ним, тревожно спрашивая, что  случилось  и  где
именно болит, но он, не сказав больше ни слова, поспешно заперся в ванной.
   Наталья Марковна постояла у закрытой двери,  постучала,  услышала  вполне
спокойный и живой голос:
   - Не волнуйся, Наташа, я приму прохладный душ и посплю  немного.  Это  от
жары. Не волнуйся.
   Она спустилась вниз, в гостиную. Там на кушетке спал Стас,  неукрытый,  в
одних трусах. В кресле у  телевизора  охранник  досматривал  дневной  выпуск
новостей из Москвы. - Как ты думаешь, Николаша, это  правда  случайность?  -
шепотом спросила генеральша.
   - Конечно, Наталья Марковна. Вы же знаете, какие опасные здесь дороги,  -
ответил Николаша, выключил телевизор и, перекинув  полотенце  через  могучее
плечо, отправился на пляж.
   Стас, как в детстве, спрятался в сон от всех разговоров и проблем.
   Осталось только накрыть его  пледом,  сесть  рядом  и  смотреть  на  него
спящего сколько душе угодно.
   Наталья Марковна смотрела на Стаса и думала о Сереже. За  тридцать  шесть
лет она так  и  не  сумела  забыть  своего  первенца.  Стас  спал  тревожно,
вздрагивал, стонал, вертелся. Она поправила  плед,  погладила  влажный  лоб,
жесткие пепельно-русые волосы.
   Сережа был бы сейчас точно таким же, но  совершенно  другим.  Он  жил  бы
иначе, не как Стас. Он  бы  не  сидел  на  шее  у  отца,  руководя  какой-то
фиктивной  фирмочкой.  Все  в  банке  знают,  что  эта  несчастная   "Омега"
существует только ради того, чтобы Стасик числился на  приличной  должности.
Сережа  вырос  бы  настоящим  самостоятельным  мужчиной,  хорошо,  правильно
работал, и они с Володей  гордились  бы  его  успехами.  Он  бы  обязательно
женился, и были бы внуки, и жизнь имела бы какое-то осмысленное продолжение.
   Генеральша часто представляла себе  двух  маленьких  мальчиков-близнецов,
ласковых, разумных, похожих сразу и на нее, и на Володю.
   Она закрывала глаза и видела себя с большой двойной коляской в сквере под
старыми тополями. Трепетали листья, плясали солнечные  блики.  Она  затыкала
уши и слышала выразительный детский лепет. Она так ясно  представляла  себе,
как они растут, идут в школу,  как  с  ними  постоянно  происходят  забавные
историй, поскольку они совершенно одинаковые и все их путают.
   Иногда она делилась своими грезами с мужем, он криво усмехался в ответ  и
говорил: "Какие внуки, Наташа?  У  нас  и  так  на  руках  огромный  трудный
младенец, от которого не знаешь, чего ждать, потому  что  он  избалован  дог
невозможности".
   Обычно   дальше   происходила   небольшая   вялая    ссора,    генеральша
оправдывалась, убеждала себя и мужа, что воспитывала сына как могла, а  если
получалось не правильно, то кто же мешал ему, отцу, вмешаться??
   Неизвестно, сколько времени она просидела так, глядя на Стаса и  думая  о
другом, несуществующем  человеке,  о  маленьком  нежном  xeрувиме,  которого
успела подержать на руках всего несколько минут тридцать шесть лет назад.
   - Нет... не может быть. Мне показалось, этой  не  могла  быть  она...  ее
нет... его нет... - пробормотал Стас и перевернулся на другой бок. Рука  его
взлетела так резко, что ударила Наталью Марковну по лицу.
   - Что? Что ты, Стасик?
   Но он не ответил, он спал очень крепко и говорил во сне.

***

   В Керкуре, столице маленького греческого острова Корфу,  с  утра  бушевал
ветер, такой  мощный,  что  зонтики  в  кафе  на  набережной  выворачивались
наизнанку и  рушились  вешалки  с  одеждой  у  уличных  торговцев.  Огромный
серебристый трейлер остановился на окраине, у  бензоколонки,  неподалеку  от
пустынного дикого пляжа.
