о, прокрутил в  памяти  прошедшие  два  дня.
Сначала фотографии, потом разговор  в  ресторане,  реакция  на  сообщение  о
теракте. А ведь она очень внимательно прислушивалась  к  сообщению,  которое
передавали по Си-эн-эн,  причем  напряглась  еще  до  того,  как  на  экране
появилась фотография профессора Бренера и прозвучало его имя.
   Конечно, такого рода происшествия, да еще поблизости, заинтересуют любого
и притянут к телеэкрану. Но слишком уж она  была  напряжена,  слишком  жадно
вслушивалась в слова диктора, будто это касалось ее лично. Стало  быть,  она
не просто знакома с Майнхоффом. Она знает, кто он, и боится. Да, она  ужасно
боится, только скрывает это от ребенка. Отсюда постоянное напряжение.
   А потом, когда она сидела у двери номера, он решил  не  подходить  сразу,
понаблюдать со стороны. Она была уверена, что никто не  слышит,  и  говорила
сама с собой. Деннис не знал русского и не понял  ни  слова  в  ее  быстром,
нервном  шепоте.  Ни  слова,  кроме  имени  "Майнхофф".  И  вот   тогда   он
окончательно убедился - никакой она не агент. Агент  не  произнес  бы  этого
имени даже во сне. Просто испуганная одинокая  женщина,  которой  не  с  кем
поделиться своим страхом, не на кого переложить хотя бы малую часть какой-то
своей странной, пугающей тайны.
   То, что она жила в детстве в одной квартире с семьей профессора  Бренера,
это чистая правда. Но к делу отношения не имеет. Забавно,  что  единственная
живая, ясная, не подозрительная и никому не  опасная  правда  во  всей  этой
мутной истории оборачивается блефом и только вносит путаницу,  мешается  под
ногами. Блеф господина Случая, из которого ровным счетом ничего не следует.
   Ну да, жила и не скрывает этого. Искренне беспокоится за  своего  бывшего
соседа. А вот страх перед Карлом Майнхоффом - это  уже  серьезно.  Вероятно,
немец, с которым бередовал ребенок на пирсе, был именно он, Майнхофф.
   Чего ради он так рискует?
   Вообще, где, как они могли встретиться? Случайно познакомились, когда  он
учился в России? Ну и что? А если была любовная  связь?  Но  из  этого  тоже
ничего не следует.  Ровным  счетом  ничего.  С  тех  пор  прошло  не  меньше
пятнадцати лет.
   Смешно  подозревать  в  Майнхоффе  такую  сентиментальность,   невозможно
представить,  что,  встретив  случайно  здесь,  в   Израиле,   свою   любовь
пятнадцатилетней давности, он изменил  планы.  Ведь  он  изменил  планы.  Он
должен был перебраться через египетскую границу сразу после похищения,  пока
не улеглась первая  паника.  Однако  он  здесь  и  рискнул  сам  явиться  на
набережную за фотографиями...
   Деннис достаточно хорошо изучил характер человека,  за  которым  охотился
почти десять лет. Он знал, Майнхофф в любовных  связях  крайне  разборчив  и
осторожен,  никогда  не  спит  со  случайными  женщинами,   со   шлюхами   и
наркоманками из  своей  бандитской  среды.  Сколько  раз  к  нему  подсылали
красоток-агентов, были среди них девушки всех национальностей, всех  мастей,
и ни одной не удалось затащить его в койку. Почти каждую быстро раскалывали,
вытягивали всю информацию и убивали, иногда зверски, после долгих пыток.
   Даже видавший виды бывший шеф Денниса полковник ЦРУ Майкл  Стаут  потерял
самообладание, когда обнаружил в багажнике своей  машины,  припаркованной  у
штаб-квартиры в Стамбуле, растерзанный труп тридцатилетней Одри Лайн.
   Одри была опытным и осторожным агентом, семь лет  проработала  в  Турции,
сама предложила операцию по внедрению в группировку турецких "Серых волков".
Именно она сообщила о скрытых контактах руководства "Волков"  с  Майнхоффом.
Об этих связях не знал никто. Было известно, что Майнхофф работал в основном
с палестинцами,  иногда  с  ирландскими  республиканцами,  имел  контакты  с
итальянскими  "красными  бригадами".  Но  его  турецкие  контакты  вскрылись
впервые благодаря работе Одри Лайн.
   Тогда, в восемьдесят седьмом,  Майнхофф  участвовал  в  разработке  плана
похищения главы миссии ООН в Стамбуле.  Похищение  должны  были  осуществить
знаменитые турецкие "Серые волки". Одри успела передать  эту  информацию,  и
сразу, буквально на следующий день, - ее труп в багажнике.  А  главу  миссии
все равно похитили месяцем позже, и не в Стамбуле, а в Каире...
