мой сегодня, сейчас..."
   К воротам он подъехал в девять утра. В  доме  стояла  тишина,  он  вошел,
стараясь не шуметь, заглянул в спальню. Машенька спала, но  тут  же  открыла
глаза села на кровати, улыбнулась и произнесла:
   - Доброе утро. Я сейчас встану. Вам... тебе, наверное, надо поспать после
дежурства. А на диване в гостиной неудобно.
   - В любом случае я должен сначала принять душ, - улыбнулся он в ответ.
   Она заметила, что он выглядит очень усталым, щеки за ночь заросли колючей
щетиной. Голубые глаза смотрели ласково и как-то растерянно.
   "Нет, не стану я сейчас задавать все эти вопросы про бандитов,  -  решила
она, - пусть отдохнет, выспится после бессонной ночи. А потом уж..."
   - Трудное было дежурство? Тяжело не спать всю ночь? - спросила она.
   - Я привык. - Неожиданно он сделал шаг к ней,  осторожное,  но  в  то  же
время стремительное движение.
   Маша внутренне сжалась: "Вот сейчас...  Он  подойдет,  сначала  сядет  на
кровать. Конечно, ведь я на его кровати, в его доме!"
   - Может, я пока завтрак приготовлю? - предложила она тихо. -  Ты  примешь
душ, а я приготовлю. Что ты любишь есть утром?
   Несколько секунд он смотрел на нее молча. "В  самом  деле,  зачем  я  так
спешу? Она должна хоть капельку ко мне привыкнуть, хоть немного".
   - Да Машенька, приготовь. Что тебе самой хочется, то и приготовь.
   Он сделал еще шаг, осторожно провел ладонью по ее щеке, легко прикоснулся
губами к краешку ее губ и почувствовал, как она напряженно  застыла.  Сделав
над собой усилие, он отошел от кровати и отправился в ванную.
   "Нет, надо все-таки уезжать, - думала Маша, взбивая  вилкой  три  яйца  с
холодным молоком, - вот позавтракаем сейчас, и я ему скажу. Я просто  скажу,
что мне необходимо домой, меня ждут родители. Так ведь нельзя, в самом деле!
Я его совершенно не знаю, вторые сутки живу у него в доме.  Даже  не  в  нем
дело, а во мне. Он всего  лишь  по  щеке  меня  погладил,  чуть-чуть  губами
притронулся, а у меня уже сердце закудахтало, как чокнутая курица, и  голова
поплыла. Вот с  Саней  ничего  подобного  не  происходило  и  с  тем  первым
мальчиком тоже. - Она вылила взбитые в пену яйца на раскаленную  сковородку.
- Я вообще никогда не  испытывала  такого  чувства.  Самое  интересное,  что
уезжать мне вовсе не хочется.  Именно  поэтому  придется  уехать  как  можно
скорее. Пока не поздно..."
   Выйдя из ванной, Вадим обнаружил на кухне  красиво  накрытый  стол.  Маша
нарезала огурцы и помидоры, поджарила  в  тостере  белый  хлеб,  даже  масло
переложила из упаковки в масленку, чего  сам  Вадим  никогда  не  делал.  На
сковородке ворчал нежно-желтый омлет, в джезве дымился крепкий кофе.
   На Маше была длинная шелковая юбка, та самая, в которой он  увидел  ее  в
первый раз, и тонкая вязаная маечка без рукавов.
   - Сегодня очень жарко, - сказала она, ловко скидывая омлет  со  сковороды
на тарелку Вадиму.
   - Ты ведь вчера так и не  ходила  на  пляж?  Вот  сейчас  позавтракаем  и
пойдем. Омлет потрясающий!
   - Тебе кофе или чай? Я на всякий случай приготовила и то, и  другое.  Чай
заварила свежий.
   - Налей мне, пожалуй, чайку. А почему ты сама не ешь ничего?
