вам нужна медицинская помощь? Мы пришлем врача.
   - Нет, офицер, спасибо. Вы же знаете наши  обычаи,  -  улыбнулся  молодой
вежливый бедуин.
   Офицер не сомневался, что от  медицинской  помощи  они  откажутся.  Много
веков бедуины лечатся своими  древними  методами.  У  них  никогда  не  было
врачей, из рода в род передаются тайны Пустынного знахарства.
   Если кто-то из бедуинов попадает в обычный цивилизованный госпиталь и его
пытаются лечить обычными  методами,  он  почти  всегда  погибает.  Младенцы,
рожденные бедуинками не в  пустыне,  а  в  стерильных  больничных  условиях,
начинают болеть и редко выживают. Так что  предложение  прислать  врача  для
больного старика было чистой формальностью.
   Сквозь глубокий обморочный сон Натан  Ефимович  услышал  слабое,  далекое
жужжание. Он судорожно, по-детски всхлипнул во сне. Военный вертолет  улетел
и не вернется.

***

   - Поздравляю тебя, Деннис. Они действительно были соседями.
   - Я не ожидал, что вы так быстро получите сведения  из  Москвы.  Спасибо,
шеф. Насколько это точно?
   - На сто процентов. В  архиве  голландского  посольства  есть  не  только
московский  адрес  Бренера.  Фамилия  соседей   по   квартире   Воротынцевы.
Медицинская семья. Юрий, нейрохирург. Ирина, офтальмолог. Дочь  Алиса,  1963
года  рождения.  Информация  о  соседях   по   общим   квартирам   считалась
обязательной. Так что нам с тобой повезло.  Спасибо  дотошности  израильтян,
аккуратности  голландцев  и  расторопности   нашего   агента.   Правда,   он
предупредил, что его интерес к Бренеру зафиксирован МОССАДом.
   - Понятно. Они сейчас вздрагивают при любом упоминании имени  Бренера.  А
профессор между  тем  еще  на  их  территории.  Если,  конечно,  это  работа
Майн-хоффа.
   - Ну а чья же еще?
   - И зачем ему профессор?
   - Скорее всего нет уже никакого профессора. Они его просто убили.
   - Тогда почему это было обставлено такими сложностями?
   - Чтобы израильтяне понервничали. И потом, Майнхофф  всегда  любил  яркие
театральные эффекты, ему  нравилось,  чтобы  над  его  очередным  спектаклем
ломали головы разведки сразу нескольких стран. Думаю, труп  Бренера  никогда
не найдут.  Более  того,  довольно  скоро  начнет  курсировать  слух,  будто
профессор жив-здоров, продолжает работать, но уже не на Израиль, а на  Ирак.
Конечно, никто не поверит, но все испугаются.

***

   - Карл, что происходит? Где ты был?
   - Прости, Инга, надо было уладить кое-какие проблемы.
   - Черт тебя дери, какие проблемы? Пора сматываться  отсюда.  Этот  старый
еврей ведет себя безобразно. Сегодня утром...
   - Зачем ты его уколола? Мы должны привезти  в  Москву  профессора,  а  не
мешок с дерьмом.
   - Не было другого выхода. Он чуть  не  сорвал  всю  операцию.  Здесь  сел
патрульный вертолет.
   - А что у него с лицом? Почему он в пятнах?
   - Это грим. Я нарисовала ему сыпь, какая  бывает  при  смертельной  форме
пустынной лихорадки, чтобы эти свиньи не вздумали подходить близко.
   - Ты умница, Инга.
   - Еще немного, и я прикончу его. Мне надоело сторожить еврейскую  свинью,
Карл. Мне надоела эта грязь, эта пустыня. Я устала.
   - Я знаю, Инга. Не волнуйся. Осталось потерпеть не больше суток.
   - Какие сутки? О чем ты говоришь!  Все  ухе  готово,  нас  ждут.  Мустафа
сказал, он не может  столько  времени  держать  дыру  на  границе,  особенно
сейчас.
