стоил куда дороже однокомнатной квартиры в панельной "хрущобе".  Но  в
покупке помогла ее давняя секретная служба, и с этой службы Тамара  Ефимовна
уходить на пенсию не собиралась.
   Муж ее умер  давно,  единственная  дочь  вышла  замуж  за  ленинградца  и
переехала к мужу много лет назад. А  в  этом  году  в  Петербурге  у  Тамары
Ефимовны родился правнук, которому уже исполнилось три месяца. Иногда к  ней
приезжала отдыхать вся большая семья дочери, иногда - только взрослые внуки,
а в этом сентябре обещали привезти  дней  на  десять  правнука  Егорушку,  и
Тамара Ефимовна радовалась, что не выкинула при переезде старенькую  детскую
кроватку своей дочери. Эту кроватку смастерил ее покойный муж Егор Иванович.
Такую не купишь в самом лучшем магазине. Тамара Ефимовна заранее достала  ее
с чердака и привела в порядок.
   Несмотря на свои семьдесят лет, Денисова  была  полна  сил,  дом  сверкал
чистотой, а более ухоженного садика с цветником и орешником не  существовало
ни у  кого  на  Студенческой  улице.  Но  главное,  она  являлась  блестящим
физиономистом, имела острое  зрение,  чуткий  молодой  слух  и  превосходную
память на лица.  Как  бывший  театральный  гример  с  тридцатилетним  стажем
работы, она запоминала такие  детали,  могла  дать  такой  точный  словесный
портрет,  добавив  ряд  тонких  психологических  замечаний,  что   полковник
Константинов, работавший с ней уже десять лет, не мог нарадоваться  на  свою
"ореховую бабушку".
   Правда, весь блеск ее наблюдательности проявлялся исключительно в  устной
речи,  при  личном  общении.   Тамару   Ефимовну   необходимо   разговорить,
раззадорить вопросами. А письменные ее  донесения,  хоть  и  добросовестные,
отличались краткостью и сухостью...
   Арсюша очень удивился, не обнаружив Тамару Ефимовну на ее обычном месте:
   - Куда-то пропала "ореховая бабушка"!
   - Ну мало ли, может, к ней внуки приехали  или  чувствует  себя  плохо  -
все-таки пожилой человек, - пожала плечами Елизавета Максимовна.
   Глеб Евгеньевич промолчал. Он знал, что "ореховая бабушка",  слава  богу,
здорова и внуки с маленьким правнуком  приедут  к  ней  только  в  сентябре.
Тамара Ефимовна просто поменяла место по его срочному  приказу.  Теперь  она
разложила свой стульчик напротив ворот Управления торговли, офиса, в котором
находился рабочий кабинет кандидата в губернаторы Вячеслава Иванова.
   Ставить  наружников  к  квартире  и  даче  Иванова  опасно  -  "смежники"
моментально  навострили  бы  уши.  Такое  усиленное  наблюдение  нельзя   не
заметить. Да и чеченцы тоже не слепые. Кроме того,  Константинов  понимал  -
никаких серьезных контактов в оставшиеся до выборов дни у Иванова не  будет.
А "ореховая бабушка" имела задание проследить и вычислить других наружников,
главным образом чеченских. Уж они-то должны стеречь офис своей марионетки.
   В том,  что  Матвей  Перцелай  прав  и  именно  Иванов  является  искомой
марионеткой, полковник почти не сомневался. Помимо Мотиной информации и  его
"метода  исключения",  на  эту  версию  работало  еще  и  собственное  чутье
Константинова, подкрепленное подробностями личной  жизни  и  финансовых  дел
Вячеслава Иванова.
   Взять кандидата можно было в любой момент, и доказать его продажность  не
составило бы труда. Но арест Иванова мог спугнуть куда более серьезную птицу
- Ахмеджанова. Поэтому  полковник  не  спешил.  Он  не  надеялся  проследить
бандита через марионетку - Ахмеджанов не дурак, через Иванова он  не  станет
светиться. Но вот наблюдать за своей "покупкой" должен весьма  пристально  -
не только через служащих офиса, но и через наружников. И при таком  раскладе
"ореховая бабушка" незаменима.  Она  могла  угадывать  людей,  вычислять  на
расстоянии и замечала такие детали, какие не мог заметить никто, кроме  нее,
- даже самые тонкие профессионалы-наружники.
   Никому не приходило  в  голову  заподозрить  в  сухонькой  интеллигентной
старушке, торгующей  орехами,  секретного  агента  военной  разведки.  Таких
старушек не стесняются, их чаще всего не замечают -  если  только  не  хотят
купить орехов.