   - Я не привыкла так рано. Я обычно завтракаю в институте, между первой  и
второй парой, в двенадцать часов. А дома никогда не успеваю. Всегда  хочется
поспать подольше.
   - Машенька, а куда делся твой замечательный жених, которого ты  ждала?  -
Вадим встал, налил в чашку кофе и поставил перед Машей, потом намазал маслом
кусок поджаренного хлеба, положил сверху сыр и протянул ей на тарелке. -  Ты
все-таки поешь хоть немного, за компанию. И кофе горячего выпей.
   - У жениха случился  приступ  аппендицита,  -  сообщила  Маша,  откусывая
бутерброд, - сначала мы собирались поехать вместе. Но в последний момент ему
дали роль на телевидении, в детской передаче. Есть такая  передача  "Вперед,
за сказкой!", он получил там роль вампира. Он  не  мог  отказаться,  -  Маша
отхлебнула кофе. - Мы решили, что я поеду одна, а он потом приедет. Но он не
смог - из-за аппендицита.
   - Ну что ж, две вполне уважительные причины - вампир и аппендицит.  А  он
тебе действительно жених?
   - То есть?
   - Ну, ты за него замуж собираешься? Маша засмеялась:
   - За Саню?! Я вообще пока замуж не собираюсь, у нас так, роман... Ну, как
это обычно бывает в институте.
   Она доела бутерброд, допила кофе и закурила. Валим  заметил,  что  тонкие
пальчики ее левой руки выплясывают на столе какой-то причудливый  танец.  Он
вдруг почувствовал, как она сильно нервничает сейчас, и удивился: и лицо,  и
голос при этом совершенно спокойны.
   - Вадим, - медленно  и  все  так  же  спокойно  произнесла  она,  -  мне,
наверное, лучше уехать. Мне здесь очень хорошо, у тебя. Я страшно благодарна
тебе за все, но пора и честь знать. Мне надо в Москву.
   Повисла долгая напряженная пауза. Он отставил чашку с  чаем,  внимательно
посмотрел на Машу, пытаясь  встретиться  с  ней  глазами.  Но  она  отводила
взгляд.
   - Почему, Машенька? Я тебя чем-нибудь обидел?  -  Он  накрыл  ладонью  ее
руку. Пальчики успокоились и напряженно застыли под его ладонью. Но руки она
не убрала.
   - Что ты! Просто... Родители ждут и вообще...
   - Когда именно тебя ждут родители? Сегодня? Завтра?
   - Двадцатого.
   - А сегодня только тринадцатое. Машенька, может,  ты  нежно  любишь  того
мальчика Саню и никто другой для тебя не существует?
   - Нет, не то. Совсем не  то.  -  Маша  вдруг  почувствовала,  что  сейчас
заплачет. Это получилось бы глупо и некстати.
   - Я могу тебя прямо сегодня отвезти в аэропорт и посадить  на  московский
самолет. Ты ничем мне не обязана. Ты  не  должна  бросаться  мне  в  объятия
только за то, что я вытащил тебя из того сарая.  Хочешь  домой  -  это  твое
право, ты взрослый, свободный человек. Но просто объясни мне - почему?
   - Потому... - Маша  еле  сдерживала  слезы.  "Ты  дура  и  зануда",  -  с
ненавистью сказала она себе, резким движением загасила  сигарету,  выдернула
руку из-под ладони Вадима и встала из-за стола. Он сидел и молча смотрел  на
нее. Она старалась не встретиться с ним взглядом.
   - Мне очень неудобно, - произнесла она каким-то деревянным голосом, -  но
ты не мог бы одолжить мне сто семьдесят тысяч? У меня ни  копейки.  Билет  в
плацкартный вагон стоит сто семьдесят тысяч. Я оставлю тебе адрес и телефон.
Ты ведь бываешь в Москве? Я верну при первой возможности. И еще...  где  мой
паспорт и студенческий?
