не сумеет приехать. Я  тебе  сегодня
утром отправила четыреста тысяч на обратную дорогу.
   - Спасибо, Нина Владимировна, - упавшим голосом произнесла Маша, - только
родителям моим ничего не говорите. Передайте  Сане,  пусть  не  беспокоится,
выздоравливает. Я приеду, деньги верну.
   Связь оборвалась. Перезванивать Маша не стала.

Глава 4

   Елизавета Максимовна Белозерская не любила своего  мужа.  Пятнадцать  лет
назад, выходя замуж, очень надеялась, что полюбит. Но так и не смогла.
   Пятнадцать лет назад Елизавете Максимовне исполнилось двадцать пять, а ее
мужу - пятьдесят. Пианист с мировым  именем.  Лиза  преклонялась  перед  его
талантом. Он ухаживал за ней трогательно  и  возвышенно.  Бросая  все  дела,
мчался ночной "Красной стрелой" из  Москвы  в  Питер,  чтобы  увидеть  Лизу,
побыть с ней несколько  часов.  Лиза  танцевала  в  "Мариинке"  и  замуж  не
собиралась. Но если уж выходить, то только за такого - одаренного,  мягкого,
милого, трогательного человека.  Любви,  конечно,  не  было,  но  потом,  со
временем... Как же можно его не полюбить? Тем более он в Лизе души не чаял.
   Оставив в Ленинграде родителей и "Мариинку", Лиза переехала в  Москву,  к
мужу. Она честно старалась стать ему хорошей женой. При ее легком, уживчивом
характере это оказалось не слишком сложно.
   Муж многого не требовал. Оба занимались любимым делом - он  музыкой,  она
танцем. С работой в Москве у Лизы проблем не возникало. В балетных кругах ее
знали.
   Для ссор и  выяснения  отношений  времени  не  оставалось,  они  во  всем
уступали друг другу, так как  оба  считали  себя  людьми  интеллигентными  и
неконфликтными. Лиза очень  хотела  родить  своему  пианисту  ребенка,  хотя
знала, чем это обернется для нее как для танцовщицы.  Ей  казалось,  ребенок
заставит ее полюбить пианиста по-настоящему, как мужчину,  как  мужа,  а  не
просто как одаренного музыканта  и  трогательно-доброго  человека.  Когда-то
пианист уже был женат, но детей в первом браке не получилось. Не  получалось
и сейчас. Лиза искренне считала, что дело в ней,  а  не  в  нем.  Просто  ее
балетный организм Для материнства не приспособлен. Для женщин  ее  профессии
это обычное дело.
   Внешне они казались вполне счастливой и благополучной парой. Но у Лизы на
третий  год  совместной  жизни  начались  необъяснимые  приступы   тоски   и
раздражения. Воспитание  не  позволяло  выпускать  это  наружу,  с  мужем  и
окружающими   она   оставалась   все   такой   же   ровной,   спокойной    и
доброжелательной. А жизнь ее между  тем  постепенно  превращалась  в  тихий,
уютный, интеллигентный  ад.  Изменять  мужу  и  заводить  любовника  она  не
собиралась - слишком уважала своего пианиста, жалела его  и  измену  считала
предательством.
   Майор Константинов появился  однажды  за  кулисами  Дома  офицеров  после
концерта в честь Дня Вооруженных Сил, высокий, широкоплечий, с букетом белых
орхидей.
   Широкоплечие офицеры с букетами  не  были  новостью  в  Лизиной  балетной
жизни. Но между ней и Константиновым вдруг что-то  произошло,  будто  молния
вспыхнула. Они перестали видеть  и  слышать  кого-либо  вокруг,  кроме  друг
друга.
   В отношениях со своим пианистом Лиза  держалась  за  бесконечные  "потому
что...": "Я вышла замуж за него, потому что он гениальный  музыкант,  умный,
добрый человек, любит меня и ничего не требует..." С  Глебом  Константиновым
никаких "потому что..." не возникало. После третьей встречи они поняли,  что
жить друг без друга не могут. У майора были жена  и  шестнадцатилетний  сын.
Два  месяца  они  с  Лизой  встречались  тайно.  Но   оба   мучились   из-за
необходимости врать и выкручиваться.
   Однажды Лиза сказала своему пианисту:
   - Нам нужно поговорить.
   Он остановил ее:
   - Я знаю, Лизонька, ты хочешь уйти от меня. Не мучай себя. Поступай,  как
считаешь нужным.
   А через полчаса Лизе пришлось  вызывать  "Скорую".  У  пианиста  случился
инфаркт.
