чень много пили, Азамат. Я  боюсь  перепутать.  Только  одно  помню
ясно, - он зажмурился и медленно, по слогам, произнес:
   - Алиса.
   - Какая Алиса?
   - У Майнхоффа была в Москве баба много лет назад. Ее звали Алиса. Он  мне
как-то сказал о ней, еще  давно,  в  Ирландии.  Ты  ведь  знаешь,  в  начале
восьмидесятых он учился здесь, в аспирантуре МГИМО. У  него  была  любовь  с
какой-то Алисой. Вот про нее мы и говорили.
   - Ты ее знаешь?
   - Нет. Никогда не видел.
   - Как фамилия?
   - Карл не назвал фамилию. Он только говорил, еще тогда, в  Ирландии,  что
это единственная женщина, на которой он хотел жениться.
   Мимолетный разговор трехлетней давности, пустой треп  за  липкой  стойкой
бара в  Дублине  вспыхнул  в  памяти  неожиданно  ясно,  как  свет  далекого
спасительного маяка.
   Азамат хочет узнать, кто такая Алиса. Его интересует любая  информация  о
Карле Майнхоффе. Это шанс. Это спасение.  Все  остальное  -  черный  мертвый
туман, в котором нельзя уцепиться ни за одну реальную деталь. Говорить  надо
только правду, если поймают на  лжи,  опять  начнут  бить.  Сочинять  ничего
нельзя, ведь неизвестно, насколько осведомлен Азамат.
   - Мы говорили о  женщинах.  Спорили,  -  судорожно  сглотнув,  забормотал
Цитрус, - я удивился, почему Карл столько лет с Ингой Циммер.
   - Погоди, не тараторь, - поморщился Азамат, - когда и где вы говорили?  У
тебя дома три дня назад или в Ирландии три года назад?
   - У меня все спуталось в голове, - жалобно простонал  Цитрус,  -  мы  оба
раза говорили про эту Алису.
   - Ладно, валяй, рассказывай, что помнишь, - махнул рукой Азамат, -  потом
будем разбираться.
   - Да, я постараюсь ничего не упустить. Я спросил его про Ингу. Я видел ее
в Дублине. Она совершенно железная баба,  может  замочить  кого  угодно,  не
моргнув глазом. Я сказал Карлу, что с такой женщиной, как Инга, не сумел  бы
и дня прожить, и спросил, неужели никого, кроме нее, нет? Он  ответил,  мол,
была одна. Русская. Но та все получилось  очень  сложно.  Он  хотел  на  ней
жениться, увезти к себе в Германию, но у нее был отец больной, она не  могла
его бросить. А теперь ему все равно, кто рядом.  К  Инге  он  привык.  Алису
любил по-настоящему. И до сих пор забыть не может, хотя  расстались  они  не
лучшим образом. Я спросил, мало, что ли, баб?  Он  ответил:  такая  одна.  Я
очень удивился, что в Карле есть это...
   - Что "это"? - подал голос Мальков из своего угла.
   - Ну, такие, как он,  обычно  меняют  девок,  живут  на  полную  катушку.
Покупают себе фотомоделей, стриптизерок, групповухой балуются, в  общем,  не
утруждают себя всякими сложностями, используют одноразовых...
   - Люди разные бывают,  -  задумчиво  произнес  Азамат,  -  не  все  такие
грязные, как ты. Ну, что там еще про Алису?
   - Ничего, - испуганно заморгал Цитрус, - больше ничего.
   - Ну, прид-дурок, - с оттяжкой процедил Мальков, -  надо  же  быть  таким
идиотом, - он покачал головой.
   - Чтоб ты знал, Гарик,  -  Азамат  вытащил  зубочистку  изо  рта  и  стал
внимательно ее рассматривать, - Карла Майнхоффа сейчас нет в России. До  сих
пор нет. А теперь подумай, дорогой, откуда в твоей дурной голове  могла  вся
эта туфта возникнуть?