   - Твои документы лежат на каминной полке, в гостиной, - тихо  сказал  он,
вставая, - поездом ты, конечно, не поедешь. Тем более плацкартным вагоном. С
поездами у тебя плохие отношения.
   - Но самолет стоит очень дорого, - возразила Маша все тем  же  деревянным
голосом, - ты и так потратил на меня деньги. А плацкартный вагон  -  это  не
товарняк. Там есть милиция.
   - Милиция - это серьезно, - кивнул он, - милиция тебя всегда защитит.  Ты
полетишь самолетом. Адрес и телефон  можешь  не  оставлять.  -  Он  вышел  в
гостиную,  вернулся  через  минуту,  держа  в  руке   Машины   документы   и
стодолларовую купюру.
   - Это очень много, - сказала Маша, - билет на самолет стоит дешевле.
   - Извини, других денег у меня нет, - он положил паспорт,  студенческий  и
купюру на кухонный стол.
   "Рюкзак уже собран, - с тоской подумала Маша  -  он  лежит  на  кресле  в
гостиной".
   Она взяла со стола документы и деньги, положила в карман  юбки,  вышла  в
гостиную, подхватила рюкзак вспомнила, что там  в  наружном  кармане  должны
лежать маленький отрывной блокнот и ручка, но ни того ни  другого  не  было.
"Теперь все равно, - равнодушно подумала она, - ему не нужен мой адрес".
   - Может, ты позволишь отвезти тебя в аэропорт? - услышала  она  откуда-то
издалека голос Вадима и застыла на пороге с рюкзаком в руках.
   Слезы, которые все  это  время  набухали  в  глазах,  вдруг  предательски
покатились по щекам.
   "Ты не только дура и зануда, но еще и истеричка!" - сказала она  себе,  а
вслух спокойно произнесла:
   - Прости меня, пожалуйста. Спасибо тебе. Я не смогу...
   Она  не  договорила.  Вадим  подошел,  легко  подхватил  ее  на  руки  и,
прикасаясь губами к ее губам, прошептал:
   - Никуда я тебя не отпущу, Машенька... Рюкзачок упал на пол.

Глава 12

   Анатолия Головню всегда  смущал  момент  передачи  гонорара.  Слишком  уж
просто и открыто хозяин "Каравеллы" Руслан отдавал  ему  в  руки  конверт  с
положенной суммой "зеленых". Головня каждый раз  вздрагивал  и  озирался  по
сторонам. Страх заглушал радость от получения  толстенькой  пачки  новеньких
вкусно пахнущих купюр.
   Как-то он поделился своими опасениями с теми кто ему платил, и сказал:
   - Так нельзя! Поймают меня, возьмут с  поличным.  Надо  придумать  другой
способ, оставлять где-нибудь в секретном месте.
   В ответ ему рассмеялись в лицо:
   - Да у нас таких, как ты, - половина города! Что ж мы  для  всех  секреты
будем придумывать? Мы тебе не американские шпионы. Не нравится - не бери!
   Можно бы, конечно, и не брать. Но  работать-то  все  равно  пришлось  бы,
иначе пристрелят. А он не идиот, чтобы бесплатно рисковать.
   Наверняка про половину города они загнули. Но четверть -  точно  работает
на них. Та четверть, которая  кормилась  за  счет  абхазской  мафии,  теперь
принадлежит чеченцам - с потрохами.
   Но одно дело своя, домашняя мафия и другое, совсем другое - чеченцы...  К
тому же область теперь наводнилась агентами из столицы, чужаками-москвичами,
и тебе МВД, и ФСБ, и ГРУ - они только и ждут, когда  кто-нибудь  из  местных
проколется. Как тут не нервничать? Как  не  трястись  рукам,  не  колотиться
сердцу - сто двадцать в минуту вместо положенных шестидесяти ударов? Да  еще
одышка, пот градом! Не скажешь же  врачам  на  медкомиссии,  мол,  "что  вы,
товарищи медики, не болен я никакой щитовидкой.  Нет  у  меня,  как  вы  это
называете, токсического зоба. Зоб у пеликана  в  зоопарке,  а  я  просто  на
чеченцев работаю, выполняю всякие мелкие щекотливые поручения и боюсь,  рано
или поздно..."
