ись,  Бородин  пробормотал,  что  для
такой кровавой резни слишком уж здесь чисто.
   - Как это? - удивился трассолог. - Вон кровищи сколько. Просто на  убитой
халат из толстой мягкой ткани, почти вся кровь впиталась.
   - Я не об этом, - глухим нудным голосом  стал  объяснять  следователь,  -
покойница   нормальная   женщина,    порядочная,    чистоплотная,    видимо,
законопослушная. К торговле и к прочему бизнесу  вряд  ли  имела  отношение.
Достаток ниже среднего, если,  конечно,  в  наше  время  существует  понятие
середины. Ограбление почти исключается, пьянка и  пьяная  драка  исключаются
совершенно, - он говорил очень тихо,  как  бы  с  самим  собой,  не  обращая
внимания на окружающих.
   - Так это, - прошептал лейтенант  Телечкин,  склонившись  к  его  уху,  -
девчонка убила, племянница. Она же сама  призналась.  Она  больная,  дебилка
вроде. Такие не соображают, что делают.
   - Слушайте, а что вы шепчете? У вас первый насильственный труп в жизни? -
спросил Бородин, чуть повысив голос.
   - Первый, - признался лейтенант и судорожно сглотнул.
   - Ну, я так и понял. Вы бледный, вас,  вероятно,  тошнит,  -  следователь
откровенно зевнул, прикрыв рот  ладонью.  Тяжелые  веки  делали  его  взгляд
сонным, тусклым. Казалось, стоит старику приземлиться куда-нибудь,  на  стул
или в кресло, и он тут же тихонько захрапит.
   Колю действительно тошнило, и за это он себя ненавидел. В кармане нашлась
пластинка жвачки, он развернул, сунул в рот. Тошнота прошла,  мозги  немного
прочистились. Лейтенант впервые внимательно и спокойно огляделся в квартире,
в которой находился уже полчаса. Не квартира,  а  кукольный  домик,  уютный,
нарядный, как из мультфильма. Все светлое, ни одного  темного  пятна,  кроме
окровавленного тела хозяйки.  На  кухне  белая  мебель,  белый  линолеум,  в
комнатах бледно-желтый паркет, голубые, в розовый  цветочек  обои,  шторы  с
оборочками, диван и два кресла обтянуты  чехлами  из  такой  же  ткани,  как
шторы. На диване  три  большие  куклы  в  кружевных  платьях,  в  шляпках  и
башмачках. Куклами заполнен светлый полированный сервант. Посередине комнаты
круглый стол, накрытый нежно-розовой вязаной скатертью с  длинной  бахромой,
на столе хрустальная ваза с тремя  тюльпанами,  большая  коробка  шоколадных
конфет "Черный бархат", перевязанная ленточкой.
   - Что, гости приходили? - обратился Бородин к Люсе.
   Телечкин думал, что она ответит молчанием, но  ошибся.  Девочка  довольно
живо откликнулась на вопрос Бородина, вздрогнула и выпалила во все горло:
   - Нет!
   - Значит, у кого-то день рожденья?
   - Нет, никакого рожденья, никого здесь не было, - она заерзала на стуле и
густо покраснела, отчего пятна белой мази на ее лице стали еще заметней.
   - А откуда цветы, конфеты?
   - Просто так.
   - Ну, понятно, - кивнул Илья Никитич, - и кто же все  это  принес  просто
так?
   - Никто, - девочка опустила  голову  и  принялась  заплетать  косичку  из
бахромы скатерти.
   - Люся, за что ты убила свою тетю? - мягко спросил Илья Никитич.
   В ответ никакой реакции.
   - Ну, хорошо, допустим, ты сама не понимаешь за что. Ты  живешь  с  тетей
или в гости приехала?
   Люся закончила одну косичку и начала другую. Илья Никитич  повторил  свой
вопрос, но девочка как будто опять лишилась слуха.
