заветная  девочка  Маша,  которую  он  ни  разу  не  окунул  в  поток  своих
литературных откровений, на которую решался лишь иногда, искоса  поглядывать
на лекциях. Она училась вместе с ним на сценарном. Тоненькие ножки и  ручки,
маленькое скуластое личико большой, мягкий бледный рот, яркие голубые глаза,
светло-каштановые прямые волосы. Все. Ничего особенного, на актерском имелся
огромный выбор красоток. Но когда он  исподтишка  подглядывал  за  Машей  на
лекциях, в курилке, в столовой, у него  непонятно  почему  замирало  сердце.
Один раз он  решился  пригласить  ее  к  себе  на  вечеринку.  Она  вежливо,
равнодушно отказалась.
   Толстая Лена в самый ответственный момент материлась протяжным басом.  За
стеной устали петь, болтали и смеялись. В хоре голосов Олег  различил  Машин
смех, закрыл глаза и попытался мысленно поменять этих двух  женщин  местами:
Лену убрать в соседнее помещение, а сюда, к себе,  на  скрипучую  пионерскую
койку, поместить хрупкую легкую Машу. Однако не получилось.  Слишком  разные
весовые  категории.  Маша  продолжала  смеяться  за  стенкой   над   чьим-то
анекдотом. Она умудрилась опять отказать ему, вежливо и равнодушно. Но  зато
теперь у него под рукой всегда была Лена, большая,  опытная  и  безотказная.
Ему стал нравиться ее крепкий запах, тяжесть ее тела, матерщина,  "Беломор".
Он продолжал, потихоньку от самого себя, поглядывать на Машу  и  женился  на
Лене.
   Потом многие годы этот проклятый худенький образ преследовал его, мелькал
в толпе, дразнил случайным сходством, таял, оставляя жар в  груди  и  мятный
привкус во  рту.  Иногда  он,  закрывшись  в  комнате,  просматривал  старые
институтские фотографии и с раздражением признавался себе,  что  делает  это
исключительно для того чтобы освежить в памяти маленькое скуластое личико  и
светлые глаза в обрамлении угольно-черных ресниц.
   Маша стала успешной сценаристкой. Он видел ее  имя  в  титрах  нескольких
неплохих фильмов, встречал ее в Доме кино на премьерах, знал, что она  вышла
замуж, родила двоих детей, мальчика и девочку. Был  в  его  записной  книжке
номер, по которому можно позвонить и услышать ее голос, иногда он звонил, но
молчал в трубку.
   С Леной он развелся довольно скоро, потом была череда разных  женщин.  Он
знал  про  них  только  одно:  они  клюют  на  пятикомнатную  квартиру,   на
высокопоставленных маму с папой. А сам по себе  Олег  Солодкин,  некрасивый,
неуспешный, безработный, никому не нужен.
   После института он никак не мог найти свое место. Написал пару сценариев,
что называется, на потребу. Ему казалось, это так просто  -  сочинить  сюжет
банальной  мелодрамы  для  массового  зрителя,  однако  получилась   скучная
белиберда,  и  он  сам  отлично  понимал  это.  Иногда  писал  и  публиковал
критические статьи о чужих фильмах, какие-то бесформенные эссе,  рассказики,
но  никто  не  замечал  его  жесткого,  смелого,  оригинального  стиля,  его
искренности, его таланта. Он  оставался  сыном  уважаемой  Галины  Семеновны
Солодкиной, и не более.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   На игрушечной фабрике, где работала  Лилия  Коломеец,  о  ней  отзывались
сдержанно, уважительно, известие о ее смерти  вызвало  удивление,  печальные
вздохи, возгласы: "Да что вы говорите! Ужа с какой!"
   Капитан Иван Косицкий пил кофе,  предложенный  разговорчивой  молоденькой
секретаршей.  Из  всех  сотрудников,  с  которыми  он  успел   побеседовать,
секретарша Наташа показалась ему самой  осведомленной,  и  потому  он  минут
двадцать терпеливо слушал подробный рассказ о том, почему у нас до  сих  пор
не  умеют  делать  хорошие   игрушки,   как   для   международной   выставки
реставрировали  железную  дорогу,  принадлежавшую   до   семнадцатого   года
маленькому князю Трубецкому, и  в  паровозе  нашли  тайник,  в  котором  был
спрятан сапфир размером с голубиное яйцо, и  как  печально  закончились  все
попытки создать российскую Барби.