   Думая обо всем этом. Головня уже входил  в  "Каравеллу"  -  за  очередным
гонораром. Спускаясь вниз по  лестнице,  он  с  омерзением  чувствовал,  как
прыгает сердце, потеют ладони и не хватает воздуха.
   Охранники мрачно буркнули: "Привет". Капитан сел за столик, пытаясь унять
сердцебиение. Ему сразу не понравилось, что в баре много  народу.  Нет,  для
обычного бара вовсе не много, заняты всего два столика. Но  для  "Каравеллы"
это слишком.
   Впрочем, посетители показались ему вполне приличными. За  одним  столиком
два курортника средних лет хихикали и шептались о чем-то с молодой  красивой
девкой в короткой юбке - тоже, вероятно, курортницей. Девка сидела,  закинув
ногу на ногу, и ноги у нее длинные, стройные, золотисто-смуглые.
   Вид длинных  загорелых  ног,  оголенных  до  последнего  предела,  всегда
вызывал у капитана острое, неодолимое желание, почти эрекцию. Однако  стоило
вспомнить рыхлые белые ляжки собственной супруги-и сладкая судорога  в  паху
проходила. Сейчас, глядя на ноги этой незнакомой девки, он  сглотнул  слюну,
попытался, не  напрягаясь  и  не  отвлекаясь,  вспомнить  жену,  но  тут  же
почувствовал мощную эрекцию.
   "Надо опять завести любовницу! - пожалев себя от души, решил  Головня.  -
Пусть Надька, стерва, хоть лопнет от злости!"
   Без любовницы Головня обходиться не мог, но жена Надежда следила  за  ним
неусыпным оком истинной офицерши. Она моментально  вычисляла  и  выслеживала
очередную пассию капитана,  заявлялась  к  красотке  домой  или  на  работу,
устраивала оглушительные грязные скандалы, могла даже  вцепиться  в  волосы.
Красотки  не  желали  терпеть  оскорблений  и   жертвовать   волосами   ради
однообразных,  скучноватых  нежностей  капитана.  Не  помогали  ни   дорогие
подарки, ни шикарные рестораны. Очередная зазноба уходила на  своих  длинных
загорелых ногах к кому-нибудь, у кого законная супруга не столь бдительна  и
агрессивна.
   О разводе с Надеждой нечего и думать. Она бы  его  выгнала  из  квартиры,
сжила бы со света, добилась бы увольнения из  милиции.  К  тому  же  -  двое
детей. Это ж какие алименты!
   Головня отвел голодные глаза от ног  хихикающей  девицы,  и  тут  же  его
взгляд уперся в другие ноги. За соседним столиком сидели две такие красотки,
что захватило дух. Одна  блондинка,  другая  брюнетка.  Не  понять,  которая
лучше. Сразу две пары голых стройных, смуглых ног.  Красотки  эти  сидели  в
компании двух молодых "качков" с бритыми затылками. Головня так и не  понял,
местные они или тоже отдыхающие.
   Столы обеих компаний  ломились  от  шашлыков,  форели,  салатов  и  пива.
"Поесть, что ли?" - с тоской подумал капитан, еще  раз  сглотнув  слюну.  Он
кивнул Руслану, бегавшему  между  столиками,  занимаясь  необычным  наплывом
гостей.
   Руслан кивнул в ответ, исчез на несколько минут  в  комнате  за  стойкой,
потом вышел и небрежно бросил на стол перед капитаном тонкую книжечку меню в
картонной глянцевой обложке. Головня  раскрыл  меню.  Внутри  лежал  обычный
незапечатанный конверт.
