лицо
залилось  слезами,  задрожали  плечи.  -  Где  тетя?  Тетечка  Лилечка  моя,
родненькая, позвоните, пусть она меня заберет домой,  ну  пожалуйста,  я  не
хочу к маме Зое, я не хочу жить здесь, где моя тетечка?
   Коробка конфет упала на пол, но Люся этого не заметила.  У  нее  началась
самая настоящая истерика. Доктор Руденко поняла,  что  разговаривать  дальше
бесполезно. Она решила не колоть успокоительное.  Девочка  и  так  запичкана
психотропными препаратами.
   Евгения Михайловна сидела и гладила  ее  по  волосам.  В  маленький  бокс
заглянул фельдшер, хотел войти, но доктор покачала головой. Люся  плакала  и
причитала, повторяла одно и то же, звала тетю Лилю,  казалось,  она  ушла  в
себя, в  какие-то  свои  жуткие,  невыносимые  воспоминания.  Она  проживала
травмирующую ситуацию заново, неизвестно, в который раз.
   - Не надо! Ей больно, пожалуйста, не трогай ее! Я все сама отдам, я  знаю
где, не трогай!
   Евгения Михайловна пожалела,  что  у  нее  нет  с  собой  диктофона.  Она
старалась не пропустить ни слова. Люсино бессмысленное бормотание со стороны
казалось бредом, но содержало в себе бесценную информацию.
   - Тетя! Миленькая, хорошенькая, пожалуйста, открой глазки! Почему она  не
слышит? Нет, я не убивала... я не знаю...  мне  было  плохо...  не  помню...
почему я? Русланчик, прости меня... Она поправится? Да,  я  поняла,  если  я
признаюсь, что убила, она поправится... Я убила тетю Лилю... я убила... Люся
плохая, воняет... Русланчик, не уходи,  помоги  ей...  -  Дальше  последовал
жуткий, сдавленный крик. У Люси закатились глаза, она рухнула на койку.
   Евгения Михайловна посчитала пульс, вытерла ей лицо бумажным  платком  и,
наклонившись к уху девочки, тихо спросила:
   - Руслан ударил тебя?
   - Шею больно, - не открывая глаз, прошептала девочка.
   - Сейчас больно?
   - Позовите тетю Лилю. - Светло-карие глаза широко открылись и  уставились
на Евгению Михайловну. Взгляд был осмысленным, испуганным,  и  опять  доктор
Руденко не заметила в нем ни капли безумия. - Я сделала все, как нужно, тетя
Лиля уже поправилась. Пусть она придет.
   - Люся, а кто тебе сказал, как нужно делать?
   - Добрый Лоа.
   - Кто это такой?
   - Добрый дух, который оживляет мертвых. Человек умирает, как засыпает,  а
потом просыпается, и становится молодым, здоровым, сильным,  и  живет  очень
долго, никогда ничем не болеет. Если слушаться Лоа, он будет добрым и оживит
мертвого, за которого  ты  просишь,  -  все  это  она  проговорила  быстрым,
свистящим шепотом, четко, без запинки, словно повторяла  заученный  наизусть
текст.
   - Как  он  выглядит,  этот  Лоа?  -  осторожно  поинтересовалась  Евгения
Михайловна.
   - Никак. Его нельзя увидеть.
   - Но тогда как же с ним можно разговаривать?
   - Он иногда вселяется в человека и говорит через него.
   - Значит, он в тебя вселялся?
   - Нет, в меня нельзя, я плохая, больная,  глупая,  от  меня  воняет.  Лоа
любит здоровых, сильных, которые спортом занимаются. Вот  Руслана  он  очень
любит, Руслан такой красивый, сильный. Ну, вы же  его  видели,  это  он  вам
передал для меня конфеты.
   - Да, конечно. Значит, Лоа вселился в Руслана, убил тетю Лилю и  приказал
тебе сказать, что это ты убила, - медленно проговорила Евгения Михайловна  и
почувствовала, как у нее холодеют руки и мурашки бегут по спине.
