Я
всегда знала, что ты умница. Ты уже решила, как мы ее  назовем?  Да,  нам  с
Олегом тоже очень нравится имя Машенька...
   Галина Семеновна свято верила, что  если  найти  чистую,  юную,  здоровую
девочку и  если  эта  девочка  очень  постарается,  то  есть  шанс  получить
полноценного, здорового внука или внучку. Она  панически  боялась  встречать
старость наедине с Олегом.
   Галина  Семеновна   была   женщиной   энергичной,   привыкла   добиваться
поставленной цели, не знала сомнений, не желала понимать,  что,  когда  цель
достигнута и момент победы позади, жизнь неуклонно, беспощадно  возвращается
в свою колею. Можно  на  короткое  время  изменить  ход  событий,  влезть  в
таинственный  механизм  судьбы,  как  в  чрево   старинных   часов,   что-то
подкрутить, подправить,  но  потом  сдавленные  пружины  опять  разжимаются,
колесики начинают вертеться, независимо от твоих стараний и иллюзий.
   "Рано или поздно он посадит меня на  иглу,  -  думала  Ксюша,  расчесывая
волосы массажной щеткой из натуральной щетины, - интересно, что она сделает?
Сначала попытается меня лечить, как пыталась лечить  его.  А  потом  выгонит
либо отправит в психушку, оформит все по закону, как положено, и сама  будет
растить Машу. Она  подрастет,  не  исключено,  что  Олегу  придет  в  голову
приобщить ее к своему героиновому кайфу. Вот тебе и счастливое детство,  вот
тебе и райский садик".
   Ручка массажной щетки была отлита  из  натурального  янтаря.  Вещица  эта
стоила столько, сколько Ксюшин отец, кандидат наук, получал за месяц  работы
в своем НИИ. Собственное лицо в зеркале казалось  ей  не  просто  чужим,  но
отвратительно чужим. Мысли путались, сливаясь в  сплошное  истерическое  "Не
могу больше".
   - Ну, не можешь. И что дальше? - обратилась она к своему отражению.
   Можно  уйти  к  родителям,  в  гнилую  грязную  квартирку,   в   упорную,
принципиальную нищету, каждый  день  слушать  возвышенные  речи  о  том  что
главное в жизни - это духовные ценности а деньги и вообще  все  материальное
превращают человека в низкое, бездуховное существо,  в  животное.  При  этом
Машенька лишается не только памперсов, красивых  игрушек  и  одежек.  у  нее
никогда не будет французских курортов с белоснежными  виллами  и  маленькими
кафе,  элитарной  гимназии,  где  учат  сразу  двум  языкам  с  шестилетнего
возраста, потом Оксфорда или Кембриджа. И  на  всю  жизнь  у  нее  останется
инстинктивная брезгливость к тому, что именуют  "духовными  ценностями".  За
этим словосочетанием будут стоять не книги, не картины, не  музыка,  а  вонь
хозяйственного мыла и штопаные носки.
   За стеной послышался тихий плач. Маша  как  будто  почувствовала,  о  чем
думает ее мама, и  проснулась.  Было  всего  семь  часов.  Ксюша  решила  не
изводить себя, потому что так можно просто  свихнуться.  Лучше  спокойно,  с
удовольствием дожить этот вечер, отдохнуть после кошмарной ночи,  а  завтра,
на свежую голову, принять решение.
   Посадив ребенка в коляску, она отправилась  в  торговую  галерею  в  двух
шагах от дома. Там в любое время суток можно купить все, не только еду, но и
одежду. Ксюше давно приглянулась маечка от Готье из  натурального  шелка,  и
сейчас она без колебаний ее купила. В обувном бутике  перемерила  всю  обувь
своего размера и выбрала босоножки цвета молочного  шоколада,  на  невесомой
танкетке, с ремешками из мягчайшей телячьей кожи. Ей тут же предложили к ним
сумочку, небольшую,  но  очень  вместительную.  В  детском  магазинчике  она
приобрела  для  Маши  совершенно  нефункциональный,  но  сказочно   красивый
комплект. Платьице и шляпку в  стиле  "кантри".  Ласковый  щебет  продавщиц,
изумительные запахи, прохладный озонированный воздух окончательно  стерли  в
ее памяти все ночные кошмары.