   "Хорошо хоть так, а не впрямую! При  посторонних-то!"  -  успел  подумать
капитан и попытался незаметно спрятать конверт  в  карман  светлого  легкого
пиджака. Но тут началось нечто невообразимое.
   Моментально  повскакивали  девицы  и  их  спутники   замелькали   вспышки
фотокамеры, капитану заломили руки назад и бросили на пол  обычным  приемом.
Остальное происходило, как в кошмарном сне.
   Головню трясло и лихорадило. Лежа на полу лицом вниз, он чувствовал,  как
температура у него подскочила градусов до сорока. Пот  лился  ручьями,  даже
пол под ним стал влажным. А сердце колотилось так,  что  казалось  -  сейчас
лопнут ребра. Воздуху не хватало, капитан начал задыхаться.
   - Головня Анатолий Леонидович, - услышал он над собой сквозь звон в  ушах
странно высокий голос, - Федеральная служба безопасности. Вы арестованы.
   Он удивился, что ему в лицо тычет удостоверение майора ФСБ  не  мужик,  а
одна из длинноногих  девок,  блондинка.  "Поэтому  такой  высокий  голос,  -
машинально отметил про себя Головня, - баба меня арестовывает! Баба! Но я же
не при исполнении, мне же долг вернули, я давал в долг, вот мне и  вернули!"
- пронеслось у него в голове. Слова пульсировали и мелькали, будто вертелась
перед  ним  карусель,  сумасшедшая  карусель  из  пульсирующих  слов.  Потом
осталось  только  одно:  "долг",  оно  стучало  в  мозгу,  во  всем  теле  -
"долг-долг-долг!" - и ритм все убыстрялся, сто двадцать ударов в минуту, сто
тридцать, сто сорок...
   Его  запихнули  на   заднее   сиденье   черной   "Волги",   между   двумя
"курортниками" средних лет. Следом тронулась такая  же  "Волга",  в  которой
увозили Руслана.
   Никто не видел, как сидевший на лавочке во дворе, расположенном  напротив
входа в бар, молодой человек быстро встал и бросился вон  со  двора.  Только
старушка, сидевшая на той же лавочке и  вязавшая  носок,  удивленно  подняла
брови над очками: сидел себе парнишка, покуривал, газетку почитывал,  а  тут
вдруг вскочил как ошпаренный, помчался, даже газету свою оставил.
   - Эй, молодой человек! -  успела  крикнуть  она  вслед,  но  он  даже  не
оглянулся.
   Молодой  человек  на  вид  лет  тридцати,  одетый  в  потертые  джинсы  и
темно-синюю футболку, и внешность имел совершенно непримечательную:  средний
рост, среднее телосложение, русые волосы, серые  глаза.  Именно  так  должен
выглядеть наружник, то есть никак не выглядеть.
   За входом в "Каравеллу" агенту полковника Константинова было очень удобно
наблюдать из этого тихого дворика, сквозь затененный  липами  просвет  между
домами. Он видел, как входили в бар две веселые компании - сначала "качки" с
девицами, потом двое отдыхающих средних лет с  одной  девицей.  Потом  вошел
Головня, непосредственный объект  наблюдения.  Когда  подъехали  две  черные
"Волги", наружник удивился: неужели  смежники?  А  всего  через  три  минуты
вывели Головню и хозяина бара. Наружник  даже  заметил,  что  объект  как-то
странно выглядит: весь  мокрый,  лицо  буро-красное,  а  глаза  -  огромные,
выпученные, почти выкатываются из орбит...
   Бабушка, вязавшая носок, пожала плечами, отложила свое вязание и стала  с
любопытством просматривать газету,  оставленную  молодым  человеком.  А  тот
находился уже далеко от тихого дворика. Он шел очень быстро, он  должен  как
можно  скорее  сообщить  полковнику  Константинову  по  экстренной  связи  о
случившемся. Полковнику необходимо узнать об этом именно от  него,  иначе  -
грош ему цена как наружнику.
