а  него   направить   волну   опасных
антибанковских эмоций.
   Сложилось так, что никого, кроме Петра  Малькова,  не  осталось  на  роль
козла  отпущения.  А  он  успел  засветиться,  слишком  активную   развернул
кампанию. И чуть не сел.
   Именно Мирзоев вытянул его тогда из дерьма, поднял со скамьи  подсудимых,
однако  с  условием,  что  он,  Мальков,  выведет  чеченцев  на   улизнувших
умников-банкиров.
   Мальков вывел. Мирзоев отнял  у  умников  все  деньги  и  остался  вполне
доволен. А Петюня сумел надолго заинтересовать  чеченца  своей  персоной,  и
взаимовыгодное сотрудничество продолжалось вполне успешно по сей день.
   Так что  Петька  Мальков  прежде  всего  человек  Мирзоева,  а  потом  уж
Подосинского. Цитрус только одного не понимал: почему эта простая  мысль  не
пришла ему в голову чуть раньше?
   И что  теперь  делать?  Вызывать  своих  ребят-боевиков,  просить,  чтобы
охраняли от чеченцев? Придется объяснять - почему.  Врать,  сочинять  что-то
героическое  -  опасно.  Руководитель  боевиков  Степан   Казанцев,   бывший
чемпион-пятиборец,  непременно  начнет  выяснять  подробности  через   своих
солнцевских братков. И многое может узнать, а потом с удовольствием публично
разоблачит, изничтожит.
   Говорить  правду  невозможно.  Весь  этот  расово  неполноценный  клубок,
чеченец Мирзоев, еврей Подосинский... нет, не поймут его товарищи по партии.
Не отмоешься потом.
   Значит, выпутываться надо самостоятельно. Никакие доблестные соратники на
помощь не явятся и  грудью  от  чеченской  пули  не  заслонят.  Так-то  вот,
ура-Цитрус.
   Лицо Карла стояло перед глазами как живое. Рядом зыбко маячило прекрасное
лицо фальшивой корреспондентки, похожей на  Ирину  в  юности.  Но  остальное
терялось в вязком черном тумане.
   Цитрус  вдруг  вспомнил  своего  приятеля,  якутского   поэта,   студента
Литературного  института,  с  которым  общался  в  начале   семидесятых,   в
незапамятные "брючные" времена.
   Однажды, выглушив за ночь около двух литров водки, якут на рассвете вышел
из общежития на улице Добролюбова и очень удивился, обнаружив, что  стоит  у
знаменитого рижского Домского собора.  Долго  соображал,  где  находится,  в
какой стране, в каком городе, и вообще, "какое нынче на дворе тысячелетье".
   Позже он клялся, что  совершенно  не  помнит,  каким  образом  доехал  до
вокзала, как купил билет и сел в поезд, купейный был вагон или  плацкартный.
Черная дыра в памяти. Глухая пустота. Однако, чтобы проделать долгий путь от
общежития Литинститута до Домского  собора,  не  попасть  при  этом  ни  под
машину, ни под поезд, ни в милицию, ни в психушку,  надо  довольно  прилично
выглядеть, связно говорить, деньги заплатить за билет.
   История с якутом так потрясла воображение молодого поэта Цитруса; что  он
потом даже у какого-то психиатра поинтересовался: может такое быть? Психиатр
ответил, что бывает всякое. У коренных северных народов особенная  генетика.
Им пить вообще нельзя. Во-первых, моментально спиваются,  во-вторых,  совсем
себя не контролируют. В Канаде, например, на  Баффиновой  Земле,  где  живут
эскимосы, строжайший сухой закон. Но якутский поэт скорее всего приврал  для
красоты.
