ки  стодолларовых  купюр.  Иванов  тут  же
закрыл и убрал чемоданчик.
   Потом камера скользнула еще по одному русскому лицу.  Но  этого  человека
Вадим не знал.
   "А вот теперь не придется ничего  проверять!  -  подумал  он,  вытаскивая
кассету и отсоединяя видеокамеру от телевизора. - Но времени совсем мало. До
выборов всего неделя. И выберут скорее всего  этого  Иванова.  Кассету  надо
передать очень быстро. Но ошибиться нельзя. Как же Иван додумался до  этого?
Нет, не Иван. Андрюха. Его зовут Андрей. Он убирал в доме,  где  происходила
встреча. Как же он догадался взять кассету и отдать  мне?  Возможно,  просто
увидел интересную коробочку на столе и решил  подарить  в  благодарность  за
еду? Даже если никто не видел, как он отдавал  мне  кассету,  они  наверняка
начнут меня подозревать и проверять. Они могут и не знать, что кассету  взял
именно Андрей.  В  любом  случае  сейчас  надо  ее  очень  хорошо  спрятать,
придумать некий контейнер, в котором впоследствии можно передать незаметно".
   Подумав еще секунду, Вадим отправился в ванную комнату с кассетой в руке.
Глава 7

   Бар  "Каравелла"  находился  на  окраине  и  внешне  выглядел  как  самая
затрапезная  пивнушка  -  облезлая  дверь,  грязноватая  лестница,  скромная
облупленная вывеска. Однако стоило спуститься вниз по лестнице -  и  уходить
уже не хотелось. Внутри было чисто и  красиво,  народу  всегда  мало.  Пахло
настоящим шашлыком, который тут же жарился на раскаленных углях.  К  шашлыку
подавалось пиво пяти сортов, не баночное, а настоящее, бочковое,  свежее,  с
пышной пеной. Кроме того, в специальной  жаровне  пеклась  розоватая  речная
форель, доставлявшаяся в бар еще живой и трепещущей.
   Отдыхающие заглядывали сюда редко. Мало кого привлекала грязноватая дверь
заведения. Но местные любители темного и светлого пива  наведывались  часто.
Два амбала-охранника, один снаружи, другой внутри, следили за  посетителями.
Случайных, плохо одетых и шумных выпивох сюда не пускали.
   Хозяин бара, лощеный  молодой  абхазец,  одних  гостей  встречал  широкой
улыбкой и теплыми приветствиями, других - подчеркнуто корректно и холодно.
   И дело вовсе не в  том,  что  некоторые  постоянные  клиенты  -  знакомые
хозяина, а какие-то - случайные.
   Сейчас за двумя соседними столиками сидели два постоянных клиента,  но  с
первым,  маленьким  лысым  человеком   лет   тридцати   пяти,   хозяин   был
холодно-вежлив, а со вторым,  худым,  длинным,  сутуловатым,  лет  сорока  -
по-домашнему улыбчив.
   Первый,     маленький     лысый,     -     известный     всей     области
журналист-телевизионщик.  Звали  его  Матвей  Перцелай.  В  бар  "Каравелла"
захаживал часто, иногда с какой-нибудь дамой, иногда  в  одиночестве.  Сидел
всегда долго, ел много, пива выпивал не меньше трех  литров,  причем  самого
дорогого. Однако хозяин никогда не радовался ему и не особенно это скрывал.
   Второй, худой, длинный,  посещал  бар  реже,  ел  мало,  пиво  пил  самое
дешевое, не больше литра. Звали его Анатолий Головня. Он служил в милиции  в
звании капитана. В "Каравелле" появлялся только в штатском, входя и  выходя,
тревожно озирался по сторонам и еще больше сутулил узкие острые плечи.
   Заведение небольшое, поэтому хозяин обслуживал посетителей сам. Форель  и
шашлык жарил его старик  отец,  а  жена  и  две  дочери  занимались  кухней,
посудой, уборкой и прочей женской работой.
