ти  судя  по
нескольким книжным полкам, занятым специальной медицинской  литературой,  он
действительно  врач.  Интересно,  бандитский  авторитет  стал  бы   работать
хирургом и дежурить сутками в больнице?
   Маша вдруг почувствовала отвращение к  самой  себе.  Но  не  потому,  что
связалась с мафиози, с бандитским авторитетом, вообще неизвестно  с  кем,  а
потому, что так плохо думает о человеке, сидя у него на кухне, в его халате,
собираясь ложиться спать в его постель.
   "Надо просто спросить у него обо всем - и о бандитах, и о  кассете.  Ведь
ты же еще не спрашивала. Сначала послушай,  а  потом  уж  делай  выводы",  -
решила Маша. Но в глубине душа она не сомневалась  -  что  бы  Вадим  ей  ни
сказал обо всем этом, она поверит. Очень уж хочется поверить.
   Маша сама не заметила, как уснула. Ей приснился ее дедушка,  умерший  год
назад в возрасте восьмидесяти семи лет. Единственный человек, с которым  она
могла бы поделиться тем, что с ней происходит сейчас.  Но  дедушки  Мити  не
стало...
   Маша очень любила своих родителей, но никогда не могла поговорить с  ними
о чем-то серьезном и важном. Мама с папой не  умели  спокойно  слушать.  Они
сразу пытались решить все за нее, как бы без нее. Однажды  она  пожаловалась
дедушке:
   - Родители  относятся  ко  мне  так,  будто  я  дебилка  какая-то,  тварь
бессловесная!
   - Они просто очень любят тебя и глупеют от любви,  -  улыбнулся  в  ответ
дедушка.
   - Неужели от любви глупеют? - грустно спросила Маша.
   - Иногда даже сходят с ума...
   Сейчас ей снилось, будто она стоит рядом  с  дедушкой  Митей  на  балконе
какого-то высокого чужого дома,  на  самом  последнем  этаже.  Они  стоят  и
смотрят вниз,  в  маленький  заснеженный  двор,  освещенный  одним  фонарем.
Шаркает лопатой, сгребает снег одинокий дворник. Его черная фигурка  кажется
совсем крошечной с такой большой высоты. Даже во сне Маша удивилась,  почему
им с дедушкой не холодно стоять зимней ночью на балконе.
   - Дедушка, я не схожу с ума? - спросила она.
   - Нет, Машенька. У тебя все хорошо. Ты не бойся. Так бывает только  очень
редко, один раз в жизни, и не со всеми. Ты просто очень  счастлива,  и  тебе
это кажется странным.
   Дворник шаркал своей лопатой все громче,  дедушку  совсем  плохо  слышно.
Маше почудилось, что в комнате за балконной дверью мелькнул зыбкий огонек, и
дедушка исчез,  растворился  в  темноте  неизвестной  комнаты.  Маша  хотела
спросить его о чем-то еще,  но  тут  же  стала  сниться  какая-то  ерунда  -
заросший серебряной тиной пруд на даче, дикая малина вдоль синего  облезлого
забора, яркие влажные незабудки, примятые велосипедным колесом, и  оранжевый
бок большого мяча, утонувшего в зарослях крапивы.
   Год назад, когда дедушка Митя умер, Маша почувствовала  какую-то  глухую,
ватную пустоту внутри. Ее жизнь протекала полно и интересно, она  училась  в
замечательном  театральном  училище,  имела  много   Друзей,   каждый   день
заполнялся событиями до отказа, и родители, слава богу, живы и  здоровы,  но
липкая пустота наваливалась ночами и не давала дышать.
   Старость щадила дедушку Митю. Он был красивым, опрятным стариком,  только
очень рассеянным. Впрочем, таким он оставался  всю  жизнь.  Об  этом  ходили
семейные анекдоты, которые Маша не любила слушать.
   Однажды она заболела тяжелым гриппом, с высокой температурой и  надрывным
кашлем. Дедушка отправился на рынок. Он уже редко выходил из дома, но  рынок
находился совсем близко, в двух кварталах. Вернулся он через час,  довольный
и сияющий.
   - Машенька! Я достал тебе грейпфруты! - радостно сообщил он.
   Грейпфруты в Москве продавались на каждом углу, но дедушка давно не ходил
по магазинам, и в памяти у него осталось то время, когда фрукты  доставались
сложно, особенно такие экзотические.
   - Очень любезный продавец, - счастливо улыбался дедушка, -  я  спросил  у
него, где можно купить грейпфруты, объяснил, что у меня больна внучка, и вот
он продал мне самые крупные. Они должны  быть  красными  внутри.  Это  очень
вкусный сорт.