   Несколько агентов-наружников по очереди  вели  капитана  местной  милиции
Анатолия Головню. Из их докладов пока удалось  понять  только,  что  Головня
используется в качестве "шестерки" и контакты его замыкаются лишь на  пивном
баре "Каравелла"...

Глава 11

   Маша проснулась и в первые минуты не могла  понять,  где  находится.  Она
села и огляделась. В комнате царил полумрак, шторы задернуты.
   "Интересно, сколько же я проспала?" - подумала она,  сладко  потягиваясь.
На тумбочке у большой  деревянной  кровати  светился  циферблат  электронных
часов. Они показывали половину двенадцатого.
   Маша встала, прошлепала босиком по мягкому  паласу,  покрывавшему  пол  в
спальне, подошла к окну и раздвинула тяжелые шторы. В глаза ударил солнечный
свет.
   В гостиной на журнальном столе лежала записка.  "Машенька!  Доброе  утро.
Кофе и чай - в буфете, еда в холодильнике. На пляж ты  можешь  пройти  через
калитку за  домом,  только  обязательно  запри  дверь.  Ключ  на  полочке  в
прихожей. Видеомагнитофон и  телевизор  включаются  от  пультов.  На  всякий
случай - номер телефона ординаторской. Не скучай. Вадим".
   Не успела Маша дочитать записку, затренькал звонок. Сотовый телефон лежал
тут же, на журнальном столе. Маша осторожно взяла его  в  руки  и  не  сразу
сообразила, какую кнопку нажать.
   - Алло! Машенька! - услышала она знакомый голос. - Как тебе спалось?  Как
ты себя чувствуешь?
   - Доброе утро, Вадим Николаевич. Спасибо, все хорошо.
   - Ты давно проснулась?
   - Только что.
   - Обязательно позавтракай как следует. Ты вчера целый день ничего не ела.
Я забыл тебе написать: в буфете только растворимый кофе. Есть еще молотый, в
мельнице у плиты.
   - Спасибо вам большое, Вадим Николаевич...
   - Машенька, мы же с тобой уже выпили на брудершафт вчера  вечером.  Давай
на "ты" и без отчества. Все, мне  надо  идти,  у  меня  сейчас  операция.  Я
позвоню тебе, когда освобожусь.
   Положив телефон на стол, Маша отправилась в ванную.
   Увидев на полочке над раковиной нераспечатанный  футляр  с  новой  зубной
щеткой. Маша вспомнила, что пакет с ее  туалетными  принадлежностями  так  и
остался валяться  на  полу  в  сарае.  Когда  трясли  рюкзак,  пакет  выпал,
порвался, мыло, паста, зубная щетка - все рассыпалось по полу.
   Маша вдруг с удивлением обнаружила, что вчерашний кошмар  сейчас  кажется
каким-то далеким страшным сном. Нет, она все отлично помнила, каждую минуту,
проведенную в том сарае, она теперь никогда не забудет. Но  исчезло  чувство
страха и унижения. Появилось нечто новое, совсем другое: здоровая злость.
   "Что съели меня? Растоптали? Сволочи безмозглые, твари бездушные!  Я  вам
еще покажу!" - думала Маша, пока варила себе кофе в маленькой джезве.
   Что и как она им "покажет", Маша, конечно, не знала. В самом деле, что  и
кому она может "показать"? Она не супермен, не агент ФСБ, не умеет  стрелять
даже из рогатки и уж тем более - прыгать с парашютом во  вражеский  тыл,  не
владеет ни карате, ни дзюдо. "Тоже мне, бравый десантник Маша  Кузьмина!"  -
усмехнулась она, доставая из  холодильника  сыр  и  масло  и  усаживаясь  за
кухонный стол.
   "И вообще, - строго  сказала  она  себе,  -  надо  занять  у  Вадима  сто
семьдесят тысяч, купить билет в плацкартный вагон и ехать в Москву.  Хватит,
отдохнула! Интересно, с каким  лицом  ты  будешь  просить  у  него  эти  сто
семьдесят тысяч? - ехидно спросила она себя. -  Человек  тебя  дважды  спас,
причем вчера - рискуя собственной жизнью.  Деньги,  между  прочим,  заплатил
немаленькие, пятьсот долларов. Сто семьдесят тысяч ты ему вернешь,  оставишь
свой адрес, телефон. В Москве он наверняка бывает. А пятьсот долларов? Сразу
это невозможно, только постепенно..."
   Маша почувствовала,  что  в  ней  сейчас  спорят  два  совершенно  разных
человека.  "Раздвоение  личности,  -  констатировала  она,  -  а  дальше   -
шизофрения!"