   Сейчас хозяин стоял над столом журналиста и с явным  нетерпением  ожидал,
пока тот наконец сделает свой заказ.
   - И форели хочется, и шашлычку хочется, - рассуждал  вслух  Матвей,  -  и
худеть надо. Что делать, Русланчик? - Он растерянно развел руками  и  поднял
глаза на хозяина. Но тот даже не счел нужным улыбнуться  в  ответ.  Стоял  и
мрачно ждал.
   - Знаешь что, Русланчик, побалую  я  себя,  любимого,  в  последний  раз.
Форель будем считать закуской а шашлык - основным блюдом. С завтрашнего  дня
начну худеть и в твое вкусное заведение - ни ногой. В общем,  так.  Салатику
твоего фирменного,  только  огурчики-помидорчики  пусть  покрупнее  порежут.
Потом форель одну... нет, две. Ну и шашлычку палочку. Да, и  пива,  конечно,
темного, как всегда. Для начала литр.
   Казалось, Матвей вовсе не замечает холодности хозяина. В ожидании  своего
заказа он откинулся на спинку стула и  с  удовольствием  закурил.  А  Руслан
между тем подошел ко второму посетителю, к капитану Головне. Но не для того,
чтобы принять заказ.
   - Ко мне пройди, - сказал он быстро и тихо, - разговор будет.
   Длинная фигура Головни нырнула в незаметную дверь за стойкой бара,  между
полками, уставленными красивыми бутылками. За  дверью  находилась  маленькая
комната без окон, похожая на кладовку. В середине находился  пустой  круглый
стол, покрытый потертой клеенкой.  У  стола  стояла  старшая  дочь  хозяина,
пятнадцатилетняя Кристина,  полная  застенчивая  девочка  с  длинной  черной
косой. Она молча протянула Головне радиотелефон, через минуту зазвонивший  в
его руках. Кристина выскользнула из комнаты,  и  капитан  услышал  в  трубке
хорошо знакомый голос:
   - Пойдешь к доктору.  Напугаешь  легонько,  не  сильно.  Предложишь  меня
продать. Скажи, мол, признайся по-хорошему.
   - А если он расколет меня?
   - Значит, ты дурак. Мне нужно знать, что он скажет на твое предложение. Я
хочу проверить его.
   - Почему сразу не убить, если  не  доверяешь?  -  спросил  капитан,  зная
вспыльчивый и решительный характер своего собеседника.
   - Быстрый ты. И злой. Он хороший доктор, он меня с  того  света  вытащил,
ночами не спал. Твое дело - выполнить. Решать буду  я,  обойдусь  без  твоих
советов. Потом все скажешь Руслану. Я сам звонить не буду.
   - Когда идти?
   - Сейчас.
   - Но ведь поздно уже.
   - Ничего, он не спит.
   Всего лишь  тонкая  стенка  отделяла  комнату  без  окон  от  чистенького
туалета. Если человек просто справлял нужду и мыл руки, он  не  слышал,  что
происходит в комнате. Но стоило  прижать  ухо  к  стене,  сразу  можно  было
расслышать  голоса.  А  если  вместо  уха  приставить  специальный  микрофон
маленького, не больше  сигаретной  пачки,  диктофона,  то  потом,  прослушав
микропленку, удастся разобрать каждое слово.
   Именно такой  специальный  микрофон  и  держал  сейчас  у  стены  сортира
журналист  Матвей   Перцелай.   Конечно,   речь   неизвестного   телефонного
собеседника на пленку  не  записалась.  Но  то,  что  говорил  сам  Головня,
записалось отлично.
   Скрипнула дверь за стойкой, Головня вернулся к своему столу,  на  котором
уже стояли овальная тарелка с шашлыком и кружка светлого пива.