   - С Мустафой я договорюсь. Не сходи с ума, лучше дай мне умыться и поесть
чего-нибудь.
   - Хорошо, Карл. Раздевайся, эта рубашка уже грязная.  Ты  поешь,  поспишь
пару часов, а ночью мы уходим.
   Карл скинул легкую куртку, стянул пропотевшую ковбойку через голову.
   - Что это? - Инга взяла в руки куртку и вытащила из  внутреннего  кармана
желтый конверт, на котором стоял фирменный знак "Кодак".
   - Тебе это неинтересно, Инга. Но она уже смотрела фотографии.
   - Кто тебя снимал? Что это за ребенок? Карл, что вообще происходит?
   - Я сказал, тебе это неинтересно.  -  Он  протянул  руку,  чтобы  забрать
снимки, но она отступила на шаг, повернулась к нему спиной.
   - Кто эта женщина? Кто она? -  В  голосе  Инги  послышались  истерические
нотки. - Ты говоришь, я сошла с ума? Это ты свихнулся, Карл! Это  из-за  нее
мы здесь торчим столько времени? Из-за нее? Я  должна  знать!  А  мальчишка?
Карл, этот недоносок похож на тебя! Я все поняла... - Она кричала,  лицо  ее
покраснело, на глазах выступили слезы, она ловко, быстро рвала снимки,  один
за другим, и клочья сыпались на песок.
   Натан Ефимович давно проснулся и сквозь тяжелую дурноту  прислушивался  к
разговору у палатки. Он с трудом понимал быструю немецкую речь, но  старался
не пропустить ни слова.
   Когда истерический крик Инги затих  и  шаги  зашуршали  по  песку,  Натан
Ефимович тихо выполз из палатки, огляделся. Инга и  Карл  отошли  метров  на
десять и не могли его видеть. Инга поливала из большой пластиковой  канистры
спину и голову Карла. Он фыркал и весело брызгался.
   Бренер стал с любопытством  рассматривать  разбросанные  цветные  клочья.
Несколько снимков уцелело. Молодая женщина у бассейна под  пальмой.  Длинные
прямые пепельно-русые волосы, тонкое бледное  лицо,  большие  голубые  глаза
вскинуты навстречу объективу.
   - Господи, откуда я ее знаю? -  удивленно  пробормотал  Бренер  и  быстро
спрятал снимки под свитер, за брючный ремень.

***

   - Вам надо выпить теплого молока, - сказал Ден-нис,  услышав,  как  сипит
Алиса, - а можно сырые яйца. Оперные певцы так лечат голосовые связки.
   - Ничего страшного, - прошептала она  в  ответ,  -  немножко  помолчу,  и
пройдет.
   - Она еще ногу подвернула, когда бежала к пирсу, - сообщил Максимка, - но
я в этом совершенно не виноват. Честное слово, у нее что-то с нервами. Я  ее
раньше никогда такой не видел.
   - Перестань, - сердито просипела  Алиса,  -  ты  заплываешь  на  глубину,
ловишь ядовитых морских ежей, болтаешь с кем попало и еще хочешь, чтобы я не
нервничала.
   - Мама, тебе вредно говорить, - фыркнул Максим.
   Они ужинали в гостиничном баре. Деннис появился только к вечеру,  сказал,
что  начальство  никак  не  может  дать  ему  спокойно  отдохнуть,  пришлось
встретиться с представителями какой-то фирмы игральных автоматов, с  которой
его корпорация собирается подписывать крупный контракт.
   - В общем, вам это неинтересно, - он махнул  рукой,  -  но  я  вижу,  вас
нельзя оставлять даже на несколько часов. Сразу столько неприятностей.
   - Никаких неприятностей, - поморщился Максим,  -  просто  мама  из  всего
делает проблему. Совершенно не надо было так кричать и нестись по камням.  Я
разговаривал с немцем на пирсе. У мамы было такое лицо, словно  она  увидела
рядом со мной чудовище Фредди  Крюгера  из  "Кошмара  на  улице  Вязов"  или
какого-нибудь маньяка с фотографии из газеты. Вполне нормальный немец.