   Сейчас, путаясь в закоулках своей памяти, Цитрус  без  конца  подходил  к
одной и той же черной яме. И ему стало  казаться,  что  он  проваливается  в
пропасть, летит вверх тормашками в холодной свистящей бесконечности, на лету
переходит в другое измерение, то вырастает,  то  уменьшается,  как  Алиса  в
Стране Чудес, и если вынырнет, то может оказаться где  угодно  -  в  Риге  у
Домского  собора,  у  белого  кролика  за  чайным  столом,  у  эскимосов  на
Баффиновой Земле или в собственной квартире в компании Карла Майнхоффа.
   - Алиса... - произнес он громким  шепотом.  -  При  чем  здесь  Алиса?  Я
никогда не читал эту дурацкую английскую сказку. Я  что,  совсем  спятил?  А
может, мы не только пили, но и кололись?
   Задрав рукава свитера, он стал при ярком свете разглядывать свои локтевые
сгибы, но никаких следов иглы не обнаружил.
   Он  и  не  мог  их  обнаружить.  При  наркодопросе  обычно   используются
специальные  инсулиновые  иглы,  очень  тонкие.  Точки  от  уколов  остаются
крошечные и заживают моментально.
   Было три часа ночи. Он выпил две таблетки седуксена, забился под  одеяло,
успел провалиться в тяжелый нездоровый сон  и  не  слышал,  как  открывается
железная дверь его квартиры.
   Вспыхнул свет, одеяло сдернули. Он открыл глаза и увидел  черное  дуло  у
переносицы.
   Цитрус машинально поднял  руку,  чтобы  потереть  сонные,  полуслепые  от
яркого света глаза, и тут же получил чудовищный удар  в  живот,  скатился  с
тахты на пол.
   Их было трое. Стандартные,  квадратные,  тупорылые.  Один  русский,  двое
кавказцев. Они кинули ему на ковер джинсы и свитер,  но  ботинки  надеть  не
дали. Еще несколько раз ударили, предупредили, что, если рыпнется по дороге,
пулю получит моментально. Так, босиком, он спустился по лестнице. Совершенно
не почувствовал ледяной корки под ногами, пока шел к черному джипу.

Глава 28

   - В чем дело? - тихо спросила Алиса, чувствуя, как подкашиваются колени.
   - Небольшая формальность.
   - Но мы можем опоздать на самолет!
   - Не волнуйтесь. Давайте не будем задерживать очередь. Пройдемте со мной,
- полицейская быстро схватила со стойки паспорт и билеты.
   - Подождите, почему вы взяли мои документы? - возмутилась Алиса.
   - Вам все вернут, не волнуйтесь. Не забудьте свои чемодан.
   - Но я должна сдать его в багаж!
   - Сдадите позже.
   Алиса увидела, что рядом с ними стоит не только эта женщина, но еще  двое
мужчин-полицейских.
   - Мамочка, я боюсь, - прошептал Максим;
   Могу я знать по какому праву нас задерживают? - нарочито  бодрым  голосом
поинтересовалась Алиса. - Кто будет нести ответственность, если мы  опоздаем
на самолет?
   - Если возникнут проблемы, мы дадим вам возможность поменять билеты.
   В сопровождении трех  полицейских  они  вошли  в  неприметную  дверь,  на
которой не было никакой таблички. За дверью оказалось просторное  помещение,
несколько столов с компьютерами,  много  народу  в  полицейской  форме  и  в
штатском,  гул  разговоров,  мелодичное   позванивание   телефонов.   Кто-то
сосредоточенно глядел в экран  компьютера,  кто-то  перекусывал,  присев  на
краешек стола. На Алису и на Максима не обратили ни малейшего внимания.
   В глубине была еще одна дверь. За ней - маленькая прокуренная комната без
окон, с одним письменным столом и парой стульев.  За  столом  сидел  молодой
человек в полицейской форме. Женщина зашла вместе с ними, передала  молодому
человеку документы, что-то тихо проговорила на иврите и удалилась.
   Молодой человек принялся листать паспорт, потом,  как  бы  спохватившись,
вскинул глаза:
   - Присаживайтесь, пожалуйста, Алиса Юрьевна, - ироизнес он по-русски  без
всякого акцента, - меня зовут Аркадий Кантор, я сотрудник дорожной полиции.
