Плешь,  -  просто  очень
странно. Откуда посторонний мог узнать номера ваших банковских счетов?  Это,
между прочим, сложнее, чем просто убить. Значительно сложней. Что же  у  нас
получается?  Сначала  пытаются  взорвать  вашу  машину,  а  потом  блокируют
карточки и убивают шофера. Зачем? Или убийство  Георгия  с  этим  вообще  не
связано?
   - У Георгия Завьялова богатая биография, он мог иметь  массу  собственных
проблем, - заметил генерал, - пять лет назад я забрал его к себе из МВД. Там
ему ничего не светило.  Хорошего  парня,  коренного  москвича,  отправили  в
Архангельскую область, в  ИТК  усиленного  режима.  А  какие  перспективы  у
офицера охраны? Либо самому стать зверем,  либо  дать  сожрать  себя  другим
зверям. - Глаза генерала вдруг заволокло тоскливой  дымкой,  он  по-хозяйски
подошел к бару, достал бутыль "Наполеона", поставил на стол. - Давайте,  что
ли, помянем Гошу.
   Плешь кивнул, разлил коньяк по  рюмкам.  Они  с  генералом  выпили,  Стас
только пригубил.
   - Пусть земля ему будет пухом, - сказал Плешь, затем откашлялся в кулак и
добавил уже другим тоном:
   - Значит, вы, Владимир Марленович, не  исключаете,  что  это  могло  быть
просто совпадением?
   - Гоша там, в ИТК, сожрать себя не дал, - пробормотал генерал, морщась от
коньяка, - возможно, какая-нибудь зверюга здесь до него добралась.  Он  ведь
их люто ненавидел, уголовничков, даже взыскания имел за превышение служебных
полномочий.
   - Кто? Гоша?! - вскрикнул Стас, опомнившись.
   - Да, - кивнул  Плешь,  -  это  здесь,  в  Москве,  он  был  добродушный,
спокойный, а там часто срывался. Могли ему отомстить, могли а запросто.  Ваш
отец его из такого дерьма вытащил, что лучше не вспоминать.
   - Не надо, - кивнул  генерал,  -  о  покойном  или  ничего,  или  хорошо.
Впрочем, неизвестно, грех ли это. В ИТК под Архангельском  среди  осужденных
ангелов не было. Я, если хочешь знать, приставил его к тебе потому,  что  он
за своего мог глотку перегрызть. Я таким верю. Вот и получилось, что он  как
будто заслонил тебя собой. Его убили, а ты жив.
   Стас низко опустил голову и сжал ладонями  виски.  Генерал  посмотрел  на
сына с тоской и жалостью. Явилась секретарша с подносом, но  никто  не  стал
пить кофе.
   Стас пожаловался на головную боль и попросил, чтобы его доставили домой.
   Генерал остался в банке.
   - Может, ты лучше поедешь к нам? - спросил он сына на  прощание.  -  Пора
тебе мать навестить, и вообще у нас было бы безопасней.
   - В любом случае я должен заехать к себе, - мучительно  поморщился  Стас,
как будто от головной боли ему тяжело было говорить, - сто лет не был  дома,
надо переодеться, белье поменять, и вообще. А к вам я приеду вечером,  -  он
чмокнул отца в рыхлую колючую щеку.
   В бронированном  "Ауди",  принадлежащем  службе  безопасности  банка,  он
раскинулся на мягком сиденье и закрыл глаза.

***

   Сергей палил по мишени второй час подряд. Он проснулся  в  шесть  утра  и
отправился в тир, чтобы пострелять до завтрака в полном одиночестве. Он  был
в  наушниках  и  не  слышал,  как  к  нему  подошел  кто-то.  Просто   вдруг
почувствовал, что не один в тире, обернулся, снял наушники.
   За спиной у него стоял доктор Аванесов и улыбался:
   - Здравствуй, дорогой.  Отлично  стреляешь.  Ну  давай  рассказывай,  как
дела?
