- Мадам Протопоповой, - с широкой улыбкой сообщила Юля, - и еще двоим.
   Один требовал срезать кожу со спины, чтобы  кардинально  удалить  волосы,
поскольку каждый волосок  представляет  собой  сверхчувствительную  антенну,
принимающую сигналы с секретной базы ЦРУ.
   - Это чудесно, - кивнул Мамонов без всякой улыбки, - а кто же третий?
   - Мама привела  дочку  семнадцати  лет.  У  девочки  булимия,  анорексия,
дистрофия, депрессия, она кажется себе уродом, хотя на самом деле красавица.
   Они хотят просто операцию. Какую-нибудь.
   - А, ну-ну, - равнодушно кивнул Мамонов, поднялся, вышел  из-за  стола  и
подхватил Юлю под руку, - пойдемте,  я  покажу  вам  мою  больную.  Довольно
популярная эстрадная певица, Анжела. Можно сказать, звезда. Слышали? Нет? Ну
не важно. Фамилия ее Болдянко. Ей двадцать два года. Месяц назад ее  страшно
избили, изуродовали лицо. Там переломано  все,  что  можно  сломать.  С  ней
работали в Институте челюстно-лицевой хирургии. Работали честно,  но  грубо.
Все жизненно важные функции восстановлены, а  лица  пока  что  нет.  Четверо
хирургов-косметологов от нее уже отказались.
   Они вошли в соседний кабинет. Там на банкетке сидело  маленькое  бесполое
существо. Обритая голова была низко опущена и болталась на тонкой шейке, как
у сломанной куклы.
   - Вот, Анжела,  познакомься,  это  наш  лучший  хирург,  Юлия  Николаевна
Тихорецкая.
   Существо медленно подняло голову. Лица действительно не было. Юля увидела
перекошенную, покрытую выпуклыми рубцами маску. Мимические мышцы  застыли  в
утрированном  страдальческом  выражении,  это  была   злая   карикатура   на
страдание, мертвый слепок с  грубой  театральной  гримасы.  И  только  глаза
оставались живыми.
   Они глядели на Юлю не моргая. В них были  отчаяние,  безнадега,  надежда,
все сразу.
   На светящемся экране темнело множество рентгеновских  снимков,  на  столе
лежала толстая папка медицинских документов.
   - Ну что, давайте посмотрим, - бодрым голосом произнесла Юля, пододвинула
стул и, осторожно прикоснувшись к маске, повернула ее к яркому свету.