   Молодой  человек  иногда  матерился  про  себя  и  сплевывал   на   ходу.
Ругательства и плевки адресовались слишком уж расторопным "смежникам".
   Когда в баре стало тихо, полная  застенчивая  Кристина,  пятнадцатилетняя
дочь Руслана, погладила по головам рыдающих  мать  и  старшую  сестру,  дала
таблетку валидола старому испуганному дедушке и удалилась с радиотелефоном в
руках в комнатку за стойкой.
   - Папу взяли, - тихо сказала она по-абхазски,  набрав  номер,  -  он  дал
деньги милиционеру, тощему, пучеглазому, сунул в меню, в конверте. Он просил
передать: надо убить журналиста. Это журналист навел. - И девочка захлопнула
крышку телефона.

***

   - Старший следователь Федеральной службы безопасности  майор  Краснов,  -
представился Головне приятный человек  средних  лет,  -  садитесь,  Анатолий
Леонидович. - Он указал на стул.
   Головня послушно сел. Из-за усиливающейся лихорадки он видел  все  как  в
тумане, однако успел заметить, что его привезли в здание областного ФСБ.
   - За что меня арестовали? - спросил он сквозь одышку.
   - Вас пока только задержали, - уточнил Краснов,  -  вы  подозреваетесь  в
пособничестве опасным преступникам, террористам, находящимся  в  розыске.  Я
вижу, вы себя плохо чувствуете. Сейчас вы ответите  на  несколько  вопросов,
затем вас отведут в камеру там вас осмотрит врач.
   - Я не могу отвечать на  вопросы,  -  простонал  Головня,  -  мне  плохо.
Вызовите врача прямо сейчас!
   Болели одновременно голова и сердце. Такое с ним случилось впервые.  Боль
раздирала все тело, он задыхался. Посмотрев на него внимательно, следователь
кивнул и спокойно произнес:
   - Хорошо, Анатолий Леонидович, я вызову врача прямо сейчас. -  Он  поднял
телефонную трубку.
   Через несколько минут в кабинет вошел пожилой  человек  в  белом  халате.
Приложив фонендоскоп к мокрой от пота груди  Головни,  он  сказал  несколько
слов следователю, разобрать которые Головня уже не мог.
   - Я умираю! - прохрипел он еле слышно. - Сделайте что-нибудь, я умираю!
   Его била крупная дрожь. Ему и правда казалось, что  он  умирает.  Бешеный
панический стук сердца отдавался в ушах грохотом,  голова  раскалывалась  от
этого грохота.
   - Что это? Сердечный приступ? Почему он так дрожит?  -  спросил  тревожно
следователь.
   - Страшная тахикардия, сто пятьдесят в минуту, - сообщил врач,  -  честно
говоря, я не совсем понимаю, но нужны срочные меры.
   - Щитовидка! - произнес Головня из последних сил.
   Он  уже  ничего  не  слышал.  Грохот   сердца   сливался   в   монотонный
оглушительный гул, будто у  него  в  голове  работал  двигатель  взлетающего
самолета.  А  перед  глазами  стоял  длинный  сужающийся  черный  туннель  -
совершенно черный, без всякого света в конце.
   Жена  Надежда  имела  целую  библиотеку   мистической   литературы,   она
увлекалась йогой, черной магией и прочей ерундой. Она изучала все это, чтобы
портить карму любовницам мужа и насылать на них порчу. Сам Головня иногда от
нечего делать почитывал кое-что. Про туннель он читал.  Но  в  конце  должен
быть свет. Почему же так темно?
   - Тиротоксический криз! - догадался доктор, услышав слово "щитовидка".  -
Боюсь, дело плохо. Срочно нужен кислород, капельница с глюкозой.
   - Его нельзя класть  в  лазарет,  -  возразил  следователь,  -  его  надо
постоянно