ж   "Спутник",
международный лагерь, там стукач на стукаче... Тьфу, никаких нервов  на  вас
не хватит. И не вздумай... - она запнулась и сделала страшные глаза.
   Они уже подошли к кабинету. В маленьком темном предбаннике между дверьми,
обитыми мягким дерматином,  Алиса  зажмурилась  на  секунду.  Что  за  бред?
Оказывается, она до полусмерти избила Фиделя... Смех, да и только. Ну  какой
идиот это выдумал?
   Она  тряхнула  волосами,  прогоняя  панический  детский  страх.  Она   не
школьница. Ей двадцать лет. Они не имеют права лезть в ее личную жизнь.
   - Заходи, заходи, Воротынцева.
   Проректор был солидным, седовласым, с  полным  гладким  лицом.  Маленькие
зеленоватые глаза глядели на Алису  чуть  исподлобья.  Посверкивали  очки  в
тонкой серебряной оправе, холеные пальцы вертели ручку  "Паркер".  Проректор
слыл демократом, запросто общался со студентами, знал  поименно  почти  всех
старшекурсников.
   Алиса стояла на ковре посреди  просторного  кабинета.  У  нее  за  спиной
маячила кругленькая, испуганная Галина Владимировна. В глубине,  в  огромном
кожаном кресле у журнального столика, сидел еще один человек. Алиса  никогда
прежде не видела его, а если бы и видела  -  ни  за  что  не  запомнила.  Не
человек,  а  серое,  расплывчатое  пятно.  Костюм  стального  цвета,  редкие
бесцветные прилизанные  волосы.  Никакое  лицо.  Совсем  никакое.  Только  в
тусклых  маленьких  глазках  было  нечто   необычное.   Взгляд   ледяной   и
пристальный. Когда на тебя так смотрят, через минуту начинают ныть зубы.
   В  кабинете  повисла  тишина.  Чтобы  немного  успокоиться,  Алиса  стала
разглядывать сувениры на полке стенного шкафа. Новенькая строительная каска.
Сахарная голова - конус, обклеенный яркой  бумагой  с  надписью  "Бабаевский
сахарорафинадный  завод".  Огромный  окаменевший  каравай,  обвитый  вышитым
полотенцем с витиеватыми буквами "Хай  живе...".  Бронзовый  бюстик  Ленина.
Чуть запыленный макет Московского Дворца молодежи.
   Пауза затянулась. Никто не предлагал сесть ни Алисе, ни  завучу.  Наконец
Галина Владимировна не выдержала и равнодушным голосом спросила:
   - Александр Иванович, мне уйти или остаться?
   - Идите, - проректор едва заметно кивнул. Когда мягкая дверь  за  Галиной
закрылась, Алисе стало совсем уж зябко и одиноко.
   - Ну что, Воротынцева, - с тяжелым  вздохом  произнес  проректор,  -  что
скажешь?
   - О чем именно, Александр Иванович? - услышала Алиса свой бодрый голос.
   - О чем? О твоем  моральном  облике,  комсомолка  Воротынцева.  Тебе  как
лауреату конкурса было  оказано  высокое  доверие.  Ты  получила  путевку  в
международный лагерь, где отдыхает молодежь не  только  из  социалистических
стран, но и  из  стран  капитализма.  Ты  представляла  там  не  только  наш
институт, но и весь московский комсомол.
   "Он совсем сбрендил, - с тоской подумала Алиса, - он никогда  раньше  так
не разговаривал".
   - Твою кандидатуру  утверждал  комитет  комсомола  института.  Отличница,
дисциплинированная, способная девушка. Ты  опозорила  всех,  Воротынцева.  И
своих товарищей, и свой институт. - Он сделал небольшую паузу, набрал полную
грудь воздуха и громко произнес:
   - И свою страну!
   - Чем? - тихо спросила Алиса. - Чем я опозорила свою страну?