   - Спасибо, все нормально" - улыбнулся 6 ответ Сергей, - Вижу, вижу, какой
ты молодец. Поправился, окреп. Знаю, что бегаешь  уже,  и  аппетит  хороший.
Кстати, ты завтракал?
   - Нет еще.
   - Совсем ничего не ел с утра?
   - Ничего. Вот как раз собираюсь. Вы мне  компанию  не  составите,  Гамлет
Рубенович?
   - Обязательно, дорогой, - энергично кивнул доктор, -  и  позавтракаем,  и
поужинаем. Но только не сейчас. Позже.
   - Гамлет Рубенович, что-то случилось? - небрежно спросил Сергей,  пытаясь
заглянуть в круглые вишнево-черные глаза доктора.
   - Что случилось? Абсолютно ничего!  Почему  должно  случиться?  Очень  ты
мнительный человек, Сережа. Мы сейчас с тобой на осмотр пойдем, пора рентген
сделать и еще кое-какие  процедуры,  может,  не  совсем  приятные,  но  куда
денешься?
   - Доктор отвел взгляд, бодренько  усмехнулся,  взял  у  Сергея  пистолет,
ласково похлопал по плечу и слегка подтолкнул к выходу.
   В госпитальном корпусе были все такие  же  пустые  коридоры  и  такая  же
мертвая тишина, которую нарушал только стук их шагов по кафельной плитке.
   Резиновые подошвы докторских ботинок влажно поскрипывали.  Они  поднялись
на второй этаж, вошли в просторный кабинет.  В  центре  его  стояла  высокая
кровать сложной конструкции. Вдоль стен стеклянные шкафы, какие-то приборы с
компьютерными мониторами, дальше, у широкого окна, письменный стол.  На  нем
сидела, болтая ногами, медсестра Катя.
   - О, привет, давно не виделись! - сказала она, спрыгивая  на  пол.  -  Ты
отлично выглядишь.
   - Спасибо, ты тоже отлично, - кивнул Сергей.
   - Сядь, дорогой, отдохни, - сказал Аванесов, - я сейчас вернусь.
   Сергей опустился на клеенчатую банкетку. Катя  опять  вскочила  на  стол,
достала из кармана халата пакетик  с  разноцветными  леденцами,  развернула,
кинула в рот конфету.
   -  Тебе  не  предлагаю,  потому  что  нельзя,  -   заявила   и   скорчила
комически-серьезную гримаску.
   - Что, осмотр будет под наркозом? -  поинтересовался  Сергей  с  дурацкой
улыбкой.
   - М-м, - Катя помотала головой и прикрыла глаза, -  точно  не  знаю,  но,
кажется, тебе собираются штыри удалять, - прошептала она так тихо, что он  с
трудом расслышал.
   - Какие штыри?
   - Ну какие?! Которые в ногах!
   - Зачем?
   - Так положено. Кости срастаются, штыри больше не  нужны.  Нет,  сначала,
конечно, рентген и все такое.
   - Опять резать? поморщился Сергей.
   - Да не волнуйся ты, операция пустяковая, там только небольшое  отверстие
делается под коленной чашечкой и штырь аккуратненько удаляют. Совершенно  не
больно. Через пару дней опять бегать будешь.
   Послышались голоса, и в кабинете появился  Аванесов.  Он  был  в  халате,
шапочке и маске. Вместе с ним вошла высокая тонкая женщина,  тоже  в  полном
медицинском обмундировании, и,  кроме  того,  на  лбу  у  нее  было  круглое
зеркальце с дыркой посередине, какие используют ларингологи.
   - Познакомься, Сережа, это  Юлия  Николаевна,  она  очень  опытный  врач,
приехала из Москвы, чтобы тебя посмотреть, - представил ее Аванесов.
   Сергей увидел только карие глаза, большие, спокойные, ясные,  обрамленные
подкрашенными длинными ресницами.
   - Здравствуйте, - она улыбнулась под маской, подошла и легко прикоснулась
пальцами к подбородку Сергея, - пожалуйста, повернитесь.