   В общем, женщины никогда не были  слабостью  Карла.  В  бандитской  среде
принято  менять  подруг.  Но   рядом   с   Майнхоффом   многие   годы   была
одна-единственная. Инга Циммер.
   Верная Инга сопровождала его повсюду, участвовала  во  многих  операциях,
пару раз спасла ему жизнь, готова  была  растерзать  за  него  кого  угодно.
Никаких соперниц Инга не  терпела.  Говорили,  что  именно  она  раскалывает
красивых агенток разных спецслужб и сама допрашивает их.
   Про эту худенькую, очень светлую блондиночку с прозрачной кожей и  ясными
бледно-голубыми глазами ходили слухи  не  менее  страшные,  чем  про  самого
Карла.
   Пятнадцать лет назад, когда  Майнхофф  учился  в  России,  в  аспирантуре
Института международных отношений, Инги с  ним  не  было.  Она  лечилась  от
наркомании в берлинской клинике. Мог он, оставшись  без  присмотра,  завести
себе  подружку?  Разумеется.  Неужели   этой   подружкой   оказалась   Алиса
Воротынцева? Почему нет? Ей было  всего  двадцать.  А  он  не  был  еще  тем
Майнхоффом, которым стал сейчас.
   Сочи, июль 1983 года
   - Я никогда не научусь плавать, отстань! - кричала  Алиса,  отбиваясь  от
сильных рук Карла, когда он пытался затащить ее на глубину.
   Она могла проплыть по-собачьи при полном штиле десяток метров, но ей надо
было непременно знать, что дно близко, под ногами.
   - Ты же умеешь держаться на воде, этого достаточно.  Да  не  брыкайся  ты
так! Плыви спокойно, не трать зря силы.
   - Все, хватит, мне здесь выше головы!
   - Я держу тебя!
   - Нет! Отпусти, отстань!
   Она вырывалась, выбегала на берег, а он уплывал на глубину. Ей нравилось,
лежа на горячих камнях, смотреть, как он выходит из воды и солнце светит ему
в спину, четко очерчивая силуэт.
   После пляжа они играли в теннис или просиживали по три часа над шахматной
доской на большой деревянной веранде, и Алиса всякий раз обижалась  всерьез,
если проигрывала.
   На ночной  дискотеке  лихо  отплясывали  рок-н-ролл.  Карл  был  отличным
партнером, легко двигался, совершенно не уставал, Алиса тоже могла танцевать
бесконечно.
   В первый вечер после дискотеки они спустились к морю, вокруг не  было  ни
души, и Алиса загадала:
   "Если он сейчас попытается меня поцеловать, ничего не  будет  у  нас.  То
есть будет легкий быстрый  роман,  который  ничем  не  кончится.  Мы  больше
никогда потом не увидимся. А если..."
   Она не стала загадывать, что будет, если он не попытается ее  поцеловать.
Просто не стала, и все.
   Он не притронулся к ней. Они сидели на  остывших  камнях,  слушали  шорох
ночного спокойного моря и  тихо  разговаривали.  Потом  он  проводил  ее  до
корпуса.
   На четвертый день знакомства они отправились с утра в горы,  к  водопаду.
Тропинка была крутой, узкой, резиновые подошвы спортивных тапочек  скользили
по мелким камушкам. Влажная ткань  футболки  неприятно  липла  к  обожженной
коже. Алиса даже не успела заметить, когда получила солнечные  ожоги.  Вроде
бы старалась не жариться на солнце, но плечи и спина стали красными и теперь
ныли нестерпимо.
   День был тяжелый, душный. Жесткие листья  кустарника  вдоль  тропинки  не
шевелились, птицы молчали,  подрагивал  густой  раскаленный  воздух,  дышать
становилось все трудней.
   - Смотри под ноги, в таких местах водятся гадюки, - сказал Карл.
   - Я знаю. Слушай, может, вернемся, пока не поздно? Скоро начнется  гроза.
Алиса остановилась, балансируя на  одной  ноге,  стянула  тапочку,  чуть  не
упала.
   - Что случилось? - Карл подхватил ее за локоть.
   - Камушек острый попал.
   - Больно?
   - Нет.
   - Ты правда хочешь вернуться? Боишься грозы?
   - Вымокнем до нитки, а потом придется скользить по грязи. Ливень  размоет
тропинку. - Она обулась, опираясь на его плечо.
   - Ты сказала, что  покажешь  мне  водопад.  Представь,  как  это  красиво
водопад и ливень.