   - Она сирота, - шепотом ответила за Люсю  соседка,  -  жила  вроде  бы  в
какой-то специальной лесной школе под Москвой. Лиля раньше к ней  ездила,  а
совсем недавно решилась брать ее к себе на каникулы и  на  выходные.  Просто
пожалела. Знаете, она была совершенно одиноким человеком,  ее  сестра,  мать
Люси, погибла, а девочка больна, - соседка подошла ближе к Илье  Никитичу  и
заговорила шепотом: - Мать употребляла наркотики,  отец  вообще  неизвестен.
Господи, какая трагедия. Вот, правильно говорят, нет ни одного доброго дела,
которое осталось бы безнаказанным. Лиля была хорошим, чистым  человеком,  и,
знаете, у нее был настоящий талант. Вот все, что есть здесь  красивого,  она
сделала своими руками. Шторы, чехлы на мягкой мебели,  скатерть,  -  понятая
всхлипнула и громко высморкалась,  -  честное  слово,  просто  в  голове  не
укладывается, такая трагедия...
   - Ну да, ну да...  -  пробормотал  Бородин,  встал,  подошел  к  стене  и
постучал костяшками пальцев. - Скажите, вы шум какой-нибудь слышали?
   - Нет, - покачала головой соседка, - ночью было тихо. Я очень чутко сплю,
и стенки здесь тонкие. Если что, я бы точно услышала.
   - А вечером?
   - Вечером тоже было тихо. Конечно, доносились какие-то звуки, голоса,  но
ничего тревожного.
   - То есть криков, грохота мебели вы не слышали?
   - Да что вы! Мы бы с мужем моментально прибежали бы на  подмогу,  вызвали
бы милицию. У нас с Лилей были очень добрые отношения.
   - Может, у вас телевизор работал?
   - Сломан, - почему-то с вызовом сообщила соседка и  покосилась  на  мужа,
который все это время молчал, то ли от нервного  потрясения,  то  ли  просто
очень спать хотел. Лицо его оставалось непроницаемым.
   - Что же вы делали вечером? - не удержавшись, встрял в разговор лейтенант
Телечкин.
   - Молодой человек, вы думаете, у пожилых  людей,  кроме  как  пялиться  в
телевизор, нет других занятий? - повернувшись к нему всем корпусом, надменно
спросила женщина. - Если вас так интересует, что мы делали вечером, я скажу.
Мой муж читал "Новый мир", а я перечитывала Голсуорси.  Вам  объяснить,  что
такое "Новый мир" и кто такой Голсуорси?
   - Не трудитесь, - лейтенант вежливо улыбнулся, - "Новый  мир"  -  толстый
литературный экурнал в голубой обложке.  Голсуорси  -  английский  писатель,
автор "Саги о Форсайтах", - он поймал хитрый, одобрительный взгляд Бородина.
Старик ему весело подмигнул, и Телечкин подмигнул в ответ.
   - Илья Никитич, можно вас на минуту? - позвал медэксперт.
   - Извините, - Бородин вышел в кухню.
   - Смерть наступила  не  более  двух  часов  назад,  -  произнес  эксперт,
закуривая и усаживаясь  на  табуретку,  -  зверь,  а  не  ребенок.  На  теле
восемнадцать ножевых ранений, шесть из них на спине.  То  есть  она  сначала
убила, потом подтащила к батарее, усадила.
   - И заметьте, все это как бы  шепотом  и  на  цыпочках,  -  добавил  Илья
Никитич, - стены фанерные, слышимость стопроцентная.
   - Конечно,  дом-то  панельный,  -  кивнул  эксперт  и  протянул  Бородину
открытую пачку сигарет, - угощайтесь.
   - Спасибо, не курю, - Бородин присел на корточки у трупа, - между прочим,
симпатичная была женщина.
   - Да, ничего, - кивнул эксперт.