   Он  бережно  вытащил  из  бумажного  пакета  две  большие   темно-зеленые
редьки...
   Через три месяца дедушки не стало. Он часто снился Маше, и каждый раз она
просыпалась в слезах.  А  сейчас  впервые  не  проснулась  и  не  заплакала.
...Вадим ехал в "газике" по темной горной  дороге.  Он  думал  о  том,  что,
подкинув чеченцу идею, будто кассету мог вытащить сам Иванов, он  выигрывает
для  себя  дня  два.  Этого  времени  должно  хватить,  чтобы  связаться   с
неизвестным полковником Константиновым которым так интересуется  Ахмеджанов,
что даже его, доктора, просил навести справки.
   Ахмеджанов  интересуется  полковником,  значит,  полковник  скорее  всего
приехал  сюда  по  его  бандитскую   душу.   Следовательно,   именно   этому
Константинову и надо отдать кассету.
   Иванова они начнут проверять осторожно и  тщательно  -  все-таки  в  него
вложено много денег. Что ж, пусть хорошенько потрясут комсомольскую сволочь,
пусть перестанут ему верить. Этого времени должно  хватить.  Он  свяжется  с
полковником именно через главного врача санатория. Можно последовать доброму
совету чеченца и выстроить разговор так, чтобы "к слову пришлось".  И  пусть
катятся они ко всем чертям со своими пулевыми ранениями. Хватит. Надоело.
   Тряска и  бесконечные  крутые  повороты  дороги  мешали  сосредоточиться.
Необходимо обдумать детали. Пока в голове  выстроилась  лишь  грубая  схема.
Хорошо, если ход событий совпадет с ней. А если нет?
   Доктор вспомнил, как лет семь назад оперировал сорокалетнего  мужчину  по
поводу острого аппендицита и, вскрыв брюшную полость, обнаружил, что там все
пронизано метастазами - у больного оказался неоперабельный рак желудка.  Вот
и сейчас  -  стоит  сделать  шаг,  и  окажешься  в  тупике.  Невозможно  все
просчитать заранее. Но и стоять на месте тоже нельзя. Не  больше  двух  дней
время будет работать на него. А потом пойдет другой отсчет...
   Однажды в детстве приятель-абхаз пригласил Вадима  на  несколько  дней  в
горное село, к своей бабушке. Лазая по горам с  сельскими  мальчишками,  они
наткнулись на узкое и очень глубокое ущелье через  которое  была  перекинута
короткая кривая сосна, сбитая грозой. Далеко  внизу  между  острыми  камнями
поблескивал хилый ручеек.
   Лежа животами на краю ущелья, мальчики долго спорили, можно  ли  по  этой
сосне перейти на другую сторону.
   - Если за тобой гонятся и хотят убить, тогда можно, - сказал кто-то.
   - Можно и просто так, - легкомысленно заявил Вадим.
   Он тут же пожалел о своих словах, но назад пути не видел.
   Горные деревья, особенно расположенные ближе к вершине,  часто  вырастают
однобокими - их много лет подряд клонит  ветер,  и  ветви  появляются  густо
только с одной стороны, а с другой ствол остается почти гладким.  Сосна  над
ущельем лежала гладкой стороной вверх.
   Вадиму тогда исполнилось десять лет. Балансируя руками, как канатоходец в
цирке, он ступил на гладкий скользкий  ствол.  Голова  закружилась.  Он  уже
представил себе, как летит кубарем на острые камни, как горное  эхо  относит
вдаль его последний крик и  кровь  из  его  разбитой  головы  смешивается  с
ледяной водой ручейка на дне ущелья. Он взглянул  на  секунду  вниз,  и  ему
показалось, что вода в ручье уже стала красной.
   Но отступать нельзя. Над ним бы потом смеялись до старости...
   Он сделал еще шаг и сказал себе: "Никакой пропасти и никаких камней  там,
внизу, нет. Дерево лежит на мягкой траве, и мне совсем не страшно!"
   Он прошел по стволу - сначала туда, потом обратно, улыбаясь,  соскочил  с
вывороченных корней на землю.  Только  глубокой  ночью,  зарывшись  лицом  в
подушку, тихо и сдавленно плакал, видя  перед  собой  не  восхищенные  глаза
абхазских мальчишек, а красную от крови воду ручья на дне ущелья.

***

   Машенька спала спокойно и крепко. Стараясь не разбудить ее, он  осторожно
провел ладонью  по  влажным  волосам,  коснулся  губами  худенького  острого
локотка. Не открывая глаз, она обняла его за шею и притянула к себе. Он  тут
же забыл и про кассету, и про чеченцев, и про полковника Константинова...