   "Ты же ничего о нем не знаешь, - говорила личность номер  один,  ханжа  и
зануда, - ты думаешь, он просто так тебя спас,  из  благородных  побуждений?
Просто так ничего не бывает. Может, он  вообще  с  этими  бандитами  связан,
может, он тебя купил у них за пятьсот долларов?"
   "Ага, в качестве рабочей силы, чтобы ты ему здесь полы мыла. Он ведь один
живет, - посмеивалась личность номер два, значительно симпатичней. - Человек
отбил тебя у бандитов, привез к себе домой накормил, напоил и спать уложил в
свою постель. И заметь, сам рядом не прилег, пожалел тебя, дал оправиться от
шока. Ему надо спасибо сказать, а не выдумывать всякие гадости".
   "Не прилег, так приляжет, - не унималась личность номер один,  -  приедет
завтра утром со своего дежурства, поспит чуток  -  и  вперед  с  песней.  Ты
должна сразу сказать, что уезжаешь. Ты, конечно, ему благодарна,  но  не  до
такой же степени!"
   Спор с самой собой стал надоедать. Маша знала это свое дурацкое  свойство
- от всякого конкретного вопроса  уходить  в  казуистику,  тонуть  в  пустых
рассуждениях, а в итоге конкретный вопрос оставался без ответа.
   "Ладно,  я  все  равно  не  решу  сейчас,  уехать  мне  или  остаться  до
двадцатого, на  восемь  дней.  Больше  ведь  все  равно  нельзя.  Я  обещала
родителям вернуться в Москву двадцатого. Но  дело  даже  не  в  этих  восьми
днях..."
   Маша не успела додумать, в чем именно дело. Зазвонил телефон.
   - Кыто это? - услышала она в трубке чужой тяжелый бас.
   - А с кем, простите, я говорю? - вежливо поинтересовалась Маша.
   Последовала  долгая  пауза,  она  хотела  уже  нажать  кнопку  отбоя,  но
услышала:
   - Гыдэ докытар? - у говорившего был сильный кавказский акцент, прямо-таки
пародийный.
   - Может, вы сначала все-таки представитесь? - мягко предложила Маша.
   - Мынэ нада докытар! - ответили ей.
   - Вадима Николаевича нет дома. Если хотите что-то  передать,  скажите.  Я
передам.
   - Ты кыто и чего зыдэс делаишь? - спросили в ответ.
   - Знаете, - вздохнула Маша, - я не привыкла беседовать в подобном тоне.
   Она нажала кнопку отбоя.
   Следующий звонок прозвучал через пятнадцать минут, когда Маша  снимала  с
веревки во дворе свои высохшие вещи.  На  этот  раз  ее  назвали  по  имени.
Разговаривал с ней совсем  другой  человек,  тоже  кавказец,  но  почти  без
акцента.
   - Ты Маша? - спросили ее.
   - Да, я Маша. Здравствуйте.
   - Я друг доктора. Где он?
   Удовлетворившись хотя бы таким безымянным представлением, она ответила:
   - Вадим Николаевич в больнице, на дежурстве.
   - А ты ему кто?
   - Я у него в гостях, - уклончиво сообщила Маша.
   - Я спрашиваю, кто ты ему?
   Мало  того,  что  звонившие  не   произносили   ни   "здравствуйте",   ни
"пожалуйста-спасибо", будто этих слов в русском языке не существовало вовсе,
они еще откровенно хамили.
   - Если вы хотите что-то передать Вадиму Николаевичу, я передам. А  нет  -
всего доброго.
   В ответ раздались частые гудки. Маше стало не по себе. Она набрала  номер
ординаторской,  оставленный  Вадимом  в  записке.  Приятный  женский   голос
ответил, что Вадим Николаевич в операционной и появится часа через  два,  не
раньше.
   - Передайте ему, пожалуйста, что звонила Маша.
   - Хорошо, обязательно, - пообещали ей, и в голосе  невидимой  собеседницы
послышалось удивление.
   Решив в течение следующих  двух  часов  к  телефону  не  подходить,  Маша
вернулась во двор снять с веревки вещи. Случайно  взгляд  ее  упал  на  щель
между металлическими секциями забора. Кто-то откровенно смотрел в эту  щель,
пуская сигаретный дым.
   Маша автоматически отметила, что ворота заперты. Ключ висел  там  же,  на
крючке. Двор  от  улицы  отделен  высоким  металлическим  забором  с  узкими
просветами между квадратными секциями.
   "Высота забора около двух метров, - быстро соображала Маша,  -  перелезть
сложно, но при желании можно. Соседние участки  справа  и  слева  отгорожены
таким же забором, домов не видно, только крыши торчат. Есть  там  кто-нибудь
или нет - неизвестно. Калитка за домом!" - спохватилась она.
