-конференций, на которых вы подробно расскажете о своей работе.
   - Подождите, как в Швейцарию? А  Россия?  Мне  сказали,  меня  повезут  в
Россию...
   - Нет. Свое заявление вы сделаете в Берне. Вам и семье вашего сына  будет
гарантирована  полная  безопасность  в  том  случае,  если   вы   совершенно
добровольно  покаетесь   перед   мировой   общественностью,   расскажете   о
варварском, бесчеловечном оружии  массового  уничтожения,  которое  угрожает
гибелью всей нашей планете. Вы скажете, что вас замучила совесть и вы решили
прекратить этот биологический кошмар.
   - И вы считаете, мне поверят? - тихо спросил Бренер.
   - Разумеется, - кивнул Подосинский, - кому же еще верить, если не вам?
   - Нет, в том,  что  касается  биологического  оружия,  мне  скорее  всего
поверят. Но насчет добровольного  раскаяния...  Вы  не  похожи  на  наивного
человека. Мое похищение в Израиле было обставлено с такой помпой, что смешно
говорить о доброй воле.
   - Не волнуйтесь. Мы смоделируем ситуацию  таким  образом,  что  никто  не
усомнится  в  вашей  искренности.  Нам  предстоит  еще  оговорить  множество
деталей, но не здесь и не  сейчас.  Сейчас  наша  с  вами  задача  прийти  к
согласию по общим вопросам. А частности обсудим позже.
   - Такую частность, как моя дальнейшая судьба,  мы  тоже  будем  обсуждать
позже?  -  усмехнулся  Бренер,  глядя  в  упор  в  маленькие  черные  глазки
собеседника. - Я уже понял,  что  вы  хотите  скомпрометировать  израильское
правительство с моей помощью. Зачем вам это - не знаю, но думаю, дело  всего
лишь в деньгах. Очень  большие  деньги  -  это  уже  политика.  То  есть  вы
собираетесь на моих публичных откровениях заработать свои большие деньги.
   - Это не совсем так, - широко улыбнулся Подосинский, - не стоит делать из
меня матерого циника, акулу капитализма. Давайте  сформулируем  нашу  задачу
несколько по-другому. Я  с  вашей  помощью  приостанавливаю  страшную  гонку
биологического вооружения. Да, мне это выгодно. Но не только из-за денег.  Я
стратег. Я смотрю в будущее. В мире, зараженном вирусами,  над  которыми  вы
работаете по заданию израильского правительства в своей лаборатории,  деньги
не понадобятся никому. Даже мне. Я хочу не только получить свой  куш,  но  и
подстраховаться на будущее. Разве плохо сочетать полезное с приятным?
   - Лично мне в этой высокой драме отводится довольно низкая роль. Я предаю
интересы страны, в которой прожил двадцать лет и к  которой,  знаете  ли,  у
меня нет претензий. Меня и мою семью не обижали в Израиле.
   - Вы никого не предаете, - покачал головой Геннадий Ильич, - вы  спасаете
мир от возможной катастрофы.
   - Ох, давайте немного сбавим тон, - поморщился Бренер.
   - Тон вполне уместен, - серьезно  произнес  Подосинский,  -  я  вовсе  не
преувеличиваю.
   - Ладно, как вам угодно, - махнул рукой Бренер, - меня  интересует  одно:
потом куда меня денете? Я ведь понимаю,  что  в  Израиль  уже  вернуться  не
смогу.
   - А куда вы сами хотите?
   - В Россию.
   - Вы это серьезно? - вскинул брови Подосинский. - Вы  желаете  продолжить
свои разработки в России?
   - Никаких разработок я продолжать не желаю, - покачал головой Бренер, - я
просто хочу прожить остаток жизни на родине.
   - Простите, в каком качестве?
   Инге надоело сидеть и слушать непонятную русскую речь. Она встала и вышла
из каюты. Эдик молча убирал посуду со стола. Где-то на яхте  находились  еще
трое арабов, но их не было видно.