   - Ну не надо мне здесь изображать невинность, не надо! Какой позор, -  он
выразительно покачал головой, - пятно на весь институт!
   "Он играет, -  думала  Алиса.  -  Он  произносит  заранее  придуманный  и
заученный текст. Вполне добросовестно, но без вдохновения, даже с  некоторой
брезгливостью. Интересно, в  чем  же  дело?  Ведь  не  передо  мной  он  так
выпендривается..."
   Серый человек в углу не произносил ни слова и  не  спускал  с  нее  глаз.
Алисе было противно оттого, что она до дрожи в коленках боится этого серого,
но куда противней было наблюдать, как боится его  солидный,  важный  пожилой
проректор.
   - Ну, что ты молчишь? - Александр Иванович вздохнул, перевел дух. - Скажи
что-нибудь. Не стой, как соляной столб.
   - Александр Иванович, - проговорила она медленно,  спокойно  и  опять  не
узнала собственного голоса, - я стою как столб потому, что вы не предлагаете
мне сесть.
   - Садись, - буркнул проректор, дернув головой.
   - Спасибо.
   Алиса села и уставилась на серого. Пусть видит, что она его не боится.
   - Сигнал о твоем безобразном поведении, Воротынцева, поступил даже  не  в
институт, а в  райком  партии.  Это  значит,  что  я  обязан  принять  самые
решительные меры и отчитаться перед бюро  райкома.  Мне  придется  поставить
вопрос перед комитетом комсомола и  перед  партбюро  о  твоем  пребывании  в
институте и в комсомоле. Ты хоть понимаешь, что это значит? Четвертый  курс,
отличница... Так и будешь молчать? Давай выкладывай, как было дело.
   Теперь его голос звучал почти тепло, даже сочувственно.
   - Я не знаю, Александр Иванович, что мне говорить. В чем  конкретно  меня
обвиняют?
   - В аморальном поведении! В том, что ты ночевала в номере гражданина ГДР,
аспиранта Института международных отношений! -  теперь  проректор  почему-то
закричал, да так, что даже покраснел от натуги. - Ну? Было такое? Отвечай!
   - Было, - спокойно кивнула Алиса, - но мне кажется, это  касается  только
меня и гражданина ГДР. А больше никого.
   - Нет, милая моя! Ты ошибаешься! Это касается всех! И вообще, что за тон?
Ты охолонись, охолонись, Воротынцева. Мы здесь не в  бирюльки  играем.  Мало
того, что ты  в  открытую  спала  с  иностранцем,  ты  еще,  -  он  смущенно
откашлялся,  -  ты  устроила  безобразную  драку  с  другим  иностранцем,  с
гражданином Республики Куба, и нанесла ему тяжкие телесные повреждения.
   Проректор перевел дух, откинулся на спинку вертящегося кресла. Алисе даже
стало его жалко. Стыдно  ему  было,  бедному,  особенно  стыдно  произносить
второе, ну совсем уж абсурдное обвинение.
   - Александр Иванович, я не умею драться.  Я  никому  не  наносила  тяжких
телесных повреждений.
   - Врач в медпункте подтвердил, что кубинского студента избили,  -  устало
сообщил проректор, - и, по словам кубинца, это сделала ты, Алиса. Ты  можешь
внятно отвечать на вопросы?
   - Могу.
   - Какие отношения были у тебя с гражданином ГДР Карлом Майнхоффом?
   - Ну, если я ночевала в его номере, то, вероятно, самые нежные, -  сквозь
зубы произнесла Алиса.
   - Та-ак. Значит, ты не отрицаешь... Ну а кубинец?
   "Что-то здесь не то. Мы  ведь  говорили  потом  с  Фиделем,  он  попросил
прощения и умолял, чтобы я никому не рассказывала. Я обещала. Что-то не  то.
Ни один нормальный мужчина не станет жаловаться,  что  его  избила  женщина.
