ожу  тебе  по  секрету,   твой
покупатель, любитель рыбки, мой старый друг, однокашник. И надо мне срочно с
ним встретиться. Соскучился я по нему, так и скажи.
   Лариса едва заметно кивнула и весело рассмеялась.
   - Обожаю неприличные анекдоты! - громко сказала она.

***

   Поздним вечером полковник стоял на балконе своего номера, курил и смотрел
в темноту санаторного сада. Лиза сидела тут же, на балконе, и вязала  Арсюше
свитер.
   Из темной аллеи послышался слабый  мелодичный  свист.  Какой-то  одинокий
человек вышел подышать ночным  воздухом  и  насвистывал  мелодию  старинного
русского романса "Калитка". Полковник улыбнулся. Только  его  однокашник  по
Военной академии Генерального штаба, старый приятель,  соперник-смежник  Юра
Лазарев мог так шутить: "И войди в  тихий  сад  ты,  как  тень..."  -  очень
актуально!
   Константинов просвистел в ответ несколько так-тов  другого  романса:  "Он
говорил мне, будь ты моею..."
   Таким образом они обменялись условными сигналами.  Полковник  представил,
как невысокий худощавый Юрка стоит сейчас на аллее, расставив ноги и заложив
руки в карманы, стоит и усмехается. Он действительно соскучился  по  старому
приятелю, с которым связано столько общих воспоминаний.
   - Ты немного врешь, а он - нет, - заметила Лиза, не  поднимая  головы  от
вязания, и точненько просвистела несколько так-тов.
   Глеб издалека заметил  белевшую  в  темноте  рубашку  Юры  Лазарева.  Они
поздоровались за руку.
   Юрий Николаевич Лазарев, Юраш, как называли его однокашники по  академии,
с юных лет слыл любимцем  публики  и  дамским  угодником.  "Врун,  болтун  и
хохотун", он жить не мог без шумных компаний, долгих застолий  и  разговоров
ни о чем. Он мог великолепно  рассказать  любую,  самую  банальную  историю,
изложить так, что у слушателей челюсти сводило от смеха. А об его "practical
jokes" - практических шутках - по академии ходили легенды.
   Однажды ему удалось убедить трех первокурсников, что при  диспансеризации
необходимо сдавать не только анализ мочи, но и анализ спермы,  причем  не  в
лабораторию  приносить  баночки,   а   отдавать   непосредственно   в   руки
врачу-урологу, шестидесятилетней старой деве.
   Через два дня на столе перед урологом стояли три баночки из-под майонеза,
на каждой аккуратно наклеена бумажка с фамилией и именем.
   -  Что  это?  -  спросила  пожилая  строгая  дама,  разглядывая  на  свет
содержимое  одной  из  баночек,  но  тут  же  догадалась  и  после   длинной
мучительной паузы задала следующий вопрос:
   - Каким способом вы это получили?
   Трое  первокурсников  густо  покраснели,  долго  молчали,  наконец  один,
худенький очкарик из Тулы, ответил еле слышно:
   - Подростковым, товарищ доктор.
   Чем старше становился Юраш, чем выше поднимался  по  служебной  лестнице,
тем тоньше и разнообразней становились его "practical jokes". Умение убедить
кого угодно в чем угодно,  завоевать  полное  доверие,  рассмешить  до  слез
весьма помогало полковнику ФСБ Юрию Николаевичу Лазареву  в  его  деликатной
работе.
   Два полковника сели на лавочку перед пляжем.
   - Как Лиза? Как Арсений? - спросил Лазарев.
   - Спасибо, нормально. А твои?
   При внешнем образе дамского  угодника  и  гуляки-бабника  Юраш  оставался
верным, любящим мужем и нежным отцом. У него было трое детей - девочка и два
мальчика.