   В лицо ударил ослепительный свет лампы, Сергей болезненно зажмурился.
   - Можете закрыть глаза, - разрешила  Юлия  Николаевна,  -  и  пожалуйста,
расслабьтесь, - у нее был довольно низкий,  глубокий  голос.  Пахло  от  нее
легкими дорогими духами. Тонкие холодные пальцы щекотно  скользили  по  лицу
Сергея.
   - Вы ларинголог? - спросил он.
   - Да, да, она ларинголог, кандидат наук, - поспешно  ответил  за  женщину
Аванесов, - поскольку, кроме всех прочих радостей, ты перенес ОРЗ,  то  надо
проверить гайморовы пазухи, чтобы ты был у нас как огурчик.
   Женщина промолчала, но Сергей почувствовал, что пальцы ее напряглись.
   - Ты думаешь, наверное, что насморк это ерунда какая-то, -  подала  голос
Катя, - но если хочешь знать, там, в носу, все бывает очень серьезно.
   - У меня нет никакого насморка, - раздраженно заметил Сергей.
   - Нет, так будет, - ухмыльнулся Аванесов, - видишь ли, пока ты у нас  тут
лежал, мы тебя всего насквозь проверили,  в  том  числе  и  снимочек  черепа
сделали.
   На всякий случай. Так вот, дорогой,  у  тебя  недостаточное  дренирование
лобной пазухи, обусловленное гипертрофией средней  раковины  и  искривлением
носовой перегородки. А это, Сережа, способствует переходу острого фронтита в
хроническую форму, -  доктор  принужденно  откашлялся,  после  чего  повисла
тишина.
   Сергей видел перед собой, совсем близко, большие карие  глаза  необычной,
очень красивой формы. Наружные уголки были слегка опущены  вниз  и  оттенены
длинными ресницами.
   - Гамлет Рубенович, можно вас на минуту? - Голос женщины прозвучал вполне
спокойно, но немного глухо.
   - Да, конечно, Юлия Николаевна, конечно,  дорогая,  -  Аванесов  галантно
подхватил ее под руку.
   Дверь за ними закрылась, но Сергей успел услышать,  как  женщина  громко,
возмущенно произнесла:
   - Что за балаган? Вы же врач!
   - Тише, тише, дорогая, - проурчал в ответ голос Аванесова.
   И действительно, стало тихо. Гамлет Рубенович увел ее подальше от двери.
   - Катя, что происходит? - спросил Сергей.
   - Слушай, отстань, пожалуйста, - прошептала она в ответ и отвернулась. Он
успел заметить, что лицо ее пылает.
   Аванесов вернулся  один,  очень  быстро.  От  искусственной  бодрости  не
осталось и следа. Он спустил маску на подбородок, был  хмур  и  красен,  как
вареная свекла.
   - Раздевайся! - рявкнул он Сергею" - Давай на койку, быстро!
   - Гамлет Рубенович,  -  зло  улыбнулся  Сергей,  -  вы  можете  объяснить
наконец, в чем дело?
   - Не могу! - заорал Аванесов. - Не имею права! Я военный человек, черт бы
нас всех подрал! Я врач, но военный, понимаешь? У  меня  приказ!  И  у  тебя
тоже!
   - Интересно, какой же приказ у меня? Кто  мне  его  отдал?  -  прищурился
Сергей.
   - Вопросов не задавать! Вот какой у тебя приказ! А отдала тебе  его  сама
жизнь, понял? Чеченская война тебе его отдала! Все, снимай штаны, буду  ноги
твои смотреть!
   - А эта женщина  с  зеркальцем  тоже  военный  врач?  -  спросил  Сергей,
вставая.
   - Юлия? Нет. Она нет.
   - И не ларинголог?
   Аванесов застыл. Глаза его налились кровью, ободок  шапочки  потемнел  от
пота. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но не  крикнул,  произнес  хрипло,  еле
слышно:"
   - Не мучай меня, Сережа, клянусь, ничего плохого с тобой здесь Делать  не
собираются. Ты мне веришь?