   Минуты через  три  из  туалета  вышел  журналист.  На  его  столе  стояли
стеклянная миска с салатом, корзинка  с  горячим  лавашем  и  блюдо  форели,
украшенное крупными ломтями лимона и тонкими кольцами лука.
   - Руслан! - позвал Перцелай хозяина. - Можно шашлык сразу?
   Несмотря  на  разное  количество  еды,  оба  посетителя  вышли  из   бара
одновременно. Было уже очень поздно, но  автобус-экспресс,  нужный  Головне,
ходил круглосуточно. Ждать пришлось минут двадцать.  Когда  наконец  автобус
подъехал, капитан, прежде чем сесть в него, тревожно огляделся по  сторонам.
Матвея он не заметил, тот стоял в глубокой тени деревьев, к тому же на улице
совсем стемнело.
   Убедившись, что Головня его не  видит,  Матвей  вскочил  в  закрывающуюся
заднюю дверь в последний момент. Несмотря на поздний час, народу в экспрессе
набралось много - маршрут шел от  аэропорта  через  вокзал,  пересекая  весь
город и подбирая припозднившихся пассажиров, для которых  такси  и  частники
из-за бешеных цен недоступны.
   Идея проследить за длинным худым  незнакомцем  возникла  у  Матвея  после
того, как Головня удалился в потаенную комнату за стойкой  бара.  Матвей  не
сомневался,  что  хозяин  связан  с  тайными  базами  в  горах,  но   ничего
интересного  и  конкретного  до  сегодняшнего  вечера  не  замечал,  хотя  в
последнее время заходил в "Каравеллу" не реже двух раз в неделю.
   В автобусе Матвей встал на заднюю площадку, вытащил из большой спортивной
сумки джинсовую кепку, очки  с  затемненными  стеклами,  светлую  куртку  из
тонкой плащовки и тут же надел все это.  "Камуфляж,  конечно,  ерундовый,  -
решил он, - но в темноте авось сойдет. Тем более длинный не заметил,  как  я
садился в автобус".
   Ехали долго, город кончился. Экспресс остановился у пансионата,  рядом  с
маленьким дачным поселком. Головня наконец вышел и двинулся в глубь  поселка
по едва освещенной редкими фонарями аллее. Матвей неслышно следовал за  ним,
стараясь не попадать на свет фонарей.
   Капитан позвонил у высоких ворот. Матвей не сумел разглядеть, кто  открыл
ему ворота, которые  впустив  ночного  гостя,  тут  же  захлопнулись.  Через
несколько минут Перцелай заснял со вспышкой улицу, ворота и номер дома. Пока
этого вполне достаточно. Теперь оставалось ждать, когда незнакомец выйдет, и
попытаться быстро сфотографировать его на сверхчувствительную пленку - если,
конечно, повезет.

***

   - Позвольте войти? - спросил длинный тощий человек лет сорока с короткими
светлыми волосами и большими, навыкате, зелеными глазами.
   - Простите, с кем имею честь? - вежливо улыбнулся доктор.
   Человек достал из кармана пиджака удостоверение капитана милиции.
   - Пожалуйста, Анатолий Леонидович, - пригласил  его  доктор,  прочитав  в
зыбком свете фонаря имя на удостоверении.
   Они прошли в гостиную.
   - Чай? Кофе?
   - От чаю не откажусь, - кивнул Головня,  усаживаясь  в  глубокое  кожаное
кресло.
   "Началось! - подумал доктор, ставя чайник на кухне.  -  Может,  оно  и  к
лучшему?"
   Вернувшись в гостиную, он уселся напротив гостя.
   -  Вадим  Николаевич,  -  начал  капитан,  -  я  пришел  к  вам  не   как
представитель власти, а как частное лицо. Я хочу  предупредить:  вам  грозит
опасность. Собственно, мой визит к вам - должностное преступление. Я не имею
права предупреждать о таких вещах.