Фидель, конечно, не совсем  нормальный,  но  не  мог  он...  Это  похоже  на
провокацию, грубую наглую провокацию".
   - О каком кубинце вы говорите, Александр Иванович? Как его имя? В  лагере
было мнoгo студентов с Кубы.
   Проректор  стал  нервно  перебирать  бумаги  на  столе,  нашел   какой-то
листочек, пробежал его глазами.
   - Фидель Диего Луис Кольвадорес, - прочитал он медленно, с листа, студент
Харьковского сельскохозяйственного института.
   - Фидель был моим  соседом  по  столу.  С  ним,  действительно  случилась
неприятность. К пляжу надо было спускаться по крутой каменистой тропинке. Он
поскользнулся и упал на камни. Он правда здорово расшибся.
   По лицу проректора стало видно, как он устал.
   В коридоре задребезжал звонок. Кончилась лекция.
   - Ладно, Воротынцева, - он покосился на серого, но  тот  так  и  сидел  с
непроницаемой физиономией, - перенесем разговор на среду. К четырем часам ты
должна явиться на партбюро.
   Алиса шла из института, не чувствуя ничего, кроме смертельной усталости и
головной боли. Она решила, что в среду, перед тем как идти  на  это  чертово
партбюро, надо наглотаться каких-нибудь успокоительных таблеток,  оглохнуть,
отупеть и не слушать всей пакости, которую на нее станут выливать  взрослые,
разумные и, в общем, не злые люди. Ей предстоят еще две публичные  порки,  и
надо как-то выдержать.
   Она не собиралась продумывать  линию  поведения.  Какая  тут  может  быть
линия? Каяться публично, мол, простите, дяденьки-тетеньки, я плохая девочка,
больше не буду? Или оправдываться, доказывать им то, что они сами  прекрасно
понимают?
   Алиса шла очень медленно, уставившись себе под ноги, и не  замечала,  что
по тихому переулку в нескольких метрах от нее медленно едет черная  "Волга".
Переулок уперся в широкий шумный проспект. "Волга" притормозила,  преграждая
ей путь.
   - Алиса Юрьевна, сядьте, пожалуйста, в машину. Серый  молчун  смотрел  на
нее своими тусклыми глазами и держал открытой  заднюю  дверцу.  Впереди  был
тупой затылок  безмолвного  шофера.  Ей  захотелось  рвануть  вперед,  через
проспект, заорать "Помогите!", но она застыла как вкопанная.
   - Мне надо с вами поговорить, Алиса Юрьевна. Садитесь.
   - Зачем? - Она попятилась назад, чувствуя жуткую, тошнотворную слабость.
   Дрожали коленки, кружилась голова. Одно дело - читать  самиздат,  слушать
Галича, браво рассказывать анекдоты про КГБ в институтской курилке, и совсем
другое, когда возле тебя останавливается черная "Волга".
   - Чего вы так испугались? Мы просто подвезем вас домой  и  побеседуем  по
дороге.
   Серый говорил вполне миролюбиво, правда, это плохо у него  получалось.  С
таким лицом, с  такими  глазами  хоть  романсы  пой,  все  равно  останешься
чудовищем.
   "Будь что будет, - подумала Алиса, - если уж они взялись за меня,  теперь
не отвяжутся. Ведь не в застенки Лубянки меня повезут..."
   - Вы  представьтесь  хотя  бы,  -  бодро  сказала  она,  -  удостоверение
покажите!
   - Пожалуйста, - он сунул ей в лицо красную книжечку.
   "Комитет  государственной  безопасности.  Харитонов  Валерий  Павлович...
Майор..." - прочитала Алиса.
   - Алиса Юрьевна, вам был неприятен  сегодняшний  разговор  у  проректора?
тихо спросил Харитонов, когда "Волга" тронулась.
   - А вам он понравился? - Она  вытащила  из  сумки  сигареты  и  закурила,
пытаясь унять нервную дрожь.