   - Наталья девятый класс закончила,  Антон  -  прапорщик  уже,  а  Андрюха
перешел на четвертый курс и жениться собирается. Ох,  Глебушка,  надает  мне
господин генерал по шее за это наше тайное свидание, - сообщил он, не  меняя
интонации, будто продолжал рассказывать о своих семейных делах.
   - Зачем Головню взяли? Я шел за ним тихонько, без шума, а вы угробили,  -
тихо спросил Константинов.
   - Да кто ж его гробил?  Кто  ж  знал,  что  у  него  сложное  эндокринное
заболевание? Криз случился на нервной почве,  откачали,  а  ночью  -  вторая
волна пошла. Он и помер.
   - Что же это за болезнь такая? Просвети меня по старой дружбе.
   - Да черт его знает, что-то со  щитовидной  железой  связано.  Ты  можешь
зайти в областное управление, там вся медицинская  документация,  результаты
вскрытия.
   - Вскрытие, конечно, полностью подтвердило, что умереть Головне никто  не
помог.
   - Глебушка, да ты что? Мы ж его  охраняли,  как  зеницу  ока,  лелеяли  и
берегли! Ты уж совсем о нас стал плохо думать.
   - Эй, Юраш, а ты никак оправдываешься? - улыбнулся Константинов.
   - Черствый ты человек, Глеб Евгеньевич. Нет чтобы  слово  доброе  сказать
старому  другу,  ты  все  со  своими  подколками.   Везде   тебе   мерещатся
враги-заговорщики.
   - Ладно, Юраш, прости. Но на твоем месте я бы вызвал все-таки специалиста
из Москвы. Для повторного вскрытия.
   - За что же так обижать местных товарищей? Доверять надо людям, Глебушка.
Недоверие напрягает и разобщает. И потом... Кремировали уже твоего Головню.
   - Как? Когда?!
   -  Сегодня  утречком.  С  гражданской  панихидой,  со  всеми   почестями,
положенными по рангу. Вдова плакала-убивалась, детки-сиротки,  мать-старушка
в черном платочке, залпы оружейного салюта, скорбные лица сослуживцев... Про
арест, конечно, ни слова-о мертвых или  хорошо,  или  ничего.  Скоропостижно
скончался доблестный капитан, сгорел на службе, не щадя себя, защищая  покой
сограждан.
   - А с барменом что? Тоже скоропостижно скончался?
   - Глеб, ну нельзя же так! - поморщился Лазарев. - Бармена  мы  отпустили,
вежливо  извинились.  Он  ведь  Головне  долг  отдавал.  У  старшей   дочери
приближался день рождения, вот он и одолжил у капитана на подарок и застолье
три тысячи долларов. На полторы  тысячи  дочке  комплект  купил,  сережки  и
колечко с  бриллиантами,  даже  чек  предъявил  из  ювелирного  магазина.  А
остальные полторы тысячи кинул на застолье.
   - Сколько лет дочке исполнилось?
   - Пятнадцать.
   Быстрым  движением  Лазарев  выбил  сигарету  из  пачки,   спохватившись,
протянул пачку Константинову. Тот отказался:
   -  Спасибо,  Юраш,  твой  "Парламент"  для  меня  слабоват.  Я  привык  к
"Честерфилду", - он достал свою пачку.
   Закурили.
   - Смотри, Глеб, в нашем с тобой возрасте крепкие сигареты курить  вредно.
А лучше вообще бросать.
   - Лучше, конечно, бросать, - согласился  Константинов,  -  знаешь,  Юраш,
если  мы  с  тобой  перешли  к  разговору  о  вреде  курения,  то  пора  нам
расходиться. Спать пора. Ты мне больше ничего сказать не хочешь?
   - Я? Тебе? Ничего... Ну разве  что  рад  был  тебя  повидать.  Надо  нам,
Глебушка, иногда и просто так встречаться, без всякого дела. Нам бы с  тобой
в Москве надо как-нибудь в баньку сходить, пивка  выпить,  а  то  совсем  мы
очерствели, разучились общаться просто так.