   В гостиной горел только торшер под большим зеленым абажуром, лицо доктора
оставалось в тени. Он нарочно сел так, чтобы свет падал на незваного  гостя.
Ему было видно, что глаза навыкате буквально впиваются в него.
   - Продолжайте, Анатолий Леонидович. Я вас внимательно слушаю, - улыбнулся
он как можно приветливей.
   - Вообще-то я хотел бы послушать вас,  Вадим  Николаевич.  Вы  ничего  не
желаете мне сообщить?
   - По какому вопросу? У вас проблемы со здоровьем? Или у кого-то из  ваших
близких?
   - Нет. Я здоров. - Головня  немного  растерялся  и  отвел  взгляд.  -  Вы
прекрасно понимаете, что я имею в виду. Ваши поездки в горы обратили на себя
внимание. Сейчас в горах скрываются террористы  из  Чечни,  среди  них  есть
раненые. Вы - хирург. Это наводит на мысль...
   - Простите, что наводит на мысль и кого? Я не совсем вас понимаю.
   - Не перебивайте меня. За вами ведется серьезное  наблюдение  со  стороны
наших органов. Вас подозревают  в  пособничестве  бандитам,  государственным
преступникам, находящимся в  розыске.  Я  предлагаю  вам  сотрудничество.  О
каждом вновь поступившем раненом вы будете сообщать  мне  лично.  Но  сейчас
меня интересует, - Головня набрал полную грудь воздуха и выдохнул,  -  Аслан
Ахмеджанов! Он скрывается в горах, и вы оперировали его месяц назад.
   - Простите, Анатолий Леонидович. Кажется, чайник закипел. - Доктор  встал
и вышел на кухню.
   "Кстати явился этот капитан, - думал Вадим, разливая чай по двум  чашкам,
- как-то слишком уж кстати. Я ломал голову, а тут  -  пожалуйста,  прямо  на
блюдечке мне подают капитана милиции. Местной милиции. Местной... А  я  ждал
кого-нибудь из Москвы. Их здесь так много сейчас, и  логично  было  бы...  А
может, отдать ему кассету - и дело с концом?"
   Но что-то внутри сопротивлялось.  Что-то  не  нравилось  доктору  в  этом
пучеглазом капитане. Может, перстень с черным  камнем?  Или  длинный  острый
ноготь на мизинце? Или галстук в цветочек?
   "Нет. Ерунда. Галстук здесь ни при чем, - сказал себе Вадим, - слишком уж
вовремя явился этот Головня. И  второе  -  откуда  у  него  ко  мне  "личная
симпатия"? Чего ради он решился на должностное преступление и  с  первых  же
слов мне, подозреваемому, в этом признается?"
   Доктор вернулся в гостиную, поставил на журнальный стол  поднос  с  двумя
чашками, сахарницей и вазочкой печенья, откинулся в кресле и молча уставился
на собеседника. Тот отхлебнул  чаю,  и  стало  заметно,  что  у  него  мелко
подрагивает рука.
   - Я вас слушаю, Анатолий Леонидович. Продолжайте, пожалуйста.
   - Если вы добровольно согласитесь со мной сотрудничать, я гарантирую, что
в ближайшее время вас не арестуют за пособничество террористам.
   "Стоп, - подумал  доктор,  -  вот  это  уже  интересно.  Если  ты  хочешь
использовать меня как информатора и предлагаешь мне работать на тебя как  на
капитана милиции, какое же здесь должностное преступление? А  если  ты  меня
предупреждаешь об аресте - какая тогда тебе нужна информация?  Или  ты  меня
пугаешь арестом, чтобы завербовать? Но получается грубо  и  глупо.  В  таком
случае ты меня считаешь полным идиотом. А зачем тебе информатор-идиот?"
   - В чем именно сотрудничать? - мягко спросил он вслух.
   - Я уже сказал: сообщать о каждом новом раненом. Но сейчас - прежде всего
об Ахмеджанове.