   В супермаркете она купила маленькую упаковку крупной клубники,  несколько
светящихся от спелости абрикосов,  французский  камамбер,  пучок  свежайшего
салата, баллончик взбитых сливок, пачку голландских галет, пакетик  кешью  и
литровую бутыль свежевыжатого апельсинового  сока.  Этого  было  достаточно,
чтобы сегодня доужинать и завтра позавтракать.  Напоследок,  у  выхода,  она
выбрала видеокассету с душераздирающим триллером.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Илья Никитич очень удивился, когда обнаружил, что уже одиннадцать вечера,
а мамы все нет дома. Лидия Николаевна всегда звонила, если задерживалась. Но
сегодня он даже не знал, где она. Ни звонка, ни записки, ничего.
   В половине двенадцатого он заволновался всерьез. У него имелись  телефоны
маминых приятельниц, он принялся  сосредоточенно  листать  записную  книжку,
пытался вспомнить, кто сейчас в Москве, а кто на даче. Он сомневался,  стоит
ли паниковать раньше времени, беспокоить старушек ночью. Его мучила мысль  о
том, что мама могла обидеться. В последнее время он вел  себя  не  то  чтобы
по-свински, но как-то нехорошо. Они  с  мамой  почти  не  разговаривали,  он
раздражался, прятался в своей комнате.  Он  отлично  понимал,  в  чем  дело.
Вернее, в ком. Конечно, в Евгении Михайловне Руденко.
   Еще ничего не произошло и, вероятно,  не  могло  произойти.  То,  что  он
чувствовал к Евгении Михайловне, не имело значения ни для кого, кроме  него.
На взаимность он  не  рассчитывал.  В  реальности  существовали  только  его
странные, до вольно бурные чувства. Он знал, что  это  в  последний  раз,  и
хотел пережить сентиментальную бурю в  одиночестве.  А  мама  привыкла,  что
между ними нет никаких секретов. Возможно, был бы у него своя личная  жизнь,
семья, как у большинства нормальных людей в его возрасте, мама не  требовала
бы полного отчета во всем. Но поскольку своей семьи у него не имелось,  мама
до сих пор считала его маленьким и была убеждена, что без нее  он  не  может
шагу ступить.
   Было бы жестоко разрушать эту иллюзию. Она наполняла семидесятипятилетнюю
Лидию Николаевну молодой материнской энергией.
   Без пятнадцати двенадцать  Бородин  все-таки  поднял  телефонную  трубку,
остановив свой выбор на той из маминых подружек, к которой Лидия  Николаевна
могла отправиться в гости. Но в этот момент звякнул домофон.
   Илья Никитич положил трубку и вышел в прихожую. Дверь открылась, и  Лидия
Николаевна возникла на пороге в элегантном  летнем  костюме  цвета  какао  с
молоком. На голове у нее была белая  соломенная  шляпка,  украшенная  лентой
такого же цвета, как костюм, шею небрежно обвивал  белый  шелковый  шарф,  в
руке покачивалась белая  лаковая  сумочка.  Туфли  тоже  белые  лаковые,  на
невысоком удобном каблучке. Пахло от нее какой-то легкой туалетной водой,  и
на губах поблескивала бледная помада. Илья Никитич  знал,  что  костюму  лет
двадцать, и туфли старенькие, и шляпка, но  выглядела  мама  потрясающе.  Он
тихо присвистнул, покачал  головой,  поцеловал  маму  в  прохладную  щеку  и
произнес:
   - Да-а, мамочка, это серьезно...