   - Да, Юраш. Я тоже рад встрече. И в баньку сходим  обязательно,  и  пивка
попьем. Только прошу тебя по старой дружбе,  не  трогайте  вы  Ревенко.  Вот
представь - возьмете вы его, а у него вдруг тоже, как  у  Головни,  начнется
приступ какой-нибудь  сложной  болезни.  Ведь  от  неожиданностей  никто  не
застрахован, а вы - особенно. А вторая такая накладка будет  значить  только
одно: кто-то из вашей конторы  сильно  против  ареста  знаменитого  чеченца,
кто-то крепко с чеченцем повязан.
   - А если мы его возьмем, но приступа не случится? - тихо спросил  Лазарев
- - Это что будет значить?
   -  То  же  самое,  Юраш.  То  же  самое.  Если  вы  тронете  Ревенко,  то
засветитесь, ярко и неугасимо. Это не только мое мнение. Это факт, известный
в моем департаменте и за его пределами. Так что держитесь от греха подальше,
не трогайте доктора Ревенко. Ведь Ахмеджанова мы  возьмем  в  любом  случае.
Если вы перестанете нам мешать, то все, что он скажет, останется между нами,
смежниками.
   - А ты, Глебушка, не преувеличиваешь?  Константинов  преувеличивал.  Пока
никто, кроме него, не  догадывался,  что  возможный  арест  доктора  Ревенко
службой ФСБ засветит чье-то активное нежелание взять Ахмеджанова  живым.  Но
он чувствовал: ход  сделан  правильный  и  в  определенной  степени  Ревенко
обезопасили.
   - Нет, Юра,  я  не  преувеличиваю.  А  даже  преуменьшаю.  Ну  зачем  нам
межведомственные разборки в такой острый момент? Кому от этого лучше? Ты  уж
как-нибудь объясни своим коллегам, что можем с чистой душой отдать им  потом
все лавры. Помнишь, как сказал Шелленберг в "Семнадцати мгновениях"?  "Какая
разница, кого погладят по головке и кому дадут конфетку?"
   - А ты помнишь, что ему ответил Мюллер? "Я не люблю сладкого". Так вот, я
тебе, Глебушка, тоже скажу, я не люблю сладкого.
   - Любишь, Юраш, любишь, - улыбнулся Константинов, - ты еще в академии мог
плитку шоколада за минуту умять.

Глава 15

   Маша стояла босиком на траве, в шортах и короткой футболке. Держась рукой
за спинку плетеного кресла,  она  сосредоточенно  делала  какие-то  балетные
упражнения и шепотом повторяла:
   - Гран батман, пти батман, плие!
   Она так увлеклась занятием, что не заметила  Вадима,  остановившегося  на
крыльце и любовавшегося ею.
   Оторвавшись от спинки кресла, она вдруг быстро завертелась на одной ноге,
потом, легко оттолкнувшись от земли, на секунду повисла в воздухе, но тут же
шлепнулась на траву и, заметив наконец Вадима, улыбнулась:
   - Доброе утро!
   Вадим шагнул к ней, хотел помочь подняться, но она уже вскочила на ноги.
   - Доброе утро, малыш. Ты завтракала? -  Он  взял  в  ладони  ее  горячее,
раскрасневшееся от полуденного солнца лицо  и  поцеловал  приоткрытые  сухие
губы.
   - Нет еще. Я не люблю завтракать одна, а ты спал.  Завтракать  решили  на
кухне, в саду слишком жарко.
   -  Помнишь  старый  телесериал  "Адъютант  его   превосходительства"?   -
неожиданно спросила Маша, отхлебнув кофе из маленькой чашечки.
   - Конечно, - удивленно улыбнулся Вадим, - я его несколько раз смотрел.