***

   Майор Сергей Логинов проснулся от  знакомой,  родной  боли,  она  уже  не
шутила, не пускала тонкие искры иголочки. Она быстро, по-хозяйски  заполнила
нижнюю часть тела, от ступней до поясницы, набухла и пульсировала  в  каждой
клетке. Пришла медсестра Катя, поменяла капельницу, вколола обезболивающие.
   - Да, кстати, я тебя  поздравляю  с  днем  рождения!  -  выпалила  она  и
засмеялась.
   - Разве сегодня пятое января? - удивился он.
   - Нет. Сегодня второе февраля 1999 года. Запомни дату. Вчера  ты  родился
во второй раз, с чем тебя и поздравляю.  У  нас  тут,  конечно,  не  роддом,
однако новорожденные иногда появляются. Ты, например.
   Она рассказала, что госпиталь находится под Москвой, ближайший населенный
пункт  -  город  Талдом   Московской   области.   Доставили   его   сюда   в
бессознательном  состоянии  с  тяжелой  формой   дистрофии,   и   ноги   его
представляли собой фарш, истыканный обломками костей.
   Ему показалось, она нарочно так много говорит, чтобы он не задавал лишних
вопросов.
   - И еще у тебя был педикулез. Вши. Ну и чесотка, само собой. Ты  был  как
бомж. А тощий, Господи! Тебя  можно  было  спокойно  выставлять  в  качестве
учебного пособия по  анатомии.  Пузо  к  позвоночнику  прилипло,  ребра  как
стиральная доска.
   А в довершение всех безобразий у  тебя  было  ОРЗ.  Острое  респираторное
заболевание, в очень тяжелой форме. Температура тридцать восемь и пять.
   Он продиктовал Кате телефон своей мамы и попросил позвонить в  Москву.  В
ответ она молча кивнула. А когда он спросил на следующий день, позвонила ли,
она, не глядя ему в глаза, ответила, что пыталась, но там никто не подходит.
   - Тогда отправь телеграмму. Я продиктую адрес.
   - Какие телеграммы, Бог с тобой! Здесь лее кругом. -  Она  покраснела,  и
лицо ее сморщилось  в  мучительно-фальшивой  улыбке.  -  Ближайшее  почтовое
отделение в Талдоме, в пятидесяти километрах.
   - Совсем не умеешь врать, - прошептал он еле слышно.
   - Что? - вспыхнула Катя.
   - Ничего... В пятидесяти километрах, говоришь? Но ведь не пустыня.
   - Не пустыня. Секретный объект, - Катя надулась и отвернулась.
   - Ладно, не обижайся. Я понял. Но ты не живешь здесь  круглый  год,  хоть
иногда ездишь в Талдом, и в Москву.
   - Только в отпуск. Сейчас февраль, а отпуск у меня в августе.
   - Катюша, ну помоги мне, пожалуйста, у тебя ведь тоже  мама  есть.  -  Он
попытался взять ее за руку, но она резко поднялась и вышла.
   А через десять минут явился Аваиесов, ни слова  не  говоря  осмотрел  его
ноги, йотом поднял пижамную куртку, стал слушать, долго сосредоточенно водил
холодным фонендоскопом по груди, хмурился, бормотал себе под  нос:  "Хорошо,
хорошо". Снял фонендоскоп, поправил одеяло и сердито произнес:
   - Зачем к девчонке с дурацкими вопросами пристаешь? Не  может  она  твоей
маме позвонить. Не имеет права, понимаешь?
   - Нет.
   - А куда ты попал, тоже не понимаешь?
   - Нет.
   - Ну ладно. Чтобы больше не было  проблем,  запомни.  Это  госпиталь  при
учебно-реабилитационном    центре    Федеральной    службы     безопасности.
Сверхсекретный объект. Мы не имеем права никому сообщать о наших раненых.
   - Почему ФСБ? - процедил он сквозь зубы, не надеясь услышать ответа.
   - Так получилось. Тебя наш спецназ подобрал. Загрузили в военный самолет,
уже в фольге, как труп. Ну потом, при посадке, то ли тряхнуло  тебя,  то  ли
подействовал перепад давления, но ты  застонал,  зашуршал,  в  общем,  везли
покойника, привезли живого. - Аванесов хохотнул, подмигнул.  -  Воспоминание
об ожившем покойнике его развеселило. Сергей готов бы повеселиться вместе, с
ним, но быстро, на одном дыхании спросил:
   - Моя мать знает, что я жив?
   -  Пока  нет,  -  помотал  головой  Аванесов,  -  ей  пришло  официальное
сообщение, что ты пропал без вести.  Но  ты  не  забывай,  мать  такие  вещи
сердцем чувствует.
   Не бойся, не похоронила она тебя, точно не  похоронила.  Столько  времени
ждала, подождет еще немного. Так надо. Почему, зачем, понятия не имею.  Одно
могу сказать: что ты жив, не знает вообще никто. Лежи и не рыпайся, отдыхай,
глупый ты человек, радуйся, что дышишь, что ходить будешь и даже  бегать,  а
вопросов больше не задавай, понял?
   - Нет.
   - Ну тогда просто прими на веру. Считай, это приказ. Ты кто? Майор, да? А
я полковник медицинской службы. Вот я тебе приказываю радоваться жизни и  не
задавать вопросов, даже о маме. Все. Прости, дорогой. Потерпи немного.