   - В качестве тихого московского пенсионера, - Бренер  сразу  почувствовал
себя спокойней, когда вышла  Инга,  и  принялся  за  еду.  -  Сколько  стоит
маленькая однокомнатная квартирка где-нибудь на Самотеке или  на  Мещанской,
не знаете случайно?
   - Случайно знаю, - улыбнулся Подосинский,  -  тысяч  за  пятьдесят  можно
купить вполне приличную.
   - Ну, такая сумма у меня найдется. И еще останется на жизнь. Буду  самому
себе выплачивать небольшую пожизненную пенсию. От вас мне понадобится только
помощь в переводе  денег  из  швейцарского  банка  в  какой-нибудь  надежный
российский, я  в  этих  делах  ничего  не  понимаю,  а  также  новое  имя  и
соответствующие документы. Вы ведь собираетесь использовать меня в  качестве
свидетеля?
   - Именно так, - кивнул Геннадий Ильич.
   - Ну вот, - Бренер аккуратно намазал французский паштет на тонкий  ломтик
поджаренного  ржаного  хлеба.  -  Во  всем  цивилизованном  мире  существуют
специальные программы защиты свидетелей.  Если  я  откажусь  выполнить  ваши
условия, меня убьют через пару дней. Если соглашусь и выступлю с заявлением,
меня прикончат не позже чем через месяц мстители  из  МОССАДа.  Семью  моего
сына вряд ли кто-то тронет.  Вам  в  случае  отказа  будет  достаточно  моей
смерти, МОССАД просто не рискнет, да и зачем? Сын за отца  не  отвечает.  Но
меня они прикончат непременно. Либо посадят лет на  двадцать  как  предателя
родины.
   - Ну зачем же так мрачно? Понятно, что вернуться  к  прежней  жизни  и  к
работе на Израиль вы уже не  сможете.  Однако  существуют  другие  варианты.
Позже,  можно  будет  найти  доказательства,  что  вас  все-таки   заставили
выступить. Когда информация о биологическом  оружии  станет  известна  всему
миру и комиссия ООН посетит лабораторию в Беэр-Шеве,  можно  будет  спокойно
заняться вашими личными проблемами. Хороший адвокат без труда  докажет,  что
вы действовали по принуждению, и тогда вряд ли вас кто-то  посмеет  тронуть.
Побоятся еще одного скандала. Я должен знать главное. Когда все кончится, на
кого, на какую страну вы бы хотели работать? Если на Россию - можно подумать
и об этом варианте. Ваши мозги очень дорого стоят, профессор.  Не  забывайте
об этом. И не смущайтесь, выдвигая свои условия.
   - Вы не поняли, Геннадий Ильич. Я не  хочу  больше  работать.  Вообще  не
хочу.
   - Да, этого я действительно понять не могу, - Подосинский развел  руками.
Вы один из лучших специалистов в мире, вы еще совсем не стары. Вы  могли  бы
зарабатывать огромные деньги. Да и не только в деньгах дело. Ведь вы ученый,
вы не сможете жить без своих исследований.
   - Смогу. Очень даже отлично проживу, - усмехнулся Бренер.
   - Ну, это сейчас вам так кажется. Вы устали, перенервничали,  столкнулись
с мрачной стороной жизни, о которой прежде не имели представления. Но  когда
все кончится, вы...
   - Оно никогда не кончится, - покачал головой профессор, -  вся  эта  ваша
международная политическая  помойка,  сдобренная  деньгами  и  человеческими
потрохами,  будет  существовать  вечно.  Я  хочу  стать   тихим   московским
пенсионером, играть в домино на  бульваре,  прибегать  к  открытию  углового
продмага и занимать очередь за свежей "Докторской" колбаской.
