рычаг кровати так, что больной принял сидячее положение,  и
стала осторожно снимать бинты с его лица. Он  почти  ничего  не  чувствовал,
только легкие нежные прикосновения ее холодных пальцев, но все у него внутри
сжималось, он упрямо, зло глядел ей  в  глаза.  Он  сразу  возненавидел  ее.
Именно она была тем самым хирургом-пластиком, который изменил ему внешность.
   Когда она явилась снова, ему удалось разглядеть ее лучше. Она опять  была
в маске, но глаза ее показались ему настолько  выразительными,  что  он  без
труда  представил  себе   все   остальное.   Красавица,   холодная,   умная,
беспощадная.
   Человек, не знающий сомнений. Он все еще не мог  произнести  ни  слова  и
потянулся к тумбочке у койки. Она кивнула, сказала: да,  конечно,  и  подала
ему планшет и карандаш.
   "Зачем вы это со мной сделали?" - написал он.
   - Простите. Я не могу вам ответить на этот вопрос.  Пожалуйста,  не  надо
разговаривать. Вы мне мешаете, - ответила она.
   "Вы мне тоже мешаете. Я спать хочу", - вывел он и поставил  такую  жирную
точку, что обломился грифель карандаша.
   - Я должна обработать швы, поменять повязку, - сказала она  и  попыталась
забрать у него планшет.
   "Пусть это сделает Катя".
   - Это может делать только врач. А Катя - медсестра, так что придется  вам
потерпеть мое присутствие, - в голосе послышалась  легкая  обида,  и  Сергей
злорадно усмехнулся про себя. Ему хотелось ее задеть, и это  было,  пожалуй,
первое нормальное живое чувство за последнее время.
   Юлия Николаевна забрала у него планшет, сняла повязку с его лица.  Сергей
скосил глаза и увидел на тумбочке открытый чемоданчик с каким-то  незнакомым
аппаратом.
   - Это лазер, - спокойно объяснила она, - я буду обрабатывать швы лазерным
лучом.  Так  они  заживут  значительно   быстрее.   Лазер   снимает   отеки,
дезинфицирует.
   Вы ничего не почувствуете. Пожалуйста, закройте глаза и расслабьтесь.
   Он подчинился и действительно ничего не почувствовал, кроме  собственного
частого сердцебиения. Подлая злодейка-хирург была с ним терпелива и ласкова.
От нее пахло так нежно, и руки у нее были такие легкие, что у него  возникло
Странное желание прикоснуться к ней. Ему совершенно не хотелось,  чтобы  она
уходила, и от этого он разозлился еще больше.
   "Я просто соскучился по краскам и запахам обычной  жизни.  На  войне  все
подкрашено тошнотворным хаки. Даже  кровь  не  бывает  алой.  Она  мгновенно
смешивается с грязью и становится бурой. На войне воняет карболкой, грязными
телами, мочой, дерьмом. Я сам вонял на Войне и еще сильней вонял в плену,  -
думал  он,  жадно  вдыхая  тонкий  французский  аромат  злодейки-хирурга,  -
крошечный флакончик таких духов стоит не меньше сотни долларов. Конечно,  ей
платят хорошие деньги за ее подлую работу. Интересно, за меня уже  заплатили
или нет еще? Впрочем, что же я так злюсь  на  нее?  Она  здесь  единственный
человек, который мне не врет.  Ее  возмутило  вранье  Аванесова  и  Кати,  я
отлично помню, как она вылетела из кабинета и что  сказала  Аванесову.  Если
такая благородная, отказалась бы резать мне рожу..."
   - Ну вот и все. Сейчас я перевяжу вас, и можете отдыхать,  -  донесся  до
него ее низкий, глубокий голос.
   Сергей сердито замычал и сложил пальцы в щепоть, показывая, что ему нужен
другой карандаш. Она кивнула, вытащила из кармана  халата  шариковую  ручку,
протянула ему планшет.
   "Уйдите и больше не приходите. Я не просил вас менять мне внешность".
   - Я знаю, что вы не просили. Простите меня.
   Он был  уверен,  что  она,  в  отличие  от  медсестры  Кати,  не  побежит
жаловаться, и в отличие от Аванесова, не станет орать. Он понимал, что ведет
себя глупо, потому что она, конечно, сделала ему пластическую операцию не по
собственной злой прихоти. Но могла отказаться. Всегда есть  выбор.  Впрочем,
не правда. Вот сейчас у него, у майора Логинова, никого выбора нет.  У  него
нет.
   А у нее был.