   - Что серьезно, Илюша? - она осторожно сняла шляпку,  тряхнула  короткими
белоснежными волосами. - Уж не думаешь ли ты, что я бегала  на  свидание  на
старости лет?
   - Думаю, - признался Бородин, присаживаясь на  корточки  и  помогая  маме
снять туфли, - именно об этом я и думаю весь вечер.
   - Ну, прости, прости, - она поцеловала его в макушку, - ты ужинал?
   - Чайку выпил. А ты?
   - А я, Илюша, была в ресторане. Раз в десять лет  можно  себе  позволить,
правда? Тем более, мы угощались пополам. Получилось совсем не дорого.
   - Мамочка, ты что, оправдываешься? - улыбнулся Бородин. - Лучше расскажи,
в каком ты была ресторане и с кем.
   - Сейчас я переоденусь, мы сядем ужинать, и я расскажу, - пообещала Лидия
Николаевна, скрываясь в своей комнате. Илья Никитич заметил, как таинственно
и хитро блестят у нее глаза.
   - Ужинать? - переспросил он сквозь дверь. - Ты  что,  хочешь  есть  после
ресторана?
   - Представь, да. Там я в основном разговаривала.
   Он успел накрыть стол, поставил  разогревать  жареную  скумбрию,  нарезал
помидоры и огурцы. Лидия Николаевна вышла  из  комнаты  в  домашнем  платье.
Устало опустившись на стул, выразительно вздохнула. Илья Никитич понял,  что
маму просто распирает желание рассказать нечто важное и интересное.
   - Ну, давай, мамочка, я тебя внимательно слушаю.
   - Нет, - она упрямо поджала губы, -  сначала  поедим.  Деловые  разговоры
лучше вести за чаем.
   - Что, разговор прямо-таки деловой? - Бородин улыбнулся и слегка наклонил
голову набок.
   - Не деловой, но очень важный. Я, Илюша, приготовила  для  тебя  сюрприз.
Нет, мне рыбу не клади, я только салатику поклюю, и довольно. А ты кушай, не
торопись.
   Бородин  принялся  за  рыбу.  Он  действительно  был  голоден.  Курагу  и
чернослив, которые давала ему мама на работу вместо котлет  и  пирожков,  он
уже видеть не мог и целый день ничего  не  ел,  кроме  бутерброда  с  сыром,
который перехватил в буфете на службе.
   Лидия Николаевна смотрела него сверкающими  голубыми  глазами,  вздыхала,
суетилась, вставала из-за стола, что-то переставляла, перекладывала, наконец
не выдержала и быстро, возбужденно произнесла:
   - Так и быть, слушай. Только, пожалуйста, не  перебивай,  а  то  я  упущу
что-нибудь важное. Хорошо?
   - Конечно, мамочка. Я весь внимание.
   - Ты не поверишь, я чуть не  сошла  с  ума,  Илюша.  Эта  пивная  фамилия
вертелась у меняв голове, не давала покоя, можно сказать, бродила  и  кисла,
как дрожжи... Фу, пакость какая! Отвратительное сравнение, да? Ну ладно.  Не
будем отвлекаться. Итак, я  совершенно  точно  знала,  что  когда-то  где-то
встречала человека с такой фамилией, однако не могла вспомнить, когда и где.
Идиотизм, да? Я перерыла все свои старые записные книжки. Бесполезно. Я чуть
не плакала, даже сердце заболело от огорчения. Я не спала  всю  ночь.  А  на
рассвете меня как будто током стукнуло. Я ведь смотрела в  каждой  из  своих
книжек только страницы с буквой  "С".  Ну,  мне  просто  лень  было,  честно
говоря, просматривать все, от  "А"  до  "Я".  Ты  ведь  знаешь,  я  ленивая,
нетерпеливая, результат мне нужен моментально, без всяких усилий.  Так  вот,
на рассвете я так разозлилась на себя, что встала и принялась листать книжки
по порядку. И знаешь, где я нашла эту проклятую пивную фамилию? Ни за что не
догадаешься! Она была записана на букву "К".  Как  ты  думаешь,  почему?  Да
потому, Илюша, что Галина Семеновна работала в Министерстве культуры.