   - Молодая, интересная, одинокая. Отличная хозяйка, чистюля, рукодельница,
- Бородин задумчиво взглянул на эксперта, - знаете, женщины,  которые  вяжут
ажурные скатерти, должны отличаться спокойствием и терпением.
   - Вот это как раз могло вывести из себя психопатку-племянницу, -  заметил
эксперт.
   - Восемнадцать ножевых ранений, - Бородин покачал головой, - так  убивают
во время дикой, пьяной драки, после громкой ругани. Как правило, жертва сама
провоцирует убийцу и, конечно, сопротивляется, кричит. - Так убивают  психи,
маньяки, - криво усмехнулся эксперт и выпустил аккуратное колечко дыма. -  А
если первый удар был нанесен неожиданно и попал в сердце, то нет  ни  крика,
ни сопротивления.
   - Сразу в сердце  может  попасть  человек,  который  знает,  где  оно,  -
проворчал Бородин, - и рука должна быть точной, сильной.  Конечно,  возможны
всякие случайности.
   -  Вольно  же  было  рисковать,  брать  домой  ребенка,  который   должен
находиться в специальном учреждении, -  эксперт  пожал  плечами  и  выпустил
сразу три колечка дыма. - Знаете, с каждым новым насильственным трупом я все
больше  убеждаюсь,  что  у  нас  восемьдесят  процентов  населения  страдает
слабоумием. Совершенно бредовое убийство.
   - Бредовое... -  эхом  отозвался  Илья  Никитич,  -  слушайте,  а  почему
все-таки жертва не кричала, не сопротивлялась?
   - Вы меня спрашиваете? - поднял брови эксперт.
   - Да нет, себя, - улыбнулся Бородин, -  просто  размышляю  вслух.  Соседи
говорят, вечером и ночью было тихо. И в квартире никаких следов борьбы...
   - Малышка сначала напоила свою любимую тетушку  клофелином,  а  потом  уж
стала резать, - хмыкнул эксперт,  -  впрочем,  для  слабоумной  это  слишком
хитро. Вскрытие покажет. Следы на посуде если и были,  то  милая  детка  все
вымыла - пол, посуду. А может, она симулирует слабоумие?  Хотя  столько  раз
ударить ножом, это надо быть не просто психом - настоящим зверюгой.  Вообще,
чушь полная.
   - Чушь, - кивнул Бородин.
   Убитая, Коломеец Лилия Анатольевна,  пятьдесят  девятого  года  рождения,
жила одна, детей не имела и, судя по  паспорту,  замужем  никогда  не  была.
Работала  художником-дизайнером  на  игрушечной   фабрике.   В   коробке   с
документами  лежало  свидетельство  о  смерти  Коломеец  Ольги  Анатольевны,
шестьдесят второго года рождения. Дата смерти - тридцатое  июня  восемьдесят
девятого года, причина - суицид. Тут же  имелось  свидетельство  о  рождении
Коломеец Людмилы Анатольевны. В графе "отец"  стоял  прочерк.  Илья  Никитич
обратил внимание на дату: шестое июня восемьдесят пятого года. То есть вчера
Люсе исполнилось пятнадцать.
   - Люся, сколько тебе лет? -  спросил  он,  не  надеясь  услышать  ответа.
Однако девочка произнесла громко и четко:
   - Четырнадцать.
   - А когда у тебя день рождения?
   - Не знаю, - голова ее ушла в плечи, лицо ничего не выражало.
   - Врет, - прошептал на ухо Бородину лейтенант Телечкин, - адрес  знает  и
год рождения знает, не могла она забыть  день  и  месяц,  точно,  не  могла,
вообще, она не такая психованная, как хочет казаться.
   Бородин взглянул на него с интересом, молча кивнул и  опять  обратился  к
Люсе:
   - Ты что, лук ела? Очень сильный запах. - Нет. Я луком голову мажу,  чтоб
волосы лучше росли.