   - Да при чем здесь немец? - пожала плечами Алиса. - Просто  я  не  люблю,
когда ты долго в воде.
   Ночью, когда Максимка уснул, они опять сидели с Деннисом  за  пластиковым
столом и опять пили коньяк.
   - С голосовыми связками уже все нормально, - заметил Деннис. -  Как  ваша
нога, Алиса?
   - Тоже нормально. Спасибо.
   - А почему вы все-таки так испугались? Что случилось?
   - Я не увидела Максима в воде. И у  меня  началась  паника.  Знаете,  это
обычное дело - панический, совершенно животный страх за  ребенка.  В  общем,
ничего конкретного.
   - Понимаю. У меня пока нет детей,  но  я  могу  представить,  как  бывает
страшно за ребенка. А что за  немец?  -  спросил  он  небрежно  и  отхлебнул
коньяку.
   - Понятия не имею. Просто мне не нравится, когда Максим  разговаривает  с
незнакомыми людьми.
   - Ну, здесь не может быть никаких оснований для страха. Столько  полиции,
служба безопасности, да и Максим  вряд  ли  пойдет  куда-либо  с  незнакомым
человеком.
   - Я же сказала,  -  поморщилась  Алиса,  -  ничего  конкретного.  Приступ
глупого животного страха за своего детеныша. Мы, пожалуй, съездим завтра  на
Мертвое море, - быстро произнесла  она  и  закурила,  -  а  если  проснуться
пораньше, можно в Иерусалим.
   Эта мысль ей только что пришла в голову  и  показалась  вполне  разумной.
Надо уехать куда-то, хотя бы на день. Но не в Москву же срываться в  разгаре
счастливого отдыха, в самом деле.
   - Семь часов пути, - задумчиво произнес Деннис.  -  Как  бы  рано  вы  ни
проснулись, все равно, чтобы посмотреть город, придется там переночевать.
   - Да, я об этом не подумала. Значит, отправимся послезавтра,  я  попробую
отсюда по телефону заказать номер в какой-нибудь гостинице на одну ночь.
   - Алиса, если вы разрешите мне к вам присоединиться, то можно ехать прямо
завтра, я возьму на себя все проблемы с гостиницей. Я все-таки представитель
компании "Холидей-инн".
   - Я не знаю...
   Она действительно не знала, что ответить. Конечно, семь часов  за  рулем,
незнакомая дорога, незнакомый  город.  Говорят,  если  попадешь  в  арабский
квартал, можно нарваться на неприятности.  А  они  с  Максимкой  обязательно
попадут  в  арабский  квартал,  по  закону  подлости.  С  Деннисом  все-таки
спокойней.
   - Так  вы  берете  меня  с  собой,  Алиса?  Уверен,  со  стороны  Максима
возражений не будет. Я, конечно, не напрашиваюсь.  Но,  честно  говоря,  мне
очень хочется поехать  с  вами.  Я  все  равно  ведь  собирался  побывать  в
Иерусалиме, но терпеть не могу путешествовать в одиночестве.
   - Хорошо, Деннис, поехали вместе, - вздохнула
   Алиса.
   - Какой тяжелый  вздох,  -  Деннис  усмехнулся,  -  наверное,  вы  сейчас
думаете: "Боже, как мне надоед этот американец".
   - Нет, Деннис. Вы не успели мне надоесть, хотя бы потому, что и суток  не
прошло, как мы познакомились.
   - Ну, можно и за десять минут надоесть... Моей бывшей жене  хватало  трех
минут. Но до этого мы успели прожить вместе восемь лет.  А  сколько  лет  вы
прожили с отцом Максима?
   - Деннис, я смотрела по карте, в Иерусалим надо  ехать  через  Беэр-Шеву,
произнесла она нарочито бодрым голосом после долгой,  томительной  паузы,  -
там, наверное, дорога перекрыта после теракта.