   - Это не туфта,  -  прошептал  Гарик,  -  корреспондентка  ко  мне  точно
приходила. Я  потом  нашел  под  креслом  фантики  от  конфет,  которые  она
принесла. Это мои любимые конфеты, шоколадные с коньячной начинкой. Я их сам
себе никогда не покупал и один не стал бы есть.
   - Какие фантики? засмеялся Мальков. - Что ты плетешь? Совсем у тебя крыша
съехала, брат Цитрус. Меньше надо на партийных митингах орать.
   - Не влезай, Петька, - тихо сказал Азамат и стал пристально  вглядываться
в глаза Цитруса. Он смотрел на него так, словно  перед  ним  был  загадочный
неодушевленный предмет.
   - Значит, про Алису вы говорили в Ирландии? Это ты точно помнишь?
   - Совершенно точно, - кивнул Цитрус.
   - А потом у тебя дома, три дня назад?
   - Да. Но это я помню смутно.
   - Скажи мне, Гарик, ты колешься? Травку куришь?
   - Нет, - Цитрус энергично помотал головой, - совсем нет.
   Азамат бросил вопросительный взгляд на  Малькова.  Тот  пожал  плечами  и
ничего не сказал.
   - Но бутылки остались? Что-нибудь осталось, кроме фантиков?  -  продолжал
допытываться Азамат.
   - В том-то и дело, что не осталось никаких следов. Как будто  в  квартире
убрали, пока я спал.
   - Что вы пили?
   - Не знаю. Я точно помню, что я варил кофе для корреспондентки.  А  потом
дыра, провал. Только лицо Карла и голос.
   - С акцентом? - быстро спросил Азамат. И  тут  Цитрус  вспотел.  Он  стал
мокрым, словно его окатили из ведра холодной водой.
   - Без акцента... Карл говорил без акцента... но этого быть не может.
   - Коля, позови быстренько Елену Петровну, - тихо распорядился Азамат.
   Один из амбалов вышел и через минуту вернулся с полной пожилой женщиной в
белом  халате.  Она  была  похожа  на  обыкновенную  докторшу,   участкового
терапевта из районной поликлиники. На ногах растоптанные тапочки, на  голове
стандартная рыжая "химия", короткие мелкие кудряшки.  Круглое  мягкое  лицо,
оранжевая помада на тонких губах.
   - Елена Петровна, пожалуйста, посмотрите хорошенько его вены.
   Докторша подошла к Цитрусу, закатала рукава свитера,  вытащила  маленькую
лупу из кармана  халата,  стала  внимательно  разглядывать  локтевые  сгибы.
Прикосновение ее холодных жестких пальцев было отвратительно.
   - Нет, Азамат Мирзоевич, следов иглы не вижу. Но они могут быть  в  паху,
на лодыжках.
   - Елена Петровна, вы осмотрите его хорошенько и сделайте анализ крови. Он
не наркоман, но, возможно, ему ввели дозу какого-нибудь сильного  наркотика.
Из тех, что вызывают галлюцинации.
   - А в чем дело-то? - осведомилась докторша.
   - Дырка у него в памяти. Если, конечно,  не  сочиняет...  В  общем,  надо
проверить, обрабатывали его как-то или он заврался.
   - Так необязательно наркотики. Может, гипноз? - Докторша взяла Цитруса за
подбородок, приблизила к нему лицо и заглянула в глаза. - По-моему, он легко
поддается.
   - С чего вы взяли? - Цитрус дернул головой. - С  чего  вы  взяли,  что  я
легко поддаюсь гипнозу?
   - Три дня - большой срок, - задумчиво  произнесла  докторша,  не  обращая
внимания на реплику Цитруса, - в крови может не  остаться  следов.  Молекулы
барбитуратов  очень  быстро  разрушаются  в   организме.   Придется   делать
мембранную хроматографию. Это дорогое удовольствие. Вы  мне  точно  скажите,
Азамат Мирзоевич, что вам нужно узнать. А я разберусь.