   - Как вы сказали? Ахмеджанов? Я никогда раньше не слышал  такой  фамилии.
Кто это?
   - Вы прекрасно знаете, кто это,  -  капитан  занервничал,  -  не  валяйте
дурака, Ревенко.  Вам,  а  не  мне  грозит  арест.  Вы,  а  не  я  помогаете
террористам.
   - А что заставило  вас  прийти  ко  мне?  Предположим,  вы  правы  и  мне
действительно грозит арест, что в таком случае заставило вас,  представителя
закона, пойти на должностное преступление?
   - Исключительное уважение к вам как  к  талантливому  хирургу,  -  быстро
проговорил Головня.
   "Ты не уважение ко мне чувствуешь, - усмехнулся  про  себя  Вадим,  -  не
уважение, а раздражение. Тебе хочется, чтобы я скорее  раскололся.  Нет  уж,
дружок! Сейчас ты у меня сам расколешься".
   - У вас имеется  конкретный  повод  зауважать  меня  как  хирурга?  -  он
удивленно поднял брови. - Или вы знаете обо мне понаслышке?
   - Вы помните всех ваших больных? - спросил капитан, немного справившись с
нарастающим раздражением.
   "Сейчас  ты  скажешь,  что  я   спас   кого-нибудь   из   твоих   близких
родственников. Ну, валяй. Я помогу тебе за это зацепиться".
   - Честно говоря,  нет,  -  искренне  признался  доктор,  -  только  самые
серьезные случаи. Всех я, конечно, помнить не могу.
   - Пять лет назад вы спасли мою мать. У нее  больное  сердце,  требовалась
срочная операция. Все отказались, а вы согласились. Она до сих пор жива.
   - А как зовут вашу матушку?
   - Головня Варвара Сергеевна. Вряд ли вы могли запомнить. Но это  неважно.
Я до сих пор чувствую себя обязанным вам.
   "Как раз сердечников  я  помню  всех,  поскольку  их  очень  мало.  Я  не
кардиолог, оперировать пришлось трижды, в экстремальных ситуациях.  В  нашей
больнице есть два отличных специалиста, хирурга-кардиолога. Возможно, кто-то
из них спас Головню Варвару Сергеевну пять лет назад. Но я к этому  не  имею
отношения. Ты, капитан, мог бы добросовестней подготовиться к нашей встрече.
Неужели у Ахмеджанова не нашлось кого-нибудь умней?"
   Немного помолчав, доктор тихо произнес:
   -  Простите,  Анатолий   Леонидович,   вы   никогда   не   обращались   к
эндокринологу?
   - К кому?! - опешил капитан.
   - К врачу, который специализируется на гормональных заболеваниях. Дело  в
том, что у вас явные признаки нарушения функции  щитовидной  железы.  У  вас
диффузно-токсический зоб, или  иначе  это  называется  -  базедова  болезнь.
Пожалуйста, закройте глаза и вытяните руки перед собой.
   - Я... вы... Вы не  поняли,  Ревенко!  Я  пришел  к  вам  для  серьезного
разговора!
   - Не нервничайте, господин капитан. Что может  быть  серьезней  здоровья?
При диффузно-токсическом зобе активизируется функция щитовидной железы.  Она
выбрасывает в организм слишком  много  тироидных  гормонов.  Помимо  внешних
признаков - экзофтальм,  то  есть  пучеглазие,  треммер,  то  есть  дрожание
конечностей, наблюдается еще повышенная  нервная  возбудимость,  бессонница,
состояние беспричинной тревожности и мнительности, ночные страхи. Когда вы в
последний раз проходили диспансеризацию, вас смотрел эндокринолог?  Впрочем,
клиническая картина  настолько  очевидна,  что  определить  у  вас  базедову
болезнь сможет  любой  более  или  менее  грамотный  врач.  Я,  конечно,  не
специалист в этой области, но...