   - Лоа добрый, но строгий,  -  задумчиво  произнесла  Люся,  -  он  всегда
делает, как лучше для человека. Только кажется, будто он убил. На самом деле
это такое испытание для людей. Вот я глупая, не умею  говорить  неправду,  и
мне пришлось пройти испытание, сказать всем,  что  я  убила  тетю  Лилю.  Но
теперь я очистилась. Из меня вышла плохая кровь, и я должна поправиться.
   - Из тети Лили тоже вышла плохая кровь?
   - Конечно, - Люся широко, радостно улыбнулась, - но только вы  никому  об
этом не рассказывайте.
   - Хорошо, никому не расскажу,  -  пообещала  доктор  Руденко  и  внезапно
спросила: - Ты помнишь свою маму?
   - Я не хочу к маме Зое, -  живо  отозвалась  девочка,  -  я  больше  туда
никогда не хочу, там все думают, что я плохая.
   - Кто все?
   - Там делают уколы. В подвале страшно, там злые чудовища. Кукле  оторвали
голову, я плакала, они смеялись. Пожалуйста, позвоните тете Лиле, пусть  она
меня заберет.
   - Люся, у мамы Зои в подвале живут чудовища?
   - Да. Вампиры, ведьмы, черти, мертвецы. Я боюсь, я не хочу.
   - А кто оторвал кукле голову?
   - Бака, - прошептала Люся и тут же зажала рот ладонью.
   - Кто это?
   - Злой дух, человек-волк.
   - И зачем он это сделал?
   - Чтобы убить.
   - Кого?
   - Не знаю, кукла была как будто этот человек, которого хотели убить.  Они
так играли.
   - Кто они?
   - Все ребята.
   - Ребята у мамы Зои?
   - Нет! Я к маме Зое не хочу,  -  Люся  вдруг  замерла  с  открытым  ртом,
несколько секунд глядела куда-то мимо Евгении Михайловны,  в  глазах  у  нее
застыл ужас, словно там, за спиной врача, она увидела нечто очень  страшное,
- пожалуйста, никому не говорите про Лоа, - прошептала она, и как будто весь
воздух вышел из нее вместе с этим шепотом. Она упала  на  подушку,  лицо  ее
стало бледным и равнодушным. - Люся, ты знаешь свою фамилию?
   - Коломеец Люся, восемьдесят пятого года. - А как фамилия мамы Зои?
   - Я спать хочу, я сразу усну, я буду хорошо себя  вести,  -  пробормотала
девочка и широко зевнула.
   - Мама Зоя тебя удочерила и дала тебе свою фамилию, - Евгения  Михайловна
взяла Люсю за руку, - ты должна мне ее назвать, тебя никто не  будет  ругать
за это.
   - Я Коломеец Люся, я не хочу другую фамилию, я хочу домой, позвоните тете
Лиле...
   - Хорошо. Как фамилия Руслана?
   - У Лоа нет фамилии. Ему не нужно...
   - А мама Зоя тоже Лоа?
   - Руслан Лоа Барон Самади, мама Зоя Лоа Маман Бригит.
   - Они муж и жена?
   - Нет.
   - У мамы Зои другой муж?
   - Был. Но умер.
   - Когда?
   - В том году.
   - Как его звали?
   - Папа Василий.
   - Отчего же он умер?
   - Долго болел. Лежал в кровати, не  двигался,  только  кушать  просил.  А
потом умер. Я спать хочу, я сразу усну...
   - Хорошо, Люся, сейчас ты будешь спать.
   - Только скажи, ты помнишь свою родную маму? Ее звали  Ольга,  -  ласково
произнесла Евгения Михайловна.
   - Да. Я помню маму Олю. У нее светлые кудрявые волосы, как у тети Лили.
   - Она погибла. Это тоже было испытание Лоа?
   - Нет. Она сама себя убила. Прыгнула на улицу из окошка и разбилась.  Лоа
ни при чем.