   - А вы самому себе верите?
   - Не смей так со мной разговаривать! Мальчишка! Я тебе ноги  сделал?  Ну,
отвечай!
   - Сделали, - кивнул Сергей, - огромное вам спасибо.
   - Это плохо? Я плохое тебе сделал, да?
   Больше Сергей не сказал ни слова. Разделся до трусов, улегся на койку.
   Аванесов, продолжая возмущенно сопеть, сначала  стал  тыкать  стетоскопом
ему в грудь, слушал сердце, потом принялся за ноги, щупал  их,  мял,  просил
согнуть и разогнуть колени, пошевелить пальцами. Сергей искоса  наблюдал  за
его лицом.
   Постепенно от мрачности не осталось и следа,  под  пышными,  с  проседью,
усами подрагивала довольная улыбка. Доктору Аванесову, конечно, было приятно
видеть блестящие результаты своей работы.
   - Я закончил. Все отлично. Давай, Катюша. Ты готова?
   - Да, Гамлет Рубенович.
   Катя подошла  со  шприцем  в  руках,  стрельнула  вверх  тонкой  струйкой
прозрачной жидкости, выпуская пузырьки воздуха.
   - Что это? - спросил Сергей, не ожидая услышать ответа, однако услышал:
   - Триомбраст. Специальный контрастный препарат для рентгена. - Прохладная
ватка со спиртом тронула локтевой сгиб, затем игла плавно, не больно вошла в
вену. Катя была мастерица делать уколы.
   - Голова может немного закружиться,  но  это  скоро  пройдет,  -  услышал
Сергей ее ангельский голос.
   - Все, поехали, - уже издалека долетел до  него  мягкий  баритон  другого
ангела, гениального хирурга Гамлета Рубеновича Аванесова.
   Последнее, что он увидел, были огненные длинные тире, которые  плыли  над
ним, словно где-то поблизости, в негустой, просвеченной  скудным  ноябрьским
солнцем "зеленке", притаился сумасшедший снайпер и  бесшумно  палил  в  одну
точку.

Глава 10

   Оказавшись дома, Стас Герасимов первым  делом  разделся  догола  прямо  в
коридоре, босиком прошлепал в ванную,  встал  под  душ  и  долго,  тщательно
мылся, докрасна растирал кожу жесткой щеткой, пропитанной  ароматным  гелем,
стоял,  подставив  лицо  под  горячие  упругие  струи.  Потом,  распаренный,
розовый, аккуратно побрился и даже стал напевать при этом  песню  "Гуд  бай,
Америка!".
   В квартире было тихо и чисто,  однако  его  не  покидало  чувство,  будто
кто-то наблюдает за ним, и именно  для  этих  невидимых  глаз  он  устраивал
маленький концерт под скромным названием "Мне все по фигу".
   Зазвонил телефон, но он не стал брать трубку, продолжал напевать, бережно
протер свежевыбритые щеки лосьоном. Руки у него при этом слегка  дрожали.  В
голове упорно звучали слова начальника службы безопасности отцовского банка:
   "Сначала пытаются  взорвать  вашу  машину,  потом  блокируют  карточки  и
убивают шофера. Зачем?"
   - За тем, дурак, что теперь  меня  раздумали  убивать,  -  произнес  Стас
громким шепотом и улыбнулся своему отражению в зеркале.
   Пока он брился и протирал кожу, он как  будто  не  замечал  своего  лица,
поскольку  внимательно  следил,  как   скользит   по   коже   тупое   рыльце
электробритвы, как исчезает неопрятная темная щетина, и волновался, не будет
ли раздражения. А сейчас, когда процедура была  закончена,  он  отступил  от
зеркала на шаг и  увидел  себя  с  такой  радостью,  словно  в  толпе  чужих
неприятных лиц заметил кого-то горячо любимого.