   Сергею, как любому человеку в невыносимой  ситуации,  требовалось  срочно
найти виноватого, и он нашел.  Его  бесило  ее  интеллигентное  спокойствие,
неспешность движений, ее умные ясные глаза. Он самого себя бесил потому, что
ему больше всего на свете хотелось, чтобы она посидела с  ним  еще  немного,
просто  так,  без  всяких  процедур,  чтобы  сняла  свою  маску  и   сказала
что-нибудь, не относящееся к делу.
   Ему хотелось знать, как она выглядит без маски и  шапочки,  какие  у  нее
волосы, какие губы, есть ли муж и дети. Он ненавидел ее потому,  что  его  к
ней тянуло, и это было ненормально.
   Крупно, печатными буквами он написал:
   "Нет, доктор, я вас не прощаю!"

Глава 12

   В шестьдесят четвертом  году  все  носили  короткие  юбки.  Даже  старые,
толстые, кривоногие. Даже профсоюзные чиновницы и заведующие идеологическими
отделами райкомов. Даже беременные на последних месяцах.
   Наташа Герасимова без конца одергивала подол короткого  широкого  платья,
которое сшила  себе  еще  в  Москве  специально  для  последних  месяцев  на
старенькой зингеровской машинке.  Она  стеснялась  огромного  живота,  худых
коленок,  развалистой  бабьей  походки.  Впрочем,  ходить  было   некуда   и
стесняться некого.
   Маленький  гарнизонный  городок  напоминал  общагу  или  коммуналку   под
открытым небом. Офицерские жены разгуливали по пыльным улочкам в  халатах  и
бигуди, с кастрюльками и сковородками в руках.  Стоило  появиться  в  чем-то
нарядном, с прической и макияжем, тут же на тебя смотрели косо, шептались за
спиной: перед кем ты хочешь выпендриться, интересно?
   Ближайшим городом был унылый голодный  Кызыл,  столица  Тувы,  и  главным
развлечением считалась поездка туда за покупками. Покупать было  нечего,  но
офицерским женам к праздникам выдавались талоны закрытого распределителя.
   Каждая  новая  пара  обуви,  каждая   шмотка   долго   еще   обсуждалась,
примерялась, ощупывалась, чтобы наконец улечься  в  комод  идеи  в  огромный
фанерный чемодан до лучших времен.
   Жизнь в  городке  была  тошнотворно  скучна,  всякая  мелочь  моментально
обрастала фантастическими подробностями. Не было телевизоров, только  радио.
Оно орало целыми днями, и этот звуковой фон уже не замечался.  Потом,  через
многие годы, Наташа ловила себя на том, что постоянно напевает песни Пьехи и
Кристаяинской.
   Им с Володей предоставили комнату в офицерском  общежитии.  Она  казалась
просторной, потому что  в  ней  почти  не  было  мебели.  Шаткая  полуторная
тахтенка, накрытая грубым одеялом цвета  хаки,  довоенный  комод,  этажерка,
стол и два стула. Все казенное, с латунными бирками.
   Наташа при первой поездке в Кызыл накупила сатина  и  ситца,  одолжила  у
соседки-фельдшерицы швейную машинку, и через  пару  недель  пустую  казенную
комнату нельзя было узнать. На окне трепетали веселые  бело-голубые  шторки,
на тахте лежало стеганое покрывало, на столе скатерть.  Осталось  еще  много
ткани,  и  Наташа  принялась  шить  детское  одеяльце  на   ватине,   кроила
распашонки, пеленки.
   Мама  писала  ей  длинные  грустные  письма,  и  каждое  кончалось  целой
страницей вопросов. Как Наташа питается? Чем занимается целыми днями?  Какая
стоит погода?
   О чем они вечером разговаривают с Володей? И так далее.  Наташа  отвечала
коротко и весело. Неустроенный быт забавлял ее. Саянское лето с его  белесой
жарой и черными пыльными бурями представлялось ей необыкновенно романтичным.
   Иногда за работой она  застывала  на  минуту,  ее  круглое  детское  лицо
вытягивалось, становилось взрослым, сосредоточенным.  Она  прислушивалась  к
своему большому животу, и с каждым разом все отчетливей чувствовала  упругие
сильные движения.
   Наташа  очень  серьезно  относилась  к  своей   беременности,   старалась
соблюдать режим, обязательно гуляла не меньше двух часов в день. На  окраине
городка был маленький аэродром за летным полем начиналась жидкая  березовая
рощица, подступавшая к подножию лысой горы, Наташа собирала пушистые  нежные
букеты незабудок и багульника, приносила домой, ставила в литровую банку,  и
комната наполнялась горьковатым ароматом диких цветов.