   За дом Маша еще не заглядывала, но помнила из  записки  Вадима,  что  там
есть калитка, ведущая к пляжу. Что лучше сделать сначала? Сбегать проверить,
заперта ли калитка, или?..
   Тот, кто глядел в просвет, загасил  сигарету  и  продолжал  наблюдать  за
Машей, даже не пытаясь скрыть это.
   Сделав шаг к забору, она произнесла громко и решительно:
   - Добрый день. Я могу вам чем-нибудь помочь?
   Не ответив ни слова, человек  исчез,  скрылся  за  металлической  секцией
забора. Но не ушел совсем, Маша чувствовала, он здесь.
   - Да вы не прячьтесь, не стесняйтесь, - продолжала она, -  может,  у  вас
проблемы какие-нибудь?
   Из дома послышался телефонный звонок, но Маша  подходить  не  собиралась,
два часа еще не прошли.
   - Не хотите разговаривать, не надо, - в последний раз  обратилась  она  к
человеку за забором, - уходите отсюда! Подглядывать стыдно!
   Разумеется, ей ничего не ответили. А телефон в доме продолжал однообразно
тренькать.
   Забор за домом оказался точно таким же высоким,  металлическим.  За  ним,
совсем близко, слышался шум моря и веселые гулкие голоса  с  пляжа.  Калитка
оказалась запертой. И ключ торчал изнутри.
   Маша вернулась в дом, заперла дверь, проверила, все ли  окна  закрыты  на
задвижки. Стояла сильная  жара,  вскоре  в  закупоренном  доме  стало  нечем
дышать, но Маша решила не открывать ни одной форточки и никуда не  выходить.
Во всяком случае, до тех пор, пока не поговорит с Вадимом.
   Она нашла утюг и гладильную доску, не спеша перегладила все вещи,  вымыла
со стиральным  порошком  тряпочные  китайские  тапочки.  Она  только  сейчас
вспомнила, что в сарае, кроме мыла и  зубной  Щетки,  осталась  валяться  ее
маленькая сумочка. Ладно, это не жалко. Сумочка старая, совсем  дешевенькая,
из кожзаменителя. Что там находилось? Документы взял Вадим, это она  помнила
точно. Что еще? Щетка  для  волос,  зеркальце,  тюбик  гигиенической  губной
помады, еще какие-то мелочи...
   "Там мог быть мой  читательский  билет,  из  Театральной  библиотеки!  На
билете про меня  все:  фамилия,  телефон,  домашний  адрес,  серия  и  номер
паспорта, название  института,  курс...  Однако  зачем  так  много  знать  о
человеке, которого они  и  человеком-то  не  сочли,  хотели  изнасиловать  и
использовать в качестве бесплатной рабочей силы? Но ведь один  из  звонивших
назвал меня по имени. Вряд ли Вадим успел предупредить  кого-то,  что  здесь
гостит некая Маша. И тем более  вряд  ли  он  стал  бы  предупреждать  этого
"друга" с кавказским акцентом..."
   Телефон зазвонил опять. Прошел всего час. Маша трубку не  взяла,  но  все
время, пока раздавалось назойливое однообразное треньканье, сидела, стараясь
не дышать, будто маленький сотовый  телефон  -  живое  существо  и  от  него
исходит опасность.
   Когда телефон  наконец  затих,  ей  удалось  успокоиться  и  собраться  с
мыслями. "Да,  если  предположить,  что  Вадим  все-таки  предупредил  этого
"друга", то вполне логично поведать "другу" и про суточное дежурство.  И  он
бы не стал звонить сюда, а позвонил бы в больницу".
   И тут послышался настойчивый сигнал машины. Судя по звуку, машина  стояла
у самых ворот.
   - Как мне это надоело! - громко вслух сказала Маша. - Чего  они  от  меня
хотят? Выманить из дома? Когда я выходила во двор, на меня просто  смотрели,
не трогали. Еще хотят посмотреть? Нервы треплют?
   Она решительно отперла входную дверь. Гудки тут  же  прекратились.  Стало
очень тихо. Маша подошла к просвету в заборе,  заметила  сквозь  узкую  щель
заляпанные грязью задние колеса, брезентовый верх.  У  ворот  стоял  военный
"газик". Маша приблизила лицо к просвету,  пытаясь  разглядеть  номер  -  на
всякий случай. И  тут  же  отпрянула.  Прямо  напротив,  со  стороны  улицы,
практически нос к носу возникла  улыбающаяся  физиономия  с  лихими  черными
усиками.