   - Я подозреваю, его как-то обработали и допросили. Помните, был уже такой
случай? Гипнотизер из ФСБ вытянул информацию у одного моего боевика, а потом
мы долго голову ломали, гадали, как случилась утечка?  Боюсь,  здесь  у  нас
именно такой вариант. Вы  уж  разберитесь  с  ним,  Елена  Петровна,  только
побыстрей.
   - Ясненько, - кивнула докторша, - сделаем.

***

   Видеокамера  в  маленькой  комнате  при   отделении   полиции   аэропорта
Бен-Гурион была вмонтирована высоко,  под  самым  потолком.  В  эту  комнату
обычно приводили задержанных, подозреваемых в перевозе наркотиков, иногда их
оставляли одних в закрытом наглухо  помещении,  как  бы  давая  шанс  что-то
быстро перепрятать или уничтожить. Задержанные, словно  утопающие,  отчаянно
хватались за эту соломинку, но камера в потолке фиксировала каждое движение.
   Майор  МОССАДа  Аркадий  Кантор  использовал  специальное   помещение   и
видеокамеру в иных целях. В случае с гражданкой России  Воротынцевой  Алисой
Юрьевной речь шла вовсе не о наркотиках. Надо было провести сложный  допрос,
требовалось понять психологические реакции, отделить правду от лжи,  уловить
оттенки чувств и эмоций.  Следовало  заснять  ее  лицо  крупным  планом,  но
расположение камеры такой возможности не давало. Алиса и  Максим  получились
нечетко. Лиц не видно, только головы, плечи и колени.
   - Вполне можно было обойтись звукозаписью, -  заметил  полковник  МОССАДа
Яков Берштейн, просмотрев  пленку  на  большом  экране  в  своем  просторном
кабинете, - мимика здесь не видна, проанализировать психологические  реакции
невозможно. А фотографий ее у нас и так есть в  достаточном  количестве.  Но
вообще, Аркадий, надо сказать, чтобы там вмонтировали камеру  как-то  иначе.
На всякий случай.
   - Да, конечно, они послушают, - хмыкнул Кантор, - не  наше  помещение,  у
нас там права птичьи. Они трясут в своей каморке наркоманов, им  нужен  глаз
под потолком.
   - Ладно, черт с ней, с камерой. Пусть торчит где угодно. Так почему ты не
спросил Воротынцеву про американца? Если я тебя правильно понял,  весь  твой
хитрый план с задержанием  на  шоссе  и  штрафом  был  направлен  именно  на
разговор об американце. Кстати, скажи, пожалуйста, а что бы ты стал  делать,
если бы она не порвала квитанцию и заплатила штраф?
   - Исключено, - покачал головой Кантор, - ни  один  нормальный  человек  в
такой ситуации платить не станет.
   - Однако ты бы отлично выглядел, если бы  она  оказалась  ненормальной  и
заплатила, - ехидно заметил полковник.
   - Ну, я и так выглядел отлично, - засмеялся Кантор, - я  честно,  вежливо
извинился перед возмущенной женщиной. Бюрократический  абсурд  существует  в
любом государстве, и в России его не меньше, чем в Израиле. А про американца
я раздумал спрашивать, когда ребенок назвал имя Сергея Бренера.  Я-то  ждал,
что она попытается связаться с Вилли Барретом,  я  не  сомневался,  что  она
обратится именно к нему. Больше-то не к кому. А тут - бабах, Сергей  Бренер!
Хотел бы я посмотреть, какое было бы у  вас  лицо,  полковник,  если  бы  вы
оказались на моем месте.
   - Удивленное, - рассмеялся Берштейн, - у меня было бы  ужасно  удивленное
лицо. Хорошо, что я не оказался на твоем месте. Ты у нас ведь артист, небось
и бровью не повел.