   - Красиво, - кивнула она, - только очень уж мокро.
   Он держал ее руку в своей, не отпускал,  сжимал  пальцы  почти  до  боли.
Потом внезапным резким движением поднес  к  губам.  Жесткие  усы  защекотали
ладонь. Он провел ее рукой по своему лицу.
   - У тебя такие тонкие пальцы... Знаешь, как определить, чистая у человека
порода или есть примеси?
   - Знаю,  -  Алиса  высвободила  руку,  -  по  форме  хвоста,  по  густоте
подшерстка, по толщине лап в щенячьем возрасте. Слушай, почему ты все  время
придуриваешься?
   - Мне нравится тебя злить. Тебе очень идет, когда ты злишься.
   Огромная,  чернильно-лиловая,  с  коричневатым  отливом  туча  разбухала,
заполняла  небо,  пожирала  куски  ослепительной  голубизны,  добралась   до
раскаленного  солнечного  диска  и  словно  поперхнулась,  зашлась  утробным
громовым кашлем. Зашумели верхушки лиственниц,  озоновый  холодок  ударил  в
ноздри.
   Оскользаясь на крутой тропинке, они добежали до поляны.  На  краю  чернел
полуразвалившийся сарай, от него шла дорога к маленькому поселку.  Едва  они
оказались под крышей, хлынул ливень. Ветер бил  в  гнилые  стены,  казалось,
ветхий домик сейчас развалится.
   Ливень перешел в град.
   Пол в сарае был земляной, кое-где  прорастала  трава.  У  стены  валялось
несколько нетесаных занозистых досок. Карл стал деловито  сооружать  из  них
что-то вроде скамейки, положил  одну  на  другую,  снял  рубашку,  расстелил
сверху, сел, вытянув ноги.
   - Присаживайтесь, фрейлейн. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
   Ветер выл и свистел, вспыхивала молния, крупные колючие градины  залетали
в пустой дверной проем.  Стало  холодно.  Алиса  села  рядом,  на  край  его
рубашки. Несколько секунд они сидели молча. От его голого плеча веяло жаром.
   - У тебя репей в волосах, - быстрым движением он расколол заколку и  стал
осторожно вытаскивать липкий репейник, - не больно?  Я  не  слишком  дергаю?
Слушай, у тебя в Москве есть кто-нибудь? Можешь не отвечать. Это не  так  уж
важно. Ну вот, кажется, все... У меня в Германии есть Инга. Хочешь, я тебе о
ней расскажу?
   - Зачем?
   - А просто так. Очень светлая блондинка. Немножко блеклая, но в этом есть
своя прелесть. Я не люблю, когда она красит ресницы. Чуть выше тебя ростом и
немного полней. То есть она худая, но кость у нее  довольно  широкая.  Глаза
совершенно прозрачные, иногда кажется, что  они  стеклянные.  Особенно  если
Инга под кайфом. Она медсестра и таскает морфий в больнице.  Но  началось  у
нее с марихуаны. У нас все курят марихуану. Ты пробовала?
   - Нет.
   - Ну и правильно. Не надо. - Он обнял ее за плечи, чуть развернул к себе,
отвел тяжелую русую прядь с ее лица. - Холодно тебе?
   - Не очень.
   - Знаешь, о  чем  я  думаю?  Все-таки  надо  было  прикончить  черномазую
сволочь. Он посмел к тебе прикоснуться, он, шоколадное дерьмо,  трогал  тебя
своими вонючими  лапами.  Его  за  это  убить  мало.  Он  слишком  уж  легко
отделался. Сходил в медпункт, повалялся в койке пару дней, и  теперь  с  ним
все в порядке. Меня тошнит, когда я вижу, как он  сидит  с  тобой  за  одним
столом.
   - Перестань, Карл. Он попросил у меня прощения. Он сказал, на него что-то
нашло, кровь горячая, и вообще, у них на Кубе к таким вещам относятся проще.
   - Вот пусть и катится на свою поганую Кубу. Ненавижу черномазых.
   - Карл, это не смешно, - поморщилась Алиса.
   - А по-моему, смешно. В этом  идиотском  лагере  каждая  цветная  сволочь
чувствует себя таким же человеком, как я, как ты...  Это  игра  в  поддавки,
Алиса. Ты живешь в одной комнате с двумя  желтыми  крысятами,  они  спят  на
соседних койках, воняют на тебя своей жареной селедкой. А в столовой ты  ешь
вместе с черномазыми, и вполне закономерно, что Фидель  считает,  будто  ему
все можно. Их нельзя распускать, Алиса. Знаешь, у вас, русских, есть хорошая
поговорка: посади свинью за стол, она поставит копыта тебе в тарелку.