   - В Москве давно нет очередей, профессор,  -  улыбнулся  Геннадий  Ильич,
продмаги превратились в чистые красивые супермаркеты, в  которых  не  меньше
сортов колбасы, чем в любом супермаркете Нью-Йорка, Парижа или Тель-Авива.
   - А "Докторскую" производят? - забеспокоился Бренер. - Или  закупают  всю
колбасу у финнов?
   - Производят, - кивнул Подосинский, - не хуже, чем двадцать лет назад.
   -  Ну  хорошо,  -  вздохнул  Бренер,  -  я  куплю  себе  "Докторской"   в
супермаркете, заберусь на  диван  и  буду  смотреть  футбол  по  телевизору,
"Спартак" - "Локомотив". И еще буду читать книжки, на которые  всю  жизнь  у
меня не хватало времени. Пушкина хочу перечитать, всего, не спеша, с  первой
до  последней  строчки,  с   примечаниями,   сносками,   личными   письмами,
черновиками и набросками. Так же не спеша перечитаю Гоголя, Чехова,  Бунина.
Знаете, во время приключений, которыми я обязан вам, дорогой Геннадий Ильич,
я пару раз чуть не умер. И вот представьте, меня теперь мучает одна странная
мысль: вот умру, так и  не  перечитав  спокойно,  без  спешки,  мою  любимую
русскую классику. Впрочем, вряд ли вы меня поймете. Вы из  тех,  кто  всегда
спешит, и Пушкина только в школе проходили.
   - Нет, почему? Я тоже иногда... правда, редко.  Но  бывает,  перечитываю.
Это успокаивает нервы и помогает отвлечься.
   - Так вот, я тоже хочу отвлечься. Но не на полчасика перед сном, а на всю
оставшуюся жизнь. Ну сколько мне еще осталось?  Лет  десять,  спасибо,  если
пятнадцать. Этот последний драгоценный  кусок  я  бы  хотел  прожить  совсем
иначе. Сидеть в  кресле  под  торшером  в  маленькой  московской  квартирке,
прихлебывать чаек вприкуску с карамелькой и смаковать  строчки  из  "Медного
всадника" или из "Капитанской дочки". А потом выйти погулять на бульвар,  на
Тверской или на Гоголевский. Знаете, особенно хорошо  весной,  когда  совсем
сходит снег, высыхает грязь, женщины надевают легкие туфельки, прорезываются
первые листочки, крошечные, нежные, как молочные  зубки  у  ребенка,  и  все
кажется трогательным, беззащитным. А осенью есть короткий промежуток, обычно
в конце сентября, когда еще совсем тепло, воздух прозрачный, ясный, как душа
старика, который никому за свою долгую жизнь не сделал больно. Много света и
покоя, грустная ясность  ухода...  Господи,  о  чем  я?  Простите,  -  Натан
Ефимович, опомнившись,  смутившись,  взглянул  в  насмешливые  черные  глаза
Подосинского, - я разболтался с  вами.  Вы  человек  деловой,  вам  четкость
нужна. В общем, я хочу домой. В Москву. Это мое условие.
   - Хорошо, - кивнул Подосинский, -  я  понял  вас.  Мы  подумаем  о  таком
варианте. А вы не будете скучать по сыну, по внукам?
   - Разумеется, буду. Но что поделаешь? У них там своя жизнь. Они привыкли.
Я не сумел, - Бренер допил свой остывший кофе,  закурил,  -  ладно,  давайте
оставим лирику. Мне нужны гарантии.
   - Какие конкретно?
   - Ну хотя бы российский паспорт. Конечно, с другим именем.
   - Это я вам обещаю. Сразу  после  ваших  пресс  конференций  вы  получите
российский паспорт, мы решим ваши  банковские  проблемы.  Как  я  понял,  вы
держите деньги в швейцарском банке, а не в израильском?
   - Да, сын посоветовал перевести все туда.
   - Ну что ж, это облегчит задачу. Вы удовлетворены?