Глава 3

   Внеочередное заседание совета директоров коммерческого  банка  "Прометей"
проходило не в конференц-зале, как обычно, а в  уютном  просторном  кабинете
председателя. Собралась верхушка совета, всего тринадцать человек. Следовало
обсудить стратегию банка в свете последних, совершенно неожиданных событий.
   Сразу  пятеро  крупных  государственных  чиновников,   которые   являлись
почетными клиентами и покровителями банка, оказывали ему множество  законных
и незаконных услуг, слетели со своих постов. Слетели почти одновременно,  но
по-разному. Трое подали в отставку, а на двоих были заведены уголовные  дела
по статьям о взяточничестве и превышении служебных полномочий.
   Председатель, Владимир Марленович  Герасимов,  высокий  лысый  толстяк  с
нездоровым  отечным  лицом,  говорил  взволнованно,  отрывисто,  с   хриплой
одышкой:
   - Мы все взрослые люди и понимаем, что вопрос о взятках в данной ситуации
даже не вторичен. Он стоит на  десятом  месте.  Сейчас  главное,  во  всяком
случае для  нас  с  вами,  это  грядущее  кардинальное  обновление  среднего
руководящего  звена  и  слияние  департамента  лицензирования  банковской  и
аудиторской деятельности с департаментом контроля за деятельностью кредитных
организаций на фондовых рынках. В связи с этим  мы  обязаны  прямо  здесь  и
сейчас разработать не только тактику, но и стратегию... Секретарша  бесшумно
вкатила сервировочный столик, заполненный чайными и кофейными  чашками.  При
ее появлении повисла напряженная  пауза,  собравшиеся  принялись  помешивать
сахар,  прихлебывать,  не  глядя  друг  на  друга.  Владимир  Марленович  не
притронулся к своему кофе. Он сидел понурившись, вертел  в  толстых  пальцах
антикварную паркеровскую ручку и не мог оторвать глаз  от  красивой  дорогой
вещицы, с которой никогда не расставался. Два дня назад  он  собственноручно
разобрал ее и почистил серебряный корпус специальным составом.
   Но серебро опять почернело. - Повторяю, - произнес  он,  кашлянув,  -  не
только  тактику,  но  и  стратегию,  долгосрочную   безошибочную   программу
действий... и одышка усилилась, лицо побагровело. Он несколько раз судорожно
сглотнул и  почувствовал  необычный,  неприятный  вкус  во  рту.  -  Слияние
департаментов предполагает значительные кадровые перемены,  по  моим  данным
придет совершенно  новая  команда.  Надежда  Федоровна,  -  обратился  он  к
моложавой седовласой даме  в  розовом  костюме,  пожалуйста,  зачитайте  нам
список. Дама залпом допила свой чай, поправила аккуратную челку и, достав из
пластиковой папки несколько листов  бумаги,  принялась  перечислять  фамилии
кандидатов на важные чиновничьи  посты  в  новом  департаменте,  сопровождая
каждую кратким жестким комментарием. Собравшиеся переглядывались,  вздыхали,
качали головами, многозначительно  закатывали  глаза  и  поджимали  губы.  В
список входило десять человек, то есть по два кандидата на должность, и, как
назло, все это были какие-то неопределенные фигуры с  темным  провинциальным
прошлым.