Глава 14

   В ресторане "Парадиз", за тем же столиком, за которым сидели вчера доктор
и Маша, сегодня обедали Елизавета  Максимовна,  Глеб  Евгеньевич  и  Арсюша.
Обслуживала их официантка Ларочка.
   - Елизавета Максимовна,  -  ворковала  она,  раскладывая  приборы,  -  вы
потрясающе выглядите. Как вам это удается? Поделитесь секретом!
   - Ларочка, я ем мало, а сплю много, - улыбнулась  Белозерская,  -  вот  и
весь секрет.
   - Все-таки у балерин какая-то особенная осанка  и  посадка  головы...  За
версту видно, что балерина. Ни с кем не перепутаешь, - продолжала Лариса,  -
в этом, наверное, тоже какой-нибудь секрет?
   - Конечно, - кивнула Лиза, - все дело в кнопке.
   - В какой кнопке? - удивилась официантка.
   -  В  обыкновенной.  Канцелярской.  Понимаете,  Ларочка,  когда   ребенок
начинает  заниматься  танцем,  ему  иногда  приходится  выправлять   осанку.
Прилепляют полоску лейкопластыря вдоль позвоночника, а под  пластырь,  между
лопатками, вставляют канцелярскую кнопку. Чуть сгорбишься - кнопка впивается
в спину. Очень больно.
   - Да, - вздохнула Лариса, - хочешь стать красивой - страдай...  Осанка  у
женщины - это  главное.  Вот  вчера  заглянул  к  нам  один  наш  постоянный
посетитель, старый холостяк, впервые пришел  с  дамой.  Даже  дамой  назвать
нельзя, так, пацанка, пигалица, лет восемнадцать. А  осанка  -  королевская.
Сама тощенькая,  маленькая,  смотреть  не  на  что,  а  голову  держит,  как
балерина, сразу видно. Я даже спросить хотела, не занимается ли она балетом,
но не решилась. Знаете, они такая странная пара. Его-то я хорошо знаю.
   Арсюша не выдержал и презрительно фыркнул. Но промолчал. Лариса удивленно
взглянула на него и продолжала:
   - Так вот, он человек солидный, в городе известный. Ему сорок пять,  жена
от него сбежала лет десять назад. С тех пор он один, как сыч, и  такую  себе
завел пацанку! Я, конечно, человек без предрассудков, но она  ему  в  дочери
годится. Причем девчонка,  судя  по  речи,  москвичка.  Скромненькая  такая,
наверняка из приличной семьи... Ой, простите, я  заболталась.  Ваше  горячее
уже готово! - И Ларочка убежала на кухню.
   Тут Арсюшу прорвало:
   - Мама! Глеб! Почему вы все это слушали?!  Как  ей  не  стыдно  обсуждать
людей! Она же сплетница! К ней приходят, садятся за столик, а она потом всем
свистит: кто, да с кем, и зачем, и почему!
   - Она обсуждает их, а ты теперь с нами - ее, - улыбнулась Белозерская,  -
получается замкнутый круг.
   - Для нее самое  интересное  -  наблюдать  и  делиться  впечатлениями,  -
заступился полковник за Ларису, - она ведь не сказала  ничего  дурного.  Тем
более мы никогда того человека и ту девушку не увидим, а они не увидят  нас.
А вот ты судишь взрослых при первой возможности, и, как я  заметил,  не  без
удовольствия. Да, сплетничать плохо. Но и судить других за это - не лучше. В
принципе это одно и то же. Мама правильно сказала: замкнутый круг.
   Арсюша надулся, больше не произнес ни слова,  однако  котлету  по-киевски
съел за милую душу.
   Официантка Лариса Величко не была сплетницей. На самом деле  она  человек
молчаливый  и  скрытный.  Но  никто  этого  не  знал.  Все  считали   Ларису
болтушкой-хохотушкой, даже ее собственный муж любил повторять: "Ты, Лариска,
десять раз ляпнешь что-нибудь и ни  одного  раза  не  подумаешь!"  И  Лариса
виновато разводила руками: "Откуда я знаю, что  думаю,  пока  не  скажу  это
вслух? Ну, такая я - язык без костей. Что же теперь делать?"
   Однако никогда она ничего не "ляпала", не подумав.  Подобное  легкомыслие
могло стоить ей слишком дорого...