   - Пока это только  слова,  -  покачал  головой  Бренер,  -  а  мне  нужны
гарантии. Зачем  вам  возиться  со  мной,  когда  я  уже  буду  использован?
Фальшивые документы это дорого, хлопотно. Вы - человек занятой.
   -  Вы  все  равно  остаетесь  свидетелем,  -  улыбнулся  Геннадий  Ильич,
свидетелем моего участия в этой операции. Видите, я откровенен с вами.
   - Так откровенны бывают с кандидатом в  покойники,  -  медленно  произнес
Бренер, - вам выгодно  будет  меня  убрать  потом,  когда  я  все  расскажу.
Получится дешевле и надежней.
   - Послушайте, Натан Ефимович,  а  такую  простую  старомодную  вещь,  как
порядочность, вы совершенно скидываете со  счетов?  -  спросил  Подосинский,
чуть прищурившись и внимательно глядя на профессора.
   - Я вас не знаю. У меня нет оснований рассчитывать на вашу  порядочность,
быстро произнес Бренер и отвернулся, - однако, если я правильно  вас  понял,
иных гарантий у меня нет?
   - Поверьте, Натан Ефимович, мое честное слово - это  серьезная  гарантия.
Это значительно надежней, чем вам кажется.
   - Значит, мне остается верить вам на слово?
   - Ну что же делать, - вздохнул Подосинский, - я не  могу  вам  предложить
других вариантов. Если  вы  отвлечетесь  от  своих  недавних  переживаний  и
подумаете, то поймете, что не так все страшно. Конечно, методы,  которыми  я
действую, не совсем благородны. Согласен. Однако цель вполне гуманна.  Я  не
злодей, не бандит. Я богатый человек, которому не безразличны судьбы  других
людей и целых стран. От гонки вооружения не выиграет ни Израиль, ни Ирак.  Я
не
   Прав?
   - Вам, Геннадий Ильич, нет дела ни до  Ирака,  ни  до  Израиля.  То  есть
судьбы этих двух стран и их затяжного  конфликта  интересны  вам  постольку,
поскольку на этом можно наварить капиталец. Вы торгуете нефтью...
   - Откуда такая осведомленность? - поднял брови Подосинский. - Вы  читаете
газеты? Увлекаетесь теленовостями? Возможно,  вы  видели  мою  фотографию  и
узнали меня?
   - Ничего подобного, - покачал головой Натан Ефимович, - газет я вообще не
читаю, телевизор почти не смотрю. Вас вижу впервые, хотя догадываюсь, что вы
достаточно известная и влиятельная личность.
   Я сказал, что вы торгуете нефтью,  просто  потому,  что  это  лучше,  чем
торговать оружием или наркотиками. Я всегда склонен думать о собеседнике как
можно лучше, даже если собеседник заказал и оплатил мое похищение.
   - Спасибо. Я тронут, - Подосинский слегка склонил голову, -  надеюсь,  вы
понимаете, что в моей идее открыть миру  секретные  разработки  смертоносных
вирусов нет ничего злодейского?  Средства  не  совсем  благородны,  но  цель
гуманна. Нет?
   - Я не согласен со знаменитой сентенцией  о  том,  что  цель  оправдывает
средства.
   - Теоретически я тоже не согласен. Но, к сожалению, жизнь  устроена  так,
что  между  благородными  целями   и   низкими   средствами   сложно   найти
компромиссный вариант.
   И вдруг послышался страшный, истерический крик:
   - Карл! Где ты? Карл! Свинья несчастная, подонок!
   В каюту влетела Инга. Глаза ее сверкали,  короткие  светлые  волосы  были
встрепаны, лицо раскраснелось.
   - Его нет на яхте! - крикнула она. - Он ушел и ничего не  сказал!  Почему
ваши свиньи у вертолета его не задержали?
   Подосинский растерянно взглянул сначала на нее, потом на Бренера.
   - В чем дело? Почему она так орет? - тихо спросил он.