   У жены Константинова инфаркта не  случилось.  Она  дослушала  супруга  до
конца и спокойно сказала:
   - Разводиться и разменивать квартиру мы не станем.  Ты  волен  гулять  на
стороне, сколько влезет.  Я  ведь  тоже  не  ангел  и  даже  рада,  что  так
получилось. Но для нашего сына и для окружающих мы останемся мужем и  женой.
А если ты попытаешься настаивать на другом варианте, я тебе гарантирую: сына
ты больше никогда не увидишь и на службе поимеешь серьезные неприятности.
   Навещая своего пианиста в больнице, Лиза кормила его с  ложечки,  гладила
по голове и говорила, что никуда не уйдет.
   - Пусть ты живешь своей жизнью, - слабо улыбался пианист, - пусть. Только
не бросай меня.
   "Будь что будет", - решили Лиза и Глеб и продолжали  встречаться.  А  еще
через месяц Лиза с удивлением узнала, что беременна. Родившийся мальчик даже
в младенчестве походил на Константинова.
   Папой маленький Арсюша называл пианиста, и пианист  любил  мальчика,  как
собственного сына, - Других детей у него не было. Лиза и  Арсюша  оставались
его семьей.
   - Остальное меня не касается! - говорил он. Константинова мальчик знал  с
первых дней жизни и называл его, как мама, Глебушка. Ребенок не задумывался,
кто такой этот Глебушка, откуда он взялся. Он обожал Константинова,  смотрел
ему в рот, пытался во всем подражать. Он радовался, что у него есть папочка,
ласковый, уютный, "маленький" - как он сам говорил о нем, хотя  пианист  был
крупный, очень полный мужчина; и есть Глебушка, сильный,  большой,  строгий.
Детское чутье подсказывало Арсю-ше, что эти два мира в его и  маминой  жизни
нельзя  смешивать.  Никогда  в  присутствии  пианиста  он   не   говорил   о
Константинове.
   Странная  ситуация  неожиданно  оказалась  оптимальной  для  всех.   Лиза
воспринимала пианиста как близкого родственника. Больше десяти лет они спали
в разных комнатах. Пианист часто болел, страдал ишемической болезнью  сердца
и гипертонией, Лиза ухаживала за ним, как за малым ребенком. Он  к  тому  же
оказался совершенно беспомощен в быту, рассеян, забывчив. Жить один не  мог,
но никакой другой женщины, кроме Лизы, не желал. Никто так  хорошо  не  знал
его привычек, вкусов, болезней, слабостей, никто не мог  с  такой  легкостью
создать  вокруг  него  тот  бытовой  комфорт,  который  так  необходим   для
нормальной работы.
   Жена Константинова  больше  всего  на  свете  любила  свою  выстраданную,
ухоженную квартиру и дорожила общественным мнением.  Стать  брошенной  женой
представлялось ей несопоставимо страшней, чем просто нелюбимой  женщиной.  К
тому же она вела свою, весьма бурную, личную жизнь.
   Сын Константинова вырос, его интересовали только собственные проблемы. Он
считал, что родители сами разберутся.
   А Лиза и Глеб чувствовали себя счастливыми от того, что они есть  друг  у
друга и никому своей любовью  не  портят  жизнь.  У  Константинова,  правда,
возникли некоторые проблемы по службе, но чин полковника ему все-таки  дали.
Но, как верно заметил его непосредственный  начальник,  генеральские  погоня
уже не светили.
   Много лет подряд один летний месяц Лиза и Глеб проводили вместе.  Лиза  с
Арсюшей отдыхали в ведомственном санатории "Солнечный  берег",  в  курортном
городе на Черном море. Глеб жил в отдельном номере в том  же  санатории,  на
том же этаже.  Там  их  давно  знали,  сплетничать  стало  уже  неинтересно.
Администрация санатория в первый же их совместный приезд  перемыла  странной
парочке с мальчиком все косточки, и  в  последующие  приезды  Белозерскую  с
Константиновым никто не обсуждал. К ним привыкли.
   В последние два года Глеб не мог себе  позволить  отдыхать  целый  месяц.
Полковник вырывался на  побережье  на  несколько  дней,  с  утра  до  вечера
занимался служебными делами,  на  Лизу  и  сына  оставалось  совсем  немного
времени.
   Приехав в "Солнечный берег" два дня назад, Лиза не  надеялась,  что  Глеб
сумеет вырваться скоро и надолго. Но он появился без всякого  предупреждения
на третий день, поселился, как всегда, в соседнем  одноместном  полулюксе  и
весело сообщил:
   - Все, Лизонька! На этот раз - никаких  дел.  Отдыхаем  и  ни  о  чем  не
думаем.