   - Вряд  ли,  просто  стоят  усиленные  военные  посты,  нас  будут  часто
останавливать, проверять документы...
   - Тогда мы  будем  ехать  сутки.  Тем  более  надо  проснуться  пораньше.
Спокойной ночи, Деннис, - она поднялась и шагнула к двери.
   - Подождите, - он тоже встал и мягко притронулся к ее руке, - давайте еще
немного посидим.
   - Уже поздно.
   - Алиса, я все-таки задам вам вопрос, который не дает  мне  покоя.  Вы  с
отцом Максима поддерживаете какие-нибудь отношения?
   - Нет.
   - Понятно... То есть, конечно, совершенно непонятно. Если бы у  меня  был
такой сын... Простите, я, наверное, лезу не в свое дело?
   Они продолжали стоять. Тень уже не падала на его лицо, и было видно,  как
он нервничает. Прямо юноша пылкий на первом свидании...
   - Ничего, - Алиса слабо  улыбнулась,  -  я  привыкла  к  таким  вопросам.
Главное, чтобы их не задавали Максиму.
   -  Могу  представить,  сколько   находится   добрых   взрослых,   которые
спрашивают: "Детка, а где же твой папа?"
   - Именно так и спрашивают. Не только  взрослые,  но  и  дети.  Раньше  он
огрызался, иногда плакал. А теперь отвечает вполне спокойно: "У меня  только
мама".
   - А почему у Максима только мама?
   - Вот этого, второго, вопроса уже никто не задает.
   - А Максим знает, кто его отец?
   - Извините, Деннис, я не люблю говорить на эту тему. Спокойной ночи.
   - Я понимаю... простите... давайте сядем  и  выпьем  еще  коньяку.  Черт,
никогда не думал, что это так трудно.
   - Ну и не надо напрягаться,  -  улыбнулась  Алиса,  -  не  надо  задавать
трудных вопросов. Особенно на отдыхе.
   - Вы ничего не рассказываете о себе, и приходится задавать вопросы, -  он
налил коньяк, протянул ей стакан, - мне надоело болтать на  общие  темы.  Вы
мне очень нравитесь, Алиса, -  он  залпом  выпил  свой  коньяк,  -  пролетит
неделя, мы так и будем болтать ни о чем, а  потом  вы  уедете  в  Москву,  я
отправлюсь к себе в Детройт и больше никогда вас не увижу.
   Алиса зажмурилась на секунду. Ей вдруг  до  ужаса  захотелось  рассказать
этому случайному, совершенно постороннему человеку то,  что  никогда  никому
она еще не рассказывала. Они ведь и правда расстанутся через  неделю.  А  ей
так надо выговориться сейчас, именно сейчас, чтобы  хоть  немного  разрядить
постоянную панику, которая мелко дрожит где-то в солнечном сплетении...
   - Алиса, почему вы молчите? Я не сомневаюсь, в Москве у вас есть  друг  и
меня вы терпите только потому, что Максиму со мной веселей. Если  бы  у  нас
было больше времени, я вел бы себя иначе. Мне кажется, вы  боитесь  чего-то.
Вы все время напряжены. Вас напугал немец, который разговаривал с  Максимом?
Вам кажется, кто-то не случайно взял ваши снимки? Кто-то преследует вас?  Не
повторяйте еще раз про животный страх за ребенка. Я не поверю.
   - Деннис, немец здесь ни при чем. Просто я  боюсь  воды.  Максим  говорил
вам, я не умею плавать. В десять лет, как раз в  его  возрасте,  я  чуть  не
утонула, быстро проговорила Алиса.
   - Но ваш сын отлично плавает.
   - У меня остался подсознательный страх.
   - Вы боитесь  не  только  воды,  но  и  людей.  Меня  тоже?  Что  с  вами
происходит, Алиса?