   - Господин Кантор, по какому праву нас задержали? Мы  можем  опоздать  на
самолет, - Алиса старалась, чтобы голос не дрожал, хотя,  в  общем,  это  не
имело значения.
   - Госпожа Воротынцева, к нам поступило сообщение, что вы нарушили правила
дорожного движения, превысили скорость на трассе.
   - Я ничего не нарушала.
   - Нет, вы нарушали. Вы превысили скорость. Вас останавливал полицейский?
   - Да. Но я не поняла, чего он от меня хотел. Я плохо говорю по-английски,
а он не знал русского. Мы-с ним так и не нашли общего языка.
   - Можно взглянуть на ваши водительские права?
   Алиса протянула ему маленькую пластиковую карточку с цветной фотографией,
в девяносто четвертом году. Водитель с  четырехлетним  стажем  не  может  не
знать: если  его  останавливает  дорожная  полиция,  это  означает,  что  он
нарушил. А за нарушение положено платить штраф. Что же  вам  не  ясно?  Даже
если бы полицейский говорил с вами по-китайски, вы обязаны были заплатить.
   - Я предлагала ему деньги.
   - Штраф платят по квитанции. Вы  предлагали  взятку.  Между  прочим,  это
преследуется по закону.
   - Хорошо,  допустим,  -  вздохнула  Алиса,  метнув  взгляд  на  настенные
электронные часы, -  и  сколько  полагается  платить  по  вашим  законам  за
превышение скорости?
   - Сумма обозначена в квитанции.
   - А разве мне ее выдали? - спросила она удивленно.
   - Разумеется, - кивнул полицейский, -  если  пришли  сведения  о  штрафе,
значит, вам должны были выдать квитанцию. Без  нее  банк  не  примет  у  вас
деньги.
   - Мне пытались всучить какую-то бумажку. Однако я не читаю на  иврите.  И
плохо  говорю  по-английски.  Я  вообще  не  поняла,  чего  хотел  от   меня
полицейский на шоссе. Мало ли, может, это был переодетый  грабитель?  У  вас
здесь полно бандитов, террористов...
   - Госпожа Воротынцева, - жестко произнес Кантор, - вы  нарушили  закон  и
должны  заплатить  штраф.  Сумма  составляет  тысячу  шекелей.  Пока  вы  не
заплатите, мы не можем выпустить вас из страны.
   - Но вы понимаете, что это  абсурд?  Если  и  было  небольшое  превышение
скорости, то оно никому ничем не угрожало. Пустая трасса, и кстати,  никаких
знаков ограничения на том участке, где меня остановили, не было. Ни в  одной
стране мира нет таких огромных штрафов за незначительные  нарушения.  Тысяча
шекелей - это больше трехсот долларов. У меня просто нет сейчас такой суммы.
У меня только двести долларов на кредитной карточке, - она вытащила кредитку
из сумки, - вот, возьмите, снимите в качестве штрафа всю наличность.
   Алиса говорила очень медленно, во рту пересохло, язык  стал  наждачным  и
еле шевелился. На стене, над головой  молодого  человека,  электронные  часы
показывали, что до отлета осталось час сорок минут.
   - При всем желании я этого сделать  не  могу.  Штраф  принимается  только
наличными и только по квитанции.
   - Ну хорошо, - кивнула Алиса, - вы не можете выпустить меня из страны.  У
меня нет ни квитанции, ни достаточной суммы. Что дальше? Мы  с  сыном  будем
жить в аэропорту Бен-Гурион? Мы опоздаем на самолет, пропадут билеты. Денег,
чтобы купить новые, у меня нет.
   - Вы нарушили и должны заплатить, - сказал молодой человек.
   - Повторяю, я ничего не нарушала. Если вы хотите получить от меня  деньги
пожалуйста, я сниму всю наличность с моей кредитной карточки и заплачу.