***

   Когда Надежда Федоровна закончила,  стало  тихо.  Каждый  думал:  сколько
усилий пропало напрасно! Что значит  для  коммерческой  структуры  чиновник?
Все.
   Абсолютно все. При дикости  законов,  при  зверском  коварстве  налоговой
системы единственный способ выжить - это подружиться  с  нужным  чиновником,
понять его слабости и пристрастия, научиться радовать его, чтобы  при  твоем
появлении он внутренне сиял, как дитя перед новогодней елкой. В один день  и
за копейку такое невозможно.  Но  только  все  наладится,  только  возникнет
сладкое чувство надежности и крылья вырастут  за  спиной,  как  заваривается
очередная кадровая чехарда и  твой  влиятельный  друг,  весь  такой  родной,
податливый, мягкий, прогретый твоей  горячей  благодарностью,  откормленный,
облизанный собственным твоим языком со  всех  сторон,  сегодня  в  отставке,
завтра  под  следствием,  а   на   его   месте   новый,   чужой,   голодный,
твердокаменный, и давай начинай все с начала.
   Совет директоров молчал и вопросительно глядел на председателя, Владимира
Марленовича, на железного Вову, отставного генерала ФСБ.  С  ним  ничего  не
было страшно. Он, благодаря  своим  старым  связям  и  доступу  к  секретным
архивам, мог быстро добыть необходимую  информацию  о  новых  кандидатах  на
заветные должности.
   Все ждали от него если не утешения,  то  хотя  бы  внятных  комментариев,
однако он продолжал  крутить  свою  ручку  и,  казалось,  вовсе  не  замечал
тревожного нетерпения присутствующих.  Владимир  Марленович  привязывался  к
некоторым мелким вещицам настолько, что, если они портились и  терялись,  он
чувствовал почти физическую боль, как  будто  галстучная  булавка,  запонки,
ручка, зажигалка, чашка и прочие мелочи  были  частями  его  тела.  Конечно,
такому солидному человеку глупо огорчаться оттого, что  почернел  серебряный
корпус его любимого "Паркера". Но он вдруг вспомнил, каким черным  стал  его
любимый серебряный подстаканник, который он брал в  руки  утром  и  вечером,
когда пил чай дома. Ему впервые пришло в голову, что серебро, соприкасаясь с
его кожей, чернело и теряло блеск. Но этого мало. Золото нательного креста и
обручального кольца приобрело тусклый красноватый  оттенок,  хотя  золото  в
принципе не окисляется.  Под  кольцом  на  пальце  образовалась  несмываемая
черная полоса. Ладони его, всегда сухие и теплые, в  последнее  время  стали
ледяными и влажными, и даже появилась неприятная привычка украдкой  вытирать
их о брюки. Ему казалось, что изменились структура  его  кожи,  запах  тела,
вкус во рту.
   Прислушиваясь  к  себе,  он  не  обнаруживал   ничего   тревожного.   Он,
безусловно,  был  здоров.  Это  подтверждали  и   результаты   анализов,   и
специальные компьютерные  исследования,  которые  он  не  поленился  пройти.
Правда, в последнее время он стал набирать вес, но  волноваться  не  стоило.
Пару месяцев назад он бросил курить, и, естественно,  его  слегка  разнесло.
Надо просто встряхнуться,  несколько  раз  сходить  в  сауну,  попрыгать  на
теннисном корте, возобновить утренние получасовые пробежки в любую погоду, и
все будет хорошо.
   - Владимир Марленович, вы что-то сказали? - Голос  донесся  издалека,  он
вздрогнул и растерянно огляделся. Ему показалось, что ледяной влажный  туман
мартовского  утра  просочился  сквозь  оконное   стекло   и   заполнил   все
пространство кабинета. Он видел смутные силуэты людей,  они  открывали  рты,
качали головами, они причудливо извивались и распадались на  части,  которые
продолжали двигаться самостоятельно, как дождевые черви, разрезанные острием
лопаты. Его отделяла от реальности толща липкого тумана, он летел с огромной
высоты в колодец, на дне которого шевелились смутные призраки его детства.
   Лет пятьдесят назад в деревне  Климкино  Брянской  области  мальчик  Вова
Герасимов копал в  огороде  картошку,  и  потом  ему  снились  комья  рыжего
суглинка и розовые толстые черви под острием лопаты.
   Резкий телефонный звонок привел его в чувство. Он потянулся к трубке, как
к спасательному  кругу.  Рука  стала  такой  влажной,  что  трубка  чуть  не
выскользнула.
   - Да, - прохрипел он и с облегчением обнаружил, что туман  рассеялся,  за
столом в его кабинете сидят знакомые, надежные, солидные люди,  а  вовсе  не
зыбкие чудовища из детского кошмара.
   - Володя!
   Он не сразу  понял,  что  звонит  жена.  Она  не  могла  звонить  сейчас,
поскольку  отлично  знала,  что  у  него  внеочередное  заседание  совета  и
беспокоить его нельзя категорически.
   - Наташа, в чем дело?
   - Стасика пытались убить. Здесь у меня следователь, я передаю ему трубку.
   - Погоди, я не понял...
   - Владимир Марленович...  товарищ  генерал...  -  теперь  с  ним  говорил
незнакомый мужчина, - добрый день. Старший следователь Чижов.
   - Очень приятно, - машинально отозвался Герасимов, - что случилось?
   - Сразу скажу, чтобы вы не нервничали, товарищ генерал, с вашим сыном все
в порядке, - звучал в трубке высокий бодрый  голос.  -  Сегодня  ночью  двое
неизвестных прикрепили к днищу его машины взрывное  устройство,  к  счастью,
никакого взрыва не было, но у нас есть серьезные  основания  опасаться,  что
покушение повторится.
   - Где это произошло?
   Герасимов знал, что в доме Стаса имеется подземный гараж с  сигнализацией
и круглосуточной охраной.  Взрывное  устройство  могли  прицепить  к  машине
только в чужом дворе. Если бы Стас ночевал дома, он не поленился бы  загнать
в гараж свой новенький "Фольксваген" - каплю.
   - Станислав Владимирович ночевал у своей знакомой, - кашлянув  и  понизив
голос, произнес следователь. Показалось даже, что он прикрыл трубку ладонью,
- это произошло во дворе  возле  ее  дома,  в  Коньково.  Нам  нужно  срочно
встретиться и поговорить. Станислав Владимирович пока отказался отвечать  на
наши вопросы.
   - Где он?
   - Вот именно об этом я и хотел вас спросить, товарищ генерал. Дело в том,
что ни один из его телефонов не отвечает, его нет ни  дома,  ни  на  работе,
нигде.
   - А что с машиной?
   -  Ее  пришлось  эвакуировать  в  автосервис.  Повредили  немного,  когда
обезвреживали взрывное устройство.
   - На чем же он уехал?
   - Честно говоря, не знаю, - смутился следователь, - на метро, наверное.
   Или такси поймал.
   - И куда, тоже не знаете?
   - Он мне не доложил, товарищ генерал. Пока Владимир Марленович  беседовал
по телефону, совет директоров сидел молча. Двенадцать пар  глаз  уперлись  в
бледное, блестящее от пота лицо председателя. Все поняли: у  железного  Вовы
произошло нечто серьезное, и всем было интересно, что же. Наконец он положил
трубку и глухо произнес, ни на кого не глядя:
   - Прошу прощения. Мне надо срочно ехать домой.
   - Владимир Марленович, что случилось? - Надежда  Федоровна  сидела  ближе
других и, протянув руку, притронулась к влажным пальцам генерала. - Мы можем
помочь?
   - Спасибо. Все свободны, - он одернул кисть, словно его ударило током.  -
Заседание переносится на завтра. Жду всех здесь к девяти утра.
   Получилось нехорошо, обидно. Надежда Федоровна поджала губы  и  принялась
поспешно собирать бумаги. Совет директоров загремел стульями,  никто  больше
не задал ни единого вопроса,  все  удалились  молча,  и  только  в  коридоре
принялись бурно делиться предположениями.