   - Это кто тебя научил? Тетя?
   - Нет, фельдшерица у мамы Зои.
   - А кто такая мама Зоя?
   - Кто? - испуганным шепотом переспросила девочка.
   - Ну, ты только что сказала: мама Зоя.
   - Я не говорила, я не знаю, спросите тетю Лилю, - глаза ее метались, веки
дрожали, лицо стало багровым.
   - Тетя Лиля умерла, - мягко произнес Бородин, - ты же сама  сказала,  что
убила ее. Может, ты расскажешь, как ты это сделала?
   - Никак.
   - То есть ты ничего не помнишь?
   - Помню.
   - Что именно?
   - Я убила тетю Лилю. Люся плохая. Воняет.
   - Ну, пойдем, ты мне покажешь, как все случилось.
   Девочка замерла, как будто перестала дышать.
   - Люся, пойдем на кухню.
   - Нет. Я боюсь.
   - А убивать не боялась?
   - Нет! - громко прошептала девочка  и  тут  же  бессильно  откинулась  на
спинку стула, закрыла глаза и быстро забормотала:  -  Не  надо,  пожалуйста,
нет... кровь... я боюсь... не надо, ей больно... - Лицо  ее  побелело,  губы
продолжали шевелиться, но уже беззвучно.
   Трассолог подошел к столу, потянулся к  конфетной  коробке,  чтобы  снять
отпечатки. Люся дернулась, словно ее ударило  током.  Илья  Никитич  сдвинул
брови и помотал, головой, трассолог молча пожал плечами и удалился на кухню.
В комнате повисла тишина. Девочка сидела с  закрытыми  глазами  и  беззвучно
шевелила губами.
   - Люся, ты любишь шоколад? - ласково спросил Бородин.
   Она встрепенулась, открыла глаза и принялась опять заплетать  косичку  из
бахромы.
   - Тебе подарили конфеты,  а  ты  даже  не  попробовала.  -  Илья  Никитич
прикоснулся к коробке.
   - Не трогайте! - крикнула Люся и густо покраснела.
   - Почему?
   - Это мое! Мне подарили!
   - Кто?
   - Один человек, - она тряхнула головой и кокетливо поправила волосы.
   - Как его зовут?
   - Не скажу.
   - Он приходил вчера вечером и подарил тебе на  день  рожденья  конфеты  и
цветы? Люся вдруг  вскочила,  резко  вскинула  руки,  как  будто  собиралась
наброситься на Бородина, но всего лишь прижала ладони ко рту, рухнула назад,
на стул, и замерла. Больше она не произнесла вообще ни слова.
   Прибыла бригада скорой психиатрической помощи. Люся покорно  делала  все,
что ей говорили: умылась, оделась. Вещи ее, широкие светлые джинсы  и  синяя
футболка, были аккуратно сложены на стуле в маленькой комнате, у застеленной
кровати. Ни на  какие  вопросы  она  не  отвечала,  как  будто  окончательно
разучилась говорить. Лицо ее побледнело до синевы,  глаза  смотрели  в  одну
точку, не моргая, движения были вялыми, замедленными.  Санитар  помогал  ей.
Окончательно собравшись, она встала посреди комнаты, грызя  ногти  и  ожидая
следующих приказаний.
   - Что вы  можете  о  ней  сказать?  -  спросил  Илья  Никитич  психиатра,
энергичную молодую женщину,  когда  та  задержалась  на  лестничной  клетке,
прикуривая.
   - Нормальная олигофренка, в стадии дебильности, - врач пожала плечами,  -
в принципе вполне дееспособна. Есть четкие признаки аггравации.
   - То есть, вы считаете, она сознательно преувеличивает  свое  болезненное
состояние?
   - А вы не видите? Говорить она может, однако молчит.
   - Самооговор возможен?
   - Ну, это уж вам разбираться.