   - Помнишь, Кольцов возвращается ночью домой, а мальчик Юра, сын погибшего
офицера, спрашивает: "Павел Андреевич, вы  шпион?"  Так  вот,  я  тоже  хочу
спросить тебя: Вадим Николаевич,  вы  шпион?  Или  мафиози?  Кто  вы,  Вадим
Николаевич? Почему вас боятся бандиты? - Маша улыбалась, но  глаза  ее  были
серьезны. - Понимаешь, я вчера решила вымыть голову. Наверное, лучше бы  мне
в руки не попала случайно именно та бутылка из-под шампуня, в которой вместо
английского жидкого мыла с протеином оказалась кассета. Конечно, мне  ужасно
стало интересно - что же такое на  этой  кассете?  Почему  понадобилось  так
хитро ее прятать? Но, поборов свое здоровое любопытство, я поставила бутылку
на место и колпачок завинтила. А потом я вспомнила, как  испугались  бандиты
на улице, как те, в сарае, уважительно разговаривали с тобой на своем языке.
А теперь успокой меня, пожалуйста, и соври что-нибудь так, чтобы я  поверила
и перестала бояться. Ведь правды ты мне все равно не скажешь...
   Прежде чем ответить, Вадим залпом допил свой остывший кофе и закурил.
   - Я не стану врать тебе, малыш. Полтора года я оперирую раненых чеченских
террористов, которых переправляют тайно сюда, в горы. Если  я  откажусь  это
делать - меня убьют. Если буду продолжать - рано или  поздно  арестуют.  Мне
приходилось и раньше оперировать бандитов, но совсем  других,  местных.  Там
пулевые и осколочные ранения случались редко.
   Ко мне обращались солидные люди, крестные отцы местных мафий, с  обычными
хирургическими проблемами. Я был чем-то вроде придворного хирурга для них. А
теперь я оперирую бандитов, удаляю пули и осколки. По закону врач обязан тут
же сообщить в милицию, если к нему  попадает  раненый  с  огнестрельным  или
ножевым ранением. Но дело даже не в этом. Совершенно случайно и неожиданно у
меня в руках оказалась кассета, на которой заснято,  как  крупный  чиновник,
кандидат  на  пост  губернатора,  получает  полмиллиона  наличными  из   рук
чеченского полевого командира, бандита, находящегося в розыске. Из разговора
становится ясно, что чиновник получает деньги от  бандита  постоянно  и  его
предвыборная  кампания  полностью   оплачивается   чеченцами.   А   бандита,
находящегося в розыске, я оперировал полтора месяца назад. Он практически не
имел шансов выжить...
   - Ахмеджанов, - испуганно прошептала Маша.
   - Он самый, - кивнул Вадим, - как ты догадалась?
   - "Новости" вчера смотрела. Значит, ты оперировал  Ахмеджанова  и  прочих
террористов, а теперь  хочешь  отдать  кассету  кому-то,  кто  поможет  тебе
покончить со всем этим? - Машино лицо стало сосредоточенным и серьезным.
   - Да, именно так, - кивнул Вадим, - из ресторана меня выдернули для того,
чтобы потрясти насчет кассеты. Ахмеджанов пошел  на  прямой  разговор.  Они,
разумеется, сразу обнаружили пропажу. Оператора, который снимал и отвечал за
сохранность кассет, уже убили. Человека, передавшего мне кассету, - тоже.  Я
до сих пор не могу понять,  как  он  додумался  до  этого  -  тяжелобольной,
слабоумный, немой. Он мыл полы в госпитале... Но о нем я тебе расскажу потом
как-нибудь, это очень грустная история. Вряд  ли  он  понимал,  что  делает,
когда брал кассету и передавал ее мне. Он мог и вовсе забыть об  этом  через
час. В общем, его логику проследить невозможно, и не  в  этом  сейчас  дело.
Дело в том, что кассета у меня и я должен что-то предпринять.
   - Получается, они пока не знают, кто взял кассету и кому передал? Но пока
не узнают, не успокоятся? - Маша говорила медленно и задумчиво.