   - Вы, надеюсь, понимаете, что разговор на партбюро будет еще  неприятней,
продолжал Харитонов, проигнорировав ее реплику, - а потом комитет комсомола.
А дальше - отчисление из института. Вы хотите этого?
   - Мечтаю! - фыркнула Алиса.
   - Не надо иронизировать. Вы этого не хотите и боитесь. Но все зависит  от
вас.
   - Ничего от меня  не  зависит.  Ничего.  Если  вы  добиваетесь,  чтобы  я
стучала, так лучше сразу остановите машину. Пусть меня вышибут из института.
Разумеется, я боюсь этого, но не настолько, чтобы стучать. Вы не  по  адресу
обратились,  товарищ  майор.  Или  мне  следует  называть   вас   "гражданин
начальник"?
   - Перестаньте, - поморщился Харитонов, -  охотно  верю,  что  вы  девушка
мужественная, справитесь, переживете все  грядущие  неприятности.  И  будете
чувствовать себя героиней. Это вас утешит отчасти,  на  некоторое  время.  В
конце концов, высшее образование не главное, в нашей стране безработицы нет.
   - Простите,  можно  короче?  Я  вам  сказала,  стучать  не  буду.  Ничего
подписывать не буду.
   - Не надо меня торопить, Алиса Юрьевна. Я прежде  всего  хочу,  чтобы  вы
ясно представляли ситуацию.
   - Какую ситуацию? Да, я спала с иностранцем. Ну и что? В Москве и во всех
больших городах полно иностранцев. А люди, как известно, делятся на мужчин и
женщин, независимо  от  гражданства  и  национальности.  Между  мужчинами  и
женщинами иногда случается, что они спят друг с другом. Ни в одном уголовном
законодательстве не сказано, что интимные  отношения  с  гражданином  другой
страны преследуются по закону.
   - А кто вам сказал, что вы подвергаетесь  уголовному  преследованию?  Вас
пока только судит общественность, речь идет о вашем моральном облике. Хотя у
нас есть возможность привлечь вас и к уголовной ответственности за нанесение
телесных повреждений. Кубинский студент  был  жестоко  избит,  он  вовсе  не
поскользнулся. Имеются свидетели, есть его показания.
   - Ну вы же взрослый человек! - усмехнулась Алиса. - Это смешно.  Он  выше
меня на голову и тяжелее в два раза.
   - Такая хрупкая девушка, как вы, может быть очень сильной.  Допустим,  вы
его не били. Тогда кто?
   - О господи! Да никто его не бил.
   - Алиса Юрьевна, - он тяжело вздохнул и тоже закурил, - вы любите  своего
отца?
   - При чем здесь мой отец?
   - Он болен и вряд ли выдержит судебный  процесс,  а  тем  более  -  зону.
Пожилой, спившийся человек, больное сердце...
   - Какой процесс?! Какая зона?
   - Тише, не надо так кричать, - поморщился майор,  -  против  вашего  отца
может быть возбуждено уголовное дело. Он оперировал в  нетрезвом  состоянии,
тем самым подвергая опасности здоровье  и  жизнь  своих  пациентов.  Больные
умирали у него на столе либо после неудачных операций.
   - Не все зависит от  хирурга.  Даже  у  самых  лучших,  у  самых  опытных
случаются неудачи, есть безнадежные  больные.  Отец  никогда  не  оперировал
пьяным.
   - При желании можно доказать обратное.
   - Он никогда не оперировал пьяным! Никогда!
   - Не нервничайте так, Алиса Юрьевна. У вас руки дрожат  и  пепел  падает.
Мне нужно, чтобы вы подробно рассказали, каков характер  ваших  отношений  с
гражданином ГДР Карлом Майнхоффом.
   - Я уже ответила на этот вопрос в кабинете проректора.
   - Я хочу услышать более подробный ответ.
   - Не лучше ли просто  посмотреть  порнуху?  У  вас  ведь  наверняка  есть
видюшники в департаменте.