   - Посади свинью за стол, она -  ноги  на  стол,  -  машинально  поправила
Алиса, - имеется в виду хамство. А это - понятие международное.
   - Это понятие зоологическое, Алиса. У черномазых хамство в крови.  Свинья
благородное животное. Они хуже животных.
   - Карл, перестань. Я  уже  говорила,  для  меня  расизм  -  что-то  вроде
сифилиса. Стыдная, мерзкая болезнь, от которой разрушается мозг.
   - Я шучу, фрейлейн, - он широко улыбнулся, - я хочу  поразить  вас  своей
оригинальностью. А вы не поражаетесь. Вы слишком серьезно относитесь к  моим
словам и не желаете понимать шуток.
   - Расизм - это не повод для шуток.
   - Расизма не будет, если все расставить по своим местам,  назвать  своими
именами и освободиться от лицемерия.  У  них  другой  состав  крови,  другой
генотип.  Они  другие.  Похожи  на  людей,  но  все-таки  не  люди.  Ты  это
чувствуешь, просто считаешь неприличным признаться,  даже  самой  себе.  Ну,
давай по-честному, могла бы ты, к примеру, влюбиться в этого Фиделя?  Или  в
какого-нибудь вьетнамца? Могла бы ты выйти замуж за цветного, родить от него
ребенка?
   - Карл, таких романов и браков навалом, у нас в институте...
   - Я спрашиваю о тебе. Другие меня не интересуют.
   - Ну, разумеется, в Фиделя я бы не могла влюбиться. Но не потому, что  он
черный, а потому, что идиот.  Идиоты  бывают  всех  цветов,  Карл.  И  между
прочим, в расиста я тоже никогда бы не влюбилась.
   - Ox, не зарекайся, - он усмехнулся и  прижал  ее  к  себе  чуть  крепче.
Знаешь, если у нас с тобой что-то получится, это будет надолго и всерьез.  Я
уже не отстану, - он произнес это совсем тихо, она почти не расслышала  слов
из-за шума ветра и града, - я не размениваюсь по мелочам.  До  Инги  у  меня
были всякие случайные девицы, потом она всех  разогнала.  Я  понял,  что  по
своей природе моногамен.  Или  как  это  по-русски?  Однолюб.  Я  понял  это
благодаря Инге. Но я устал от нее. Ты пока еще ничего не решила, я чувствую,
у тебя кто-то есть в Москве. Ты очень скрытная, Алиса. Решай скорей.
   - Карл, в таких вещах нельзя ничего решить. Ты как будто сделку хочешь со
мной заключить.
   - Ну, в общем, это немного похоже на сделку. Только серьезней. Для  меня,
во всяком случае, - он прикоснулся губами к  ее  щеке,  потом  щекотные  усы
медленно заскользили по шее, - ты мне подходишь, Алиса.
   - Ты какой-то механический, - она слегка отстранилась и посмотрела ему  в
глаза, - иногда мне кажется, будто ты  робот.  И  шуточки  у  тебя  какие-то
железобетонные.
   Он засмеялся и мягко пригнул ее голову, прижал к груди. Его сердце билось
сильно, часто.
   - Я живой, Алиса. Просто ты не даешь мне  расслабиться.  Ну,  скажи  мне,
роботу, что-нибудь человеческое. Скажи: "Карлуша,  я  тебя  люблю".  Погладь
меня по голове, поцелуй меня, очень нежно, сначала в глаза, потом в губы.
   - Карл, я тебя пока что не  люблю.  Я  тебя  почти  не  знаю.  Ты  иногда
говоришь такое, что становится страшно и противно. -  Она  высвободилась  из
его рук, встала, подняла с земли свой маленький рюкзачок, вытащила сигареты.
   - Никто не любит бедного Карлушу, - он вздохнул, поднялся, взял у нее  из
рук зажигалку, - на самом деле я хороший. И совсем не страшный.
   Они закурили, опять уселись на бревна, молча смотрели, как затихает град,
как  светлеет  небо.  Вокруг  весело,  возбужденно  щебетали  птицы.   Ветер
успокоился. Вдали стал слышен мерный гул водопада.

Глава 19

Эйлат, январь 1998 года

   - Мам, просыпайся, мы едем в Иерусалим. Алиса  открыла  глаза  и  увидела
Максимку, умытого, одетого, улыбающегося.
   - Который час? - Она села на кровати. - Почему ты вскочил в такую рань?
   - Половина восьмого. Деннис уже приготовил завтрак. Мам, ну  вставай!  Ты
же будешь душ принимать полчаса, потом марафет наводить, а ехать долго.