   Люсю увезли, труп вынесли, в квартире продолжался обыск.
   В платяном шкафу, в  комоде,  на  маленьких  антресолях  царил  идеальный
порядок. Зимняя одежда была  зашита  в  старые  пододеяльники  и  наволочки,
летняя покоилась в шкафу на плечиках, ровные стопки крахмального постельного
белья были переложены холщовыми мешочками с сушеной лавандой. Каждый мешочек
стянут пестрым плетеным шнурком, и на каждом красовалась крошечная  вышивка:
цветочки, грибочки, вишенки.
   Небольшой книжный шкаф был заполнен в основном учебниками  по  рукоделию,
книгами типа "История русской  игрушки",  "Дети  и  мир  детства  XIX  века"
"Энциклопедия  кукольной  моды".  Дорогие,  красочные  издания  с  отличными
цветными иллюстрациями. На нижних полках лежали  стопки  журналов  "Верена",
"Бурда моден" и множество  других,  посвященных  вышивке,  плетению  кружев,
кукольной и детской одежде. Художественная литература, в основном  классика,
скромно ютилась во вторых рядах. Читать хозяйка не любила, да и  некогда  ей
было. Для того чтобы так  украсить  каждую  мелочь  в  доме,  надо  отдавать
рукоделию все свое свободное время.
   Чего не было в квартире, так это денег. Даже в сумочке убитой, с  которой
она, вероятно, выходила на улицу в последний раз,  не  нашлось  ни  копейки.
Никаких  сберкнижек,  кредитных  карточек.  Не  было  ни  одного  ювелирного
украшения, ни в квартире,  ни  на  убитой.  Соседи,  разумеется,  не  знали,
сколько могло быть в доме денег, о  ювелирных  украшениях  тоже  понятия  не
имели. Правда, соседка вспомнила, что Лиля носила дорогие сережки,  золотые,
с крупными голубыми сапфирами, причем носила не снимая.
   В ящиках письменного стола  лежали  папки  с  аккуратными  выкройками  из
папиросной бумаги, поздравительные открытки, два альбома с фотографиями.  Их
Бородин решил взять с собой, чтобы  просмотреть  не  спеша.  Что-то  еще  не
давало ему покоя. Он  сел  за  стол,  занялся  протоколом  и  вдруг  застыл,
уставившись на хитрый узор вязаной скатерти.
   Если женщина занимается рукоделием, должны где-то храниться нитки, спицы,
крючки,   ножницы,   лоскутки    ткани,    огромное    количество    всякого
швейно-вязального добра. Даже у его мамы, которая уже второй год вязала  ему
один несчастный свитер, был целый сундучок с пряжей, пуговицами, лоскутками.
   В доме убитой имелась дорогая  швейная  машинка,  но  не  было  ни  одной
катушки ниток, ни одного мотка пряжи.
   "Бред, - усмехнулся  про  себя  Илья  Никитич  -  допустим,  в  голове  у
слабоумной девочки что-то сдвинулось и она  в  состоянии  психоза  принялась
бить  тетушку  ножом.  Ну  ладно,  бывает.  Потом  выгребла  все  деньги   и
драгоценности, возможно, сапфировые серьги вытащила прямо из ушей убитой,  а
заодно прихватила нитки с пуговицами, куда-то  вынесла  все  это,  спрятала,
вернулась в дом, увидела мертвую тетю, испугалась, опять побежала на  улицу,
почему-то в ночной рубашке и босиком. Бред! А вообще, медэксперт  прав.  Чем
больше работаешь с насильственными преступлениями, тем больше убеждаешься  в
слабоумии восьмидесяти процентов людей".
   Илья Никитич отказался ехать в управление на машине. Ему хотелось немного
погулять. К рассвету небо расчистилось,  после  ночного  дождя  воздух  стал
мягким,  шелковистым,  как  ключевая  вода.  После  бессонной  ночи  немного
кружилась голова, познабливало, но чувствовал он себя удивительно бодрым. Он
злился, а это его всегда бодрило.