   - Так, мамочка, - не выдержал Илья  Никитич,  -  подожди  минутку.  Какая
Галина Семеновна? О чем ты?
   - Ну я же сказала, пивная фамилия! Будь любезен, не перебивай.  Я  только
начала. Имей терпение.
   - Прости, - Бородин встал,  чтобы  убрать  со  стола  тарелку,  но  Лидия
Николаевна сердито скомандовала:
   - Прекрати суетиться. Я потом сама все уберу. Сядь и слушай.
   - Все, мамочка, все, - Бородин покорно сел на место.
   - Ну так вот.  Обнаружив  эту  даму  на  букве  "К",  я  моментально  все
вспомнила. Году этак в восьмидесятом группа искусствоведов была приглашена в
Сорбонну на конференцию. В те годы за границу, особенно в  капиталистические
страны, выпускали неохотно, у некоторых возникли сложности,  у  меня  в  том
числе. И вот Алечка Филаретовна - ты помнишь Алечку Филаретовну?
   Бородин кивнул, открыл рот, собираясь сказать что-то, но раздумал,  решил
оставить все вопросы на потом.
   - У Алечки всегда везде были полезные знакомые, и она тут же все уладила,
связавшись с этой самой дамой из  Министерства  культуры.  Теперь  ты  понял
наконец, Илюша? -  она  сделала  чрезвычайно  серьезное  лицо  и  произнесла
торжественно: - Заместитель главного редактора  отвратительного  молодежного
журнала - единственный сын Галины Семеновны, которая служила в  Министерстве
культуры и как раз занималась поездками за рубеж. Именно она помогла  нам  с
Сорбонной по Алечкиной просьбе!
   - Так, - согласно кивнул Илья Никитич, - и что?
   - А то, Илюша, что Алечка Филаретовна очень хороший человек, но сплетница
невозможная. Именно поэтому я сегодня пригласила ее в  ресторан.  Она  знает
все о семействе Солодкиных!
   - Тебе чай наливать? - тихо спросил Бородин после долгой паузы.
   - Да, разумеется. Погоди, куда ты мне льешь столько заварки! Я  не  усну.
И, пожалуйста, Илюша не смотри на меня так. Конечно, я поступила нехорошо. Я
без разрешения сунула нос в дело, которое  тебя  сейчас  просто  доканывает.
Пролистала этот отвратительный журнальчик у тебя на  столе,  потом  кремовую
записную книжку и, конечно, наткнулась на твои крестики. Ты меня об этом  не
просил, но я  не  сумела  удержаться.  Однако,  согласись,  какой  блестящий
результат!
   - Ну, пока я не совсем понял, - кашлянув, заметил Бородин, - где  же  он,
результат?
   - Правильно. Ты пока  ничего  не  можешь  понять,  потому  что  я  только
приступаю к  самому  главному.  Муж  Алечки,  Михаил  Тихонович,  профессор,
детский психиатр. И вот, оказывается,  лет  десять  назад  Галина  Семеновна
Солодкина обратилась к нему с просьбой порекомендовать какой-нибудь  хороший
семейный детский дом для умственно отсталого ребенка четырех  лет,  которого
желают отдать на  усыновление.  Михаил  Тихонович  хотел  сначала  на  этого
ребенка взглянуть, он, понимаешь  ли,  отнесся  к  просьбе  очень  серьезно.
Однако Солодкина сказала, что это совсем ни к чему, девочка сирота,  и  она,
Галина Семеновна, просто из жалости принимает в ней  участие,  хочет,  чтобы
девочка попала в хорошие  руки.  Можно  ограничиться  только  рекомендацией.