   - Мы, дураки, оплатили несколько рекламных сюжетов по телевидению, и  нас
обвинили в плагиате, компания "Мател" подала в суд.  Получился  чуть  ли  не
международный скандал, представляете, нашей  маленькой  тихой  фабричке  был
предъявлен  иск  на  миллион  долларов.  Смешно.  Однако  пришел  приказ  из
министерства, и нашу бедную куколку закрыли. Конечно, для Лили Коломеец  это
была просто беда. Она успела придумать целый гардероб, целый кукольный  мир.
Знаете, как-то странно говорить о высоком искусстве, когда речь идет о такой
ерунде, как куклы.  Но  Лиля  действительно  была  настоящим  художником.  -
Секретарша тяжело вздохнула. - Нет, все равно  не  верится,  что  ее  убили.
Дикость какая-то. У нее столько было идей, планов, такого второго  художника
у нас на  фабрике  нет  и  не  будет.  Знаете,  есть  люди  способные,  даже
талантливые, но ленивые, и толку от  таланта  никакого.  А  есть,  наоборот,
усидчивые, трудолюбивые, а вот с талантом худо. Вроде все хорошо, но чего-то
не  хватает.  Вкалывает  бедолага,  старается,  но  радости  это  никому  не
приносит. У Лили было все. Редкое сочетание трудолюбия и таланта. Правда,  я
считаю, так нельзя. Она все-таки молодая, симпатичная... была... извините, -
Наташа достала платочек и шумно высморкалась, - нет, не могу представить  ее
мертвой. Она столько всего не успела, ни семьи, ни детей, работа  и  никакой
личной жизни.
   - Так уж совсем никакой? - покачал головой Косицкий.
   - Ну, возможно, в юности что-то было... впрочем точно я не  знаю.  Просто
всем так казалось. Люди любят навешивать ярлыки. Она  была  очень  замкнутым
человеком, настолько замкнутым, что о ней даже не сплетничали. Ее  перестали
замечать. Поскольку она ни с кем  не  делилась  подробностями  своей  личной
жизни, решили, что таковой у нее просто нет.  Только  племянница,  и  больше
никого на свете. В начале июня Лиля ушла в отпуск, сказала,  что  собирается
поехать вместе с племянницей в Болгарию на десять дней. Да, кажется,  еще  в
начале мая она брала две недели за свой счет, заболела подруга ее матери.
   - Как зовут, не знаете?
   - Юлия Сергеевна, кажется. Фамилию Лиля не называла, но это уже не важно.
Старушка умерла. У нее оказался рак. После ее смерти Лиля изменилась,  стала
совсем мрачной, часто плакала. Конечно, не на людях, но всегда было видно по
глазам.
   - И все-таки кто-нибудь может знать фамилию этой женщины?
   - Спросите в бухгалтерии, там  должны  остаться  какие-то  бумаги,  копия
свидетельства о смерти. Лиле выписали небольшую матпомощь на похороны.
   - Обязательно спрошу,- кивнул Косицкий, - скажите, а  племянница  жила  с
ней?
   -  Нет.  Лиля  говорила,  что  девочка  живет  и  учится  в  подмосковном
лицее-интернате, но что за лицей-интернат, где он находится, никогда  никому
не рассказывала, если  приставали  с  вопросами,  всегда  ловко  уходила  от
ответа. Я пыталась несколько раз ее расспросить, у меня  сыну  четыре  года,
хочу заранее  подыскать  хорошую  .школу.  Однажды,  когда  я  ее  буквально
приперла .к стенке, она сказала, что лицей частный, закрытый, и сейчас  туда
принимают только с тринадцати и только особо одаренных детей, которые  знают
два языка, английский и французский. Интересно, откуда при нашей зарплате  у
нее деньги на частный лицей?
   - Значит, племянницу никто никогда не видел? - уточнил Косицкий.
   - Никто никогда, - покачала головой  Наташа,  -  я  как-то  просила  Лилю
фотографию показать, она принесла. Очень хорошенькая девочка, на нее похожа.
Пышные золотые кудри, ярко-голубые  глазки,  личико  умное.  Мы  удивлялись,
почему она никогда не брала билеты на елки,  на  детские  спектакли.  У  нас
среди сотрудников билеты распределяются бесплатно.  Лиле  всегда  предлагали
взять для племянницы, но она отказывалась.
   "Наверное,  это  была  ее  собственная  детская  фотография,  -   грустно
улыбнулся про себя Косицкий, - ну что ж, вполне понятно".
   - А отчего погибла сестра, известно? - спросил он.