   - Ну да, конечно, мир сошел с ума, все кругом  идиоты,  одни  мы  с  вами
умные, господин эксперт, - сердито  бормотал  себе  под  нос  Илья  Никитич,
вышагивая по пустому утреннему переулку, - на самом  деле,  когда  начинаешь
так думать о себе и о других, кричи  караул,  беги  к  доктору.  Это  первый
признак  деградации,  старческого  слабоумия.  Не  знаю,  как  вы,  господин
эксперт, а я, следователь Бородин, - старый идиот. Я упорно  отказываюсь  от
мысли, что убийцей все-таки может оказаться эта несчастная толстая  девочка,
хотя версия вполне полноценная. Мне просто ужасно не хочется в  это  верить.
Но главное, я не могу понять, каким образом удалось нанести здоровой молодой
женщине восемнадцать ножевых ранений так, что она не закричала, и совершенно
не представляю, зачем убийце понадобились нитки и пуговицы?
   За многие годы он усвоил одну жестокую истину. Чтобы стать  жертвой  даже
самого случайного  и  немотивированного  убийства,  надо  хоть  немного,  да
подставиться. Есть вещи, которые делают человека уязвимым: деньги,  особенно
чужие, водка,  наркотики  и  так  далее.  Расследуя  дела  о  насильственных
преступлениях, Бородин почти всегда натыкался в биографии жертвы  на  момент
выбора. Момент этот мог быть запрятан где-то  глубоко  в  прошлом  и  крайне
редко выглядел как выбор между жизнью и смертью.  Почти  каждой  сегодняшней
жертве вчера пришлось выбирать между  легкими  деньгами  и  трудными,  между
весельем и скукой, удовольствием и отказом от удовольствия.
   У непьющего очень мало шансов получить бутылкой  по  голове.  У  девочки,
которая сидит дома и учит уроки, конечно, есть шанс попасть в руки  маньяка,
насильника или подсесть на иглу, но он в сотню раз меньше, чем  у  той,  что
порхает по улицам и по дискотекам с разукрашенным лицом.
   Мужичок-командированный рискует быть ограбленным в поезде или  в  дешевой
гостинице, однако если в скучной командировке он желает побаловаться платной
любовью, риск значительно возрастает. Очень опасная работа у челночников, но
если в своих огромных полосатых сумках они соглашаются припрятать  несколько
упаковок героина, работа становится еще опасней.
   Крупный бизнесмен или политик отличается от челночника  и  алкаша  только
масштабами, размахом.  Выбор  маскируется  еще  коварней,  он  прикидывается
тупиком. Не своруешь, не солжешь, не подставишь конкурента, не подружишься с
бандитами - можешь прощаться  с  любимым  делом,  которое  приносит  столько
денег, славы, кайфа, что становится дороже жизни.
   Выбор между жизнью и смертью хитро маскируется  под  увлекательную  игру.
Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Однако фокус в том, что риск должен
быть благородным и  бескорыстным,  в  противном  случае  в  победном  бокале
шампанского может оказаться клофелин либо другая дрянь.
   Илья Никитич любил запутанные, сложные дела. Он знал, что  сейчас  ему  в
руки попало именно такое дело. Будет трудно доказать, что Люся  не  убивала,
он сам в  этом  не  уверен.  Не  просто  будет  вычислить  и  найти  "одного
человека", если он действительно существует,  потому  что  конфеты  и  цветы
вполне могла принести сама Коломеец племяннице на день рождения.
   Обычно  трудности  заставляли  Бородина  подтянуться,   выпрямиться,   он
молодел, щеки розовели, в глазах появлялся блеск. Однако сейчас  злость  его
была далека  от  здорового  азарта  бодрячка-следователя,  который  потирает
ладошки  и  с  творческой  жадност