   Арсюша,  визжа  от  восторга,  повис  у  него  на  шее.  Лиза   счастливо
улыбнулась. Она не подала вида, что ни  секунды  не  верит  своему  любимому
полковнику. Какой тут отдых, когда в области предвыборная кампания, по всему
городу развешаны листовки  кандидатов  в  губернаторы  и  многие  из  них  -
откровенно бандитского содержания. К тому же всей стране известно: здесь,  в
горах, прячутся чеченские террористы, через границу идут составы с  оружием.
Разве до отдыха полковнику ГРУ?
   Всякий раз, когда она заикалась о  своих  опасениях,  Константинов  мягко
урезонивал ее:
   - Лизанька, я же на родине работаю, на своей территории.  Ни  погонь,  ни
перестрелок, только мозгами шевелю, как кабинетный червь. Скажи спасибо, что
меня не посылают ни в Чечню, ни в Таджикистан.
   - Спасибо, - вздыхала Лиза, но не успокаивалась.
   Они провели чудесный день. Загорали на пляже, играли в бадминтон, сходили
на  рынок,  накупили  фруктов.  На  рынке  Глеб   подошел   к   мяснику   и,
поздоровавшись за руку, спросил:
   - Как насчет домашнего вина? Прошлогоднего, из "изабеллы"?
   - Канистра для вас  готова,  два  литра,  как  договаривались,  -  кивнул
пожилой усатый мясник в кепке "аэродром", - правда, цены теперь подпрыгнули.
Литр - десять тысяч.
   - Спасибо. Я не торгуюсь. Вино отличное, - ответил полковник.
   "Да уж, отдыхаем!" - усмехнулась про себя Лиза. Вечером в холле санатория
Глеб купил билеты на экскурсию в пограничное государство.  Билеты  оказались
жутко дорогие. В пограничном государстве  шла  война,  и  тамошние  всемирно
известные достопримечательности  несколько  лет  подряд  были  для  туристов
закрыты. Официально они закрыты и сейчас, но для местной туристической фирмы
"Комфорт-тревел" ни война, ни  граница  значения  не  имели.  Наоборот,  чем
сложнее попасть в соседнее государство, тем большие  деньги  готовы  платить
отдыхающие,  чтобы  в  комфортабельном   "Икарусе",   с   гарантией   полной
безопасности, поглядеть  на  знаменитые  водопады,  побывать  в  только  что
восстановленном   обезьяньем   питомнике   вообще   полюбопытствовать,   что
происходит в  доступном  когда-то,  а  ныне  закрытом  маленьком  кавказском
государстве.
   Первые два экскурсионных автобуса предприимчивая  фирма  умудрилась  даже
обеспечить "бэтээра-ми", сопровождавшими  туристов  от  границы.  Но  по-том
необходимость  в  "бэтээрах"  отпала,   военные   действия   на   территории
кавказского государства утихли. К тому же  купить  безопасность  туристов  у
местных властей оказалось дешевле, чем оплачивать услуги военных.
   Обезьянник, находившийся в столице маленького государства, имел всемирную
известность.  Но  в  начале  войны  нежные  животные  не  выдержали  грохота
обстрелов и в ужасе разбежались из  своих  клеток.  Часть  обезьян  погибла,
часть  пропала  без  вести.  Это  взволновало  чуть  ли   не   всю   мировую
общественность,  в  разных  европейских  странах  даже  прошли  демонстрации
активных борцов за права животных.
   Но несколько обезьян удалось отловить. Их привезли уже не в столицу, а  в
один из более или менее спокойных и уцелевших городов, поближе к  российской
границе. Обезьянам в новом питомнике жилось не многим  лучше,  чем  людям  в
разоренном государстве. Но теперь они уже не могли убежать. Клетки  намертво
запирались и тщательно  охранялись.  Конечно,  новый,  наскоро  воссозданный
обезьянник не шел ни в какое сравнение с прежним.  Животных  осталось  мало,
редкие породы исчезли. Но желающие взглянуть все равно находились.
   - Ребенок ведь никогда не был  в  тамошнем  обезьяннике,  -  извиняющимся
тоном объяснял Глеб, покупая билеты, - и водопада не видел.
   - Ты, мамочка, можешь не ехать! - заявил Арсюша.
   Лиза не стала спрашивать Глеба, насколько  безопасна  экскурсия.  Она  не
сомневалась: если он едет с ребенком, ничего страшного не случится.