   - Хватит морочить мне голову! - не выдержал капитан и заорал:
   - Вы видели Ахмеджанова? Вы  его  оперировали?  Завтра  утром  вы  будете
арестованы. Я даю вам последний шанс!
   - Любопытно,  что  недавно  это  заболевание  считалось  по  преимуществу
женским, - продолжал доктор, отхлебнув чаю, - но в  последние  годы  им  все
чаще страдают мужчины. Тут дело  в  экологии.  Щитовидная  железа  -  весьма
чувствительный орган. Если болезнь запустить, может случиться  неприятное  и
опасное осложнение - тиротоксический криз. Могу порекомендовать вам хорошего
специалиста.
   Через пятнадцать минут  после  ухода  взбешенного,  трясущегося  капитана
далеко в горах у изголовья кровати  Аслана  Ахмеджанова  затренькал  сотовый
телефон.
   - Аслан, мне, конечно, все равно, но, думаю, тебе стоит знать, -  услышал
чеченец голос доктора Ревенко, - ко мне только что приходил капитан  местной
милиции по фамилии Головня и спрашивал о тебе.
   - Что ты ему сказал?
   - Я порекомендовал ему обратиться к эндокринологу.
   - К кому?
   - К врачу,  который  специализируется  на  гормональных  заболеваниях,  -
вздохнул Вадим Николаевич и захлопнул крышку телефона.

***

   Головня шагал по ночной аллее. Сердце колотилось, не только рубашка, но и
пиджак под мышками промокли от пота. Разговор с доктором вывел  капитана  из
себя.  Но  не  потому,  что  доктор  не  стал  сдавать  Ахмеджанова  первому
попавшемуся милиционеру и  не  купился  на  провокацию.  Капитану  до  этого
Ревенко нет ровно никакого дела. Ему  поручили  проверить  на  вшивость,  он
проверил.
   Взбесило Головню упоминание об этой проклятой базедовой болезни,  которую
у него  действительно  обнаружили  на  последней  медкомиссии.  Это  грозило
пенсией, а в качестве пенсионера он никому не нужен. И ладно бы какой-нибудь
гастрит или гипертония  -  этим  болеют  многие.  Но  болезнь,  найденная  у
Головни, влияла на состояние нервной системы. А нервнобольной  -  все  равно
что псих. Он чувствовал, как заводится от малейшего пустяка, как набухает  и
колотится сердце ни с того ни с сего, и в пот бросает и руки трясутся,  и  с
глазами что-то не то. Его бесило любое упоминание  о  щитовидной  железе,  и
совсем уж унизительным казалось, что болезнь  эту  считают  по  преимуществу
женской - Ревенко только подтвердил слова врача на медкомиссии.
   Сильно  раздраженный  капитан  ничего  не  замечал.  Не  увидел  и  тень,
метнувшуюся из кустов, не  услышал  щелчка  фотоаппарата.  "И  за  что  мне,
мужику, бабская болячка? И почему все меня в этот, как его - диффузный зоб -
тычут носом? Неужели это так  заметно?"  -  думал  он,  шагая  к  освещенной
остановке экспресса.
   Матвею удалось сфотографировать его в свете  фонаря  на  аллее,  конечно,
фотография могла получиться нечеткой, но те, кому он отдаст пленку вместе  с
микрокассетой от диктофона, разберутся.
   На следующий день рано утром по дороге  на  телестудию  Матвей  остановил
свой зеленый "жигуленок" у газетного  киоска,  находившегося  неподалеку  от
санатория "Солнечный берег".
   - Здравствуйте, Семен Израилевич, - обратился он к старенькому  киоскеру,
- как дела? Как здоровье?
   - Спасибо, Мотенька, -  улыбнулся  старик,  -  живем  потихоньку,  коптим
небеса. Тебе, как всегда, "Независимую"?
   - Нет, Семен Израилевич, мне "Литературку", тольк