   Повисла пауза. Серый глядел ей в глаза не моргая. Она  выдержала  взгляд,
хотя сердце при этом колотилось как сумасшедшее. Она отлично  понимала,  что
играет с огнем.
   - Не надо мне хамить, Алиса Юрьевна, - процедил он сквозь зубы, - я  имею
в виду не интимные подробности вашей связи. Меня интересует, сколько раз  вы
встречались с Майнхоффом в  Москве,  после  возвращения  из  лагеря,  о  чем
разговаривали, знакомил ли  он  вас  с  какими-либо  людьми.  Вот  это  меня
интересует.
   - Мы расстались, - быстро проговорила она, - мы не встречались в  Москве,
и ни с кем он меня не знакомил.
   - Не правда, - он улыбнулся, вернее, слегка дернул краешками  губ,  -  вы
продолжаете встречаться.
   Из новенького кейса он извлек плотный конверт, вытащил  небольшую  стопку
черно-белых фотографий и протянул Алисе. Она взглянула на ту, которая лежала
сверху, и ее затошнило. Там были засняты они  с  Карлом  в  постели,  в  его
комнате,  в  общежитии  аспирантов  МГИМО.  Снимок  получился  четкий.   Она
брезгливо бросила пачку на сиденье. Фотографии разлетелись веером.
   - Нет, вы уж полюбуйтесь, Алиса  Юревна.  Здесь  не  только  то,  что  вы
называете порнографией. Есть и вполне пристойные кадры. Вот, например, вы  с
Майнхоффом в ресторане "Пекин". Кто здесь с вами за столиком? Кто эти двое?
   - Я не знаю.
   - Допустим, - кивнул серый, - давайте смотреть дальше. Вот вы  гуляете  в
парке Сокольники. Это было совсем недавно, в прошлую субботу. С кем  вы  там
встречались? О чем он разговаривал с этим человеком? Тоже не знаете?
   - Понятия не имею!
   Серый держал снимок у нее перед носом. Они с  Карлом  сидят  на  лавочке.
Рядом - небритый носатый кавказец. Она не прислушивалась к  разговору.  Даже
на снимке  видно,  что  она  сидит  отвернувшись,  курит.  А  они  беседуют,
наклонившись друг к другу. Тот разговор длился не больше пяти минут.
   - Послушайте, если вы  могли  все  это  заснять,  то  и  разговоры  могли
записать на пленку, - сказала она чуть  слышно,  -  и  личности  этих  людей
можете запросто выяснить через свои каналы. Зачем вам я?
   - Хороший вопрос, - серый одобрительно кивнул, - я не  сомневаюсь,  мы  с
вами найдем общий язык. Отца своего вы очень любите. И маму,  кстати,  тоже,
хотя предпочли жить с отцом после развода родителей. Ваша  мама  -  отличный
специалист, доктор наук. Она часто  бывает  за  границей.  Представьте,  как
нехорошо получится, если всеми уважаемый доктор Ирина  Павловна  Воротынцева
будет задержана на таможне и в  ее  личных  вещах  обнаружатся,  к  примеру,
наркотики. У вас нет выбора, Алиса Юрьевна. И вы напрасно хитрите  со  мной.
Кубинца избил Майнхофф у вас на глазах.  Парень  пытался  вас  изнасиловать.
Впредь вы будете говорить только правду о вашем  благородном  друге.  Только
правду.
   - А почему вас так интересует мой благородный  друг?  Он  что,  шпион?  С
каких это пор к нам стали засылать шпионов из дружественной ГДР?
   - Вот это уже не твое дело!
   Хоть что-то человеческое мелькнуло в  глазах  серого:  злость.  Пусть  не
лучшая, но все-таки живая эмоция.
   - А если мы расстанемся? Все  ваши  усилия  не  имеют  смысла.  Мы  можем
расстаться в любой момент.