   Она заметила, что так и держит в руке стакан с коньяком, быстро глотнула,
поставила на стол. Деннис шагнул к ней, внезапным хищным движением  притянул
к себе и, прижав губы к ее уху, выдохнул:
   - Почему вы молчите?
   Она отстранилась, отступила на несколько шагов.
   - Не надо, Деннис. Ничего не будет...

***

   Сам  не  зная  зачем,  Натан  Ефимович   подобрал   несколько   уцелевших
фотографий, стряхнул песок и спрятал  под  свитер,  за  брючный  ремень,  не
разглядывая. Он едва успел вернуться назад, в палатку, улечься на циновку  и
закрыть глаза. Немец вошел, пригнувшись. Он был один, без своей  сумасшедшей
подружки.
   - Я вижу, вы уже проснулись, профессор? - спросил он по-русски  и  присел
рядом. - Как вы себя чувствуете?
   - Как может себя - чувствовать  человек,  которого  похитили,  держат  не
просто в дерьме, а в полной неизвестности, бьют,  вкалывают  лошадиные  дозы
снотворного? - медленно проговорил Бренер, не поднимаясь и не открывая глаз.
- Ваша боевая подруга скоро меня прикончит. Вы обещали, что мы отправимся  в
Россию. Какого черта мы здесь торчим?
   - Вам осталось потерпеть совсем немного, господин Бренер.
   - Вы, я вижу, приехали сюда, чтобы утешить не только  Ингу,  но  и  меня?
Простите, по-моему, вы не настоящий бандит. Как-то все у вас несерьезно.
   - Теперь я спокоен за вас, профессор. Вы не потеряли чувства юмора, стало
быть, с вами все в порядке.
   - Вас, кажется, зовут Карл?
   - Да, - немец кивнул, - простите, что не представился вам сразу.
   - Карл, скажите мне по секрету, как мужчина мужчине,  мы  застряли  здесь
потому, что у вас какая-то любовная драма? Честное слово, я  не  проболтаюсь
вашей психопатке.
   - А вы, оказывается, значительно лучше знаете немецкий, чем мне казалось,
- он  покачал  головой,  -  нехорошо  подслушивать,  профессор,  в  вашем-то
возрасте.
   - Немецкий я знаю плохо, - Бренер сел на циновке, зевнул  и  потянулся  с
хрустом, - и ничего я не подслушивал. Просто ваша Инга так орала,  что  даже
верблюды все поняли.
   - Да, Инга несдержанный человек, - он кашлянул, - я  хочу  извиниться  за
нее, профессор. Она обошлась с вами довольно грубо. Но у нее не было выхода.
Вы тоже вели себя не лучшим образом. Она отвечает за вас.
   - Какие  нежности  при  нашей  бедности!  -  проворчал  профессор.  -  Вы
извиняетесь за Ингу. А за себя не хотите? Она отвечает за меня, вы отвечаете
за эту вашу идиотскую операцию и желаете при этом остаться джентльменом?
   - А вы бы предпочли, чтобы я вел себя иначе?
   - Я бы предпочел оказаться дома или в своей лаборатории. Мне, знаете,  не
терпится поглядеть, как поживает мой подопытный  кролик.  Ваш  тезка,  между
прочим. Тоже Карл. Белая шерстка, красные умные глазки. Милейшее создание. Я
привил ему такую гадость,  что  бедняга  должен  был  непременно  издохнуть.
Однако выжил. Знаете ли, я не ожидал такого счастливого исхода.
   - Ваш подопытный кролик - мой  тезка?  -  немец  чуть  нахмурился,  потом
улыбнулся. - И вам не жалко мучить животных?
   - А вам не жалко убивать людей? - быстро спросил Бренер.
   - Люди хуже животных. Собственно, людьми можно назвать  процентов  десять
из тех,  кто  имеет  человеческий  облик.  Остальные  девяносто  -  двуногие
существа, бессмысленные, безобразные. Вы тоже так  думаете,  профессор.  То,
чем вы занимаетесь в своей лаборатории, говорит само за себя. Пули  и  бомбы
куда гуманней ваших вирусов. -  Он  произнес  это  очень  быстро,  на  одном
дыхании, и поднялся. - К сожалению, мне пора.