   - Ты это видела или тебе кто-то рассказывал? - Я спала, ничего не  помню.
Можно, я посплю? Тетя Лиля придет, вы меня разбудите, хорошо? - Она  закрыла
глаза, лицо  ее  обмякло,  расслабилось.  Она  уснула  моментально.  Евгения
Михайловна несколько минут сидела на краешке койки, низко опустив голову,  и
слушала тихое, тревожное сопение девочки.
   "Ведь не могла она все это сочинить. Она говорит о том,  что  знает,  что
видела своими глазами. Похоже, речь идет не об  одном  маньяке,  а  о  целой
команде психопатов, - думала доктор  Руденко,  -  сейчас  столько  развелось
всяких чудовищных сект. Сатанисты, любители черной магии. Но  каким  образом
попала к ним эта девочка? До сих пор она  упрямо  повторяла,  что  убила.  А
теперь говорит совсем другое. Вероятно,  правду.  Значит,  ход  с  конфетами
оказался верным".
   Идея принести Люсе коробку шоколада "Черный бархат", точно  такую,  какая
лежала на столе в ночь убийства, пришла в голову  Евгении  Михайловне  после
того, как Бородин в кафе натянул на себя жуткую маску черта. Она чувствовала
что Люсю надо сдвинуть с  мертвой  точки,  сломать  психологический  ступор.
Демонстрировать ей черта Евгения Михайловна раздумала. Испуг только усугубил
бы проблему. А вот радость могла пойти на пользу. Евгения  Михайловна  очень
надеялась  на  конфеты,  но  такой  бурной  реакции,  такого  потока   новой
информации не ожидала. Получилось нечто  вроде  следственного  эксперимента.
Девочка практически разыграла перед ней сцену убийства,
   Наконец, как  будто  очнувшись,  Евгения  Михайловна  бесшумно  вышла  из
палаты, отправилась в свой кабинет, закрыла дверь и записала  все,  стараясь
не упустить ни слова.
   * * *
   Черный бронированный джип мчался по главной  улице  подмосковного  города
Лобни на огромной скорости, весь прочий транспорт в панике жался к обочинам,
пешеходы шарахались, самые впечатлительные вскрикивали и  провожали  черного
убийцу возмущенными, испуганными взглядами. На выезде из города  молоденький
инспектор у поста ГАИ выскочил на шоссе, но вовремя был  остановлен  старшим
товарищем.
   - Запомни их и  никогда  не  трогай,  -  тихо  и  мрачно  сказал  старший
младшему.
   - А кто это?
   - Неприкасаемые.
   Джип между тем свернул с шоссе на проселочную дорогу, миновал  живописную
дубовую рощу, за которой прятался дачный поселок, свернул еще  раз,  проехал
вдоль высокого глухого  забора,  остановился  у  железных  ворот  и  коротко
просигналил. Ворота грохнули, тяжело распахнулись. За ними  была  аккуратная
зеленая  лужайка,  обрамленная  молодыми  березками,  и  красный   кирпичный
двухэтажный дом. Маленькая худенькая девочка  лет  пятнадцати  в  спортивных
трикотажных штанах с вытянутыми коленками и линялой широкой футболке закрыла
ворота и встала перед джипом, сложив руки на груди.
   Из машины резво, как мяч, выскочил накачанный  бритоголовый  коротышка  в
белом легком костюме, вслед за ним неспешно вылез  мужчина  лет  тридцати  в
голубых джинсах, мятой красно-черной клетчатой ковбойке и темных очках.
   - Кто дома? - обратился коротышка к девочке.
   - Во-первых, здравствуйте, - девочка сдула  со  лба  рыжую  челку,  -  во
вторых, вы не предупреждали, что приедете, и поэтому дома никого. Только я и
Ирка со Светкой.
   - Где остальные? - поинтересовался красно-черный и потянулся с хрустом.
   - Мама Зоя поехала в Москву к косметичке, про других не знаю. Так вы чего
не предупредили?
   - Когда вернется?