   - Я знаю только, что это произошло десять лет назад. Я тогда здесь еще не
работала. Говорили,  несчастный  случай.  Господи,  ну  почему  на  хорошего
человека сваливается столько несчастий? - Наташа опять  заплакала,  Косицкий
предложил ей воды, она жадно выпила и попросила у него сигарету.
   Каждый раз, когда ее трехмесячная дочь Машенька засыпала, Ксюша Солодкина
первые несколько минут сидела не двигаясь,  слушая  тишину  и  внушая  самой
себе,  что  свободные  полтора  часа  надо  использовать  разумно,  то  есть
позаниматься химией,  физикой,  математикой,  английским,  почитать  учебник
анатомии или биологии. Но больше всего на свете ей  хотелось  поваляться  на
диване  с  каким-нибудь  легким  чтивом,  поиграть  в   компьютерную   игру,
посмотреть телевизор или видик, поспать, наконец.
   На даче вместе с ней и Олегом  жила  верная  домработница  Раиса.  Уложив
ребенка, Ксюше не  надо  было  бросаться  мыть  посуду,  готовить,  стирать,
убирать.  От  хозяйственных  хлопот  ее  полностью  освободили,  она   имела
возможность заниматься, и если во время Машиного дневного сна валяла дурака,
то чувствовала себя отвратительно, мучилась угрызениями совести.
   После десятого класса Ксюша сдавала экзамены в Медицинскую  академию,  но
недобрала баллов, а денег на платное обучение у ее родителей не  было.  Этим
летом об экзаменах не могло быть речи. Она вышла замуж  и  родила  Машеньку.
Однако она твердо решила поступить в  будущем  году  и  дала  себе  страшную
клятву, что день и ночь будет сидеть над учебниками. У нее Для этого имелись
все условия. Молчаливая, исполнительная Раиса, свежий воздух, большой  тихий
дом, а главное, Машенька была  здоровым  и  достаточно  спокойным  ребенком,
ночью просыпалась редко, днем спала дважды, по полтора часа.
   У Ксюши перед глазами стояли идиллические картинки, напоминающие кадры из
старых  советских  фильмов.  Молодая  целеустремленная  мамаша  корпит   над
учебниками, пока румяный младенец спокойно спит  в  кроватке.  У  мамаши  от
недосыпа интересная бледность и  красивые  голубые  тени  вокруг  глаз.  Она
готовится к поступлению в вуз и непременно добьется своей благородной цели.
   Но каждый раз, когда Маша  засыпала,  на  Ксюшу  наваливалась  неодолимая
лень. Голова была тяжелой. Ксюша казалась самой себе  вялой,  неповоротливой
коровой,  способной  только  жевать  траву,  облизывать  своего   теленочка,
протяжно мычать колыбельные песни и вырабатывать молоко литрами.
   Время бежало быстро, между прочим, самое  золотое  время.  Три  месяца  -
изумительный возраст. Проблемы с кишечными газиками остались  в  прошлом,  а
зубы еще не начали резаться. Но очень скоро начнут. Это сложный  процесс.  У
ребенка болят  и  зудят  десны,  иногда  даже  поднимается  температура.  Он
капризничает и плохо спит. Обычно  это  совпадает  с  началом  ползунко-вого
периода, ребенок выбирается за пределы маленького  безопасного  пространства
кроватки и коляски, начинает передвигаться по дому на четвереньках и  тянуть
в рот все, что  попадется  на  пути.  Расслабиться  нельзя  ни  на  секунду.
Младенец шести-семи месяцев не только ползает, он лазает, стремительно,  как
торпеда, и ловко, как  цирковой  акробат.  Он  может  за  считанные  секунды
перелезть со спинки дивана на подоконник  и  проверить,  хорошо  ли  закрыто
окно, вскарабкаться  на  обеденный  стол,  а  потом,  отвлекшись  на  что-то
интересное, кувыркнуться  с  него  головой  вниз.  Ксюша  слышала  множество
кошмарных историй об  электропроводах,  перекушенных  остренькими  молочными
зубками, о таблетках, которые хранились в совершенно недоступных местах,  но
ребенок вскарабкался на  стул,  оттуда  влез  на  холодильник,  добрался  до
аптечки и принялся поедать разноцветные ядовитые шарики в сахарной глазури.
   В общем, Ксюша знала, легче, чем сейчас, уже не будет. Если есть  желание
поступить в Академию, стать  врачом,  зрелым,  самостоятельным,  независимым
человеком, а не домашней клушей, то надо  сию  минуту  сесть  за  письменный
стол. Сейчас или никогда. Но один только вид  открытого  учебника  химии  на
письменном столе вызывал у нее ватную слабость.  Ксюша  хитрила,  выдумывала
разные уважительные причины. Разве можно заниматься в такую  жару?  Тридцать
градусов в тени, какая химия? Мозги плавятся. Однако тут же она  замечала  с
убийственной, скептической усмешкой, что значительно быстрей мозги  плавятся
от безделья.