   - Я понял, что  ее  больше  ни  о  чем  нельзя  спрашивать,  надо  срочно
отпускать. С извинениями. - Аркадий Кантор уселся на ручку кресла и принялся
пощипывать короткие жесткие усы. - Там двое в самолете ее ведут и  в  Москве
будут вести очень плотно. Но знаете, сегодня утром я получил ответ от нашего
агента из Москвы. Воротынцева Алиса Юрьевна в восемьдесят третьем году  была
завербована КГБ. Вербовал ее майор Харитонов.
   - Хорошие новости, - полковник тихо присвистнул. - Ей было двадцать,  чем
она занималась в то время?
   - Училась в архитектурном институте. Информация получена из спецкартотеки
Лубянки, часть которой  три  года  назад  удалось  перекачать  в  компьютер,
доступный нашему агенту. Там зафиксирован факт согласия  на  сотрудничество,
число, подпись, фамилия и звание вербовщика. Все.
   - В те годы пытались вербовать каждого  десятого  советского  гражданина,
особенно из интеллигенции, из студенческой среды, - заметил полковник, -  но
из тех, кто давал согласие, далеко не каждый добросовестно  стучал.  Бывало,
вербовка носила случайный, формальный характер. Мне приходилось ловиться  на
эту удочку не раз, когда я работал с делами эмигрантов из бывшего Союза.
   - Да, но обычно  в  картотеке  имеются  какие-то  дополнительные  данные.
Причины вербовки, предполагаемый характер  информации.  А  здесь  -  ничего.
Кантор сполз с подлокотника в кресло, откинулся на  мягкую  спинку,  прикрыл
глаза. - Беда в том, что я послал запрос на нее три  дня  назад,  когда  был
зафиксирован ее контакт с американцем. А ответ пришел только сейчас.
   - Ну и что? Не вижу в этом никакой беды.
   - Мои люди вели ее как профана, а не как профессионала.
   - Понятно, - кивнул полковник, - и тебе кажется, она засекла наблюдение?
   - Не знаю. С этой Воротынцевой я вообще ничего не могу понять. Первый шок
у меня был  ночью,  когда  ребенок  выпалил  имя  Бренера,  а  она  спокойно
подтвердила факт своего давнего знакомства с сыном профессора. Именно  тогда
я и заподозрил, что она вовсе не пешка, а ферзь в этой игре. Мне даже пришло
в голову, что не я ее прощупываю, а она меня.
   - А тебе не пришло в голову, что профессионал не стал бы переть  напролом
и так рисковать? - улыбнулся полковник.
   - Какой же здесь риск?
   - Ну, предположим, связался бы ты с Сергеем Бренером, а он никакой  Алисы
Воротынцевой не знает, не помнит, в глаза не видел.
   - Она подчеркнула, что они не виделись двадцать лет.  Вот  вы,  например,
можете навскидку, прямо сейчас, вспомнить кого-то, с  кем  двадцать  лет  не
виделись?
   - Сразу не смогу, но, если подумаю, вспомню.
   - Сергей Бренер тоже вспомнил. Причем моментально, - усмехнулся Кантор, я
связался с одним из моих людей,  работающих  в  охране  семьи.  Он  придумал
совершенно нейтральный повод, упомянул в присутствии  Бренера  ее  имя.  Тот
заволновался, стал спрашивать,  где  она?  Можно  ли  ее  найти  как-нибудь?
Оказывается, они выросли в одной квартире, ходили в один детский сад, в одну
школу. В общем, трогательная  и  совершенно  невинная  история.  Подстроить,
договориться заранее в такой ситуации  просто  невозможно.  А  для  простого
совпадения это как-то слишком сложно.