   Стасу нравилось  собственное  лицо  всегда,  даже  в  сложном  переходном
возрасте. В любом настроении, при любых обстоятельствах, он глядел в зеркало
с  огромным  удовольствием.  Мужественные,   правильные   черты,   возможно,
несколько стандартные, но  разве  это  плохо?  Высокий  ровный  лоб,  прямые
широкие брови, довольно  низко  расположенные,  так,  что  взгляд  получался
всегда чуть исподлобья.
   В ванной над зеркалом были ярчайшие, беспощадные лампы, и, вглядываясь  в
свои усталые серые глаза, он постепенно стал чувствовать резь, потом слезная
радуга заволокла все вокруг и  в  дрожащем  разноцветном  тумане  ему  вдруг
почудилось,  что  кто-то  стоит  у  него  за  спиной.  Он  резко  обернулся.
Разумеется, никого не оказалось, но образ остался  плавать  в  сознании  так
отчетливо, что нельзя было не поверить.
   Из ванной  он  отправился  в  спальню,  открыл  огромный  шкаф,  принялся
задумчиво перебирать дорогие рубашки, пиджаки, брюки. Выбрал  самый  любимый
свой костюм, серо-синий, цвета предгрозового неба, к нему идеально подходила
бледно-голубая рубашка и  темно-синий  галстук  со  строгим  рисунком.  Стас
быстро оделся, закрыл шкаф, оглядел  себя  в  огромном  зеркале,  провел  по
волосам ладонью, смоченной легким гелем, и вдруг страшно, хрипло вскрикнул.
   В зеркале у  него  за  спиной  отражалась  кровать.  Она  была  аккуратно
застелена,  Накрыта  белоснежным  шелковым  покрывалом.  Посередине  торчала
какая-то кривая палка, и на нее был нанизан прямоугольник из плотной бумаги.
Несколько секунд Стас стоял как вкопанный и не мог  повернуться.  А  телефон
между тем продолжал надрываться.
   Наконец очень медленно, боком,  он  шагнул  к  кровати.  Палка  оказалась
куском ржавой строительной арматуры. Ее воткнули в матрац, а сверху нанизали
фотографию Стаса. Он заставил себя подойти еще ближе.  Фотография  была  его
любимая, студенческая. Она лежала под пластиком на его письменном столе.
   Обустройством его квартиры занималась мама. Она выбрала белое итальянское
покрывало для  кровати,  и  сейчас  нежный  шелк  был  безнадежно  испорчен,
надпорот посередине ножом или ножницами.
   Мама придумала  накрыть  светлую  столешницу  дорогого  стола  прозрачным
пластиком и  сама  выложила  под  ним  композицию  из  семейных  фотографий.
Кинувшись в кабинет, Стас убедился, что все прочие снимки  на  месте,  исчез
только его портрет студенческих времен. Он тут же проверил ящики стола.  Там
лежали деньги, пять тысяч долларов  сотенными  купюрами  в  плоской  коробке
из-под сигар.
   Пересчитывать не  стал,  сразу  на  глаз  определив,  что  на  деньги  не
покушались.
   Вообще псих, посетивший его, был аккуратен  и  по-своему  честен.  Он  не
оставил никаких следов пребывания в  квартире,  кроме  жуткой  композиции  в
спальне.
   Стас вернулся туда с большим мешком для мусора, сначала снял  фотографию,
стараясь не глядеть на нее, быстро порвал в мелкие клочья и бросил в мешок.
   Потом с огромным усилием принялся выдергивать кусок арматуры. Он был вбит
накрепко, прошел сквозь остов кровати и глубоко вонзился в паркетную щель. У
Стаса не хватало сил просто  вырвать  его.  Он  дергал  и  крутил  в  разные
стороны, почти теряя сознание. Итальянская кровать красного  дерева  жалобно
скрипела, звенели пружины, в этом скрипе и звоне ему слышался издевательский
тихий смех.