   - Они пока  только  подозревают  и  проверяют.  Проверять  начали  сразу,
буквально в ту же ночь прислали ко мне капитана  милиции,  который  напрямую
провоцировал меня сдать Ахмеджанова.
   - Настоящего капитана милиции?
   - Возможно, и настоящего. Но купленного с потрохами. Загвоздка в том, что
я не знаю, куда мне сунуться  с  этой  кассетой.  Половина  здешней  милиции
работает на чеченцев. В местном  ФСБ  -  то  же  самое.  Но  Ахмеджанов  сам
невольно подсказал выход. В конце разговора он обратился ко мне со  странной
просьбой. Он сказал,  что  в  санатории  "Солнечный  берег"  появился  некий
полковник  Константинов  из  Москвы.  Я  хорошо  знаком  с  главным   врачом
санатория, и чеченец просил меня через него  осторожно  навести  справки  об
этом полковнике.
   - А ты решил, что именно ему,  этому  полковнику  Константинову,  и  надо
отдать кассету? - перебила Маша. - Ты хочешь через своего знакомого главного
врача выйти на него или хотя бы навести справки?
   - Именно так, - кивнул Вадим.
   - Ни в коем случае! Это ловушка!
   - Почему? Главный врач санатория никак не связан с чеченцами. Он  армянин
и не станет меня закладывать. Он очень порядочный человек.
   - Он, возможно, и не  станет.  Но  достаточно  одного  лишь  факта  твоей
встречи с ним. Ахмеджанов подкинул тебе этот выход  вполне  сознательно,  он
ждет, ухватишься ты за такой вариант или нет. Грубо говоря, если  ты  просто
хирург, который их лечит за деньги,  ты  ни  за  что  не  полезешь  выяснять
подробности о каком-то полковнике. Это не твое дело. А вот если  попытаешься
сейчас как-то связаться с  армянином,  сделаешь  хоть  шаг  в  его  сторону,
значит, ведешь совсем другую игру. Ведь ты не  сумеешь  обойтись  телефонным
разговором.  Тебе  придется  встретиться  со  своим   приятелем,   посидеть,
бутылочку распить. А факт такой встречи они засекут запросто.
   - Значит, ты считаешь, что это - всего лишь третий этап проверки?
   - Безусловно, - кивнула Маша, - и я не сомневаюсь, будет и  четвертый,  и
пятый.
   - Ну, на ближайшие  два  дня  мне  удалось  подстраховаться.  Я  подкинул
Ахмеджанову идею, что кассету мог взять тот, кто был на ней заснят, то  есть
чиновник,  которому  передавались  деньги.  Теперь  я  рассчитываю,  что  на
проверку чиновника у них уйдет два дня.
   - Подожди! - Маша даже вскочила со стула и возбужденно заходила по кухне.
- Ты сказал, этот чиновник - кандидат на губернаторский пост?
   - Да, очень известная и влиятельная  личность,  бывший  второй  секретарь
крайкома комсомола.
   - А фамилия его случайно не Иванов?
   - Точно, Иванов Вячеслав Борисович.  Неужели  об  этом  тоже  говорили  в
теленовостях?
   - Нет, просто  фамилий  других  кандидатов  я  не  знаю.  А  предвыборная
листовка этого Иванова мне неожиданно попалась на глаза у вокзальной  кассы.
Я так увлеклась чтением, что, наверное, тогда у меня  и  вытащили  деньги...
Значит, ты подбросил чеченцу идею, будто кассету мог  взять  сам  Иванов?  А
видеокамера у тебя есть?
   - Есть, - растерянно кивнул Вадим.
   - Ты можешь сделать дубликат,  перегнать  эту  кассету  на  обычную,  для
видеомагнитофона?
   - Могу, это несложно... Слушай, Машенька, не сходи с ума!