   Из кабины вылез бородатый крепкий мужчина, потянулся, хрустнув суставами,
обошел грузовик, открыл дверцу и подал руку высокой тоненькой  девушке.  Она
была в узких  потертых  шортах  и  открытой  майке.  Бешеный  ветер  тут  же
подхватил и принялся трепать ее длинные платиновые волосы.
   - Пойду выпью что-нибудь, - пробасила бородатый по-русски, отдал  девушке
ключи скрылся в маленьком кафе.
   Девушка легко сбежала вниз, к пляжу.  Там.  на  соломенных  циновках  под
беспощадными лучами солнца спали, обнявшись, мужчина и женщина.
   - Микос! -  громко  позвала  девушка.  Двое  вскочили  и  стали  тревожно
озираться.
   Мужчина направился к девушке, его подруга осталась сидеть на циновке.
   - Привет, Микос. Как вы  можете  спать  под  таким  солнцем?  Не  боитесь
обгореть? - спросила девушка по-английски, когда он подошел ближе.
   - Мы выросли под этим  солнцем,  -  ответил  мужчина,  -  мы  никогда  не
обгораем. А вот тебе, Ирен, надо быть осторожной с солнцем. Ты такая нежная,
белокожая, - он оглядел девушку откровенно восторженным взглядом И оскалил в
улыбке яркие безупречные зубы, - не ждал вас  так  рано.  Думал,  вы  будете
кататься на моей бандуре до ночи.
   У него был неплохой английский, но с сильным греческим акцентом.
   - В следующий раз, Микос, мы обязательно  возьмем  твою  бандуру  на  всю
ночь, - улыбнулась в ответ девушка. - Человек, который  на  такой  громадине
может ездить по вашим дорогам ночью, просто гениальный водитель. А  мы  пока
только туристы, которым захотелось развлечься.
   Ее  английский  был  значительно  лучше.  Легкий  акцент  казался  скорее
французским, чем русским. Она достала из сумочки несколько зеленых  купюр  и
протянула греку.
   - Спасибо, Ирен, - кивнул он, - всегда рад одолжить тебе свой грузовик.
   Если в следующий раз, когда ты захочешь покататься  ночью,  а  твой  друг
будет занят, я с удовольствием составлю тебе компанию.
   - Правда? Я подумаю об этом. А твоя подруга не станет возражать?
   - Это не подруга. Это жена, - прошептал Микос и весело подмигнул, - мы ей
не скажем. А если она случайно узнает, то все равно никуда не денется. У нас
трое детей.
   - Серьезно? Вы такие молодые, и уже трое?  Рада  за  вас.  Вот,  чуть  не
забыла, ключи от машины.
   - Спасибо. Надеюсь, никаких приключений у вас не было? С  нашей  дорожной
полицией не познакомились?
   - Ты же сам говорил, что у вас ее практически  нет,  -  девушка  откинула
волосы с лица, - ваши горные дороги заставляют ездить осторожно  без  всякой
полиции.
   - Значит, мне не надо ждать никаких сюрпризов? - Микос прищурился и  чуть
склонил голову набок. - Ты гарантируешь, что вы с приятелем на  моей  машине
никого не сшибли в пропасть?
   -  Ну  если  не  считать  парочки  туристических  автобусов   и   десятка
бестолковых мотоциклистов, то никого, - рассмеялась девушка. - Ладно, Микос,
иди скорей к жене, она так смотрит на нас, что мне страшно за твое  семейное
благополучие.
   Счастливо, дорогой. Еще увидимся, -  она  легко  вскарабкалась  вверх,  к
шоссе.
   Микос проводил ее долгим прищуренным взглядом, затем  пересчитал  купюры,
одну ловко спрятал в плавки, вернулся к жене, сел рядом с ней на  циновку  и