   - Похоже, не мы первые уперлись в этот тупик, в правдивую и  трогательную
историю о детской дружбе, - усмехнулся Берштейн. - Между прочим, если бы  ко
мне четыре дня назад не  поступили  сведения,  что  агентура  ЦРУ  в  Москве
интересовалась в голландском посольстве старым московским  адресом  Бренера,
мы бы так и прозевали американское  вмешательство  в  операцию.  Вот  теперь
кое-что сходится, а то  я  ломал  голову,  зачем  здешнему  резиденту  адрес
коммуналки, из которой Бренеры уехали двадцать лет назад?
   - То есть, вы считаете, Воротынцева озадачила покойного Шервуда точно так
же, как меня?
   - Ну а с  какой  стати  его  куратор  срочно  запросил  московский  адрес
Бренера?
   - Однако они вряд ли успели узнать, что Воротынцева была завербована КГБ.
   - Ну, теперь это для них не столь важно.  Они  вне  игры.  Шервуд  владел
уникальной информацией, он никому не верил, работал в одиночку  и  не  любил
делиться даже со своим куратором, - Берштейн потянулся в кресле, сцепил руки
на затылке. - Ну, есть еще что-нибудь интересное?
   - Кое-что есть, - кивнул Кантор, - мой агент  вел  их  в  аэропорту.  Вот
запись разговора в кафе.
   Кантор поставил кассету. Кабинет наполнился шумом  аэропорта  Бен-Гурион,
потом сквозь неразборчивый многоязыкий  гул  голосов  прорвался  отчетливый,
громкий детский шепот:
   "Я говорил ей, что здесь занято, но она  не  понимает  ни  по-русски,  ни
по-английски..."
   "Чем она тебе мешает? Больше нет свободных столиков", - ответил спокойный
женский голос.
   Некоторые куски разговора  полковник  прослушал  дважды.  Потом  встал  с
кресла и молча прошелся по просторному кабинету из угла в угол.
   - С таким ребенком можно запросто завалить задание. Как говорят  русские,
я бы с ним в разведку не пошел. Слишком уж он сообразительный и  любопытный,
слишком много вопросов задает.
   - А я бы пошел, - Кантор опять стал пощипывать свои короткие усики. -  Но
только  его  надо  предупредить,  что  это  разведка,  а  не  увеселительная
прогулка.

Глава 30

   Стоя под горячим душем, Алиса сквозь  шум  воды  услышала,  как  зазвонил
телефон, и удивилась. Они  прилетели  ранним  утром,  сразу  легли  спать  и
проснулись только в пять часов вечера. Никто пока не знал, что они уже дома.
Алиса не успела даже маме сообщить об этом, не  хотелось  объяснять,  почему
они вернулись раньше, и вообще она решила устроить небольшой тайм-аут, ни  с
кем не общаться в ближайшие два дня, тем более что сегодня пятница.  Впереди
выходные.
   - Я подойду! - крикнул Максим.
   Ей почему-то стало не по себе. Она хотела крикнуть в ответ, что подходить
не надо, пусть звонят. Они ведь договорились три дня не высовываться. Но  он
уже взял трубку.
   - Это тебя, - сообщил ребенок, когда она  вышла  из  ванной,  -  какой-то
мужчина. Я сказал, чтобы он перезвонил минут через десять.
   - Ты не заметил, он говорил без иностранного акцента? - спросила Алиса  и
тут же прикусила язык.
   Но Максим принял ее слова за шутку и весело рассмеялся:
   - Мамочка, кончились все иностранные акценты. Мы уже дома. И у нас, между
прочим, пустой холодильник.
   - Ладно, я волосы высушу, и выйдем купим  что-нибудь.  -  Алиса  включила
фен. - Ты пыль вытер в своей комнате?
   - Там нет никакой пыли. Все чисто.
   - Ну конечно, - усмехнулась Алиса, -  нас  дома  не  было  неделю,  и  ни
пылинки не нападало.
   Она провела рукой по матовой  деревянной  поверхности  своего  туалетного
столика. Действительно, ни пылинки. Но  этого  не  может  быть.  Даже  когда
пылесосишь раз в три дня, все равно на мебели, на книгах, на стекле  книжных
полок оседает тонкий слой пыли. А если уезжаешь из дома на неделю, то,  слой
этот становится толстым, заметным с первого взгляда.