   Но сегодня у нее появился совсем свежий и очень добротный предлог,  чтобы
вместо химии улечься на диван в столовой и включить видик.
   Ее мрачный, сложный, непредсказуемый муж  Олег  стал  в  последнее  время
довольно часто брать с собой в Москву видеокамеру. Когда она спрашивала, что
он собирается снимать, Олег отвечал:
   - Отстань, не твое дело.
   Она привыкла к его грубости и ничего другого не ждала. Она знала, за кого
выходила замуж, и не обижалась.
   Сегодня утром  она  нашла  адаптер,  специальное  устройство,  с  помощью
которого можно просматривать маленькую  кассету  от  видеокамеры  в  обычном
видеомагнитофоне.  Тяжеленькая  черная  коробка   валялась   почему-то   под
кроватью. Внутри была кассета. Ксюше, разумеется, не  терпелось  посмотреть,
что наснимал Олег.
   В доме было пусто и тихо. Олег уехал в  Москву  на  работу,  сказал,  что
вернется только завтра. Машенька спала в коляске, в саду, Раиса тоже  спала,
у себя в отдельном маленьком домике. Ксюша налила стакан клюквенного  морса,
уселась в столовой в кресло-качалку и включила видик.
   На аккуратной зеленой  лужайке  пять  красивых  веселых  подростков,  три
девочки и два мальчика гоняли мяч. Девочки в купальниках, мальчики в плавках
бегали, резвились, дурачились, толкали друг друга. Не футбол,  не  волейбол,
просто игра без правил  на  свежем  воздухе.  На  краю  лужайки  в  шезлонге
загорала с журналом в руках крупная женщина лет сорока. Она выглядела  очень
стильно. Красная широкополая шляпа, темные очки, красный закрытый купальник,
длинная гладкая  шея,  длинные  стройные  ноги.  Иногда  она  отрывалась  от
журнала, подзывала кого-нибудь из подростков, заботливо  вытирала  платочком
мокрое лицо, обняв за шею,  что-то  шептала  на  ухо.  Девочка  или  мальчик
улыбались, кивали, возвращались на лужайку и продолжали резвиться. Это  было
похоже на рекламный ролик. Теплый солнечный свет, птичий щебет, вдали  яркие
березовые  стволы,  над  нарядными  кронами  ослепительное  голубое  небо  с
пушистыми белоснежными, словно игрушечными облачками.
   Каждый  из  подростков  мог  запросто  стать  фотомоделью,  но   особенно
выделялись  две  совершенно  одинаковые  блондинки.   Высокие,   тонкие,   в
купальниках-бикини из блестящей тугой лайкры, они носились  за  мячиком  так
грациозно, словно исполняли причудливый ритуальный танец. Их  движения  были
точны, упруги и почти синхронны. Прямые белокурые волосы сверкали на солнце,
взлетали и падали на худенькие плечи, покрытые легким медовым загаром.  Лица
вспыхивали белозубыми улыбками.
   Подростки то и дело  с  визгом  и  хохотом  задирали  друг  друга.  Ксюше
показалось, что шлепки и пинки, которыми они обмениваются как  бы  шутя,  на
самом деле весьма увесисты и болезненны. Иногда  в  веселой  возне  мелькали
вполне  профессиональные  удары,  приемы  жестоких  восточных   единоборств.
Взлетала   чья-нибудь   стройная   мускулистая   нога,   и   кто-то   падал,
переворачиваясь через голову.
   Подростки знали, что их снимают,  и  работали  на  камеру.  Им  нравилось
сниматься. Они бросали в  объектив  лукавые  веселые  взгляды,  подмигивали,
посылали воздушные поцелуи, показывали кукиши,  корчили  смешные  рожицы.  А
камера между тем дрожала, тряслась, буквально ходила ходуном.
   - Олег  Васильевич,  снимите  меня!  -  крикнул  темноволосый  синеглазый
мальчик, приблизив лицо к объективу, и тут же отбежал, встал на руки, дважды
крутанул "колесо", высоко подпрыгнув, перевернулся через голову  в  воздухе,
резко  выбросил  вперед  ногу,   нанося   смертельный   удар   воображаемому
противнику.