   Ночью, когда Арсюша уснул, она в  одном  халатике  быстро  прошмыгнула  в
номер Константинова.
   - Так-то ты отдыхаешь! - прошептала она, ныряя к нему под одеяло.
   - Да, Лизанька, да, солнышко мое, прошептал он в ответ,  развязывая  пояс
ее халатика.

Глава 5

   Экскурсионный автобус фирмы "Комфорт-тревел" отправлялся в  восемь  часов
утра от ворот санатория "Солнечный берег". Елизавета Максимовна на экскурсию
не ехала - ее укачивало.
   - Пожалуйста, - говорила она, провожая Глеба и Арсюшу, -  по  деревьям  и
горам не лазай, кепку на солнце не  снимай,  не  заставляй  Глебушку  делать
замечания каждые пять минут. Это очень утомительно.
   - Хорошо, мам. Шелковый буду, - обещал Арсюша, садясь в автобус.
   Утро выдалось свежим и прохладным. Солнце еще не жгло,  светило  мягко  и
ласково. "Икарус" мчался по пустому шоссе вдоль моря. Переливалась солнечная
рябь на воде, далеко, у горизонта,  покачивались  крошечные  цветные  паруса
яхт.
   Арсюша дремал, положив голову Глебу на плечо. Глеб  думал  о  предстоящей
встрече  с   агентом,   стариком   буфетчиком,   работавшим   на   небольшой
железнодорожной станции, сразу за  границей.  Старик  передал  по  эстафете,
через мясника на городском рынке, что имеет срочную информацию.
   "Икарус" должен был сделать первую остановку именно на этой станции,  где
шоссе шло параллельно железной дороге.  Многие  годы  автобусы  с  туристами
останавливались  у  небольшого  вокзального  здания  с   помпезными   белыми
колоннами.
   Столики выставлялись на улицу, над ними раскрывались полосатые  солнечные
зонты. Старушки, жительницы поселка, продавали у обочины абрикосы,  сливы  и
груши.
   Сейчас белые  колонны  облупились,  снизу  доверху  их  украшали  кое-как
накаляканные ругательства. Столиков  осталось  всего  два,  солнечные  зонты
исчезли, большая цветочная клумба превратилась в выгребную яму. Однако буфет
все еще работал, и две старушки у обочины торговали вялыми пучками укропа  и
каменными на вид зелеными персиками.
   Автобус остановился.
   - Господа туристы! - сказала в микрофон девушка-экскурсовод. - У вас есть
сорок минут. Туалет направо, за зданием  вокзала.  В  буфете  вам  предложат
легкий завтрак.
   Небольшая толпа распределилась между деревянной будкой сортира  и  черной
от мух буфетной стойкой. К вывороченному медному крану  со  слабой  струйкой
ржавой воды выстроилась очередь.
   - Глебушка, давай мы не будем здесь есть. Пойдем лучше погуляем  немного,
разомнемся. Нам ведь мама дала с собой бутерброды, - предложил Арсюша.
   Кроме  бутербродов,  предусмотрительная  Лиза  дала  им   пачку   влажных
антисептических салфеток, поэтому в очереди к крану стоять не пришлось.
   - Хорошо, - кивнул Глеб, - посиди здесь, на лавочке. Я все-таки  взгляну,
чем там кормят в буфете. Жди меня, никуда не уходи.
   За стойкой стояла молодая полная женщина с темными усиками. Старика нигде
не было. "Мало ли что могло  случиться,  -  тревожно  подумал  полковник,  -
старику за семьдесят".
   - Сосиски с зеленым горошком и кофе с молоком  из  ведра,  -  сообщил  он
Арсюше, который ждал на лавочке, как примерный  мальчик,  -  пойдем  немного
погуляем. Потом ехать еще часа два.
   Обогнув вокзал, они прошли мимо старушек.
   - Давай купим у этой бабушки персиков, - попросил Арсюша.
   Глеб знал - он просит купить персики не потому, что ему  хочется.  Просто
мальчик всегда очень жалел старушек. Он  видел  -  никто  у  них  ничего  не
покупает.
   - Как у вас здесь все изменилось! - вздохнул Константинов,  расплачиваясь
за несъедобные персики.
   - И не говори, сынок, - прошамкала  беззубым  ртом  старушка  абхазка,  -
война, она и есть война. Сейчас хотя бы спокойно. Не стреляют. Но говорят, -
она перешла на выразительный шепот, - у нас в горах чеченцы.
   - Не может быть! - удивился полковник. - Как же их сюда пропускают?!