   До отлета самолета осталось час тридцать пять.
   - У вас есть знакомые в Израиле, с которыми вы могли бы  связаться?  -  в
черных глазах молодого человека мелькнуло  что-то,  похожее  на  сочувствие.
Будет  достаточно,  если  кто-то  поручится  за   вас,   возьмет   на   себя
обязательство оплатить недостающую часть суммы.
   Алиса  задумалась.  В  кармане  лежала   визитная   карточка   сотрудника
посольства США. Назвать его имя?  Или  позвонить  самой:  "Простите,  мистер
Баррет вы не могли бы одолжить мне сто долларов?"
   Невозможно обращаться с такой просьбой к малознакомому человеку.  Стыдно.
Конечно, потом можно перевести деньги на его счет из Москвы через банк. Но в
любом случае на самолет они опоздают. Билеты можно сдать не позже чем за час
до отлета, и то вернут лишь пятьдесят  процентов  стоимости.  Скоро  уже  не
останется этого часа. Стало быть, придется просить не сто, а почти тысячу на
билеты. Причем не факт, что удастся взять билеты на завтра. Придется  где-то
ночевать, чем-то питаться сутки, а может, и двое, и трое суток... О господи,
ну что за бред, в самом деле!..
   И вдруг Максимка, который все это время сидел, сжавшись в комок и глядя в
пол, встрепенулся, вскочил и радостно крикнул:
   - Бренер! Сережа Бренер! Он живет здесь, в Тель-Авиве!
   В  комнате  стало  тихо.  Молодой  человек  сверлил  Алису  глазами.  Она
заметила,  что  он  весьма  нервно  крутит  в  пальцах  почти  выпотрошенную
сигарету.
   - Кто такой Сережа Бренер? - спросил он наконец, и на лице его  при  этом
было написано полнейшее равнодушие.
   - Да, у меня действительно есть знакомый в Тель-Авиве,  Сергей  Натанович
Бренер. Но я не знаю ни адреса, ни телефона. Мы не виделись двадцать лет.
   - Если вам известны имя и дата рождения, то вовсе не проблема найти этого
человека и связаться с ним. Это можно  сделать  очень  быстро,  -  задумчиво
произнес Кантор, - другое дело, уверены ли вы, что  он  согласится  оплатить
ваш штраф.
   Несколько секунд Алиса молчала. Они с Сережей росли вместе, но расстались
подростками.  Теперь  взрослые,  совершенно  чужие  люди.  Она  представила:
глубокой ночью телефонный звонок: привет,  Серега,  это  Алиса  Воротынцева.
Слушай, у меня самолет через час, ты не можешь за меня поручиться,  меня  не
выпускают из страны, мне не хватает ста долларов,  ваши  гадкие  полицейские
дерут такие штрафы... Впрочем, если было бы наоборот, если бы вдруг позвонил
Серега в Москве, в такой же вот ситуации, для нее  бы  никаких  вопросов  не
возникло, даже спросонья, в два часа ночи.
   - Да, - кивнула она полицейскому,  -  давайте  попробуем.  Бренер  Сергей
Натанович, родился 17 мая 1963 года в Москве. В Израиле живет с 1978-го.
   - Подождите,  пожалуйста,  здесь,  -  Кантор  быстро  поднялся  и  вышел,
прихватив с собой зачем-то Алисин паспорт и билеты.
   - Ну что, мамочка, молодец я у тебя? - спросил Максимка. - Я чувствую, мы
все-таки улетим сегодня домой.
   - Вот когда сядем в самолет, тогда будем радоваться.
   Кантора не было минут десять. А время шло.  Электронные  минутки  прыгали
очень быстро.
   - А вдруг твой Сережа Бренер куда-то уехал? - спросил Максимка  тревожно.
Мамочка, что мы будем делать? Слушай, а может, бабушке  в  Москву  позвоним,
чтобы она выслала?