   К мальчику подскочила хрупкая рыженькая девочка. Она  была  ниже  его  на
голову и в два раза тоньше, но моментальным приемом опрокинула его на траву,
лицом вниз и уселась сверху, издав при этом зычный победный клич.
   Камера продолжала приплясывать. Ксюша представила  себе  трясущиеся  руки
своего мужа и всю его нелепую фигуру с большой головой, узкими плечами. Олег
стоял среди этих здоровых красивых детей на яркой лужайке и снимал  на  свою
любительскую видеокамеру их здоровые красивые игры. Зачем он это делал,  кто
были ему эти подростки и эта женщина  в  красном,  где  находилась  лужайка,
окруженная березами, Ксюша понятия не имела. Сначала ей даже пришла в голову
совершенно дурацкая  мысль,  что  ее  муж  решил  подработать  на  косвенной
рекламе, уж больно смахивала эта идиллия на платный телесюжет. Олег все-таки
закончил ВГИК и до сих пор мечтает снимать  кино.  Почему  бы  нет?  Правда,
любительской видеокамерой, да еще такими трясущимися руками,  телесюжеты  не
снимают, к тому же Олег кончал не операторское отделение, не режиссерское, а
сценарное.
   Через минуту  в  кадре  появился  новый  персонаж  и  Ксюша  окончательно
убедилась, что  никакой  рекламой  здесь  не  пахнет.  На  лужайку,  тяжело,
неуклюже переваливаясь, вышло странное жутковатое  существо.  Глухой  черный
балахон до пят. Черная лысая голова с небольшими красными рожками.  Огромные
круглые красные глаза, круглая дыра, обведенная  красной  каймой,  на  месте
рта,  по  бокам  желтые  кривые   клыки,   отвислый,   длинный,   совершенно
непристойный нос. Приглядевшись, Ксюша поняла, что  это  просто  маскарадный
костюм. Кто-то натянул на голову шапку-маску из блестящего черного эластика.
Но  выглядело  все  вполне  натурально.  Шапка-маска  была   сделана   очень
качественно.
   На лужайке воцарилась тишина. Подростки застыли. Женщина в красном  резко
поднялась, подошла к ряженому, тихо, жестко произнесла:
   - Это что такое? Кто тебе разрешил?
   Из-под  балахона  показались  пухлые  белые  руки  и  принялись   неловко
стягивать с  головы  шапку-маску.  Женщина  помогла,  и  через  минуту  весь
маскарадный костюм был у нее в руках. Теперь вместо  черта  посреди  лужайки
стояла низенькая полная девочка лет четырнадцати.  Плоское  широкое  лицо  с
нечистой сероватой кожей, тупая, зыбкая, но добродушная улыбка. Узкие  белые
шорты и полосатая эластичная маечка нелепо обтягивали ее рыхлое бесформенное
тело. Над ушами торчали две тощие желтые  косицы,  украшенные  ярко-розовыми
пышными помпончиками. Она застыла посреди лужайки  и  испуганно,  растерянно
озиралась. Губы ее шевелились, и сквозь приятный звуковой фон, птичий щебет,
сдержанное  хихиканье  детей   отчетливо   проступило   ее   захлебывающееся
бормотание:
   - Больше не буду, честное слово, не буду,  мамочка  Зоечка,  я  виновата,
больше не буду.
   "Мамочка Зоечка", дама в красном купальнике, исчезла с лужайки  вместе  с
маскарадным костюмом. В глазах  девочки  дрожала  паника.  Она  не  решалась
двинуться с места, не знала, что ей делать дальше. И тут  на  помощь  пришла
одна из красоток-близняшек.
   - Люсенька, киска, иди сюда! - крикнула она. - Иди, я тебя пожалею.
   На плоском сером лице засветилась счастливая, благодарная улыбка, девочка
широко открыла рот, издала неопределенное, восторженное:
   "Уауу!" и, тяжело переваливаясь, засеменила на зов. Ей навстречу  полетел
тугой звонкий мяч, она растопырила руки, пытаясь поймать, но  не  сумела,  и
мяч угодил ей в грудь. Люся коротко вскрикнула.
   В  кадре  плавало  удивленное,   растерянное   лицо,   девочка   пыталась
сообразить, что ей нужно сейчас делать.  Хотелось  плакать,  удар  получился
болезненным, но она знала, что нельзя, и, часто моргая  белесыми  ресницами,
кусая губы, старалась  изо  всех  сил  улыбнуться,  рассмеяться,  никого  не
обидеть своим плачем, не испортить всеобщее радостное настроение.
   Что-то в расплывчатых чертах  д