   - Да тут кого угодно пропустят. Только деньги плати.
   - А вот, помнится, здесь старичок работал, буфетчик.  Неужели  на  пенсию
ушел? - рассеянно спросил Константинов.
   - Рафик? - вступила в разговор другая старушка. - Рафика завтра  хоронить
будут.
   - Как - хоронить?! Он ведь не такой уж старый человек...
   - Совсем не старый, - кивнула старушка, - меня моложе на семь лет, а  вот
ее - на десять. Вчера вечером полез на шелковичное дерево, ветка  сломалась,
он и упал. Да не просто, а на  каменное  крыльцо  головой.  Сразу  умер,  не
мучился.
   - Надо же! - грустно покачал головой Константинов.
   - А ты, сынок, знал его, что ли?
   - Ну как вам сказать? Отдыхал  здесь  когда-то  давно,  заходил  в  буфет
иногда, пивка выпить. Сейчас вот вспомнил  старика  буфетчика.  Хороший  был
старик.
   Поездка оказалась напрасной. "Неужели и правда несчастный случай? - думал
полковник, усаживаясь в автобус. - Или дыра на эстафете? Нет, дыры  быть  не
может. Но и в несчастный случай что-то не верится..."
   Звенья цепи эстафеты сами по себе значения не имели и никакой  информации
для постороннего содержать не  могли.  Эстафета  выстроена  и  продумана  до
мелочей самим генералом  Фроловым.  Предположим,  отправлялась  какая-нибудь
сельская жительница в небольшой пограничный городок, а  сосед  кричал  через
забор:
   - Анжела! Если тебе не трудно, подойди к  мяснику  Зурабу  на  рынке.  Он
всегда стоит в конце ряда, пожилой такой, с большими усами. Скажи, у  Рафика
есть две канистры домашнего вина для покупателя.
   Ничего не подозревающая Анжела добросовестно  выполняла  просьбу  соседа,
находила  мясника  на  рынке.  А  к  Зурабу,  в  свою  очередь,  наведывался
постоянный покупатель, который покупал у него баранину для шашлыка и  просил
узнать, не  продает  ли  кто-нибудь  в  горах  домашнее  вино  из  винограда
определенного сорта.
   Таким  образом  назначались  встречи,  один  агент  вызывал  другого  или
сообщал, что в определенном месте находится контейнер с секретом. В  цепочке
оказывались задействованы люди, не имевшие понятия, что передают  самую  что
ни на есть шпионскую информацию и работают на военную разведку.
   У Рафика Саидовича  не  было  сотового  телефона,  но  имелся  "соседский
телеграф". Кто-то постоянно ездил из села за покупками,  особенно  во  время
войны, когда поблизости, в окрестных селах, исчезли  соль,  спички,  мыло  и
мука. Глубоко в горах у Рафика проживало множество родственников.  Он  часто
навещал их, то пешком, то на своем старом "Запорожце". Многое он в горах мог
заметить сам, кое-что рассказывали родственники.
   Старик прошел войну до Берлина в чине рядового пехоты, потом многие  годы
ощущал какую-то внутреннюю связь с военными. Люди в форме воспринимались  им
почти как родные - но только в военной  форме,  не  в  милицейской.  Милицию
Рафик Саидович не жаловал, небезосновательно  считая,  что  каждому  второму
стражу порядка платит та или другая мафия.
   Неподалеку от поселка, в котором он  жил,  находился  небольшой  закрытый
санаторий, принадлежавший Министерству  обороны.  Отдыхающие  офицеры  часто
наведывались в чистый, уютный привокзальный буфет.  Принося  офицерам  самое
свежее пиво и самый  вкусный  шашлык,  Рафик  останавливался  у  столиков  и
говорил:
   - Только военные могут  навести  в  горах  порядок.  Милиция  у  нас  вся
продалась бандитам, а среди военных остались  еще  порядочные  люди.  Там  в
горах - и наркотики, и оружие. Никто не чешется, никому дела нет.
   Офицеры  сочувственно  кивали,  принимая  речи   буфетчика   за   обычное
стариковское ворчание и пустую болтовню.
   Только перед самым началом войны,  когда  отдыхающих  офицеров  почти  не
осталось, а на кавказском побережье  запахло  порохом,  капитан  из  Москвы,
случайно заглянувший в буфет выпить пива, прислушался к ворчанию старика.
   - Оружие, говорите, в горах? А можете показать на карте, где именно?
   Той же ночью он встретился с Рафиком Саидовичем на санаторном пляже,  без
свидетеле