   Оставшись один, Натан Ефимович  вытащил  фотографии.  Господи,  Москва...
Настоящий, заснеженный московский двор. Разве можно не узнать?  Вдали  виден
шпиль московской "высотки". Что это? Пресня? Университет?
   На переднем плане мальчик лет  десяти,  румяный,  в  яркой  курточке.  Он
целится снежком в объектив, смеется... А вот - тот же двор. Молодая  женщина
в дорогой дубленке. Раньше так одевалась только партийная и  торговая  элита
да народные артисты.  Теперь,  говорят,  многие  в  Москве  одеты  дорого  и
красиво. В метро ездят дамы в соболях и норках...
   А вот та же русоволосая красавица под пальмой у бассейна. Наверное,  этот
снимок сделан здесь, в Эй-лате. Ну разве можно было такое себе представить в
семьдесят восьмом?
   Зашуршали шаги по песку. Натан  Ефимович  быстро  спрятал  фотографии.  В
палатку вошла Инга, держа в руках стандартную коробку с едой из придорожного
кафе.
   Бренер откусил холодную пиццу и чуть не подавился.  Он  вспомнил,  откуда
знает  русоволосую  женщину  с  фотографий.  Еще  бы  не  вспомнить.   Алиса
Воротынцева, дочка соседей по Трифоновке. Лисенок...

Глава 15

   Авангард Цитрус с трудом продрал глаза, сел  на  кровати  и  долго,  тупо
глядел перед собой. Голова гудит, во рту помойка. Нельзя  так  напиваться  в
его возрасте. Нельзя. Однако пережить ту мерзость,  которая"  обрушилась  на
него вчера вечером,  без  пол-литра  водки  просто  невозможно  было.  И  он
выглушил  эти  пол-литра  в  полном  одиночестве  в   своей   малогабаритной
двухкомнатной квартире в Сокольниках. Он пил и матерился, про себя и  вслух.
Как мог он, прожженный, знающий цену всему в этой дерьмовой жизни, прошедший
огонь, воду и медные трубы, Чечню и Сараево,  трущобы  Нью-Йорка  и  бардаки
Амстердама,  проколоться  на  пятнадцатилетней  смазливой  соплячке?  Он-то,
идиот, думал, девочка от него  в  восторге,  девочка  искренне,  бескорыстно
любит его.
   Маруськино подлое предательство жгло душу. К часу ночи, когда  в  бутылке
осталась только треть, а в глазах  стояли  слезы,  он  дошел  до  того,  что
трагически засомневался в своих мужских достоинствах.
   Однако теперь,  утром,  даже  на  тяжелую  похмельную  голову,  он  вдруг
подумал, что, в общем, не так все страшно, ибо в  итоге  ни  копейки  он  не
выложил. Была бы пятнадцатилетняя Мария Петровна Устинова чуть терпеливей  и
хитрей, могла бы запросто вытянуть из него и две тысячи, и десять тысяч. Вот
тогда он был бы полнейшим кретином.
   Цитрус потянулся, крякнул, слез с кровати и обнаружил, что  спал  одетый,
прямо в партийной униформе. Хорошо хоть ботинки догадался снять.
   Прямо под ухом что-то настойчиво тренькало. Он не  сразу  сообразил,  что
это сотовый телефон, и минут пять искал его под кроватью,  на  тумбочке,  на
журнальном столе, наконец обнаружил в кармане куртки,  которая  валялась  на
полу у кровати.
   Телефон замолчал, но тут же опять затренькал.
   - Авангард Иванович, - произнес в трубке приятный женский голос, - доброе
утро. Вас беспокоит корреспондент журнала "Плейбой" Вероника Суркова.  Я  бы
хотела взять у вас интервью. Когда ва