   - Разве не понятно? - пожал плечами профессор.
   - Кроме "Карл" и "швайн", я ничего не понял. Я не знаю немецкого,  только
английский.  Они  что,  поссорились?  Они  ведь  любовники,  насколько   мне
известно?
   - Она кричит, что Карла нет на яхте. Спрашивает,  почему  ваши  охранники
позволили ему уйти.
   - По-моему, она пьяна, - заметил Геннадий Ильич, - скажите  ей,  что  она
тоже может отправиться В город на несколько часов. До вечера есть время.
   - Скажите сами. Она понимает по-английски. Я стараюсь с ней разговаривать
как можно меньше.
   Инга между тем бессильно упала в кресло, закурила и тихо произнесла:
   - Он не вернется. Он полетит в Россию,  к  своей  проститутке,  к  своему
выродку. Я найду и убью всех троих.
   - Что она говорит? - шепотом спросил Подосинский.
   - Ей кажется, Карл ее бросил, - так же шепотом ответил профессор.
   -  Не  хватало  мне  здесь  мелодрамы,  -  поморщился   Геннадий   Ильич.
Успокойтесь - обратился он к Инге по-английски, - Карл должен вернуться.  Вы
тоже можете отправиться в город,  соблюдая  определенную  осторожность.  Вам
надо купить теплую одежду, мы ведь возвращаемся в зиму.
   Инга ничего не ответила. Она  беззвучно  плакала  и  растирала  слезы  по
щекам.

Глава 29

   Черный джип давно выехал  за  город.  Спутники  Цитруса  молчали,  иногда
лениво перекидывались короткими пустыми репликами.
   Он уже успел сказать им, что нельзя его сразу убивать, он  знает  кое-что
важное, и если они замочат его сгоряча,  потом  пожалеют  об  этом.  Ничего,
кроме "завянь, падаль!", он не услышал в ответ.
   За темными  окнами  проплыла  какая-то  голая  редкая  рощица,  несколько
смутных  покосившихся  избенок,  потом  качнулись  яркие  огни  придорожного
кабака. Джип трясло на скользком ухабистом шоссе. Связанные за  спиной  руки
ныли, босым ногам было холодно. Ужас сменился безразличием, вялой тоской.
   "Хоть бы ГАИ остановила или шина прокололась. А  может,  поторговаться  с
ними? О чем? Что я могу предложить? Денег? Смешно... Информацию? Ну  вот,  я
предлагаю. А им не  надо.  Они  тупые  исполнители  и  сделают  то,  что  им
приказано".
   Джип свернул с шоссе на проселочную дорогу.  Вокруг  был  мрак,  даже  от
снега не делалось светлей. На миг Цитрусу показалось, что он  уже  где-то  в
глубокой преисподней и рядом  с  ним  тупые  широкоплечие  черти  с  бритыми
затылками. Пролетарии загробного мира. Они тихо  деловито  матерятся,  шипят
слюной сквозь зубы, от них воняет  не  серой,  а  вполне  приличным  мужским
одеколоном.
   За голыми деревьями забрезжил свет. Через минуту джип  уперся  в  высокие
железные ворота. Горели яркие фонари. Ворота автоматически разъехались.
   Ни слова не говоря, Цитруса вытолкнули на снег. Он тут же  упал.  У  него
страшно кружилась голова, ноги не держали. По расчищенной дорожке его повели
к трехэтажному  каменному  дому,  за  шиворот  впихнули  в  ярко  освещенную
гостиную.
   Раскинувшись в бархатном кресле, за низким журнальным столом сидел Азамат
в трикотажном спортивном костюме.
   - Азамат, ты ничего не понял. Петька Мальков тебе наплел про меня, но  ты
не понял. Я сейчас все объясню, - быстро, хрипло затараторил Цитрус прямо  с
порога.
   - А чего босой-то? - послышался голос из угла гостиной.
   Цитрус взглянул и увидел, что на угловом  диване  сидит  Петька  Мальков.