   Рожать ей предстояло в  середине  августа.  Они  с  Володей  решили,  что
заранее, примерно за неделю до предполагаемого  срока,  он  отвезет  жену  в
Абакан в военный госпиталь, где отличные условия и грамотные врачи.
   Кончился июнь. В нижнем ящике казенного комода лежали  аккуратные  стопки
пеленок и распашонок. Иногда заходила фельдшерица Кира  Пантелеевна,  рыхлая
высокая баба шестидесяти лет. Она осматривала  Наташин  живот,  прижимала  к
коже акушерский стетоскоп, похожий на  игрушечную  дудку,  качала  оранжевой
пышной прической, поджимала тонкий рот и важно сообщала:
   - Так и есть, в августе родишь, числа  пятнадцатого.  Сердцебиение  вроде
нормальное, только не пойму, как он у тебя лежит, где попа, где голова.
   - Он? - уточняла Наташа.
   - Да кто ж их разберет? - вздыхала Кира Пантелеевна. - У  тебя,  впрочем,
скорее девочка будет. Больно шустрый плод, прямо так и прыгает.
   Специально для фельдшерицы Наташа держала  на  посудной  полке  бутылочку
крепленого сладкого вина. Кира Пантелеевна тянула вино, как чай, со свистом,
потела и отдувалась, закусывала соевыми батончиками и липкой карамелью.
   - Ты, главное, на открытый огонь не смотри, - учила она Наташу,  -  а  то
будет у ребеночка красное родимое пятно во все лицо. Вверх не тянись,  когда
белье развешиваешь, а то пуповина  обовьется  вокруг  шейки.  И  не  вздумай
волосы подстригать, пока не родишь. Тут вот в позапрошлом году одна взяла  и
подстриглась за неделю до  родов,  -  фельдшерица  допила  залпом  все,  что
осталось в стакане, утерлась ладошкой, -  ну  и  вот,  значит,  подстриглась
майорская жена под Эдиту Пьеху, повезли ее на  вертолете  рожать  в  Абакан.
Вроде  третьи  роды,  женщина  такая  крепкая,  однако  родила  мертвенького
мальчика. - Пантелеевна налила себе еще вина, выпила, зевнула со  стоном  и,
покачав пальцем у Наташи перед носом, произнесла со значением:
   - Апсиксия!
   - Асфиксия, - поправила Наташа. Ей совсем не  нравились  всякие  страшные
истории  о  неудачных  родах,  но  она  терпела,  поскольку   никто,   кроме
Пантеелевны, не мог квалифицированно прослушать ее живот и сказать, что  все
в порядке. В гарнизоне был врач, хмурый молодой москвич по фамилии  Усманов,
но Наташа стеснялась его. К тому же до ее приезда между Усмановым и  Володей
случился тяжелый конфликт. Володя за незначительную провинность отправил  на
гауптвахту солдата, у которого было обострение  какой-то  почечной  болезни.
Доктор требовал парня освободить, Володя заявил, что он покрывает симулянта,
а через три дня солдата пришлось отправить на вертолете в Абакан и  там  ему
сделали операцию.
   Доктор накатал жалобу на старшего лейтенанта  Герасимова,  но  начальство
как-то замяло дело, Володя был на отличном счету. С тех пор они  с  доктором
не здоровались.
   К июлю жара стала невыносимой. Городок погрузился в  пыльное  серо-желтое
марево. У Наташи распухали ноги и кружилась голова, но она заставляла  себя
гулять по тусклым раскаленным улицам. Прежние маршруты к  рощице  за  летным
полем были ей не по силам.
   Однажды она столкнулась на улице с доктором Усмановым. Собиралась пыльная
буря, небо налилось желтушной мутью, воздух как будто исчез. Возле больнички
несколько солдат копали траншею. Они были голые по пояс и черные, как негры.
   Доктор в белоснежном халате сидел  на  крыльце  и  курил.  Наташа  тяжело
плелась мимо, в руке у нее болталась авоська с хлебом.
   - Наталья Марковна, вы не хотите ко мне заглянуть? - окликнул ее Усманов.
   От неожиданности она вздрогнула и чуть не упала, поперек дороги  валялась
лопата. Доктор  встал,  взял  ее  под  руку,  повел  в  больничку.  Там  над
рукомойником висело зеркало. Наташа увидела кошмарное лицо,  серо-черное,  с
красными больными глазами. Пот смешался с пылью, глаза слезились.