   Серый вдруг положил руку ей на плечо и произнес тихо, задушевно:
   - Не думаю. Он тебя так любит, Алиса...
   Дома в почтовом  ящике  она  обнаружила  повестку.  Ее  отца  вызывали  в
прокуратуру. Он тут же напился  до  сердечного  приступа,  даже  не  пытаясь
понять, зачем и почему его вызывают.
   Поздно вечером зашла мама, сделала папе укол, потом они сидели на  кухне,
пили чай, и мама сказала, что ее поездка во Францию почему-то сорвалась.
   - Я знаю, чьи это козни. Это Ларычев мне строит. Он пытался запороть  мою
диссертацию.  Он  доведет  меня  когда-нибудь  до  инфаркта.  Он  метит   на
завкафедрой и все сметет на своем пути, меня и первую  очередь.  Если  я  не
выступлю с докладом в Париже... А что такое с  твоим  отцом?  Почему  его  в
прокуратуру вдруг вызывают?
   - Не знаю...
   В среду утром Алиса позвонила по телефону, который ей  дал  Харитонов,  и
сказала:
   - Оставьте моих родителей в покое. Я согласна.
   Теперь ей не надо было являться на партбюро.
   Отцу  позвонили  из  прокуратуры,  вежливо  извинились,  объяснили,   что
произошла ошибка. Его однофамилец проходил свидетелем  по  делу  о  какой-то
краже. Никуда ему являться не надо.
   Ирину Павловну выпустили во Францию. В субботу она встретилась с  Карлом,
они поехали в  Серебряный  Бор,  и  там,  в  глубине  огромного  парка,  она
рассказала ему все, от начала до конца, почти дословно передала  разговор  с
майором Харитоновым и текст документа, который ей дали подписать.
   - Мы больше никогда не увидимся, Карл.
   - Ты меня больше не любишь, Алиса?
   - При чем здесь это? Ты что, не понял? Я должна  на  тебя  стучать.  Меня
завербовало КГБ.
   - А я тебя перевербую, - он засмеялся, - мы будем встречаться,  и  ты  им
станешь рассказывать то, что я тебе скажу. Мы им такие наплетем сказки,  что
мало не покажется.
   - Карл, это КГБ. Ты хотя бы понижаешь, насколько это серьезно? Скажи, что
ты натворил? Почему они так тобой интересуются?
   - Я взорвал Кремль. Слушай, а что, твой отец правда оперировал пьяный?
   - Когда он стал пить всерьез, перестал оперировать.
   - А ты заметила, когда смотрела эти фотографии, как мне с тобой хорошо?
   - Совсем спятил?
   - Это не праздный вопрос. Обычно ты закрываешь глаза и  не  видишь  моего
лица.
   - Прекрати...
   - Скажи: "Карлуша, я тебя люблю!"  Ты,  кстати,  еще  ни  разу  этого  не
сказала.
   - Что ты натворил, Карл? Я должна знать.
   - Ты запомнила номер той черной "Волги"?
   - Зачем?
   - Запомнила или нет?
   - 1123МК.
   - А как фамилия этого серого придурка?
   - Харитонов Валерий Павлович, майор госбезопасности. Зачем тебе?
   - Жаловаться буду в ООН и в Международную лигу по защите прав человека.
   Был теплый солнечный день, разгар бабьего лета  Ни  души  вокруг.  Мягкая
чистая трава. Над головой покачивались высокие верхушки  сосен,  пронизанные
солнцем. Алиса не могла избавиться от ощущения, что сейчас, вот сию  минуту,
их с Карлом кто-то снимает из  густого  кустарника.  Ей  даже  чудились  еле
слышные щелчки. Но потом она перестала думать об  этом.  Правда,  ненадолго,
всего на несколько бесконечных минут.

Глава 21

   Авангард Цитрус очнулся от собственного жалобного стона и не сразу понял,
где находится. Его  тошнило,  знобило,  рубашк