   - Кто, мама Зоя? Обещала вечером, часам к семи.
   - А Руслан где?
   - Сказала, не знаю. Он мне не отчитывается.
   - Не груби, - коротышка легонько толкнул девочку в плечо кулаком,  -  где
близнецы?
   - У себя в комнате, дрыхнут, кажется.
   - В два часа дня?
   - Это их  дело.  А  вы  кто?  -  девочка  смерила  красно-черного  долгим
оценивающим взглядов - Снимите очки, я что-то вас не узнаю.
   Красно-черный открыл было рот, чтобы ответить, но  коротышка  ответил  за
него:
   - Будешь приставать, урою, - и  звонко  шлепнул  девочку  по  спине,  она
охнула и закашлялась.
   Гости направились к дому,  девочка  последовала  за  ними,  но  коротышка
остановил ее жестом. Внезапно она поймала  его  руку,  притянула  к  себе  с
неожиданной силой, так, что он едва удержался на ногах, и  быстро  зашептала
на ухо:
   - Гулливер, ты сделал, что обещал?
   - Отвянь, - оскалился коротышка.
   - Гуличка, ну пожалуйста, поговори с ним, умоляю,  что  хочешь  для  тебя
сделаю!
   - Отвянь, сказал! - коротышка выдернул руку.
   - Эй, в чем дело, ты идешь? - поторопил его красно-черный.
   Дверь захлопнулась у девочки перед  носом.  Она  опустилась  на  каменную
ступеньку крыльца и сильно стукнула себя кулаком по коленке.
   -  Обрубок  паршивый,  гад  несчастный,  урою,  искалечу,  говном   своим
захлебнешься,  -  пробормотала  она,  сдула  челку,  вскочила  и  не  спеша,
покачивая тощенькими бедрами, направилась к джипу. Там за рулем  дремал  еще
один качок, тоже бритый, с лицом красным  и  блестящим,  как  сырое  говяжье
филе.
   Девочка открыла  переднюю  дверцу,  залезла  в  салон,  уселась  рядом  с
шофером. Тот открыл маленькие опухшие глазки, широко зевнул и спросил:
   - Ты че, Лариска?
   - Митяй, будь человеком, попроси Петра Петровича, чтобы меня тоже взяли в
клуб, чем я хуже Ирки со  Светкой?  -  она  прикоснулась  пальчиками  к  его
мощному колену. На ногтях, обкусанных до мяса, шелушился черный лак.
   - Не понял, - криво усмехнулся шофер.
   - Да все ты понял, Митяй, не придуривайся. Ирку  со  Светкой  забирают  в
закрытый бордель, у них настоящая жизнь начинается, с бабками,  с  красивыми
шмотками. Я тоже хочу. Я здесь не могу больше. Вот, смотри,  -  она  задрала
футболку, обнажила впалый живот, острые ребра. Шофер скосил глаза  и  увидел
три красные, воспаленные шестерки, нацарапанные на коже.
   - Ты че, наколку хотела сделать, что ли? - спросил он, цыкнув зубом.
   - Я не сумасшедшая,  -  помотала  головой  девочка,  -  это  Руслан  меня
пометил. Дико больно. Слушай, Митяй, у тебя девушка есть?
   - Закройся, опусти майку свою, дура, - шофер брезгливо  поморщился,  -  и
вообще, выметайся из машины.
   - Да ты не бойся, это не  наколка,  это  пройдет,  подсохнет,  а  корочки
отвалятся, и ничего не будет. Царапины неглубокие, даже шрамов не останется.
Ну правда, Митяй, есть девушка у тебя?
   - Брысь, сказал! - шофер вытянул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой  и
выпустил дым в открытое окно.
   - Дай хотя бы покурить, трус  несчастный,  -  сдерживая  слезы,  крикнула
девочка, - все вы только кажетесь такими крутыми, а  на  самом  деле  трусы,
слабаки, посмотрела бы я на тебя,  если  бы  ты  попал  на  нашу  дискотеку.