   Наконец что-то глухо треснуло. Стас покачнулся, чуть не свалился, и в его
дрожащих руках остался кусок арматуры длиной около  метра,  кривой  и  такой
ржавый, что ладони порыжели. Он содрал покрывало, одеяло, простыню, все это,
вместе с куском арматуры, запихал в мешок. Несколько секунд задумчиво глядел
на дыру в матраце, потом, испустив хриплый животный стон, опустился  на  пол
возле мешка.
   Неизвестно, сколько времени он просидел бы так, обхватив колени и  слегка
покачиваясь, но опять зазвонил телефон. Стас вскочил, бросился мыть руки. От
мыла кожу защипало, он увидел, что ладони у него ободраны до крови, нашел  в
шкафчике бутылку перекиси и стал лить на руки,  не  чувствуя  жжения.  Затем
вернулся в кабинет, подошел  к  книжному  шкафу.  Там  внизу  была  тумба  с
дверцами, внутри, среди прочих вещей, стояла большая деревянная шкатулка. Он
быстро нашел то, что искал,  -  одну  из  своих  старых  телефонных  книжек.
Трясущимися руками пролистал и остановился на нужной странице.
   Через пять минут, выкурив на кухне сигарету, послушав  нудное  телефонное
треньканье, он поднял трубку, тут же  опустил  ее,  опять  поднял  и  набрал
номер, по которому не звонил больше пятнадцати лет, а вернее, вообще никогда
не звонил.
   Он не ожидал, что ему ответят, однако  почти  сразу  услышал  дребезжащий
старушечий голосок.
   - Здравствуйте, - произнес Стас,  хрипло  откашлявшись,  -  это  квартира
Михеевых?
   - Переехали они, - ответила старуха.
   - Куда, не знаете?
   - Не знаю.
   - А номера своего не оставили?
   - Вроде оставляли, да я вижу плохо, погоди, сейчас очки найду. Он тут, на
календаре записан.
   Было слышно, как она положила трубку рядом  с  телефоном,  как  зашаркали
тапки. Стас ждал, пытаясь унять сердцебиение. Пульс у него был не меньше ста
ударов в минуту, он стал  дышать  как  можно  медленнее  и  глубже.  Наконец
старуха вернулась и с пыхтением спросила:
   - Ну что, записывать будешь?
   - Да-да, я слушаю!
   Номер он запомнил наизусть, поблагодарил старуху и тут же позвонил. После
первых гудков щелкнул сигнал определителя. Этот звук  отозвался  болезненным
спазмом у Стаса в желудке. Через минуту ему ответил молодой приятный женский
голос.
   - Добрый день, - произнес он  чужим  надтреснутым  фальцетом,  -  могу  я
поговорить с Юрием Павловичем?
   - Кто его спрашивает?
   -  Меня  зовут  Петр  Мазо,  мы  с  Юрием  учились  вместе  в   Институте
международных отношений. Тут возникла идея собраться всем  курсом.  Во-от...
Ну и я хочу пригласить Юру на встречу.
   Последовала пауза, которая была для  Стаса  невыносимой,  и  он  поспешил
заполнить ее глупейшим вопросом:
   - А вы, простите, кто будете Юрке?
   - Я буду Юрке родная сестра.
   Стас вспомнил, что  действительно  имелась  сестра.  Тогда  ей  было  лет
двенадцать. Стало быть, сейчас около двадцати семи,  но  имя  ее  совершенно
вылетело из головы.
   - Петя Мазо... Да, я помню. Как вы живете? Чем  занимаетесь?  -  спросила
она.
   - Ну, у меня все ничего, живу, работаю, - пробурчал он невнятно, - а  что
с Юрой?
   - Плохо с Юрой, - вздохнула женщина, - вернулся давно,  пять  лет  назад,
весь насквозь больной. Его даже выпустили досрочно,  на  год  раньше,  из-за
туберкулеза. Год жил на "химии", в Архангельской области,  потом  приехал  в
Москву. Долго лечился, ему дали