Михаил Тихонович все для нее узнал, позвонил какой-то  крупной  чиновнице  в
гороно, попросил помочь. Вот, собственно, все. Ну, как?
   - Что - как? - вскинул брови Бородин.
   - Как тебе новости, Илюша? Ты ведь сказал, что у тебя дебильная сирота  с
самооговором и без всяких документов. Может, это она и есть?
   - Скажи, пожалуйста, мамочка, а каким образом телефон Солодкиной оказался
в твоей записной книжке? Ведь, если я тебя правильно понял, она  общалась  с
Алевтиной Филаретовной, а не с тобой.
   - Ну, Алечка познакомила меня с этой дамой, на всякий  случай,  мало  ли,
вдруг возникнут проблемы с заграничными командировками, и вообще.  Солодкина
из породы так называемых полезных людей. Илюша, ну разве это важно?
   - Я пока не знаю, что здесь важно, а что - нет, - задумчиво произнес Илья
Никитич, - а фамилию чиновницы из гороно Алевтина  Филаретовна  случайно  не
помнит?
   - К сожалению, нет.
   - Мне бы надо встретиться с Михаилом Тихоновичем.
   - Ох, Илюша, ты забыл, он ведь умер четыре года назад, - вздохнула  Лидия
Николаевна, - мы с тобой были на его похоронах.
   - Ах, ну да, конечно. Ты сказала, Алевтина Филаретовна знает о Солодкиных
все. Что еще она тебе рассказывала?
   - Многое, Илюша. Но, мне кажется, остальное к делу  отношения  не  имеет,
боюсь забивать тебе голову лишней информацией.
   - Ты все-таки вспомни. Или нет, давай-ка я лучше сам с ней поговорю.
   - Что ты! - Лидия Николаевна испуганно замахала руками, - ты меня  ужасно
подведешь, я сказала Але, что  расспрашиваю  о  Солодкиной  просто  так,  из
любопытства. Я ведь устроила что-то вроде ностальгического спектакля,  нашла
отличный повод - пятьдесят лет после окончания университета. Мы болтали, как
у кого сложилась жизнь, я стала вспоминать  ту  поездку  во  Францию,  потом
перевела разговор на Солодкину. И,  знаешь,  она  так,  вроде  бы  в  шутку,
сказала, что чувствует себя не совсем ловко, когда со мной говорит  об  этой
даме.
   - Очень интересно. Почему же?
   - Ну, потому, что я  -  мама  следователя,  Солодкина  теперь  занимается
серьезным бизнесом, а где бизнес - там  криминал.  Ты  знаешь,  Илюша,  люди
нашего поколения такие мнительные, запуганные. Было забавно наблюдать, как в
Алечке боролись противоречивые чувства. С одной стороны, ей ужасно  хотелось
посплетничать, с другой - было страшно,  что  случайно  может  выдать  чужие
опасные секреты. Видишь ли, Солодкина торгует антиквариатом, а  этот  бизнес
особенно криминален. У нее фирма, называется "Галатея". Она  -  коммерческий
директор. Очень состоятельная дама. Вдова.  Муж  умер  от  инфаркта.  А  сын
довольно странный мальчик. То есть, конечно, не мальчик, ему уже сорок.  Аля
видела его несколько  раз,  говорит,  он  выглядит  тяжело  больным.  Внешне
некрасивый,  неприятный.  Аля  сказала  еще  жестче  -  в  нем  есть  что-то
дегенеративное.
   - В каком смысле - дегенеративное?
   Ну, не знаю, Аля всегда была склонна преувеличивать. Может, с этим Олегом
не так все плохо?  Он  все-таки  работает  заместителем  главного  редактора
такого дорогого журнала, закончил Институт кинематографии. А сейчас  женился
на девочке вдвое моложе его. Аля даже была на свадьбе.  Совершенно  шикарная
свадьба, в ресторане "Прага".