   Двенадцать лет назад Лариса закончила профессионально-техническое училище
пищевой промышленности. Она мечтала стать поваром, великим кулинаром, хотела
поступить в пищевой  институт.  После  училища  ее  распределили  в  грязную
общепитовскую столовку, где воняло несвежими хлебными котлетами и  склизкими
тряпками, посетители матерились, хлопали молоденькую раздатчицу по  ягодицам
и хватали за грудь. Большинство из них работали шоферами-дальнобойщиками,  в
выражениях и жестах стесняться эта публика не привыкла.
   В пищевой институт Лариса не  поступила  -  два  года  подряд  недобирала
баллы, поняла, нужен хороший, крепкий блат - слишком уж доходные места  ждут
выпускников института, плюнула, осталась работать в столовке. На иждивении у
Ларисы  находились  больная  мать  с  пенсией  по  инвалидности  и  братишка
четырнадцати лет. А общепит подкармливал, и неплохо - то маслом,  то  мясом.
Вот на мясе Ларису и поймали. На говяжьей вырезке. Воровали в столовой все -
от уборщиц до директора. Никто с пустыми сумками  с  работы  не  уходил.  Но
поймали именно Ларису.
   Жирный армянин-директор долго мытарил ее в своем кабинете,  крутил  перед
носом коротким волосатым пальцем, без  конца  вытирал  бумажными  салфетками
потеющую лысину в кудрявом черном пуху, повторял: "хищения, прокуратура".  В
общем, она сразу поняла, в чем дело. Он давно к ней  подкатывал,  и  так,  и
сяк. Вот и подкатил - бесповоротно. Делать  нечего.  Разговор  закончился  у
него в квартире, в койке. Жена  и  двое  детей  в  это  время,  естественно,
отсутствовали.
   Поначалу все это казалось очень противным. Армянин сильно потел,  у  него
вечно от ног пахло. В любви он становился груб и ненасытен, в самые  горячие
мгновения начинал повизгивать тоненько и жалобно, как юный кабанчик.  Однако
ко всему привыкаешь. И Лариса привыкла. Тем более  он  и  подарки  дарил,  и
деньгами помогал, и пристроил ее в приличный, чистый дорогой  ресторан,  где
никто за грудь не хватал.
   И все бы ничего, если бы через год армянину не прострелили  череп,  прямо
на улице, среди бела дня. Началось следствие, к Ларе в дом пришли с обыском,
подняли линолеум на кухне и  обнаружили  в  полу  тайник  с  тремя  пакетами
героина.
   Лара вспомнила, как три месяца назад армянин,  сидя  вечерком  у  нее  на
кухне, поддел носком ботинка разодранный линолеум и сказал:
   - Плохо живешь, Лариса, надо ремонт на кухне сделать. Я пришлю ребят.
   Буквально на следующий день явились два парня,  балагуря  и  насвистывая,
перестелили на кухне линолеум, поклеили моющиеся обои,  побелили  потолок  и
ушли, не взяв ни копеечки, сообщив, что за все заплачено - и за материалы, и
за работу. Лариса и ее мама нарадоваться не могли на  зеленый,  как  молодая
травка, кухонный пол, на обои в  светлых  ландышах.  Только  братишка  ходил
мрачный и говорил: "Влипнешь ты, Лариска, со своим армяном, ох влипнешь!"
   Братишка оказался прав. Влипла Лариса -  всего  через  три  месяца  после
бесплатного ремонта. Без конца ее вызывали в городскую прокуратуру, подписку
о невыезде взяли. Она рассказывала молодому следователю все честно,  как  на
духу. Уже на третьем допросе появился в уголке кабинета человек в  штатском,
который даже не представился, сидел, слушал, покуривал. А потом уж подступил
к Ларисе с разговором:
   "Вы, Лариса Вячеславовна, человек наблюдательный..." - и так далее.
   Собственно, она ничего против предложений "человека в штатском" не имела.
Все подписала, что он просил. В самом деле, кому ж охота за  чужие  грехи  в
зону? А ей дали понять: или-или. Или вся будущая жизнь псу  под  хвост,  или
работа в том же чистеньком ресторане, где никто про историю с героином знать
не будет...
   В "Парадизе" собирались не самые крупные авторитеты местных мафий,  но  и
не "шестерки". Среднее звено, так сказать, то есть действующие  единицы.  Из
их разговоров можно узнать много нового и интересного.  И  Лариса  с  чистой
душой выкладывала все это новое и интересное людям в штатском, в  письменной
или устной форме.