   - Вам, наверное, надо умыться, - сказал Усманов.
   Наташа покорно кивнула. Вода в рукомойнике была теплой. В кабинете  гудел
вентилятор, от него шла волна обманчивой прохлады.  Доктор  протянул  Наташе
полотенце и спросил, как она себя чувствует.
   - Нормально, - Наташа тяжело опустилась на банкетку.
   - Давайте-ка я вас осмотрю, - предложил он.
   - Спасибо, меня Кира Пантелеевна наблюдает, - слабо улыбнулась Наташа.
   - Пантелеевна-это, конечно, хорошо, - кивнул доктор, - и что она говорит,
когда вам рожать?
   - В середине августа.
   - А я думаю, раньше. Лягте, пожалуйста.
   Наташа скинула туфли, вытянулась на  банкетке.  Усманов  долго  слушал  и
ощупывал живот, потом измерил  давление,  зачем-то  посмотрел  язык,  горло,
попросил повертеть глазами, неприятно оттянул  нижние  веки,  наконец  хмуро
произнес:
   - Вам надо  срочно  ехать  в  Абакан,  нужны  анализы,  квалифицированный
осмотр, возможно даже рентген.
   - Что-то не так? - испугалась Наташа.
   - Мне кажется, у вас двойня. Нет-нет, ничего страшного, просто родить  вы
можете раньше срока. Лучше не рисковать.
   Буря еще не успела разгуляться,  до  дома  было  пять  минут  ходьбы,  но
Усманов отправился  провожать  Наташу,  держал  под  руку,  как  больную,  и
уговаривал немедленно отправляться в абаканский госпиталь.
   Когда Наташа поднялась в свою комнату, небо стало  совсем  черным,  взвыл
ветер, вздыбились бешеные воронки пыли и мусора. Наташа бросилась  закрывать
окно и увидела, как Усманов бежит сквозь вихрь  назад,  в  больничку.  Белый
халат раздулся огромным пузырем и исчез в черном вихре.
   Вечером Наташа рассказала  мужу  о  встрече  доктором.  Володя  слушал  и
злился:
   - Тоже мне специалист! Никто его не просил тебя осматривать.
   - Володенька, а если он прав? Может, ты  отвезешь  меня  пораньше?  Вдруг
правда двойня? - Чепуха, - старший лейтенант хлопнул  ладонью  по  столу,  -
Пантелеевна тебя каждую неделю смотрит и никакой  двойни  не  обнаружила.  А
она, между прочим, профессиональный акушер.
   - Володя, она темная баба, к тому же пьет  как  сапожник!  -  возмутилась
Наташа. - То, что Усманов тебе не нравится, еще не означает, что  он  плохой
врач.
   - А тебе он нравится?!  -  сквозь  зубы,  с  дурацкой  улыбкой  прохрипел
Володя.
   - Нравится, да?
   Такая реакция Наташу ошеломила. Она знала, что ее муж человек  жесткий  и
болезненно самолюбивый, но сейчас речь шла о  самом  главном  событии  в  их
жизни, и можно было наплевать на глупый конфликт с доктором. Так  взбесился,
что даже не обратил внимания на потрясающую  новость  -  у  них  может  быть
двойня!
   - С ума сошел? - спросила она и нахмурилась.
   - Он на меня донос написал, а ты с ним под ручку, на  глазах  у  всех!  -
крикнул Володя. - Теперь об этом каждая собака в гарнизоне знает!
   - Он врач, а я в положении, и ничего такого... - Она не успела  докончить
фразу, потому что Володя встал и вышел, шарахнув  дверью  так,  что  комната
вздрогнула и банка с незабудками опрокинулась.
   Наташа, глотая слезы, принялась собирать  вялые  мокрые  цветы,  вытирать
воду.

***

   Доктор Тихорецкая ехала по  пустому  ночному  шоссе  и  чувствовала,  что
засыпает за рулем. Она почти жалела, что отказалась от предложения  Райского
заночевать на этой проклятой секретной базе  и  отправиться  в  Москву  рано
утром, на казенной машине, с шофером.
   Ей уже приходилось ночевать здесь. В финском домике ей отвели  маленькую,
совершенно стерильную комнату с санузлом, и спала она как убитая.  В  первый
раз это было после операции, которая длилась пять с половиной часов.
   Сейчас ее отпустили на двое суток, и она не хотела терять  ни  часа.  Она
так устала, что жила на автопилоте. Ни о чем не могла думать,  автоматически
выполняла свою работу и не позволяла себе бояться,  что  в  один  прекрасный
день начнут дрожать руки и испортится зрение.