   - Подожди, какой Иерусалим?
   - Ну вы же вчера вечером договорились с Деннисом.
   - Доброе утро, Алиса, - послышался из-за приоткрытой двери бодрый  голос.
Завтрак уже готов, и времени у нас действительно мало. Я уже забронировал по
телефону два номера в "Холидей-инн".
   Она вздрогнула и машинально натянула одеяло до подбородка.
   - Доброе утро, Деннис.
   Он улыбнулся в ответ и ушел к себе в номер вместе с Максимом.
   Только под горячим душем Алиса окончательно проснулась. Ну что ж,  все  к
лучшему. С Деннисом покойней и безопасней. Если ему нравится смотреть на нее
влюбленными глазами, пусть смотрит. Она ясно объяснила - ничего не будет.
   Через  двадцать  минут,  одетая,  причесанная,  подкрашенная,  совершенно
спокойная, она вышла во двор. За пластиковым столом сидели Максим и  Деннис.
Оба с аппетитом уплетали многослойные горячие бутерброды. Максим  с  набитым
ртом возбужденно рассказывал историю,  которая  за  неделю  до  Нового  года
случилась в его классе и потрясла его до глубины души.
   - Мы втроем, Димка Мельников, Аня Кузьмина и я, записывали на  магнитофон
радиорепортажи, разыгрывали в лицах всякую  ерунду.  Мы  делали  пародии  на
популярные передачи, на ток-шоу, сериалы, конкурсы,  на  рекламу,  подбирали
подходящую музыку, говорили разными голосами. Получалось очень смешно. У нас
уже было две кассеты, все знали, что мы этим занимаемся, мы  давали  слушать
даже некоторым учителям, и все смеялись. И  вот  кто-то  взял  наговорил  на
магнитофон жуткую гадость про наших учителей,  про  директора  школы,  такую
похабщину,  ужас!  Эту  кассету  подкинули  прямо  в  сумку  нашей  классной
руководительнице, да еще завернули в записку:  "Новогодние  поздравления  от
Кузьминой, Воротынцева и Мельникова". Потом оказалось, что  точно  такую  же
кассету подбросили директору. Было настоящее следствие. Сначала, разумеется,
все стали думать на нас. Маму вызвали в школу... Мам,  ты  расскажи,  как  с
тобой директор разговаривал.
   Теперь ребенок даже к Алисе обращался по-английски. Он буквально  за  два
дня стал болтать так лихо, что Алиса не могла нарадоваться. Раньше он только
читал, запас слов позволял ему говорить вполне  свободно,  но  он  стеснялся
грамматических ошибок, не  правильного  произношения.  А  теперь  шпарил  не
останавливаясь и сам получал от этого большое удовольствие.
   Деннис умел слушать. Мало кто умеет так внимательно,  с  таким  искренним
живым интересом слушать десятилетнего ребенка, особенно чужого.
   - Что сказал вам  директор?  -  он  придвинул  Алисе  тарелку  с  горячим
бутербродом, чашку чая.
   "Надо же, запомнил, что я не пью  кофе,  -  вскользь  отметила  про  себя
Алиса, - даже не предлагает..."
   - Спасибо, - она  улыбнулась,  отхлебнула  крепкого  горячего  чая,  -  с
директором у нас вышел сложный разговор. Он охотно верил, что Максим  и  его
друзья не могли сделать такую гадость. Но доказывал мне,  что  они  все-таки
виноваты. Они спровоцировали, подали идею.
   - Но это же глупость! - покачал головой Деннис. - Даже не надо объяснять,
почему это глупость. Потом выяснили, кто это сделал?
   - Нет. То есть, конечно, догадывались... Знаете, там была  омерзительная,
недетская похабщина, и особенно дико это звучало потому,  что  произносилось
детскими голосами. Пытались сверять голоса,  но  они  были  изменены.  Самое
ужасное, что единственной причиной выходки была всего лишь зависть,  пошлая,
жестокая зависть. Слишком  уж  смешно  дети  пародировали  ведущих  ток-шоу,
слишком смеялись одноклассники и учителя. И  все  говорили,  что  получается
талантливо... Конечно, историю в итоге  замяли.  Директор  провел  серьезную
воспитательную беседу с классом...
   На стоянке перед отелем Деннис внезапно ускорил  шаг,  первым  подошел  к
красному "Рено", поставил сумку на широкий каменный бордюр. Алиса  заметила,
каким особенным, цепким взглядом окинул он  стоянку.  Потом  обошел  машину,
заглядывая в окна, и вдруг присел на корточки, стал высматривать что-то  под
днищем автомобиля.
   - Что случило