***

   Отправляясь наконец домой, Юлия Николаевна Тихорецкая заметила  у  своего
кабинета в кресле одинокую фигурку. В коридоре был полумрак, и она не  сразу
узнала сегодняшнюю изуродованную певицу. Анжела дремала, положив на  высокий
подлокотник голову, замотанную черным платком.
   - Почему ты не едешь домой? - спросила Юлия Николаевна.
   Девушка сильно вздрогнула, поспешным и  уже  привычным  движением  надела
огромные темные очки.
   - За мной должен был заехать Гена, мой продюсер, но он исчез. Телефон его
отключен, а денег на такси у меня нет, даже на метро нет. Гена меня привез и
должен был забрать.
   - Далеко живешь?
   - На Вернадского.
   - Ладно, пойдем, отвезу тебя домой.
   - Спасибо. - Анжела встала и вяло поплелась за Юлией Николаевной вниз  по
лестнице.
   Когда они оказались в ярко освещенном холле, Юля взглянула на карикатурно
трагический профиль в огромном зеркале. Платок и очки  многое  скрывали,  но
уродство все равно бросалось в глаза, и Юля  с  раздражением  подумала,  что
погорячилась. Вряд ли удастся вернуть Анжеле прежний облик. Это будет маска,
пусти даже идеально правильная, но неживая. Девочка как будто  прочитала  ее
мысли.
   - Я никогда больше не стану нормальной? - спросила она монотонным хриплым
шепотом.
   - Ты будешь очень красивой.
   - Ни-фи-га... - ока помотала головой и оттянула платок у шеи,  словно  он
душил ее, - я не верю.
   - Веришь, - жестко сказала Юлия Николаевна, - во всяком  случае,  должна,
иначе зачем приехала сюда?
   - За тем, что надо ведь что-то делать, не выходить  же  в  люди  с  такой
рожей! Когда вы намерены меня оперировать?
   - Думаю, завтра начнем готовиться.
   Новенького "Форда" доктора Мамонова на стоянке уже не было,  вместо  него
рядом с Юлиной "Шкодой" стоял чей-то скромный "жигуленок" -  точно  так  же,
бампер к бамперу.
   Когда она выехала из ворот клиники, было  девять  часов.  Моросил  мелкий
ледяной дождь. Юля включила печку в машине, поставила музыку. Анжела  сидела
рядом с ней, смотрела вперед, но вряд ли  что-то  видела  в  темноте  сквозь
черные очки.
   - Кто же это сделал с тобой? - тихо спросила Юля.
   - Их никогда не найдут, -  хрипло  отчеканила  Анжела,  -  трое  ублюдков
напали ночью во дворе, когда я гуляла  с  собакой.  Собаку  убили.  Меня,  в
общем, тоже, потому что жить с таким лицом нельзя.
   - А какая была собака?
   - Пекинез. Меньше кошки. Ладно, хватит об  этом.  Меня  и  так  затрахали
всякие оперативники, следователь.
   - Но все-таки следствие движется?
   - Не знаю. Я хочу вообще забыть об этом, понимаете?
   - Понимаю! - кивнула Юля, - однако  важно,  чтобы  их  нашли,  не  только
потому, что они должны быть наказаны. Ты,  наверное,  уже  знаешь,  если  их
найдут, суд обяжет их оплатить твое лечение.
   - Оплатить мое лечение? Ха-ха,  какой  отличный  вариант!  Не  найдут  их
никогда в жизни. А что касается денег - теперь это не проблема. Деньги есть.
***

   Долго ехали молча. У Юли просто не бы