   Петр Аркадьевич освободил ее от приемов. Она вела только двух  больных  -
Анжелу и этого человека, о котором знала все и ничего. Ей были известны  его
возраст, рост,  вес,  артериальное  давление,  группа  крови.  Она  могла  с
закрытыми глазами воспроизвести строение его лицевых костей и мышц,  но  кто
он, откуда, что с ним произошло и почему потребовалось  срочно  сделать  ему
другое лицо, она понятия не имела.
   Она догадывалась, что он офицер. По речи угадывала в нем москвича.
   Подозревала, что его ноги, которые спас доктор Аванесов, были  повреждены
не в результате спортивной или автомобильной травмы.
   Гамлет Рубенович однажды при ней назвал его Сережей. Возможно,  это  было
единственной правдой из всего, что говорил доктор Аванесов. Никогда она  еще
не слышала, чтобы врач, талантливый хирург, и в общем неплохой человек,  так
много и нагло врал. Юля знала, что  он  делает  это  вовсе  не  из  любви  к
искусству. У него приказ. И все равно было противно.
   "Чем ты лучше? Тебя слегка припугнули, потом уговорили  дать  подписку  о
неразглашении  секретной   информации   государственной   важности,   и   ты
согласилась  участвовать  в  какой-то  странной  жестокой  авантюре  или   в
эксперименте,  который  проводится  над  живым,   сильным,   но   совершенно
беспомощным человеком. Аванесов - полковник медицинской службы, он  вынужден
подчиняться.  А  ты  могла  запросто  отказаться,  послать  этого   Райского
подальше, и ничего с тобой не случилось бы". Так она изводила себя  в  самом
начале, но С потом перестала. Во-первых,  не  было  сил  думать,  во-вторых,
зачем терзаться, когда дело сделано?
   В первый ее приезд на базу Райский выложил перед ней снимки двух  мужчин.
Один выглядел вполне стандартным красавчиком мрачно-мужественного типа.
   Тяжелые надбровные дуги, крупный правильный  нос,  тонкие  губы,  жесткий
подбородок. Райский с иронической улыбкой назвал его объектом "А". В  Юлином
распоряжении имелось двадцать его фотографий в разных  ракурсах,  крупные  я
общие планы. Он улыбался, думал, разговаривал, удивлялся,  хмурился,  зевал,
просто смотрел в объектив или куда-то в сторону.  Юля,  разглядывая  снимки,
поняла о нем только то, что он человек благополучный, в меру тщеславный, а в
общем никакой.
   Лицо объекта "Б" произвело на нее более приятное впечатление. Объект  "Б"
красавцем не был, но выглядел куда  благороднее  объекта  "А",  несмотря  на
мягкий курносый нос и большие торчащие уши. У него были живые умные глаза  и
совершенно естественная мимика.
   - Как вам кажется, эти люди похожи друг  на  друга?  -  спросил  Райский,
наблюдая, как она разглядывает снимки.
   - Совсем не похожи. А что?
   - Они одного возраста, одного роста, примерно одинакового телосложения, у
них один размер одежды и обуви, у них обоих серые глаза и русые волосы.  Оба
коренные москвичи и имеют высшее образование. Оба никогда не были женаты, не
имеют детей. Даже группа крови у них  одна,  достаточно  редкая,  четвертая,
резус положительный.
   - Они родственники?
   - Нет. Они не родственники. Но у них много общего. Вы согласны со мной?
   - Михаил Евгеньевич, что вы хотите от меня услышать?
   - Я хочу, чтобы вы сказали мне, похожи эти два человека или нет, с  вашей
профессиональной точки зрения.
   - Иными словами, возможно ли сделать их похожими с  помощью  пластической
операции?
   - Вот именно, - кивнул Райский.
   - Вероятно, да, - ответила Юля после долгой паузы.
   - Кого из них проще изменить, чтобы он стал копией другого?
   - С точки зрения техники операции это не имеет значения. Но я  не  думаю,
что объект "А" обрадуется торчащим ушам и курносому носу.  Хотя  объект  "Б"
кажется мне обаятельнее. Но  тут  уже  вступают  в  силу  вещи,  не  имеющие
отношения к моей профессии.
   - Очень интересно, - улыбнулся Райский, -  почему  же  "Б"  вам  нравится
больше? Ведь "А" просто красавец мужчина.
   - Балованный, капризный,  инфантильный,  -  быстро  пробормотала  Юля,  -
завышенная самооценка и болезненная потребность в  самоутверждении,  которую
он  реализует,  постоянно  ме