   - Вадим, я не схожу  с  ума.  Давай  не  будем  терять  время.  Перегоняй
кассету!

***

   В один из окраинных неприметных, но очень дорогих коммерческих  магазинов
зашла  худенькая  девочка  лет  восемнадцати  в  потертых  голубых   шортах,
сделанных из обрезанных джинсов, в короткой  широкой  футболке  и  тряпочных
китайских  тапочках.  Каштановые  волосы  сколоты  в  небрежный  хвостик  на
затылке, на тонком, почти детском личике - ни грамма косметики.
   - Добрый день, - обратилась к  ней  скучающая  продавщица  секции  модной
одежды, - я могу вам чем-нибудь помочь?
   - Пожалуй, да, - нерешительно произнесла девочка, - мне нужно  что-нибудь
шикарное. То есть я должна сегодня вечером шикарно выглядеть. Мой  друг  лал
мне денег и сказал, чтобы я купила себе  все  необходимое.  А  я  не  совсем
понимаю, что именно мне нужно. Я привыкла к джинсам, шортам, майкам. Сегодня
мы едем на дачу к каким-то важным знакомым моего друга. Но проблема  в  том,
что я пока не знаю своего стиля...
   Перемерив в кабинке перед зеркалом целый ворох юбок,  блузок,  платьев  и
брючных костюмов, Маша остановила свой выбор на  обтягивающем  темно-лиловом
платье из мягкого жатого трикотажа, очень коротком, с открытыми  плечами.  К
нему продавщица  подобрала  темно-лиловые  босоножки  на  тонкой  высоченной
шпильке. Кроме того, Маша примерила парик из рыжих  прямых  волос  -  ровное
короткое каре с челкой до носа.
   - Совсем другой образ, - одобрительно заметила продавщица, - ваш друг вас
не узнает.
   В косметическом отделе продавалось все - даже цветные  контактные  линзы,
правда, низкого качества  и  дорогущие.  Маша  выбрала  линзы  сине-лилового
цвета, приобрела полный набор декоративной косметики,  накладные  ресницы  и
ногти и в придачу  -  маленький  флакон  духов  "Фиджи",  запах  которых  ей
показался достаточно взрослым и зазывным.
   Напоследок она занялась украшениями. В  магазине  имелась  целая  витрина
чешской бижутерии.  Маша  полностью  согласилась  с  мнением  помогавшей  ей
продавщицы, что больше всего к новому образу подойдут  огромные  треугольные
серьги под золото. К ним продавщица подобрала такое же геометрическое колье.
   Сложив покупки в элегантную большую сумку из тонкой соломки, заплатив  за
все  огромную,  по  ее  представлениям,  сумму   и   поблагодарив   любезную
продавщицу. Маша удалилась.
   В нескольких кварталах  от  магазина  ее  ждала  черная  "Тойота".  Через
полчаса они входили в городскую квартиру Вадима. Прихватив сумку.  Маша  тут
же закрылась в ванной.
   Она вышла минут через сорок, и доктор, взглянув на нее, замер. Перед  ним
стояла совершенно незнакомая красотка лет двадцати  пяти,  огненно-рыжая,  с
темно-синими глазами и пухлыми, ярко накрашенными губами. Она казалась почти
на голову выше его Машеньки и  как-то  полнее  -  жатый  трикотаж  зрительно
округлял бедра, увеличивал грудь. Получилось  нечто  среднее  между  деловой
женщиной и дорогой валютной проституткой. На такую не мог не клюнуть  бывший
комсомолец.
   - Малыш, может, отменим весь этот маскарад?
   - Что вы, господин Иванов! - сказала  Маша  совершенно  чужим,  низким  и
тягучим голосом. - Я корреспондентка  московской  молодежной  газеты  "Кайф"
Юлия  Воронина.  На  меня  огромное  впечатление  произвели   тексты   ваших
предвыборных листовок. Я хотела бы взять у вас