Небось, в штаны наложил бы, если трех шестерок на моем пузе боишься.  Там  у
нас знаешь, что делается? Ну будь человеком, пожалей меня, возьми  с  собой,
если у тебя есть девушка, я все равно лучше, я тебя  так  буду  любить...  -
Последние слова она прошептала еле слышно, в тупой выбритый затылок. Зеленые
круглые  глаза  наливались  слезами,  маленький  острый   носик,   усыпанный
веснушками, покраснел, губы задрожали. Шофер резко развернулся и рявкнул:
   - А вот за труса я тебя щас у рою!
   - Урой, - кивнула девочка и шмыгнула носом, - а лучше вообще замочи. Вот,
точно, замочи меня, Митяй, - она вдруг захохотала хрипло, надрывно, - я сама
никак не могу, не получается, жалко себя, а вот бы кто-то помог...
   - Да пошла отсюда, дура сдвинутая! - шофер перегнулся  через  ее  колени,
открыл дверь. - Прыгай! И чтобы я тебя больше не видел!
   - Трус! Козел! - громко крикнула девочка ему в лицо, схватила  полупустую
пачку "Парламента" и выпрыгнула из машины.
   Шофер вяло выругался, выкинул недокуренную сигарету в окошко, широко,  со
стоном, зевнул, откинулся на  мягкую  спинку  сиденья  и  через  минуту  уже
похрапывал.
   А рыжая Лариса  обежала  дом  и  остановилась  перед  высокой  деревянной
лестницей, приставленной к крыше. На втором этаже было  распахнуто  окно,  и
оттуда слышались приглушенные голоса. За  птичьим  щебетом  невозможно  было
разобрать ни слова. Не долго думая, Лариса вскарабкалась по лестнице,  легко
и бесшумно, как кошка.
   - Нет, а кому это нужно? - услышала она голос одной из близняшек.
   - Много будешь знать, скоро состаришься, - ответил неприятный  вкрадчивый
тенор, принадлежавший черно-красному, - ладно, девочки,  нам  пора.  Вы  все
поняли?
   - Какие у нас гарантии? - мрачно спросила Ира.
   - Вы сами - вот ваша главная гарантия. Качество работы  и  молчание.  Гуд
бай, лапушки. Когда переедете к Петру Петровичу в клуб, обязательно вас  там
навещу.
   Лариса болезненно поморщилась,  сообразив,  что  главное  она  пропустила
из-за глупой бесполезной  болтовни  с  шофером.  Послышался  стук  двери.  В
комнате близняшек повисла тишина. Лариса надеялась, что Ира и  Света  сейчас
же начнут обсуждать визит Гулливера  с  неизвестным  черно-красным,  но  они
молчали, как будто чувствовали, что их слушают. Оставаться  на  лестнице  не
стоило, ее могли заметить, и Лариса быстренько спустилась, отошла к  забору,
села на березовый пенек, достала  из  кармана  штанов  свистнутые  у  шофера
сигареты, хотела закурить, но не было зажигалки.
   - Ты что здесь делаешь? - из окна на втором этаже высунулась голова одной
из близняшек. Лариса их так и не  научилась  различать,  а  потому  крикнула
наугад:
   - Ирка, будь человеком, кинь зажигалку. Голова спряталась, и через минуту
к Ларисиным ногам упал коробок спичек. Лариса с наслаждением закурила.
   Света захлопнула окно и села на кровать рядом с Ирой.
   - Лариска, по-моему, подслушивала, - произнесла она  шепотом,  сестре  на
ухо, - там лестница у окна, она, кажется, только что с нее слезла.
   - Ну, если она слышала весь разговор, то будет молчать, - Ира оскалилась,
- ей ведь жить хочется. Ну, а если только кусок разговора, то  вряд  ли  она
что-то поняла.
   - Думаешь?
   - Уверена.
   Послышался приглушенный рев мотора.
   - Эй, Лариска, ты где? Закрой за нами! - крикнул Гулливер.
   - Я вам что, нанималась? - звонко, со слезой, отозвалась Лариса.