   Алиса посмотрела  на  книжные  полки,  на  свой  письменный  стол.  Такое
впечатление, что кто-то совсем недавно аккуратно прошелся тряпочкой по  всей
комнате.
   - Кстати, мама, - ехидно прищурился Максим, - скажи, пожалуйста, зачем ты
трогала мою конструкцию?
   - Какую конструкцию?
   - У меня на полу стоял город "Лего".  Я  его  собрал  перед  отъездом.  А
сейчас там все сбито.
   - Ничего я не  трогала,  -  пожала  плечами  Алиса,  -  может,  оно  само
порушилось?
   - Мам, ну что ты говоришь? Как "Лего" может само порушиться? Там  же  все
скреплено. Я почти неделю собирал этот город.
   - Ну значит, не до конца собрал или забыл, как было.
   - Я все собрал до конца, точно по картинке. Пойдем, посмотришь.
   Прямо на полу посередине Максимкиной комнаты стояло огромное  сооружение,
сложные разноцветные башни,  мостики,  домики,  целый  город,  собранный  из
нескольких сотен мелких деталей конструктора.
   - Знаешь, что самое интересное? - произнес  Максим,  задумчиво  глядя  на
игрушечный  городок.  -  Его  не  просто  порушили.  Его  потом   попытались
восстановить, чтобы было незаметно. -  Максим  вытащил  из  ящика  брошюрку,
приложение к конструктору с рисунками разных сооружений. - Видишь, вот здесь
была крыша зеленая треугольная с трубой,  а  теперь  плоская,  красная,  без
трубы. Флажок был на желтой башне, а  теперь  на  коричневой.  Вот  тут  был
мостик, его переставили совсем в другое место.
   - Подожди, ты не путаешь? Ты ведь не можешь все  помнить,  здесь  столько
мелких деталей.
   - Каждую деталь, конечно, помнить не могу, - кивнул Максим, -  но,  когда
мы уезжали, все было в точности как на картинке. А теперь - сама посмотри.
   Но Алиса не успела посмотреть. Опять зазвонил телефон.
   - Здравствуйте, Алиса Юрьевна.
   Она узнала этот вкрадчивый высокий голос, хотя прошло много лет. И  сразу
ноги стали ватными, комната мягко поплыла перед глазами.
   - Харитонов Валерий Павлович вас беспокоит. Вы слушаете?
   - Да, Валерий Павлович, я слушаю. Здравствуйте.
   - С приездом. Как долетели?
   - Спасибо, нормально.
   - Что же так мало отдохнули? Не понравилось вам в Израиле?
   - Простите, у вас ко мне какое-то дело? -  сухо  поинтересовалась  Алиса,
стараясь, чтобы голос не дрожал.
   Максимка застыл рядом и  смотрел  на  нее  испуганно.  Ему,  как  всегда,
моментально передалось ее состояние.
   - Алиса Юрьевна, нам с вами надо встретиться, желательно сегодня.  Сейчас
половина шестого, я могу подъехать к вам к шести.
   - Нет, - почти выкрикнула Алиса, - я сама подъеду куда скажете.
   - Понимаю. Вы не хотите, чтобы Максим присутствовал при нашем  разговоре.
Ну что ж, давайте сделаем так. Я в шесть буду ждать вас в  машине  у  вашего
дома. У меня лиловый "Ауди", 123 МК. Вы спускайтесь, а там решим, где  можно
спокойно посидеть и побеседовать.
   Он говорил так буднично, так  спокойно,  словно  добрый  старый  знакомый
приглашал уютно посидеть в каком-нибудь кафе и поболтать.  Алиса  попыталась
настроить себя именно на такой спокойный лад, хотя бы на те полчаса, которые
она будет рядом с Максимом, потому