Рядом на маленьком круглом подносе коньячная рюмка,  плоская,  широкая,  как
блюдечко, ломтики лимона на тарелке и хрустальная пепельница.  Почему-то  от
этого натюрморта Гарика затошнило так, что он испугался: сейчас вырвет прямо
на персидский светлый ковер.
   - Давай, Зоя  Космодемьянская,  выкладывай  подробности,  а  то  мы  тебя
действительно не поняли, - Мальков взял в  ладонь  плоскую  рюмку,  пригубил
коньяк и облизнулся по-кошачьи.
   Азамат молчал, сосредоточенно ковырял во  рту  зубочисткой,  и  казалось,
этот процесс занимал его значительно больше, чем присутствие босого писателя
с бледным, разбитым в кровь лицом.
   - Дайте выпить мне, - прохрипел Цитрус, - выпить и покурить.
   Азамат едва заметно кивнул громилам, которые стояли в дверях. Один из них
не спеша подошел к столу, плеснул коньяку в рюмку, поднес  ко  рту  Цитруса.
Гарик жадно хлебнул, коньяк обжег разбитый рот.
   - Развяжите руки ему, - пробасил Азамат, - пусть покурит.
   От первой затяжки Гарика повело.  Он  почувствовал,  что  упадет  сейчас,
шагнул к пустому креслу и рухнул в него, как в яму.
   - Я думаю, тебя тоже подставили, Азамат, - произнес он все так же хрипло,
но уже немного спокойней, - я  расскажу  все  по  порядку.  Но  только  есть
детали, которых не помню.
   - Ничего, мои ребята помогут тебе вспомнить, -  утешил  Азамат,  -  давай
начинай. Слушаем тебя.
   - Три дня  назад  мне  позвонила  девка,  представилась  корреспонденткой
журнала "Плейбой", сказала, что  хочет  взять  интервью.  Я  продиктовал  ей
адрес, она приехала. Мы поговорили, она записывала  на  диктофон.  Что  было
потом, точно не помню. Вроде мы выпили. И пришел Карл Майнхофф.
   - Что, прямо домой к тебе пришел? - Азамат шевельнул бровями.
   - Как и когда он появился, я  не  помню.  Но  он  был  в  моей  квартире.
Корреспондентка сказала, что через час подъедет фотограф, но это был Карл.
   - Раньше он бывал у тебя в гостях?
   - Нет. Никогда. Потом, когда я проспался, никого не было. Я хреново  себя
чувствовал, будто меня наркотиками накачали. Позвонил  в  журнал  "Плейбой",
чтобы узнать телефон корреспондентки и выяснить у нее, - что  же  произошло,
откуда она знает Карла и почему пришла ко мне вместе с ним.  Но  в  редакции
мне сказали, у них такой корреспондентки нет. Ее звали Вероника  Суркова.  Я
уверен, это не настоящее имя.
   - Ладно. И что вы делали втроем?
   - Не помню. Туман в голове.
   - Надо вспомнить, Гарик.
   Цитрус заметил, как Азамат кивнул громилам, и все внутри сжалось.
   - Я вспомню... я сейчас... я сам, - пробормотал он. Громила уже  выдернул
его из кресла.
   - Не надо, я сам, - и тут же поперхнулся от легкого, несильного удара под
ребра, - мы пили, кажется, водку и говорили...
   - О чем?
   - Я сейчас... не бейте больше...
   Громила вопросительно взглянул на Азамата. Тот чуть  нахмурился,  показал
глазами, мол, хватит пока с него,  потом  посмотрел  на  Цитруса  и  ласково
сказал:
   - Встань, Гарик, не валяйся на полу. Гарик  тяжело  поднялся  с  ковра  и
опять рухнул в кресло, дрожащей рукой взял свою сигарету,  которая  все  еще
дымилась в пепельнице, судорожно затянулся.
   - Мы о