   - Слюшай, пачыму такой сырдытыи? - спросила физиономия.
   - Что вам нужно?
   - Мынэ докытар нужино!
   - Его нет. Он в больнице, на дежурстве. -  Ей  казалось,  что  фразу  она
повторяет в десятый раз за сегодняшний день.
   - А ты кыто? Кыто ты докытару?
   - Послушайте, - тяжело вздохнула Маша, - ну почему вам это так интересно?
Вы сами ему кто? Сват? Брат? Родная мать или законная жена?
   - У докытара нэт жины. - Машин напор немного смутил усатого. - Слушай, нэ
сэрдысь, сыкажи толко, давыно зынаишь докытар?
   - Всю жизнь. С раннего детства. Устраивает?
   - Так бы и сыказала сыразу! - почему-то  обрадовался  усатый.  -  Слушай,
тыбэ будыт он званит?
   - Обязательно.
   - Мынэ дашь с ным пагаварыт?
   - Ладно, - согласилась Маша, - я дам вам с ним поговорить.
   "Может, я зря паникую? - размышляла она, возвращаясь в дом. - Может,  эти
никакого отношения к тем не имеют? Действительно, пусть  Вадим  поговорит  с
этим усатым. Может, они отстанут?"
   Вадим позвонил через двадцать минут.
   - Все в порядке, Машенька, - сказал он, выслушав ее рассказ об осаждающих
дом кавказцах, - это связано с моей работой. Они просто не могут дозвониться
в больницу, а им срочно нужна консультация по поводу одного больного. Ты  не
бойся, они тебя не тронут.
   - Но откуда тот, в телефоне, узнал мое имя?
   - Машенька, я приеду завтра утром и все тебе объясню. Хорошо?  Ты  их  не
бойся.
   - Хорошо, - неуверенно согласилась Маша, -  только  этот  усатый  ждет  у
забора. Он просил, чтобы я дала ему с вами... с тобой поговорить.
   - Дай ему телефон.
   - Что, ворота открыть? Впустить его?
   - Нет, можешь передать через забор. Дотянешься?
   - Попробую.
   Усатый стоял, почти втиснув  лицо  между  секциями  забора.  Привстав  на
цыпочки, Маша передала ему телефон. Он  быстро  заговорил  на  своем  языке,
только иногда мелькало русское слово "температура".
   Наконец усатый вернул ей телефон.
   - Машенька, тебя больше никто беспокоить не будет, - услышала  она  голос
Вадима, - можешь открыть окна, сходить на пляж. Обязательно пообедай. Я тебе
позвоню вечером.
   Примерно через полчаса Аслан  Ахмеджанов  уже  знал,  что  девушка  Маша,
которую сняли с товарняка люди Ахмеда,  -  старая  знакомая  доктора,  а  не
просто случайная бродяжка. Следовательно, доктор имел полное моральное право
поступить так, как поступил. И говорить тут не о чем.  Ахмед  был  не  прав.
Непонятно, конечно, как она оказалась в товарняке, но желании можно выяснить
и это, и все остальное про  Кузьмину  Марию  Львовну,  студентку  актерского
отделения Высшего театрального училища имени Щепкина.
   А еще через десять минут позвонил сам Ревенко.
   Он звонил фельдшеру, и тот задал ему несколько вопросов по поводу  одного
из раненых.
   Слушая короткие реплики фельдшера, Ахмеджанов  закурил,  стал  по  давней
привычке пускать ровные колечки дыма в потолок и подумал о том, что в  конце
концов доктор тоже мужчина, в доме его очень давно не  появлялось  ни  одной
женщины. Что ж тут странного, если наконец появилась?
   На тумбочке у кровати  рядом  с  пепельницей  и  помятой  пачкой  сигарет
"Кэмел" валялась маленькая синяя книжечка - читательский  билет  Театральной
библиотеки.

***

   Они не знали расписания его дежурств в больнице. График  был  скользящий,
врачи иногда подменяли друг друга. По давней договоренности,  в  больницу  с
гор никогда не звонили, связывались с ним только по его  сотовому  телефону.
Они еще полтора года назад согласились, что  в  ординаторскую  им  лучше  не
звонить.
   С  температурой  у  раненого  он  разобрался.   Ехать   в   горы   сейчас
необходимость отпала. И слава богу. Он устал за эти сутки, провел не две,  а
три операции, одна - очень тяжелая. Но  главное,  ему  хотелось  домой.  Там
Машенька. Даже не верилось, что он приедет, а она там.
   "Вот возьмет и скажет: я хочу в Москву, к маме с папой, - грустно подумал
он, - потребует, чтобы я отправил ее до