   Между тем она успела и замуж выйти за доброго красивого парня,  машиниста
электровоза, и сына родить, и братишку проводить в армию.  Жизнь  шла  своим
чередом. Лариса работала все там же, в "Парадизе", ничем  не  отличалась  от
коллег-официантов - разве что везло ей чуть  больше:  братишка  после  армии
легко поступил в Московский автодорожный институт, о  котором  мечтал,  маму
удавалось раз в году возить в Москву, показывать лучшим профессорам и лечить
в  лучших  клиниках,  квартира   появилась   кооперативная,   трехкомнатная,
"жигуленок-шестерочка". Ларисин муж искренне верил, что  официантки  хоть  и
зарабатывают мало, но имеют очень хорошие чаевые.
   "Люди в штатском" давно уже держали Ларису  за  свою,  давняя  история  с
армянином и героином забылась. Ей платили хорошие деньги за информацию,  она
стала настоящим  профессиональным  агентом,  почитала  кое-какие  книжки  по
психологии, в общем, это стало для нее  чем-то  вроде  сверхурочной  работы,
привычной и будничной.
   Сейчас, поболтав с полковником Константиновым из ГРУ о докторе Ревенко  и
его  девочке,  Лариса   подкинула   только   первую   половину   информации,
посплетничала на правах старой знакомой, у которой язык без костей.
   Убирая тарелки из-под горячего и подавая кофе с мороженым, она продолжала
болтать:
   - Глеб Евгеньевич, вот вы - военный человек. Скажите, вас когда-нибудь из
ресторана вытаскивали по служебным делам?
   - Ну и болтушка ты, Ларочка! - улыбнулся Константинов.
   - Нет, я  хочу  сказать,  можно  ведь  людям  поужинать  и  отдохнуть  за
собственные деньги? Вчера того старого холостяка, который пришел с пацанкой,
прямо у нас достали, из-за стола выдернули. Он,  конечно,  доктор,  понятное
дело, но ведь не "Скорая помощь"! Я даже форель нашу фирменную не успела  им
подать, а ему уже звонят. По нашему телефону. У какого-то  важного  больного
шов закровил! Человек покушать пришел, да еще с дамой, а у двери уже "газик"
стоит.
   - И  что,  форель  так  и  не  ели?  -  сочувственно  спросила  Елизавета
Максимовна.
   - Нет. Форель я все-таки подала. Они покушали, а потом уж поехали.
   - А девушку с балетной осанкой он с собой взял к больному?  -  со  смехом
спросил полковник.
   - Нет. Он ее домой отвез. К себе домой. Она у него живет.
   - И все-то вы, Ларочка, знаете, - покачала головой Елизавета  Максимовна,
- интересная у вас работа. Константинов весело смеялся.
   - Не понимаю, что тут смешного? - презрительно пожал плечами Арсюша.
   Расплачиваясь с Ларисой, полковник немного задержался.
   - Подождите меня на улице, - попросил он Лизу и Арсюшу.
   Когда они ушли, полковник подмигнул официантке.
   - Рыбалка - не женское дело, верно, Ларочка? - тихо спросил он. -  Но  ты
отличный  рыболов.  Высокий  класс!  И  наживку  используешь   исключительно
натуральную, качественную.
   - Не понимаю, о чем вы, Глеб Евгеньевич? - растерянно улыбнулась  Лариса.
В ее голубых глазах застыло искреннее удивление.
   На самом деле она его прекрасно поняла. Ее только удивило, что  он  пошел
на такой прямой разговор.  Она  получила  указание  подкинуть  ему  реальную
информацию и проследить за реакцией. Если бы вчера доктор Ревенко не посетил
"Парадиз" со своей "пацанкой",  ей,  Ларисе,  пришлось  бы  придумывать  для
Константинова нечто в таком роде. Ей  предстояло  сообщить,  что  у  доктора
появилась девушка, которая живет у него в доме, и он постоянно находится под
чьим-то пристальным вниманием. Под чьим именно, Ларисе не  сказали.  Для  ее
части информации это значения  не  имело.  Впрочем,  она  догадывалась,  кто
выдернул вчера Ревенко из-за стола. Она радовалась, что сочинять  ничего  не
пришлось, все получилось как на заказ: доктор пришел  со  своей  "пацанкой",
вызвали его по телефону. Так что  наживка  и  правда  самая  натуральная.  И
полковник на нее клюнул - но так, что вместе с наживкой и удочку, и рыболова
проглотил...
   - Ты, Ларочка, передай тому, кто у тебя рыбку эту живую-свежую  покупает,
большой  привет  от  меня  лично,  -  продолжал   полковник   совсем   тихо,
приблизившись  к  самому  уху  Ларисы,  -  дол