   - У Алевтины Филаретовны настолько близкие отношения с Солодкиной, что ее
на свадьбу пригласили? - удивился Илья Никитич.
   -  Солодкина  использует  Алю  в  качестве  консультанта.  Аля,  хоть   и
сплетница, но доктор искусствоведения, на минуточку. У Солодкиной есть  свои
штатные консультанты, но они все люди современные, так сказать, рыночные,  а
рынок сейчас хитрый, грязный, масса  подделок,  и  консультантов  подкупают,
всякое  бывает.  Такие,  как  Алечка,  надежней,  никакой  корысти,   только
искренняя  любовь  к  искусству,  вот  мадам  и  приглашает  ее  иногда  для
независимой экспертизы.
   - Антиквариат, значит, - задумчиво протянул Бородин, -  ЗАО  "Галатея"...
интересно... А скажи, пожалуйста,  история  с  девочкой,  которую  Солодкина
хотела пристроить, больше никак не всплывала?
   - Нет. Но есть одна деталь. Знаешь, почему Аля так хорошо  запомнила  эту
историю? Потому, что, общаясь с Солодкиной, она  пару  раз  спрашивала,  как
поживает та девочка, удалось ли ее пристроить, но мадам  делала  вид,  будто
все забыла.
   - Почему делала вид? Может, она действительно забыла?
   - Илюша, какой ты  странный,  -  Лидия  Николаевна  покачала  головой,  -
во-первых,  такие  люди,  как  Солодкина,  никогда  не  забывают   о   своих
благородных поступках. Сделают на копейку, а потом рассказывают  на  миллион
долларов, телесюжеты заказывают о том, какие  они  добрые,  сострадательные,
щедрые, как помогают детским домам, вкладывают деньги в столовые для бедных.
   - Ну, ты немного преувеличиваешь, - проворчал Илья Никитич.  В  голове  у
него возникла странная цепочка. Он вспомнил, что фирма "Галатея" принадлежит
известному московскому авторитету, вору в законе Пныре. С возрастом  матерый
рецидивист становился  все  сентиментальней,  занялся  благотворительностью,
спонсировал строительство тубдиспансера у себя  на  родине,  в  Воронеже,  и
вроде помогал каким-то детским домам. Каким именно, одному  или  нескольким,
неизвестно. Однако узнать несложно.
   Лидия Николаевна между тем встала из-за стола, принялась убирать посуду.
   - Дай Бог, Илюша, чтобы тебе помогла моя информация, -  пробормотала  она
сквозь зевоту, - если вспомню еще что-нибудь, обязательно  расскажу,  однако
завтра. Сейчас, прости, глаза  слипаются.  Только  прошу  тебя,  не  вздумай
звонить Алевтине. Обещаешь?
   - Да, мамочка, иди спать, я уберу и посуду вымою.
   Оставшись один, Илья Никитич несколько минут сидел, не двигаясь. Ему надо
было собраться с мыслями и хоть  как-то  упорядочить  в  голове  информацию,
которую только что выложила ему мама.
   Журнал с ртутной голой девушкой  на  обложке  он  прихватил  из  квартиры
убитой  почти  машинально.  Просто  ему  показалось,  что  эта  вещь   резко
выделяется на фоне "кукольного домика". Он не  мог  представить,  что  Лилия
Коломеец сама купила себе дурацкий молодежный  "Блюм".  Зачем?  Что  ее  там
заинтересовало? Стоит, между прочим, недешево, на эти деньги Лилия могла  бы
приобрести пару номеров своей  любимой  "Бурды  моден"  или  еще  что-нибудь
полезное. Однако ртутная девушка извивалась на комоде  под  зеркалом,  номер
был за прошлый месяц.
   Обнаружив совпадение фамилии в списке сотрудников редакции и  в  записной
кн