   - Я уже думала об этом. В принципе - можно, но  получится  ужасно  долго.
Этот самолет мы в любом случае пропустим.
   - Ну куда он задевался, этот  гад?  -  проворчал  ребенок,  и  тут  дверь
открылась.
   - Все нормально, госпожа Воротынцева, -  полицейский  протянул  Алисе  ее
паспорт и билеты, - вы  можете  лететь.  Мы  приносим  вам  свои  извинения.
Счастливого пути.
   - То есть как? - опешила Алиса. - Вы что, уже связались с Бренером?!  Так
быстро?
   - Нет. Мы не связывались с Бренером. Только что поступило сообщение,  что
определитель  скорости  в  машине  дорожной  полиции  был  неисправен.   Вас
задержали по ошибке. Еще раз приносим вам свои извинения.
   Не задавая больше вопросов, совершенно ошалевшие, Алиса и Максим  рванули
прочь, промчались через зал отлета к стойке регистрации; у  которой  уже  не
было никакой очереди, прошли пограничный  контроль  и  отдышались  только  в
салоне лайнера, на своих законных местах.

***

   Яхта стояла. В круглых иллюминаторах сверкало утреннее  солнце.  Карла  в
каюте не было. Сквозь громкие крики чаек приглушенно звучали голоса и  смех,
то ли с палубы, то ли из кают-компании. Натан  Ефимович  сел  на  кровати  и
прислушался.
   - Ну и вот, он говорит: мужик, а мужик, почем продаешь собаку? А тот  ему
отвечает: десять кусков, блин, "зелеными". А этот  спрашивает:  чего  ж  так
круто, блин? А тот отвечает: это не собака, это крокодил,  блин.  Три  куска
негру  в  Африке  заплатил,  блин,  чтоб  мне  его  поймали,  два  куска  за
транспортировку, и пять - пластическая операция, блин.
   - Эдик, откуда у вас взялась эта мода -  повторять  "блин"  через  слово?
спросил Карл. - Раньше просто  матерились,  а  теперь  еще  и  блины  пекут.
Кстати, у старых  уголовников  "печь  блины"  обозначало  "делать  фальшивые
деньги".
   - Ну это,  в  натуре,  блин,  вместо  мата  используется,  -  стал  важно
объяснять Эдик, - вроде как ругнулся, но по-приличному.
   -  Карл,  вы,  я  вижу,  специалист  по  уголовному  сленгу,  -  произнес
незнакомый мужской голос, высокий, глуховатый, без всякого акцента, - откуда
такие познания?
   - От любопытства. У меня вообще в голове много всякого мусора, - хохотнул
Карл. - Ну, Эдик, давай еще.
   - Значит, стоит "мере" "шестисотый" на светофоре,  а  рядом  "Запорожец",
блин, серенький, облезлый. Ну  и  это,  из  "Запорожца"  дед  выглядывает  и
говорит: мужик, а мужик,  у  тебя  бумаги  нет  для  факса?  У  меня,  блин,
кончилась... монотонно забубнил охранник.
   Бренер оделся, умылся, поднялся на палубу. Утро было ясным, безветренным,
очень холодным. Яхта одиноко стояла на якоре у какого-то совершенно пустого,
дикого каменистого пляжа. Ярко-голубое небо, редкие пушистые  облака.  Холод
продирал до  костей.  Натан  Ефимович  застегнул  куртку,  поднял  воротник,
огляделся.
   В нескольких метрах от кромки воды стоял белый сверкающий вертолет. Рядом
на камнях сидели и задумчиво курили два молодых амбала в коротких дубленках.
Над вертолетом кружили крикливые жирные чайки.
   За пляжем начинались  пологие  розовато-бежевые  холмы,  утыканные  вдоль
извилистого шоссе столбами электропередачи.