   Ей ничего не ответили. Мотор опять взревел, ворота грохнули.
   - Гады! - заорала Лариска. - Все гады! Ненавижу! А-а-а,  убили  негра!  -
запела она пьяным шальным голосом и  трижды  кулаком  стукнула  по  железным
воротам изо всех сил.
   - Ты видишь, какая шалава? -  развела  руками  Света.  -  Она  может  все
разболтать просто так, самой себе во вред.
   - Ну что ты заранее паникуешь? Лучше подумай, как будем бабки тратить?  -
Ира обняла сестру и звонко чмокнула в щеку. - Можно шмоток накупить, а можно
в банке открыть счет. Слушай, отличная идея! Почему нет? Чем мы хуже других?
Сейчас есть вполне надежные банки, мы с тобой кредитки заведем.
   - Хватит! - шепотом крикнула Света. - Сначала надо получить эти деньги. И
не забывай, за что мы их получим. Размечталась! Счет в банке! Карточки!  Нам
бы с тобой уцелеть, Ирка, и не загреметь под фанфары.
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   Человек, позвонивший  утром,  больше  не  перезванивал.  Ксюша  пару  раз
набрала мобильный номер Олега, но телефон был отключен.
   - Ладно, - вздохнула она, кладя трубку, - так даже лучше.
   День летел легко и незаметно. Если не считать, что они попали  под  дождь
во время прогулки, ничего особенного не  случилось.  У  Маши  было  отличное
настроение, она улыбалась, смеялась, хорошо кушала, уснула сразу, без слез и
нудного укачивания в кроватке. Во  время  ее  дневного  сна  Ксюша  почитала
учебник биологии, лежа на старинной  кушетке  в  гостиной  и  поедая  свежую
клубнику. Лицо ее было измазано красной ягодной мякотью, она вспомнила,  как
это полезно для кожи, и решила сделать маску. Главное, успеть смыть, пока не
проснулась Маша, чтобы не напугать ребенка.
   Отложив учебник, она побродила по огромной пустой квартире, прислушиваясь
к тиканью старинных часов, к отдаленному гулу Тверской.
   - Как замечательно здесь можно было бы жить, - произнесла она вслух, стоя
перед зеркалом в ванной и разглядывая свою клубничную физиономию, - если  бы
я родилась в такой вот квартире, наверное, была бы совсем другим  человеком.
Я бы с младенчества чувствовала себя важной, нужной, защищенной, я  была  бы
красивей и уверенней в себе. И никогда  не  случилось  бы  со  мной  никакой
гадости. Я бы никого, кроме себя,  не  любила.  Я  бы  выросла  классической
холодной стервой. От таких сходят с ума. Да, я, пожалуй, стала бы  настоящей
стервой. Митя ни за что не  бросил  бы  меня  тогда,  потому  что  ему,  как
выяснилось, нравятся исключительно стервы.
   Стоило произнести эту последнюю фразу,  и  сжалось  солнечное  сплетение.
Ксюша включила воду и принялась смывать клубнику с  лица.  Хрупкое  ощущение
покоя  и  счастья  треснуло,  в  душе  засвистел  черный  ледяной  сквозняк.
Дрожащими руками Ксюша  сорвала  с  вешалки  бирюзовое  пушистое  полотенце,
промокнула лицо, приблизила глаза к зеркалу. Когда тебя бросили, собственное
лицо может вызвать тошноту.
   Ты. думаешь, ты такая красивая? Ну и дура. Ты посмотри на себя: ни  кожи,
ни рожи.
   На минуту ей почудилось, что из зеркала глядит на нее совсем другое лицо.
Прищуренные  серо-зеленые  глазки,  мягкий  картофельный   нос,   .усыпанный
светлыми крупными веснушками, тонкие,  как  ниточки,  губы,  круглый  рыхлый
подбородок.
   Эта физиономия, влажная и розовая от радостного возбуждения, до  сих  пор
иногда всплывала перед глазами