   "Вот сейчас, если тихонько спрыгнуть на берег, прошмыгнуть за  вертолетом
и бегом по шоссе, до  ближайшего  поселка,  потом  на  рейсовый  автобус,  а
дальше,  в  плацкартном  вагоне,  прямо  в  Москву.  -  Бренер   мечтательно
зажмурился, сладко, с хрустом, потянулся и тут же  рассмеялся  про  себя.  -
Господи, какой рейсовый автобус? Какой плацкартный  вагон?  Что  за  бред  в
голову лезет? Мы ведь на Кипре.  Просто  пейзаж  напоминает  Крым.  Кажется,
будто там, за холмами, Феодосия или Судак. Правда, ужасно похоже на  пляж  у
поселка Солнечный. Мы с Манечкой  и  с  Сережей  отдыхали  под  Феодосией  в
семидесятом году. Снимали комнатку у бабки в поселке,  ходили  на  такой  же
дикий пляж. Когда штормило, гуляли по холмам, которые когда-то были  горами.
Древние горы, плавные, округлые, облизанные за тысячелетия ветрами..."
   Из кают-компании его заметили и окликнули:
   - Доброе утро, профессор.
   Стол был накрыт к завтраку. Карл курил,  раскинувшись  в  низком  кресле,
Инга, все такая же мрачная, пила кофе из большой  толстобокой  кружки  и  на
Бренера не взглянула. Охранник Эдик стоял навытяжку. За столом сидел щуплый,
неказистый, лет пятидесяти человечек в белых брюках и толстом белом свитере.
Несколько длинных черных прядей, протянутых от  виска  к  виску,  прикрывали
бледную  лысину.  Маленькие,  глубоко  посаженные  черные  глазки   смотрели
тревожно и почему-то немного жалобно.
   - Здравствуйте, Натан  Ефимович.  Заходите,  присаживайтесь.  Меня  зовут
Геннадий Ильич, - он привстал с кресла и протянул профессору руку.
   Бренер машинально ответил на рукопожатие. У Геннадия  Ильича  была  вялая
влажная кисть, вкрадчивый, глуховатый голос.
   -  Здравствуйте.  Очень  приятно  познакомиться.  Вы,  вероятно,  и  есть
заказчик?
   - Он самый,  -  улыбнулся  Геннадий  Ильич.  "Вот  тебе  и  постсоветский
миллиардер, хозяин яхты,  вертолета  и  прочего  добра.  Ничего  особенного.
Довольно неприятный  тип.  Похож  на  пройдоху-снабженца  или  на  директора
большого гастронома", - подумал Бренер, усаживаясь в кресло.
   - Чай? Кофе? - любезно предложил Эдик.
   - Блин, - тихо сказал профессор.
   - Не-е, блинов-то нету, - Эдик тревожно захлопал глазами.
   Карл весело рассмеялся.
   - Я вижу, вы в полном порядке, Натан Ефимович, - заметил хозяин яхты.
   - Знаете, все время хочу удрать, - произнес Бренер задумчиво, - прямо так
и  подмывает  смыться  потихоньку.  Эдик,  налейте  мне,  пожалуйста,  кофе,
обратился он к охраннику, - и расскажите еще какой-нибудь анекдот про "новых
русских".
   - Насчет сбежать - это смешно, но уже  не  так,  как  "блин",  -  заметил
хозяин яхты, - давайте сначала позавтракаем, а потом поговорим о делах.
   - Если можно, давайте сразу о делах,  -  Бренер  отхлебнул  кофе,  -  мне
просто не терпится узнать, кто вы и зачем я вам понадобился.
   Карл загасил сигарету, поднялся и, не сказав ни слова, вышел  на  палубу.
Инга продолжала сидеть, ни на кого не глядя и прихлебывая кофе.
   - Ну что ж, давайте сразу, - кивнул Геннадий Ильич, - дела у нас  с  вами
такие. Отсюда вы  направитесь  в  Швейцарию.  В  Берне  состоится  несколько
пресс